Сравнение инстинктов человека и шимпанзе
ударять по крыльцу ручкой, говоря: «акитил» (отколотил). Однажды Руди случайно ушибся о лошадку, он заплакал и стал бить ее палкой; на мой вопрос: «за что же ты бьешь лошадку?», он хлопнул себя ладонью по височку, как раз по тому месту, которым ушибся (в возрасте 1 г. 6 м. 23 д.). В другой раз (в возрасте 2 г. 2 м. 27 д.) Руди больно ушибся о палку, расплакавшись он стал бить близстоящего дядю (характерно, что Иони например злобился не на человека, его наказывающего, а на орудие наказания — плетку). В другой раз Руди (в возрасте 2 г. 3 м. 25 д.) стал колотить меня руками, после того как ушибся о близстоящую скамеечку. Правда, порой при ушибах и своих физических повреждениях дитя справедливо переносит свое неприязненное чувство на близнаходящихся взрослых, считая их повинными в своих злоключениях, привыкнув полагаться на их опытность и их своевременное предупреждение опасности. Тогда направление его агрессивного чувства объективно абсолютно оправдано. Например у нас был такой случай: я даю Руди (в возрасте 2.8.3) для игры стеклянный ролик и железное кольцо, надетое на веревочку, и показываю, как надо вертеть. Мальчик, видя эту процедуру, говорит опасливо: «Мама, ушибешь лобик». Я говорю: «Нет, ничего, играй!» Он начинает вертеть и действительно ушибает лобик, тотчас же плачет и бьет меня рукой. Этот агрессивный жест хлопания сохраняется и позднее. Например моему (2½-летнему) мальчику нередко приходилось оставаться в комнате и играть со скучающей с ним молодой няней, а не со мной, затевающей с ним всевозможные игры; всякий раз, как представлялся момент выбора, он настойчиво и демонстративно хлопал ручкой и отстранял няню и тянулся ко мне.
Не менее известны всем нам внешние выявления детской злобы в форме отбрасывания от себя вещей и топания ногами.
Я не раз наблюдала, как мой уже подросший мальчик, вооружившись ножом, осуществляя какую-либо ручную работу с деревом и не будучи в состоянии удачно справиться с задуманным достижением, резко, злобно отбрасывал от себя и инструмент и незаконченное изделие. В другое время я заставала, как Руди, не будучи в силах легко свести с места большую игрушечную лошадку, начинал ее злобно понукать, бить и кричать на нее.
Уже было отмечено, как он в возрасте 2 лет топал ногой на лошадку, первоначально пугавшую его; позднее я однажды застала его, как он резко кричал и что есть силы топнул ногой на няню, неточно выполнившую какое-то его поручение.
Я не склонна считать это топание ногами актом подражательным, но инстинктивным pure sang, так как замечала его у самых крошечных детей, не могущих видеть подобное топание и еще не умеющих подражать.
Кто из матерей ни знает, как 1½—2-годовалый ребенок, едва начинающий ходить, стоя на месте, злобно топает ножками, когда ему не позволяют что-либо сделать.
Так называемое «сучение» ножками страдающих от колик грудных младенцев быть может является предваряющим актом топания ногами.
Однажды я наблюдала, как 2-летний ребенок потянулся погладить собачку, но та все отбегала от него и он не мог ее нагнать. Тогда ребенок весь затрясся и, стоя на месте, скоро-скоро затопал ножками. Я уже упоминала, как одна раздражительная девочка бросалась на пол, била ногами, кричала и плакала в случаях невыполнения ее желаний; здесь несомненно в переживаемых ею неприятных чувствах элемент злобы превалировал над элементом печали.
Для дитяти человека является характерным тот факт, что его злоба почти всегда оправдана и не распространяется на безобидных индиферентных существ, как у Иони, хотя конечно порой дитя инкриминирует поступки «не по адресу», не по прямому назначению25 . Другой случай еще более комичен: однажды Руди мне объявляет (в возрасте 2 г. 2 м. 19 д.): «Акитил кижечку» (отколотил книжечку). «За что же?» — спрашиваю я. — «Потому что нехорошая, не буду сушать» (слушать), — обстоятельно поясняет он причину своего злобного отношения.
3. Сочувствие и покровительство.
Следует отметить, что я никогда не видела, чтобы Руди наслаждался самодовлеющим мучением и истязательством попадающих в его руки мелких животных и насекомых, как это делал Иони. Правда, мы всегда
25 Как было указано ранее.
235
Сравнение инстинктов человека и шимпанзе
старались сдерживать у своего мальчика выявление злобных чувств даже по отношению к неодушевлённым предметам, даже к игрушкам и отстраняли всевозможные стимулы, вызывающие ответно-злобные чувства; я всячески стремилась возбудить у ребенка чувство любви к тем, на кого он начинал нападать, в частности по отношению к игрушечным животным, вызывая у него сострадательные и симпатизирующие чувства. Мы всегда стремились к тому, чтобы мальчик никогда не обидел ни одно животное, чтобы он не убивал даже насекомых; и я никогда не видела, чтобы он побил кого-либо из своих сотоварищей, чтобы он когда-либо всерьез дрался, чтобы он причинил боль какому-либо животному, чтобы он убил даже муху, и мы добились того, что наш мальчик уже по собственной инициативе, влекомый лишь добрым побуждением сердца, всякий раз как видел в беде какое-либо насекомое, старался ему помочь. Если он находил заползшего в дом жука и гусеницу, он тотчас же осторожно выносил их в садик и сажал на цветы; если он видел залетевшую бьющуюся в стеклах окон бабочку, он со слезами просил нас поймать и выпустить ее наружу, а мухи пользовались таким большим его покровительством, что из-за них у него происходили даже стычки с домашними.
Стоило мальчику увидеть в кухне клеевые мухоморники с бьющимися на них мухами, как он настойчиво старался высвобождать прилипших мух и сначала жалостливо, а потом категорически требовательно запрещал ставить мухоловки, старался их уничтожить и воевал с домашними работницами, когда те не соглашались это сделать. Надо было видеть, с какой заботливой нежностью он спасал из воды случайно попавших туда мух, чтобы оценить по достоинству его жалостливость. Ранее уже было отмечено его покровительство мышам (стр. 310 [230]). В свое время был упомянут первый случай явного сочувствия мальчика животным. Когда малышу было около 2 лет, однажды он услыхал, как говорили, что собаки искусали одну известную ему маленькую собачку Бобика. И вот вскоре после этого разговора я везла мальчика по улице в коляске; раненый Бобик вертелся около нас, и мальчик все поглядывал на него. В это время к Бобику подбежала большая собака, — мой малютка тотчас же сильно покраснел, его глаза налились слезами, он готов был тотчас же расплакаться, если бы я не стала его утешать и не отогнала большую собаку.
Конечно это сострадательное отношение ребенка к животным ни в коей мере не может быть сопоставлено с таковым шимпанзе: слишком многочисленны и красноречивы примеры неоправданной жестокости Иони по отношению к маленьким и беззащитным существам — и это вопреки не менее настойчивому моему запрещению против совершения обезьянчиком истязательских актов (в особенности над детьми, живыми животными и насекомыми).
Моя мысль невольно подыскивает оправдывающие моего шимпанзе обстоятельства, подсказывает соображение, что может быть дитя шимпанзе совершенно не сознавал, что причиняет боль животному, как это не сознают порой и многие дети. Но тут же я обрываю эту мысль как несостоятельную, так как вспоминаю, что тот же Иони прекрасно учитывал силу своих зубов и ногтей, когда, пытаясь шутя кусать или царапать меня, пытливо поглядывал мне в глаза и приостанавливался немедленно, как только видел на моем лице гримасу страданья, и все же несмотря на то, что мучимые им собачонки отчаянно визжали, укушенные дети вскрикивали и отбегали, тем не менее он продолжал их преследование и возобновлял укусы. Не всегда это был момент игры, чаще это носило характер самодовлеющей жестокости.
Я совершенно уверена также, что никакими демонстративными, наглядными и осязательными путями мне не удалось бы вызвать у Иони инициативную жалость к ниже его стоящим фактически безвредным, психически нейтральным существам; самое большее, что можно было подметить на основании моих наблюдений над Иони, — это его сочувствующее отношение к покровительствующим ему, симпатизирующим ему людям, за обиду которых он порой был непрочь и отомстить обидчику (см. примеры на стр. 144 [121]). Это последнее — высшая степень его этического развития, однако и не более. У моего же мальчика я замечала возникновение мстительности в случае защиты совершенно нейтрального неодушевленного объекта
— например скульптуры человека. Руди (около 3 лет), войдя в музей и видя скульптуру, изображавшую гориллу, подмявшую под себя человека, сказал: «Отшлепай, — дядю задавил!» И сам начал ударять рукой скульптуру гориллы, а потом, вернувшись из музея, радостно оповещал: «Ошепаль гориллю» (отшлёпал, побил гориллу).
Позднее (4—5 лет) Руди энергично отгонял, резко хлопал и преследовал чужих собак, нападавших на наших собак; его агрессивные чувства и действия оправдывались идейными этическими целями и ни в коем случае не совпадали с таковыми шимпанзе, наслаждавшимся самодовлеющим актом мучения животных.
Здесь мы подходим опять и вплотную к обобщению о дивергирующей направленности поведения дитяти человека и дитяти шимпанзе и в отношении степени и характера развития социальных и моральных чувств.
236