Сравнение инстинктов человека и шимпанзе

Пугающие тактильные стимулы.

Внезапные тактильные, а особенно болевые прикосновения так же пугают дитя человека, как и дитя шимпанзе. У меня в дневниках запротоколирован случай сильного испуга, вызванного тактильными и световыми стимулами у моего 3-месячного младенца; мальчик спал, а я внезапно резко дернула край его пеленки, ребенок мгновенно проснулся и широко раскрыл глаза; в это время его взгляд упал на большую резко освещенную электрическим светом поверхность белой подушки. Дитя максимально широко раскрыло глаза, неподвижно фиксируя ими одну и ту же точку, мгновенно закричало и судорожно стало вытягивать в стороны ручки, причем пальчики были сжаты в крепкие кулачки; оно успокоилось только тогда, когда я приложила его к груди и оно стало сосать.

Даже во сне малютка чрезвычайно чуток к прикосновению, он тотчас же вздрагивает, ежится и просыпается, если на его личико сядет муха, если притронешься к нему, потянешь его пеленочку.

В другой раз мальчик (в возрасте 4 м. 4 д.), повернув в сторону голову, смотрел на игрушку, а в это время с другой стороны бабушка потянула его за рубашечку, — он резко обернулся в эту сторону и громко закричал, но, увидев бабушку, после одного залпа плача тотчас же успокоился.

Пугающие температурные стимулы.

Дитя пугается температурных ощущений, и даже в возрасте 2 лет, едва начнешь вытирать ему личико ваткой, обмокнутой в комнатную воду, оно воспроизводит задыхающиеся глубокие вздохи, похожие на те, которые делает человек, внезапно погружающийся в холодную воду. Такие же резкие вздохи он воспроизводит, когда наруже на него внезапно пахнет струя холодного воздуха или подует ветер.

Пугающие болевые стимулы.

Все мы знаем, как дети, падая, чаще плачут от испуга, чем от боли. Все мы были очевидцами того, как они боятся и избегают всевозможных болевых манипуляций — при повторном опыте в процессах пломбирования зубов, вынимания заноз и прикладывания иода на рану. Нередко они еще и не испытывали боли от той или другой проектируемой над ними операции, но они все же опасаются самой возможности наступления этой боли. Почти все дети боятся докторов и их — зачастую безболезненных — осмотров.

Как то уже было упомянуто, мой малыш плакал при одном упоминании, что доктор придет, а во время докторского осмотра кричал: «Неть, неть, неть» и неистово сопротивлялся выслушиванию и выстукиванию его. И эта боязнь сохраняется у детей иногда до более позднего возраста.

Боязнь новых, неизведанных стимулов — новых лиц.

Неизведанное в опыте ощущение порой пугает детей не менее, чем испытанное неприятное ощущение.

А так как чем моложе ребенок, тем он менее опытен в общении с окружающим, то фактически он боится всего нового: новых лиц, новой обстановки, новых предметов.

Мой мальчик (в возрасте 1 г. 0 м. 9 д.) только с большим трудом после 5 дней общения решился пойти на руки к вновь поступившей няне, а позднее (в возрасте 3—4 лет) лишь после многих недель освоения привыкал к новым боннам; он длительно не решался оставаться с ними в комнате один, а тем более пойти с ними гулять подальше от дома (например на ближайший бульвар, в общественный сад), кричал, плакал, когда свои от него отходили, и всячески требовал их присутствия, измышляя разные предлоги, чтобы оставить близ себя кого-либо из домашних.

Когда Руди было 9 месяцев, при виде посторонних людей он тотчас же начинал прижиматься к своим, прятал и отворачивал от чужих свое личико, а при желании последних войти с ним в более тесный контакт (когда ему было 10 месяцев) он тотчас же начинал плакать, уцеплялся за своего человека, не хотел играть в присутствии посторонних и успокаивался только тогда, когда те скрывались с его глаз. На прогулках (в общественном саду) при тесной встрече с посторонними (в возрасте 1 г. 7 м. 11 д.) Руди нередко прижимал обе ручки к груди, боясь их, отходил от них в стороны, его личико розовело, он явно волновался, когда те заговаривали с ним (1 г. 4 м. 27 д.), прятался за сопровождающего своего человека. Когда чужие люди подходят к нему, располагаются рядом с нами на скамеечке, он (1 г. 8 м. 2 д.) не хочет сойти с моих колен, сидит не шелохнувшись в течение 15 минут (1 г. 6 м. 8 д.) и не желает играть ничем (в возрасте 2 г. 3 м.

227

Сравнение инстинктов человека и шимпанзе

29 д.), пока те не уходят подальше; дитя смущается, жмется, когда чужие заговаривают с ним (2 г. 9 м. 10 д.), и когда те уходят, недвусмысленно вскрывает причины своего поведения, говоря: «Балиста дядю», «балиста тетю»15 .

Когда мальчик даже дома находится в общей комнате, едва он слышит звонок, возвещающий о приходе чужого человека, он (в возрасте 1 г. 11 м. 10 д.) спешит уйти в свою комнату.

Как было отмечено, дитя шимпанзе тоже настороженно и недоверчиво боязливо относится к чужим людям, но оно скорее осваивается с ними и держит себя более непринужденно, чем ребенок человека.

Человеческое дитя после повторного ознакомления с посторонними также перестает их бояться и уже в возрасте 2 г. 2 м. 10 д., 2 г. 7 м. 24 д. не волнуется и не розовеет при их подходе к нему, разговаривает с ними, отвечает на их вопросы, но конечно оно не держит себя с ними так разнузданно-фамильярно, как Иони, не так бесцеремонно, как шимпанзе, зазывает их в игру.

Подобно Иони и мой Руди (в возрасте 1 г. 8 м. 19 д.), боясь взрослых, особенно мужчин, в то же самое время не боится детей, подходит к ним вплотную, подзывает к себе (в возрасте 2 г. 4 м. 15 д.) для игры мальчиков и радостно развлекается с ними (в возрасте 2 г. 5 м.), хотя еще долго испытывает известное смущение при этом общении (2 г. 10 м. 4 д.); нередко можно наблюдать, как при новом знакомстве он стоит, потупившись, покраснев, упирая язык в щеку.

В онтогенезе инстинкт страха перед чужим человеком подвергается колебаниям, вступая в столкновение с социальным инстинктом. И вот мы наблюдаем, что младенец сначала боится посторонних; потом наступает такой момент, когда (в возрасте после 2½ лет у моего Руди) интерес к общению становится так велик, что превозмогает чувство страха, и дитя порой до того смелеет, что например, будучи в общественных местах — в трамвае, на бульварах и т. п., — само дергает чужих людей, окликает их, стремясь войти с ними в контакт.

Привыкнув к непрестанному сообществу со своими людьми, дитя начинает противиться оставлению в одиночестве не только в незнакомой, но даже и в знакомой обстановке. Как уже упоминалось, удерживание близ себя при засыпании своего человека диктуется страхом ребенка остаться одному и в темноте. Какого труда стоило мне например оставить Руди одного в маленьком, но отовсюду замкнутом палисадничке, где он ежедневно играл; он немедленно прибегал домой, едва видел себя покинутым; он ни за что не хотел (до 5 лет) остаться поиграть один во дворе на широкой площадке, особенно с мало знакомыми дворовыми ребятами; позднее, изведав безопасность общения, он начал играть с этими последними, но боялся вновь появляющихся чужих детей, сторонился их и убегал всякий раз, как они приходили.

Можно определенно сказать, что детский плач, так часто омрачающий золотые дни детства, наполовину вызывается столкновениями ребенка с неизведанными по результатам, а потому пугающими его стимулами.

Боязнь новых предметов.

Дитя боится новых предметов, вступающих в его обиход; я помню, как мой мальчик (в возрасте 1 г. 8 м. 2 д.) не хотел надеть новые валенки и новую шапочку, боясь их; он боязливо относится к некоторым новым игрушкам, и когда например я купила Руди (в возрасте 2 г. 7 м. 29 д.) большой красный пузырь, он сначала не решался даже дотронуться до него и не сразу освоился. Когда он (в возрасте 2 г. 1 м. 6 д.) получил от меня игрушечную лошадку с ярко красным седлом, он с опасением стал приглядываться к ней, долго сторонился ее и прямо говорил: «Боюсь седель» (боюсь седла). Уже было упомянуто, как дитя боится отведать новое кушание, как оно не желает пить неизведанных по вкусу порошков, говоря: «Балиста порошочков» (боюсь порошочков).

Дитя боится всяких новых впечатлений; например при первой езде Руди на извозчике (в возрасте 1 г. 4 м. 1 д.) он крепко прижимается ко мне; в другой раз, когда он уже был в возрасте 1 г. 9 м. 25 д., при аналогичной езде, едва мы отъехали, он кричал, не умолкая, в течение нескольких минут, пока не попривык.

Как и Иони, новая ситуация, например купание в больших водоемах, пугает Руди.

У моего мальчика это особенно ярко проявилось при первых пробах купания в воде. Когда ему было уже 5 лет, мне только с громадным трудом удалось приучить его купаться в озере. Несмотря на то, что его тянуло

15 Боюсь дядю, боюсь тетю.

228

Сравнение инстинктов человека и шимпанзе

к воде и для него не было большего удовольствия, как сидя у бережка, делать запруды, пускать кораблики, собирать в воде камешки и раковинки, погрузив одни ножки в воду, плескаться и брызгать водой, но в то же время он никак не решался сам войти в озеро или, стоя на мелком месте, окунуться всем телом в воду.

Только после 18 сеансов купания вода стала доставлять ему удовольствие, и он будировал меня итти купаться и длительно не хотел выходить из воды.

Такое же постепенное, последовательное освоение происходило у Руди и в отношении ряда других стимулов, первоначально пугавших ребенка, позднее ставших привычными, а порой даже и притягательными.

Боязнь движущихся предметов.

Как известно, все новое, живое и подвижное, таящее в себе неизведанные возможности, все необычное на фоне повседневности обращает на себя внимание ребенка и прежде всего пугает его. Однажды, когда малышу было 4 м. 4 д., бабушка резким движением приблизила к дитяти цимбалы, — малыш сильно закричал, отшатнулся и вскинул вперед ручку, как бы отстраняясь от игрушки.

Позднее мой Руди (в возрасте 2 г. 2 м. 10 д. до 3 лет) чрезвычайно боялся самодвижущихся игрушек (кузнечика с трясущимися проволочными лапками, заводных автомобильчиков, бегающих по проволоке мышек) и долгое время не решался брать их в руки. Позднее именно движущиеся игрушки доставляли ему особенное удовольствие.

Боязнь живых животных.

Естественно, что Руди еще больше боялся живых животных с их резкими и неожиданными движениями.

В раннем возрасте до 1½, лет дитя не обнаруживает страха к мелким насекомым и малоподвижным ракообразным, и когда видит ползающих муравьев, пчел, ос, жуков, раков, рассматривает их, касается пальчиком и даже тащит в рот.

Позднее (в возрасте 2 г. 1 м. 23 д.) то же дитя боится даже крошечного жучка, все розовеет, когда жук подползает к его голой ножке, визжит, краснеет (2 г. 1 м. 26 д.), когда видит бегущего к нему муравья, лохматую гусеницу (2 г. 3 м. 22 д.), паука (2 г. 5 м. 3 д.), муху (2 г. 5 м. 18 д.), отшатывается от этих насекомых и не хочет взять их в руку. Тем более пугают дитя (в возрасте 2 г. 8 м. 7 д.) такие подвижные живые существа, как плавающие в аквариуме рыбы, до которых он не решается коснуться даже через стекло, маленькие жабы и лягушки. Наоборот, видя малоподвижного ползущего рака, Руди (в возрасте 2 г. 8 м. 7 д.) хочет взять его в руку, попадая на шип пальчиком говорит: «Колется», — тем не менее пытается привязать рака на веревочку, обливает его водой из чашки, явно забавляясь им.

Зачастую вслед за взрослыми дети, увидев на практике безобидность животного, и сами решаются дотронуться до него, но лишь в том случае, если живое животное не слишком резко двигается. Мой мальчик быстро решился взять в руку даже равномерно трепещущую живую рыбку, но никак не хотел дотронуться до резко скачущей лягушки.

Однажды, когда моему малютке было 2 г. 6 м., ему показали сидящую в кристаллизаторе с водой лягушку, — настороженно подойдя поближе, мальчик, плотно прижав к тельцу руки и сомкнув губки, стал пристально вглядываться в лягушку, но едва она запрыгала, как он тотчас же покраснел, отпрянул назад, опасливо отдернул ручки и никак не хотел опять приблизиться, крича: «Бяка-бяка-бяка», отшатываясь, когда лягушка квакала. Когда же его стали побуждать подойти, он производил руками оборонительные жесты, метался, плакал и жался к близ находящемуся человеку.

Позднее на вопрос, почему он не хотел посмотреть поближе лягушку, он ответил: «Потому, что она прыгала, ля16 боялся» (я боялся).

Такой же страх обнаруживал Руди и по отношению к живым мышам, к морским свинкам, к мелким живым птичкам (снегирькам, стрижу) (табл. 66, рис. 5), которых ему (в возрасте 3—4 лет) показывали. Естественно, что чем больше животное, тем больше оно пугает малыша.

16 У Руди приставление буквы „л“ к началу слова, начинающегося с гласной, было обычно. Дитя говорило „ля“ вместо „я“, „Лени“

— вместо „Иони“.

229

Сравнение инстинктов человека и шимпанзе

Однажды я гуляла со своим 2½-летним малюткой и встретила стадо гусей. Мальчик так испугался их, что ни за что не хотел подойти к ним поближе, и держался в отдалении, плача, крича и сопротивляясь, когда пытались насильно подвести его к гусям.

С каким опасением дотрагивался 2½-летний Руди до живой кошки (Табл. B.70, рис. 3); и позднее, когда ему показывали крошечных 2-недельных котят, он кричал: «Не будем, не будем, не сотеть, не сотеть!», не хочет смотреть их; боится жмется к взрослым. Опять подчеркиваю то, что для страха нужна известная психическая зрелость, — мой же годовалый малыш совершенно безбоязненно хватал впервые увиденную им кошку (Табл. B.70, рис. 1). Позднее та же самая кошка вызывает у него задержанную реакцию, сопровождающуюся эмоцией страха, а еще позднее (в возрасте 5 лет), когда ребенок окончательно осваивается с пугающим объектом и побеждает страх, он подолгу и охотно проводит время с кошками, измышляя самые разнообразные формы общения с ними (см. отдел «2. Семейное, покровительствующее общение.»).

Попав впервые в 5-летнем возрасте в Зоопарк, конечно мальчик боится не только непосредственного соприкосновения, но и приближения к животным, особенно к большим по величине зверям. Уже упоминалось, как он боялся слона.

Когда я предлагаю мальчику покататься в Зоопарке и предоставляю ему на выбор катание на верблюде, ослике или лошадке-пони, — он категорически отвергает верблюда, говоря, что боится его, потому что он большой, и предпочитает ехать на маленьком ослике.

Не только живые животные, но и их игрушечные копии, а порой и их изображения на картинках пугают дитя.

Боясь (в возрасте 1 г. 11 м. 1 д.) живых мышей, отбегая при появлении мыши, говоря: «Бо» (боюсь), Руди

вто же самое время настороженно относится и к игрушечной бархатной мышке и никак не хочет взять ее

вруки несмотря на все мои уговоры; когда я приближаю к нему (уже 3 лет) такую мышь, он говорит при виде ее: «Бяка, бяка», прижимая ручки к животику, краснея и крича: «Ой, боюсь, боюсь!»

При упоминании о мышах дитя (в возрасте 1 г. 11 м. 9 д.) краснеет, волнуется. Видя даже на картинке белую мышь, Руди (1 г. 11 м. 14 д.) прячет свое личико, прижимая его к моей шее.

Если в данном случае мы можем предполагать, что дитя еще не различает по внешности живую мышь от искусственной, то в другом примере уже не остается никакого сомнения, что ребенок боится даже подобия мыши. Однажды он (3 лет) нашел деревянную резьбу от мебели и, взяв ее в руки, отшатнулся от нее, говоря: «Это похоже на мышь», и несмотря на продолжительные мои увещевания ни за что не хотел даже дотронуться до резьбы. В другой раз при разборке какого-то хлама он нашел овальный кусочек линолеума с ниточкой на конце, серый свисток — предметы, отдаленно напоминающие мышь. Мальчик (3 г. 0 м. 12 д.) тотчас же отшатнулся, испуганно отдернул ручку, закричал, прекратил разборку и не хотел коснуться ни до того, ни до другого предметов, пока я не убедила его наконец рассмотреть их получше.

Позднее у 5-летнего малыша та же бархатная мышка была одной из его любимых игрушек, которую он часто целовал, нежно и заботливо укладывал под подушку на ночь, сажал с собой есть за стол.

Еще позднее (в возрасте 6—7 лет) даже живые мыши были предметом трогательной опеки мальчика. Он зачастую клал им прикорм на полу своей комнаты и длительно наблюдал за ними, когда они прибегали и кормились; он с восторженной страстностью и злорадством коверкал и жег расставленные мышеловки и искренно огорчался и протестовал, когда говорили, что надо ловить мышей.

Дитя боится маленьких, но слишком подвижных животных, например его интриговали молодые козлята, но при их приближении к нему Руди (2 г. 2 м. 17 д.) отстранялся, краснел, не решался войти с ними в контакт. Естественно, что дитя боялось некоторых чучел животных и сторонилось их, определенно выясняя в каждом случае причину боязни. Руди (в возрасте 1 г. 5 м. 19 д.) боялся чучел черепахи, волка, настороженно касаясь их при первом ознакомлении, он (1 г. 1 м. 28 д.) пугался чучел больших птиц, меха на туфлях (1 г. 7 м. 13 д.), чучела белого медведя (2 г. 5 м. 9 д.), розовея, отдаляясь от него. Руди боялся чучела куницы (2 г. 5 м. 19 д.), говоря: «Боюсь уси» (боюсь усов). Он (2 г. 5 м. 9 д.) отстранялся от впервые показанного чучела Иони, говоря: «Боюсь обизянки» (боюсь обезьянки), и когда я стала открывать шкафчик, где было это чучело, Руди вскричал: «Закой, закой скорей!» (закрой скорей). Впрочем и здесь мальчик быстро освоился и стал рассматривать чучело, дотрагиваясь до рук и ног шимпанзе (называя: «Ручка, ручка» (и руку и ногу), до его глаз, ушей, носа. А когда я вынула чучело Иони из шкафа, Руди даже стал обнимать его, говоря: «Пизилеть Лёню» (пожалеть, приласкать Иони).

230

Сравнение инстинктов человека и шимпанзе

Сначала (в возрасте 1 г. 2 м. 1 д.) Руди боится больших чучел птиц, но уже через два дня при повторном ознакомлении с теми же чучелами он совершенно перестает их бояться.

Порой мой мальчик боялся даже некоторых картинок. Например однажды (когда ему было 3 года) я купила ему книгу (изд. ЗИФ) «Шарик» (содержание книги — ложный испуг деревенского мальчика, принявшего в темноте свою собаку «Шарика» за волка). Раз просмотрев и прослушав эту книгу, малютка ни за что не хотел вторично смотреть и читать ее. При ближайшем анализе оказалось, что он боится рисунка волка, изображенного с ярко горящими зелеными глазами. В возрасте 2 г. 2 м. 8 д. мое дитя боялось в книге «Про грибы» изображения сморчков с человеческими лицами, говоря: «Балиста сморчки» (боюсь сморчков). Когда Руди было 2 г. 5 м. 17 д., он боялся портрета шимпанзе (и это уже после ознакомления с чучелом Иони), и когда я стала приближать к нему этот портрет, — боясь, плача и отстраняясь, он кричал: «Бяка, бяка».

В более старшем возрасте (6 лет) Руди боялся изображения циклопа (в книге Жуковского, стр. 678)17 , представленного в виде обнаженного одноглазого великана, сидящего в темной пещере.

Повидимому его и интриговало и пугало это изображение: он зазывательно приглашал меня посмотреть рисунок, вынужденно должен был находить его в книге, но не решался сам взглянуть на него и закрывал его рукой от себя до тех пор, пока я не подходила; тогда он торопливо отдергивал руку, показывая мне циклопа, но сам при этом зажмуривал глаза или отворачивал голову, чтобы не видеть рисунка. На мой вопрос мальчику, что в рисунке пугает его, он ответил: «Очень большой глаз». Последний был расположен как раз посредине лба над самым носом18 .

Подобно тому как и Иони, дитя человека непрочь возобновить появление пугающего стимула, который интригует его любопытство, и это повторное ознакомление как раз и ведет к ликвидации эмоции страха.

В последнем случае мы опять-таки видим, что необычность вида стимула и его величина являются пугающими элементами. Аналогичная психическая установка сохраняется у мальчика и до более позднего времени.

Страх дитяти побуждает его стать незаметным. Одна 2½-летняя девочка, попав в гости, в незнакомую обстановку, за все время своего пребывания там говорила не иначе, как шопотом.

Человеческое дитя ощущает неприятность страха, тем не менее оно подобно шимпанзе непрочь и само попугать других, нагнать на них страх. Уже в возрасте 2 г. 7 м. 20 д. Руди радостно пугает чужую спящую кошку, внезапно с криком наскакивая на нее и хохоча, когда та, просыпаясь, испуганно взметывается от него прочь; я не раз заставала Руди, как он пугал свою куклу ревущим звуком, изображая из себя медведя, как взяв в руки игрушечную собачку, дитя (в возрасте 2 г. 11 м. 11 д.) намахивалось ею на окружающих, говоря: «Гав-гав»; как любит ребенок (после 3 лет) забираться в темные проходы и оттуда наскакивать на кого-либо из домашних, восхищенно радуясь, когда удается их напугать; как энтузиастично надевает мальчик маски и разные воинские вооружения, чтобы казаться пострашнее если не для взрослых, то для ребят и напустить на них страх. Как мы упоминали, Иони нередко пугает людей и мелких животных, покрываясь сверху тряпкой, прячась за мебель и внезапно нападая оттуда.

Сравнивая различные стимулы, вызывающие страх дитяти человека и дитяти шимпанзе, мы должны отметить, что у первого совершенно отсутствует страх, стимулируемый обонятельными восприятиями, отмеченный для шимпанзе; у человеческого ребенка не столь резко, как у шимпанзе, выявлен страх перед световыми эффектами. Фотографирование 2½-летнего Руди при свете ослепительно горящих ламп юпитера и при внезапной вспышке магния совершенно не вызывало такой панической боязни, как у шимпанзе, который (как то было отмечено) буквально скатывался от страха на пол при многократных повторениях того же светового стимула. Точно также Руди в противоположность Иони не обнаруживал такого панического страха перед леопардами и миниатюрными змеями и черепахами. С другой стороны, Руди по сравнению с Иони обнаруживал больший страх перед высотой, и когда мальчику (в возрасте уже 4—5 лет) приходилось итти по мосту, он боялся и взглянуть вниз, в то время как Иони бесстрашно путешествовал по высям крыш на расстоянии десятков метров от земли. Руди (в возрасте 3—4 лет) в противоположность Иони боялся слишком подвижных мелких насекомых и небольших живых животных, что Иони было несвойственно; на-

17Сочинения Жуковского, изд. 3-е, Панафидиной, Москва, 1915.

18Характерно, что даже совсем недавно (в возрасте 9½ лет) Руди при посещении Биомузея им. Тимирязева не хотел взглянуть на уродца-теленка с одним громадным глазом на лбу.

231