Сравнение инстинктов человека и шимпанзе
любивых тенденций дитяти, вскрывающих исконную его природу, природу маленького «дикаря», бурно протестующего против усвоения сложных, условных, порой искусственных, а в некоторых случаях и заведомо противоестественных навыков, требующихся для облицовки так называемого культурного человека.
Подобно шимпанзе и дитя ищет физического и психического простора. Оно еще не умеет как следует говорить и ходить, но уже пальчиком указывает (Табл. B.97, рис. 3), что хочет итти вон из своей комнаты (в возрасте 1 г. 2 м.). Оно едва освоилось с процессом ходьбы (в возрасте 1 г. 4 м.), но уже стремится покинуть пределы своего дома, двора и сада и готово итти без устали.
Чем шире арена для его передвижения, тем энтузиастичнее его бег. Выпущенный на простор (в возрасте 2 г. 1 м. 27 д.), он наслаждается безудержным бегом, крича: «Бегать кугом, кугом!» (бегать кругом, кругом).
Кому, как мне, приходилось бывать в степи, те знают, как, выйдя на широкий степной простор, где впереди тебя видна в беспредельной дали лишь линия горизонта, над тобой — лишь бездонное небо, близ тебя
— лишь лихо гуляющий ветер, — знают, как даже взрослого человека охватывает неудержимое стремление крыльями раскинуть руки и ринуться куда-то вдаль в эту беспредельность и бежать-бежать туда без оглядки, шалой птицей несясь по земле и не зная, куда и зачем бежать. Как бесконечно ровная степь манит вдаль, так влекут человека вверх выси гор, — говорят альпинисты; так тянет вниз бездна, тянет властно, порой неотвратимо...
Альпинисты знают, как увлекательно восхождение на горные вершины, зачастую заканчивающееся фатальным концом путешественника. Каждому из нас известны страх высоты — при смотрении с больших высот вниз — и в то же самое время засасывающая притягательная сила бездны.
Чуткий человек, подобно дитяти чувствующий свою связь с матерью-природой, но уже удалившийся от нее, став лицом к лицу с ее величием, порой не может противиться ее, власти и отдается ей страстно, бурно, неудержимо, отдавая ей себя, свою жизнь и погибая в ее лоне, сливаясь с ней своим трупом...
У шимпанзе Иони стремление к выходу из заключения клетки, из комнаты, из дома, во двор было неудержимо сильно, но, характерно, выпущенный на свободу, он стремился больше в выси, на заборы, на крыши дома (Табл. B.52, рис. 1), нежели в даль — в поле, выдавая свое природное пристрастие к лазанию; дитя человека, предоставленное самому себе, конечно не имеет столь сильно выраженной тенденции к забиранию на высоты и довольствуется поверхностью земли или лазает по стульям, лестницам, трапециям, заборам (Табл. B.52, рис. 3—7). Забравшись куда-нибудь на крышу, Иони может целыми часами разгуливать там совершенно один и возвращается лишь на настойчивые зовы; 3-летнее человеческое дитя неохотно отдаляется от взрослого и несклонно к этим одиночным «путешествиям» в высотах.
Инстинкт самосохранения (защиты и нападения)
Обратимся к сравнительно-психологическому анализу эмоции страха и сравним внешнее выявление страха у дитяти человека и у шимпанзе.
1. Страх.
В начальных стадиях страха, обозначаемых термином робости, дитя человека, как и дитя шимпанзе, несколько нагибает голову, исподлобья смотрит вверх, широко раскрытыми глазами фиксируя пугающий предмет; при этом оно слегка приподнимает брови, наморщивает среднюю часть лба, плотно сжимает и слегка вытягивает вперед губы (см. яркую иллюстрацию в книге Krukenberg'a, стр. 238, рис. 208). Совершенно аналогичная мимика свойственна и робеющему шимпанзе (Табл. 1.8, рис. 1), но у последнего мы замечаем в этих случаях еще и приподнимание волос на голове и распушение бак (Табл. B.8, рис. 2; Табл. B.22, рис. 1,3).
Как известно, такое приподнимание волос на голове человека, переживающего эмоцию страха, наблюдается лишь в исключительных обстоятельствах — или у душевнобольных или в случае, когда страх принимает характер аффекта, когда волосы на голове также становятся дыбом, начальные же стадии боязни у дитяти человека никогда не сопровождаются приподниманием волос.
Внезапный страх — испуг — у дитяти человека выражается откидыванием назад головы, максимальным расширением глаз, плотным решительным складыванием губ, крепким прижиманием к груди сжатых ку-
223
Сравнение инстинктов человека и шимпанзе
лачков рук, как бы готовых предохранить себя от вредоносных воздействий и отразить их (Табл. B.54, рис. 2).
Как мы видели, сильный страх — ужас — шимпанзе также выражается максимальным расширением глаз и напряженным положением губ, но в то время как в этих случаях рот дитяти человека бывает плотно сомкнут, рот шимпанзе широко раскрыт, губы оттянуты от десен, зубы обнажены, теперь его волосы лежат плотно прижатыми к телу и не топорщатся дыбом; сам шимпанзе присогнулся, опираясь на руки, и готов сняться с места (Табл. B.8, рис. 1, Табл. B.54, рис. 1).
Это расширенное положение глаз симптоматично. «У страха глаза велики» — говорит поговорка, и действительно, этот расширенный взгляд как бы старается своевременно ухватить момент наступления опасности, предвосхитить формы возможной обороны.
Неслучайно на обоих снимках с малышей — шимпанзе и человека — мы видим, что веки их глаз так расширены, что кажется, что глаза хотят выскочить из орбит, как у больных базедовой болезнью (Табл. B.54,
рис. 1 и 2).
В то время как испуганный шимпанзе, движимый инстинктом самосохранения, замерев в неподвижной позе (Табл. B.8, рис. 1), приготовил к обороне зубы, — дитя человека сжимает свои кулачки и прижимает ручки к груди.
Это движение прижимания рук к груди также чрезвычайно типично. У своего мальчика я встречала его многократно на протяжении продолжительного периода жизни и при разных пугающих обстоятельствах.
Предложенный вниманию читателя снимок (приведенный на Табл. B.54, рис. 2) был заснят при следующих условиях.
Мой ребенок (в возрасте 3—4 месяцев) сидел у меня на коленях, внезапно ему показали большое ярко рефлектирующее зеркало, сразу дитя приняло вышеописанную позу.
Будучи в возрасте 9½ месяцев, мой малыш чрезвычайно боялся лоскута прозрачного темнокоричневого тюля, и когда я однажды во время пребывания ребенка наруже показала ему такой лоскуток, который, движимый ветром, еще стал отдуваться по направлению к дитяти, малыш, сделав плаксивую мину (приподнял вверх внутренние концы бровей и резко опустил углы рта), несколько откинулся назад и оборонительно прижал к груди правую ручку (Табл. B.66, рис. 1, 2).
Тот же оборонительный жест прижимания руки я наблюдала у Руди, когда ему (в возрасте 2½ лет) впервые показали живую двигающуюся в воде лягушку, от которой он с плачем отстранялся, судорожно цепляясь руками за свою одежду, прижимая руки к туловищу. Еще позднее, когда Руди уже было 3 г. 3 м., ему показали подбитого, но еще шевелящегося стрижа. И в этом случае он стал хватать левой рукой за мою руку, а правую руку он настороженно приближал к груди и так и держал ее на некотором расстоянии от себя во все время показывания птички (Табл. B.66, рис. 5).
Когда мой мальчик (уже 5-летний) был в Зоопарке и его подвели близко-близко к слону, едва слон протянул хобот, как мальчик прижал к себе даже обе скрещенные на груди руки и, резко подавшись всем телом назад и в бок по направлению к сопровождавшим людям, готов был тотчас же убежать.
И наконец тот же Руди (будучи 5½ лет), всякий раз, как стрелял пистонами из игрушечного пистолетика, пугаясь гулкого разрыва пистона и в то же время побуждаемый желанием стрелять, стрелял, держа в правой руке пистолет, а левую руку неизменно боязливо прижимал к туловищу, сжимая в кулачок пальцы и накреняя на ту же сторону голову, как бы защищая ее от опасных последствий выстрела (Табл. B.66, рис. 4).
Боящийся шимпанзе также имеет тенденцию делать оборонительные жесты, причем чаще всего он закрывает себе рукой лицо, глаза, нос, рот, (как показывает Табл. B.66, рис. 3, и фото, заснятые при нападении на птиц), что дитя делает лишь в исключительном случае (Табл. B.23, рис. 1—4).
Наоборот, мы находим, что боящийся шимпанзе только в виде исключения воспроизводит оборонительный жест приближения к своей груди одной руки; характерно, чаще всего вместо руки он закидывает и прижимает к груди ногу (Табл. B.23, рис. 4; Табл. B.66, рис. 3).
224
Сравнение инстинктов человека и шимпанзе
И нам понятна эта дивергирующая аналогия.
Дитя шимпанзе, боясь чего-либо, не остается в пассивном бездействующем выжидании, — оно готово в меру своих сил постоять за себя, и, страшась, оно тотчас же и обороняется, беря под защиту прежде всего самую ценную часть тела — голову.
Дитя человека, испытывая чувство страха, особенно находясь под опекой своих близких, как бы перелагает защиту на них, и его страх представляет собой более чистую эмоцию, т. е. эмоцию страха без примеси эмоционального оттенка злобы.
Этот страх вероятно вызывает неприятное ощущение в сердце, в груди, и ребенок инстинктивно прижимает к груди свои ручки, как бы надеясь освободить себя от тягостного ощущения.
Все мы слишком хорошо знаем, как внезапный испуг прежде всего дает знать себя в груди именно благодаря сжатию, а потом учащенному биению сердца; все мы знаем, как в случае неожиданно пугающего известия или события люди, хватаясь за сердце, падают в обморок, скрещивают руки на груди, как бы пытаясь умерить, удержать механически это биение сердца. Неслучайно художественные изображения позы покаяния, раскаяния (эмоций, несомненно включающих в большей или меньшей степени элемент страха) зачастую используют в своих оформлениях темы это скрещивание рук на груди.
Таким образом дитя шимпанзе, испытывая страх, в то же самое время больше и решительнее готово к самообороне, нежели дитя человека.
Как известно, чувство застенчивости, также таящее в своих истоках робость, нередко сопровождается у дитяти человека опусканием глаз, отвертыванием или закрыванием лица руками.
Мне самой известен случай, когда один уже 14-летний деревенский мальчик на вопрос впервые пришедшего в дом незнакомого ему мужчины, спросившего его, сколько ему лет, вместо ответа уткнулся вниз лицом в угол своей согнутой в локте руки и не хотел ничего говорить, пока совсем не освоился.
Из группы внешних симптомов, сопровождающих страх ребенка человека, мы наблюдаем, так же как и у шимпанзе, и дрожание тела, и изменение цвета лица (у шимпанзе — побледнение, у дитяти человека14
— розовение) и желание сократиться в размерах, спрятаться, убежать, избегнуть опасности, отдаться под опеку своих покровителей. При внезапном испуге шимпанзе, как и человек, нередко приседает на-корточ-
ки (Табл. B.25, рис. 1).
Сходны также в общих чертах и условия возникновения страха дитяти шимпанзе и дитяти человека.
Приведу некоторые аутопсические наблюдения над Иони и Руди, напрашивающиеся на аналогию.
Пугающие звуки.
Резкие сильные звуки пугают ребенка так же, как и дитя шимпанзе.
Как известно, новорожденное дитя не боится стуков, и мой 2-недельный Руди совершенно не реагировал, когда во время его сна резко стучали молотком. И в более старшем его возрасте (6 недель) он также не реагировал на сильные, резкие звуки: когда однажды нас с ним, находящихся в досчатой беседке, застала гроза и раздавались оглушительные раскаты грома,. град и дождь с треском и грохотом колотили по железной крыше беседки, — дитя все же безмятежно спало и даже не проснулось.
Только позднее (когда дитяти было 3 месяца) я многократно замечала, как звуки пугают его.
Руди вздрагивает, когда внезапно хлопает дверь (в возрасте 3 м.), когда тяжелая вещь падает на пол (в возрасте 4 м.), при моем смехе во время кормления его грудью (4 м.), при трещании мотоциклета (4 м.), при моем внезапном резком оклике (6 м. 15 д.); при сильном смехе, шуме, громком говоре своих домашних внезапно дитя разражается плачем (9 м. 13 д.), явно боясь слишком резких и быть может также не-
14 У ребенка человека слабая степень испуга, связанная с волнением, обычно сопровождается порозовением лица; более сильная степень испуга по моим наблюдениям первоначально вызывает покраснение, потом побледнение лица; и только максимальный страх сопровождается мертвенной бледностью лица.
225
Сравнение инстинктов человека и шимпанзе
привычных, а потому пугающих звуков. Однажды я показала Руди (9 м. 27 д.) надувающегося резинового чортика; пока «чортик» не пищал, Руди был спокоен, — едва раздалось пронзительное «уди-уди-и-и-и», дитя тотчас же расплакалось. Но через 1—2 дня дитя уже не боялось «чортика», настойчиво хватало его ручками и тянуло к себе.
И позднее мой мальчик (до 7 лет) неизменно зажимал уши всякий раз, как видел приближение поезда, так как боялся паровозного свистка.
Он боялся также, когда стреляли гулко разрывающимися пистонами, хлопали хлопушками или бумажными надутыми пакетами. Интересно, что в данном случае он не избегал звука, даже просил об его возобновлении, приставая с тем, чтобы другие воспроизвели звук, но он сам (2 г. 8 м. 24 д.) инстинктивно как бы опасался чрезмерной силы звука, его вредоносного воздействия на свой слух и старался это ослабить, почему обычно слегка закрывал уши руками.
Другой знакомый ребенок (в возрасте 3—4 лет) так панически боялся гула пароходной трубы, что всякий раз, как его привозили на пароход, разражался оглушительным ревом и длительно кричал, как только слышал гудок.
Не только сильный, но и слабый неизвестный по причине и неожиданный звук пугает детей, и мой мальчик (в возрасте уже 3—4 лет) когда находился в темноте и слышал шорох мышей или падение какой-либо вещи, опасливо спрашивал: «Что это?»
Пугающие световые стимулы.
Дитя человека, точно так же как и дитя шимпанзе, остерегается сильного света.
Выше уже было упомянуто, как мой мальчик испугался ярко освещенного зеркала; будучи гораздо старше (в возрасте 3 лет), он всегда боялся блеска сверкающей в темноте молнии, и его приходилось успокаивать, что это совсем неопасно (Иони тоже видимо боялся блеска молнии).
По контрасту не только яркий свет, но и темнота и черные предметы пугают ребенка.
Однажды я подарила мальчику двух маленьких металлических кошек — одну темносинюю, другую золотистую, блестящую. Мальчик никак не хотел взять в руки темную, явно боясь ее (в возрасте 2 г. 1 м. 6 д.), и в то же время охотно играл блестящей, светлой.
В другое время у меня отмечено, как мое дитя (1 г. 4 м. 7 д.) испугалось дамы в большой черной шляпе, встреченного на улице мужчины в черной накидке, от которого он (1 г. 4 м. 26 д.) шарахнулся в сторону и стал жаться к моим ногам; он боялся черной папки, черной доски, черного пальто, черного мяча, черного фонаря.
При ходьбе с ним (в возрасте 1 г. 8 м.) по темной неосвещенной лестнице он нередко прижимал ручки к груди, говоря: «Бо» (боюсь). Мой малыш при виде черных картин в книге зачастую издавал восклицающий охающий звук волнения (1 г. 6 м. 4 д.).
Не из чувства ли страха неприязненно словесно квалифицировало дитя (1 г. 10 м. 5 д.) темные, черные одушевленные и неодушевленные предметы словом «бя» (нехороший), черную собачку называло «бяка».
Мой малыш (в возрасте от 1 г. 9 м. 19 д. и до 4 лет) боялся лазать в темный угол, под кровать или под столы, всякий раз плакал, когда вынужден был по необходимости отправляться туда, чтобы достать закатившуюся игрушку, и всегда в этих случаях приглашал на помощь себе кого-либо из взрослых. Выше была отмечена его боязнь темного прозрачного лоскутка тюля (1 г. 5 м. 19 д.). Дитя любит свет и боится тьмы: в возрасте 1 г. 6 м. 27 д. Руди плачет, когда тушат в комнате лишние электрические лампочки, в то время когда он побуждает их зажигать. Когда однажды в комнате внезапно погасло электричество, Руди (2 г. 1 м. 14 д.) разревелся. Помню, какраз при прогулке с Руди (когда ему было 2 г. 7 м. 11 д.) мы вышли из темноты на освещенную часть улицы, — он сказал: «Здесь хорошо!»
Как уже было упомянуто в первой части книги, и Иони неприязненно относился к черным предметам, порой боялся их.
226