Глава V о праве жизни и смерти

Спрашивают: как частные лица, отнюдь не имея права распоряжаться своею собственной жизнью, могут передавать суверену именно то право, ко­торого у них нет. Этот вопрос кажется трудноразрешимым лишь потому, что он неверно поставлен. Всякий человек вправе рисковать своей собствен­ной жизнью, чтобы ее сохранить. Разве когда-либо считали, что тот, кто выбрасывается из окна, чтобы спастись от пожара, виновен в покушении на самоубийство? Разве обвиняют когда-либо в этом преступлении того, кто погибает в бурю, хотя при выходе в море он уже знал об опасности ее при­ближения?

Общественный договор имеет своей целью сохранение договаривающихся. Кто хочет достичь цели, тот принимает и средства ее достижения, а эти сред­ства неотделимы от некоторого риска, даже связаны с некоторыми потерями. Тот, кто хочет сохранить свою жизнь за счет других, должен, в свою очередь, быть готов отдать за них жизнь, если это будет необходимо. Итак, граждани­ну уже не приходится судить об опасности, которой Закону угодно его подвергнуть, и когда государь говорит ему: «Государству необходимо, чтобы ты умер»,— то он должен умереть, потому что только при этом условии он жил до сих нор в безопасности и потому что его жизнь не только благодеяние природы, но и дар, полученный им на определенных условиях от Государства.

Смертная казнь, применяемая к преступникам, может рассматриваться приблизительно с такой же точки зрения: человек, чтобы не стать жертвой убийцы, соглашается умереть в том случае, если сам станет убийцей. Соглас­но этому договору, далекие от права распоряжаться своей собственной жизнью люди стремятся к тому, чтобы ее обезопасить; и не должно предполагать, что кто-либо из договаривающихся заранее решил дать себя повесить.

Впрочем, всякий преступник, посягающий на законы общественного со­стояния, становится по причине своих преступлений мятежником и преда­телем отечества; он перестает быть его членом, если нарушил его законы; и даже он ведет против него войну. Тогда сохранение Государства несовмес­тимо с сохранением его жизни; нужно, чтобы один из двух погиб, а когда убивают виновного, то его уничтожают не столько как гражданина, сколько как врага. Судебная процедура, приговор — это доказательство и признание того, что он нарушил общественный договор и, следовательно, не является более членом Государства. Но поскольку он признал себя таковым, по край­ней мере своим пребыванием в нем, то он должен быть исключен из государ­ства путем либо изгнания как нарушитель соглашения, либо же путем смертной казни как враг общества. Ибо такой враг — это не условная лич­ность, это — человек; а в таком случае по праву войны побежденного можно убить.

Но, скажут мне, осуждение преступника есть акт частного характера. Согласен: потому право осуждения вовсе не принадлежит суверену; это — право, которое он может передать, не будучи в состоянии осуществлять его сам. Все мои мысли связаны одна с другою, но я не могу изложить их все сразу.

Кроме того, частые казни — это всегда признак слабости или нерадивости Правительства. Нет злодея, которого нельзя было бы сделать на что-нибудь годным. Мы вправе умертвить, даже в назидание другим, лишь того, кого опасно оставлять к живых.

Что до права помилования или освобождения виновного от наказания, положенного по Закону и определенного судьей, то оно принадлежит лишь тому, кто стоит выше и судьи и Закона, т. е. суверену; но это его право еще не вполне ясно, да и случаи применения его очень редки. В хорошо управ­ляемом Государстве казней мало не потому, что часто даруют помилование, а потому, что здесь мало преступников; в Государстве, клонящемся к упадку, многочисленность преступлений делает их безнаказанными. В Римской Рес­публике ни Сенат, ни консулы никогда не пытались применять право поми­лования; не делал этого и народ, хотя он иногда и отменял свои собствен­ные решения. Частые помилования предвещают, что вскоре преступники пере­станут в них нуждаться, а всякому ясно, к чему это ведет. Но я чувствую, что сердце мое ропщет и удерживает мое перо; предоставим обсуждение этих вопросов человеку справедливому, который никогда но оступался и сам никогда не нуждался в прощении.