Глава 47 Айюбиды и мамлюки

Султанат, созданный Салах-ад-Дином и простиравшийся от Нила до Тигра, поделили между собой его наследники, ни один из которых не унаследовал его гениальности. Его сын аль-Малик аль-Афдаль («верховный царь») получил отцовский престол в Дамаске, но в 1196 году нового правителя сменил его дядя аль-Адиль, султан Египта. В 1250 году дамасская ветвь объединилась с алеппской, которую через десять лет смело монгольское нашествие во главе с Хулагу[259]. Второй сын Салах-ад-Дина аль-Азиз («могущественный», 1193–1198) сменил отца на египетском троне, но сына аль-Азиза в 1198 году сместил все тот же аль-Адиль, который в обоих случаях воспользовался разногласиями между племянниками. Именно эти династические распри предоставили франкам возможность вернуть себе часть утраченных территорий.

В 1200 году аль-Адиль поставил одного из своих сыновей над Месопотамией. Третий сын Салах-ад-Дина аз-Захир стал править после отца в Алеппо[260]. Незначительная ветвь династии в Хаме, основанная племянником Салах-ад-Дина, пережила монгольское нашествие 1260 года, которое двумя годами раньше уничтожило халифат Аббасидов в Багдаде, и продолжала существовать под властью мамлюков до 1341 года, таким образом пережив все другие ветви династии. Из нее вышел правитель-историк Абу-ль-Фида (умер в 1332 г.)[261]. Младшая ветвь в Химсе происходит от дяди Салах-ад- Дина. Конец ей положил мамлюк Бейбарс в 1262 году[262]. Другая младшая ветвь в Баальбеке ведет свое начало от Туран-шаха, брата Салах-ад-Дина.

Из многих ветвей Айюбидов главной была египетская. Некоторые ее представители владели и Каиром, и Дамаском. Одним из них был асСалих Наджм ад-Дин Айюб, который умер в ноябре 1249 года, оставив после себя вдову Шаджар ад-Дурр («жемчужное дерево»). Шаджар, бывшая турецкая или армянская невольница в гареме багдадского халифа аль-Мустасима, родила сына ас-Салиху, и после этого он ее освободил. Три месяца она держала в тайне новость о смерти мужа,

дожидаясь, пока из Месопотамии не вернется его сын Туран-шах. Для мамлюков (рабов) Туран-шах оказался неприемлемым кандидатом, и при попустительстве мачехи его убили. После этого смелая и энергичная женщина провозгласила себя царицей мусульман; а шестилетний отпрыск дамасских Айюбидов аль-Ашраф Муса удостоился чести быть ее соправителем. В течение восьмидесяти дней Шаджар, единственная мусульманка в Северной Африке и Западной Азии, которой довелось править страной, оставалась единоличной владычицей над землей, которая породила Зенобию и Клеопатру. Ее имя чеканили на монетах и поминали в пятничных молитвах. Когда ее бывший хозяин халиф аль-Мустасим обратился к египетским эмирам с такими резкими словами: «Если у вас нет ни одного мужчины, чтобы управлять вами, скажите нам, и мы вам его пришлем», они выбрали султаном ее главнокомандующего Изз ад-Дина Айбека, и она выбрала наилучший вариант из оставшихся – вышла за него замуж. Первые годы своего правления Айбек потратил на то, чтобы сокрушить сирийских Айюбидов и их сторонников, считавших, что только они могут быть преемниками своих египетских сородичей. Он отстранил от власти несовершеннолетнего соправителя аль-Ашрафа и избавился от собственного полководца, отличившегося в борьбе с Людовиком IX. Узнав, что он подумывает о новом браке, королева убила его в ванной после игры в мяч. Затем подошла ее очередь. Ее забили насмерть деревянными туфлями рабыни первой жены ее мужа, ее тело было сброшено из башни в цитадели Каира.

Айбек (1250–1257) был первым из мамлюкских султанов. В династических анналах их ряд уникален, поскольку, как то следует из самого их названия, эта династия – если ее вообще можно так назвать

– была династией рабов разных народов и национальностей, которые создали военную олигархию на чужой земле. Когда один из них умирал, довольно часто ему наследовал не сын, а его раб или наемник, который сумел отличиться и прославиться. Таким образом, вчерашний раб сегодня мог стать главнокомандующим армией, а завтра – султаном. На протяжении почти двух с тремя четвертями веков рабысултаны силой оружия властвовали в одном из самых неспокойных уголков мира. В целом это были малокультурные и кровожадные люди, однако они подарили Каиру несколько архитектурных памятников, которыми он по праву гордится и сейчас. Они оказали и две другие

услуги исламу: очистили Сирию и Египет от остатков крестоносцев и положили преграду грозному нашествию татаро-монгольских орд Хулагу и Тимура (Тамерлана). Если бы не это, все развитие культуры и истории в Западной Азии и Египте мог бы пойти по другому пути.

Когда-то купленные на невольничьих рынках мусульманской России и Кавказа, чтобы попасть в личную гвардию Айюбида ас-Салиха, первые мамлюки положили начало ряду султанов, который довольно условно можно разделить на две «династии»: Бахриты (1250–1390) и Бурджиты (1382–1517). Бахриты получили название от реки Нил, так как их казармы располагались там на островке. В основном это были тюрки и монголы; Бурджиты были главным образом черкесами. Через десять лет после их прихода к власти пришли монголы. И снова Сирия стала полем битвы двух противоборствующих держав.

Вскоре после гибели Багдадского халифата и уничтожения гнезда ассасинов в Аламуте на севере Сирии зловеще замаячили монгольские орды под предводительством Хулагу, внука Чингисхана. Первой жертвой пал Алеппо. Пятьдесят тысяч его жителей погибли от меча – это дало противникам представление о том, что их ожидало. Следующими были Харим и Хама. На осаду Дамаска Хулагу отправил своего военачальника, а сам вернулся в Персию, так как умер его брат Великий хан. Латинская Антиохия превратилась в монгольского сателлита. Людовик IX и римский папа полагали, что союз с новыми захватчиками поможет бороться с мусульманами. Официальной религией монголов был шаманизм, как и их дальних родственников тюрок, но среди них встречались и потомки христиан, обращенных ранними сирийскими миссионерами. К ним относился полководец Китбуга, захвативший и опустошивший большую часть Сирии. В то время правил мамлюк Кутуз (1259–1260). Он приказал казнить послов Хулагу. Дело решалось близ Айн-Джалута («Источник Голиафа»), недалеко от Назарета. В этом сражении Бейбарс возглавил авангард мамлюков и нанес сокрушительное поражение пришельцам. Тело Китбуги осталось лежать на поле боя. Мамлюки преследовали остатки его армии и изгнали их из Сирии. В знак признания своих военных заслуг Бейбарс рассчитывал получить Алеппо в качестве лена, но султан его разочаровал. Был составлен заговор, и на обратном пути из Сирии один из заговорщиков обратился к султану и поцеловал ему

руку, а в это время Бейбарс ударил его ножом в шею. Убийца занял место своей жертвы.

Став четвертым по счету, Бейбарс оказался первым поистине великим султаном, подлинным основателем державы мамлюков. Свои первые лавры он завоевал на поле битвы с монголами, но венцом его славы стали победы над крестоносцами. Он был не просто военный деятель, но и прекрасный администратор. Он прокладывал каналы, совершенствовал гавани, соединил две свои столицы – египетскую и сирийскую – быстроходной почтовой службой по образцу персидскоаббасидской системы. Он мог за одну неделю успеть побывать в обоих городах. Он проводил общественные работы, реставрировал мечети, в том числе Купол Скалы, отстраивал цитадели, в том числе и в Алеппо, и учреждал религиозные и благотворительные фонды. Его мавзолей в Дамаске ныне превращен в библиотеку, названную в память Бейбарса аз-Захирия – по его прозвищу аз-Захир. В этой библиотеке хранится одна из старейших бумажных рукописей, «Масаиль (вопросы) альимам Ахмад ибн Ханбаль», датированная 266 годом хиджры

(879/880 г.)[263].

Монгольскую угрозу удалось предотвратить лишь на время. Движимые не вполне еще установленными силами из своих мест обитания в Средней Азии, где они кочевали вплоть до границ Китайской империи, монголы приходили волнами, отчасти напоминающими нашествия семитов и тевтонов древности. Сын и преемник Хулагу Абака, избравший своей столицей Тебриз, возобновил наступление на Сирию. В то время монголы заигрывали с христианством, и Абака вступил в переговоры с римским папой, английским королем Эдуардом I и другими европейскими монархами, призывая к новому крестовому походу, дабы изгнать мамлюков из Сирии. Несмотря на численное превосходство и пополнение из числа армян, грузин и персов, монгольская армия была с большими потерями разбита при Химсе в 1280 году. Поколебавшись между двумя религиями некоторое время, монголы перешли на сторону ислама, да там и остались. Это вторжение произошло при Калауне (1279–1290), еще одном выдающемся мамлюкском султане после Бейбарса. Как и его предшественник, Калаун был рабом-тюрком, и его прозвище альАльфи (Тысячник) указывает заплаченную за него высокую цену в тысячу динаров.

Когда седьмой ильхан Газан Махмуд, воспитанный в буддизме, принял ислам и сделал его государственной религией, это не избавило Сирию от новых вторжений, и их последовало два. Они стали последними в этом ряду. Первое пришлось на конец 1299 года, и вторгшиеся рати, насчитывавшие, по утверждению летописцев, сто тысяч человек, в том числе армян, грузин и франков с Кипра, разбили египетскую армию численностью примерно в одну треть от них к востоку от Химса. В то время султаном над мамлюками был ан-Насир, сын и второй по счету преемник Калауна. Он отличился тем, что правил трижды (1293–1294, 1298–1308, 1309–1340), и охватил более долгий период, чем любой другой султан в анналах мамлюков. Продолжая свой победоносный поход, монголы несли разрушение и опустошение по всей Северной Сирии и в начале 1300 года заняли Дамаск, хотя его цитадель устояла. От большей части города, включая его пригород Ас-Салихию, они не оставили камня на камне. Газану пришлось вернуться в Персию из-за восстания, но его войска проникли на юг вплоть до Газы. Затем египетская армия перешла в наступление, отбросила монголов и в 1303 году нанесла им серьезное поражение в исторической битве при Мардж-ас-Саффаре южнее Дамаска. Абу-ль-Фида, которому позднее его друг ан-Насир вернул наследственные владения в Хаме, поставлял сведения из родного города египетским войскам и сообщал о передвижениях монголов. Таким образом, четвертая попытка монголов завоевать Сирию окончилась крахом. Мамлюки победили самого стойкого и опасного врага, с которым приходилось сталкиваться Египту с самого зарождения ислама.

Подобно крестовым походам, монгольские нашествия катастрофически повлияли на местные меньшинства. Ливанские друзы, из которых 12 тысяч лучников преследовали египетскую армию во время ее отступления перед монголами в 1300 году, подверглись суровому наказанию. Армяне стали свидетелями того, как ан-Насир в 1302 году и позднее разорял их многострадальную землю. Гонения выпали на долю и его подданным из числа христиан и евреев.

После ан-Насира в течение сорока двух лет (1340–1382) правили двенадцать его потомков, ни один из которых не отличился ни на одном поприще. Последним из них был ас-Салих Хаджжи (1381–1382, 1389–1390), неумелый ребенок, правление которого сначала прервал, а затем и окончательно прекратил черкес по происхождению Баркук.

Баркук положил начало династии Бурджитов (1382–1517), названных так в честь башен (араб. ед. ч. бурдж) каирской цитадели, где они когда-то размещались, будучи рабами. За исключением двух греков, все Бурджиты были черкесами. Они еще более решительно, чем предшественники, отвергли наследственный принцип передачи власти. Из двадцати трех султанов Бурджитов о четырнадцати практически нечего сказать. За один год – 1421-й – трое из них успели сменить друг друга. Большой редкостью было, когда кто-то из них умирал собственной смертью. Самым продолжительным и в некоторых отношениях самым успешным оказалось правление Каит-бая (1468– 1495)[264].

Новый режим оказался не лучше старого. Коррупция, интриги, убийства и злоупотребления властей продолжали цвести буйным цветом. Одни султаны были слабы и вероломны; другие безнравственны до степени морального разложения; и почти все – невежественны. Только один – Баркук – мог утверждать, что родился от мусульманина. Барсбой (1422–1438), когда-то раб Баркука, не знал арабского языка. Он без колебаний велел отрубить головы двум своим врачам за то, что они не смогли вылечить его от смертельной болезни. Другой раб Баркука, Инал (1453–1460), не умел даже расписаться под официальным документом, разве что обвести свое имя, надписанное секретарем, – об этом рассказывает его современник Ибн Тагриберди. Снова в моду вошел институт гулямов (мн. ч. гильман) – мальчиковрабов для неестественных половых сношений, как во времена Аббасидов. Некоторых мамлюков, начиная с Бейбарса, обвиняли в педерастии. Не только султаны, но и эмиры, и вся правящая верхушка были в той или иной степени коррумпированы. Срок полномочий даже самого способного чиновника редко превышал три года; одного судью назначали и освобождали от должности десять раз.

Хотя режим мамлюков был единственным в своем роде, их администрация была лишь продолжением системы, сложившейся при Фатимидах и Аббасидах. Сирия была разделена на полдюжины провинций (ед. ч. нийяба) по образцу административного деления при Айюбидах. Это были Алеппо, Хама, Дамаск, Триполи, Сафад и ЭльКарак. Губернаторы провинций, когда-то рабы того или иного султана, как правило, набирались из военного сословия (арбаб ас-суйуф, «повелители меча»), в отличие от образованного класса (арбаб аль-

аклам, «повелители калама»). В целом они не зависели друг от друга, и у каждого был свой двор, в уменьшенном масштабе воспроизводящий двор в Каире. Столичные распри и беспорядки часто находили отражение в провинциях. Смена мамлюкского султана обычно приводила к восстанию со стороны наместника Дамаска или другой сирийской провинции. Ливанский Гарб передали местным вождям, Бухтуридам из племени танух.

Благодаря своей долгой истории Дамаск, где Бейбарс, создатель мамлюкского султаната, часто держал свой двор, имел преимущество перед другими провинциями. Один из его наместников Тенгиз (1312– 1339) был признан регентом Сирии в третье правление ан-Насира. Его провинция (Мамлакат Димашк, Дамасское царство) охватывала всю Палестину, за исключением мелких провинций Сафад и Эль-Карак, и простиралась на север до Бейрута, Химса и Тадмора. Тенгиз провел воду в Иерусалим и восстановил бейрутскую башню (бурдж), где также построил дома для путников (ед. ч. хан) и общественные бани. После необычайно долгого и благодетельного правления он впал в немилость и был казнен в александрийской тюрьме.

Почти вся эра мамлюков была отмечена периодами засухи, голода и эпидемий. Землетрясения тоже внесли свою лепту в общую разруху. Страницы летописей той эпохи усыпаны рассказами о горестях и бедствиях. Выдающийся историк того времени аль-Макризи посвятил целый труд голоду в Египте 1405 года, когда он писал. Ибн Тагриберди сообщает по крайней мере о четырех страшных поветриях чумы в XIV

веке (1348–1349, 1359–1361, 1362–1363, 1389). За XV век в различных хрониках зафиксировано не менее четырнадцати серьезных эпидемий, в среднем по одной раз в семь лет. «Черная смерть» (аль-фана алькабир), которая в 1348–1349 годах выкосила Европу, в Египте длилась семь лет. Ее жертвами в одной только столице, по подсчетам Ибн Ийяса, стало невероятное число горожан – 900 тысяч человек. Сообщается, что в Газе в месяц умирало 22 тысячи человек, а в Алеппо – в среднем по 500 человек в день. Значительную долю умерших составляли иностранцы и дети с недостаточно сильным иммунитетом. По оценкам, из-за этих бедствий и злоупотреблений при мамлюках население Египта и Сирии в целом сократилось примерно до одной трети от своей прежней величины.

Экономическое положение усугублялось налогами и неразумными, если не сказать грабительскими, мерами правительства. Войны с франками и монголами заставили власти ввести высокие налоги как в Египте, так и в Сирии, в том числе в размере 331/з процента на ренту, что вызывало бесконечные жалобы. Тяжелыми поборами облагались не только лошади и лодки, но и предметы первой необходимости, такие как соль и сахар. Некоторые султаны монополизировали продажу тех или иных товаров и манипулировали ценами в собственных интересах. Другие обесценили валюту, что приводило к резким виткам инфляции. По мере того как народ беднел, правители богатели. Не имея богатств, султаны не смогли бы воздвигнуть те архитектурные памятники, которыми до сих пор по праву гордится Египет.

К счастью, часть экономических потерь компенсировалась увеличением торговли вследствие деятельности крестоносцев. Уступки, сделанные аль-Адилем и Бейбарсом венецианским и другим европейским купцам, стимулировали товарообмен и превратили Каир в крупный перевалочный пункт для торговли между Востоком и Западом. В экспортной торговле первое место поделили между собой сирийский шелк, ароматические вещества и пряности. Далее по списку шли изделия из стекла и другие товары ремесленного производства. Дамаск, Триполи, Антиохия и Тир наряду с некоторыми другими городами были ведущими производственными центрами. Часть шелка на сирийском рынке импортировалась из Китая; пряности поступали из Аравии и других тропических стран; жемчуг доставляли из Персидского залива в порты Яффы и Триполи. Когда губернатор Дамаска послал своего агента в Шуф в Ливане, чтобы изучить возможность изготовления стрел из ветвей тутового дерева, ливанцы сильно встревожились. На базарах Алеппо, Дамаска, Бейрута можно было купить изделия из слоновой кости и металла, крашеные ткани, ковры и эмалированную керамику. В районе Бейрута производили оливковое масло и мыло, как и сегодня. В Аслите и других местах на побережье до сих пор можно видеть солеварни.

В своей экспортной торговле сирийцы не полагались полностью на иноземцев. Еще во времена Салах-ад-Дина их купцы поселились в Константинополе, где император по просьбе Салаха построил для них и их египетских коллег мечеть взамен тех привилегий, которыми

пользовались византийские купцы в Сирии и Египте. Другим иностранным купцам не разрешалось постоянно проживать в византийской столице. На немецкого священнослужителя Лудольфа из Зюдхайма, побывавшего в Святой земле в 1336–1341 годах, весьма благоприятное впечатление произвели признаки процветания в Дамаске, «славном городе Акре» и других сирийских городах.

«Улицы в городе [Акре] необычайно опрятны, все стены домов одинаковой высоты и все одинаково сложены из тесаного камня, чудесно украшены стеклянными окнами и картинами, притом все дворцы и дома в городе построены не просто для удовлетворения потребностей их обитателей, но для того, чтобы служить человеческому удовольствию и роскоши. Улицы города покрывали шелковые или иные красивые навесы, не пропускающие солнечные лучи. На каждом углу возвышалась крепкая башня за оградой с железной дверью и железными цепями. Вся знать жила в хорошо укрепленных замках и дворцах на окраине города. Посреди города жили ремесленники и торговцы, каждый на своей особой улице по своему роду занятий»[265].

Ибн Джубайр, посетивший Дамаск при Салах-ад-Дине, называет его «невестой городов», в которых он жил, и подробно описывает часы в тамошней мечети, которые днем показывали ход времени при помощи двух латунных соколов, а ночью – особыми огнями. Эти же часы отмечал и Вениамин Тудельский.

Феодальные вожди Ливана с поразительной ловкостью пользовались макиавеллиевским искусством политического маневрирования еще задолго до рождения самого этого флорентийского деятеля. Они вели эту игру, невзирая на всю неразбериху, которую вызывало поочередное воцарение Фатимидов, Айюбидов, франков, мамлюков и татар. Когда крестоносцы заняли Бейрут и Сидон, эмиры Эль-Гарба из бану бухтур владели частью прилегающей территории в качестве и предложили франкам военный союз. Эти же самые эмиры без всяких колебаний вступали в такие же отношения и с мамлюками. В состав бухтуридских вотчин входили такие небольшие селения, как Шимлан, Айнаб и Байсур, которые прежде никогда не упоминались в истории и стоят и по сей день. Во время борьбы между татарами и мамлюками эти эмиры порой были связаны с обоими лагерями – таким образом они гарантировали себе, что окажутся на стороне победителя, кто бы

им ни вышел. В этих местах еще в XIV веке до н. э. поднаторели в политике осмотрительного выжидания и двойной игры «и нашим, и вашим»; все это продолжалось вплоть до времен Фахр ад-Дина и эмира Башира.

Хотя несколько арабских племен в основном с юга обосновались в горах, частично они оставались поросшими лесом. Медведи и кабаны, даже львы и онагры встречались там вплоть до XIV века. В Сирии тоже водились эти животные, о чем свидетельствует Усама, который упоминает диких ослов, газелей, львов, кабанов, гиен и леопардов. Дикие плоды и съедобные растения, а также обилие пресной воды сделали горы излюбленным местом аскетов и отшельников обеих религий. Автор конца XII века посвящает несколько глав этим мужчинам и женщинам, нашедшим приют в горах Ливана и Сирии. Ибн Джубайр с приятным удивлением отмечает, что соседи-христиане относятся к анахоретам с добротой. Суфийская литература сохранила множество легенд о об этих людях. Один ливанский мусульманинаскет однажды остался без своего обычного пайка из буханки хлеба – откуда она бралась, неизвестно, и рискнул попросить милостыню на ближайшей ферме. Крестьянин-христианин дал ему два ячменных хлеба, но за отшельником побежала собака и непрестанно лаяла, пока не отняла и оба хлеба, и даже одежду. Аскет посетовал на жадность собаки, и тогда Бог вложил в собачьи уста такой ответ: «Я охраняю дом и стада моего хозяина и частенько остаюсь голодной, когда у него не находится еды ни для себя, ни для меня. А ты, лишившись пропитания на один день, пришел к нам и просил подаяния. Так кто из нас двоих более жаден – ты или я?»

Несмотря на политические потрясения и периоды экономического упадка, при Нуридах и Айюбидах, в частности, при Нур ад-Дине и Салах-ад-Дине, Сирия переживала эпоху высочайшего развития в сфере искусства и образования. В ее столице Дамаске до сих пор стоят свидетельства архитектурных свершений этих двух правителей. Нур ад-Дин отстроил городские стены с их башнями и воротами, а также возвел общественные здания, причем часть из них использовалась вплоть до недавних времен. Особую важность представляла больница, носившая его имя, где ныне располагается школа коммерции. На строительство этого здания пошли деньги от выкупа одного из пленных франков. Ибн Джубайр, посетивший эту больницу в 1184

году, свидетельствует, что она получала по пятнадцать динаров в день, что она была укомплектована штатом специальных контролеров, которые вели учет пациентов и больничных расходов, и врачей, которые осматривали больных и прописывали им питание и бесплатные лекарства. Историк Ибн аль-Асир лечился в этом заведении, и на его протест, что он и сам может позволить себе заплатить за лекарства, ему сказали, что не полагается отвергать щедрость Нур ад-Дина. По словам этого историка, Нур ад-Дин построил и другие больницы и странноприимные дома по всей стране. Место под больницу в Алеппо определили так: зарезали овцу, разделили тушу на части и развесили в четырех кварталах города и затем выбрали тот квартал, где мясо наутро «лучше пахло». Тот же эксперимент приписывали и ар-Рази, который выбирал место для багдадской больницы примерно на два с половиной века раньше. Египетский чиновник и писатель аз-Захири побывал в больнице в Дамаске около 1428 года в сопровождении дружелюбного персидского паломника, который, соблазненный удобствами, которые предоставлялись пациентам, притворился больным и был положен в больницу. Пощупав его пульс и тщательно осмотрев его, главный врач понял, что с этим господином все в порядке, но тем не менее прописал ему рацион из откормленных кур, ароматных шербетов, фруктов, пряных пирогов и других лакомств. Но когда пришло время, он выписал новый рецепт: «Три дня – предел пребывания в больнице».

В этой больнице также располагались библиотека и медицинская школа. Ибн Абу Усайбия сохранил для нас имя своего первого преподавателя-врача Абу-ль-Маджда ибн Абу-ль-Хакама и жизнеописание ее выдающегося декана Мухаззаб ад-Дине ибн адДахвара (1169/1170—1230), руководившего школой при Айю-биде альАдиле. Имеются данные о том, что врачи, фармацевты и окулисты должны были сдать экзамен и получить разрешение (ед. ч. иджаза), прежде чем заниматься медицинской практикой. В руководстве для мухтасиба, должностного лица, ответственного за претворение в жизнь норм и законов, четко прописаны его обязанности в отношении больничных работников, отворяющих и собирающих кровь, врачей, хирургов, костоправов и фармацевтов, что указывает на определенную степень государственного контроля. Одним из блестящих учеников Ибн ад-Дахвара был Ибн ан-Нафис, который служил деканом

больницы Калауна в Каире, а затем вернулся в Дамаск, где умер в 1288/1289 году. Он был таким врачом, который «не прописывает лекарства, если достаточно диеты». В своем «Шарх ташрих альканун», комментарии к главному трактату Ибн Сины, Ибн ан-Нафис изложил четкую концепцию легочного кровообращения еще за три столетия до испанца Сервета, которому обычно приписывают это открытие. Сирийские окулисты (ед. ч. каххаль) произвели на свет только два важных труда на арабском языке XIII века: «Аль-Кафи фи аль-куль» («Труд о глазных примочках») Халифы ибн Абу-ль- Махасина, работавшего в Алеппо около 1256 года, и «Нур аль-уйун ваджами аль-фунун («Свет глаз и собрание искусства») Салах-ад-Дина ибн Юсуфа, который практиковал в Хаме около 1296 года. Халиф был настолько уверен в своем хирургическом мастерстве, что без колебаний удалил катаракту у одноглазого мужчины. Все эти люди, однако, жили уже на закате исламской науки.

К этому же периоду принадлежит и самый выдающийся в арабском мире историк медицины Муваффак ад-Дин Ахмад ибн Абу Усайбия (1203–1270). Сам врач и сын дамасского окулиста, Ибн Абу Усайбия учился у ибн ад-Дахвара в Каире и занимался изучением и сбором трав под руководством знаменитого испанского мусульманина Ибн альБайтара. Его шедевр «Уйун аль-анба фи табакат аль-атибба» («Источники сведений о классах врачей»), едва ли не единственный в арабской литературе, представляет собой подробнейший сборник примерно четырехсот биографий арабских и греческих врачей, многие из которых были также философами, астрономами, физиками и математиками. Ближе всего к этому труду подошел его современник, житель Египта аль-Кифти (1172–1248), который провел свои последние годы в Алеппо, где служил визирем при правителях Айюбидах. Одним из источников Ибн Абу Усайбии по греческой философии был египтянин дамасского происхождения Абу-ль-Вафа Мубаш-шир ибн Фатик, который в 1053 году составил книгу под названием «Мухтар аль-хикам ва-Махасин аль-калим», которая в первой половине XIII века была переведена на испанский язык, а позднее на латынь, французский и английский языки. Английское издание Dictes and Sayings of the Philosophers, выпущенное в 1477 году Уильямом Кэкстоном, было первой напечатанной по-английски книгой с указанием даты и места издания. На протяжении более чем четырех

веков литературные наследники этого арабского сочинения продолжали влиять на мысли и труды западноевропейцев.

Вместе с больницами развивались школы и мечети. Нуриды ввели в

Сирии школы типа медресе («место учения»). Медресе нельзя назвать интеллектуальным потомком Байт аль-Хикма («дома мудрости»), основанного аль-Мамуном в Багдаде в 830 году, который представлял собой универсальную академию наук и искусств, скорее их прототипом была Низамия, учрежденная в Багдаде в 1067 году и названная в честь персидского визиря первых султанов-сельджуков. Медресе представляли собой школы при мечети, духовные семинарии

июридические академии, предназначенные властями для насаждения

ираспространения ортодоксальных верований. В них изучались и преподавались учения, одобренные суннитской религией и мусульманской схоластикой. Учителя и ученики получали плату и стипендию из доходов от имущества (ед. ч. вакф), переданного медресе, и, как правило, там же проживали. Преподавали там законоведы (факихи), теологи (улемы) и знатоки предания. Как правило, человек, не получивший образования в медресе, не мог занимать официальные должности. Осознавая ценность подобных заведений для государства, Нуриды, а затем и Айюбиды использовали их в полной мере. Такие школы Нур ад-Дин построил не только в Дамаске, но и в Алеппо, Химсе, Хаме и других сирийских городах. Три его школы в Дамаске – старейшие из дошедших до нас зданий медресе. Они построены по персидскому образцу в виде креста. В одном из них

– в медресе аль-Нурия, которое Ибн Джубайр называет «одним из лучших учебных зданий в мире», похоронен Нур ад-Дин. До сих пор можно разобрать простую надпись на камне: «Здесь покоится мученик Нур ад-Дин ибн Занги, да смилостивится над ним Бог». Жители Дамаска до сих пор почитают его мавзолей. Свод здания относится к типу мукарнас, часто говорят, что он похож на сталактит, хотя на самом деле это скорее ступенчатый свод. Это здание в Сирии связало школу, мавзолей (турба) и мечеть.

Нур ад-Дин был не менее щедр и на строительство мечетей. Мечеть в Хаме до сих пор носит его имя – ан-Нури. Как и во все крупные мечети, больницы и медресе, туда был проведен водопровод. Кроме того, Нур ад-Дин восстановил мечети в нескольких городах, в том числе в Алеппо, где он также отстроил цитадель. И сегодня можно

прочесть его надпись на западной башне цитадели. Надписи Нур адДина представляют собой веху в арабской палеографии, знак того периода, когда старое угловатое куфическое письмо сменилось привычным округлым насхом.

Айюбиды пошли по стопам Нуридов. Брат Салах-ад-Дина альАдиль возобновил строительство школы, начатое при Нур ад-Дине, и был в ней же и похоронен. Это Адилия, где сейчас размещается Арабская академия Дамаска.

Древняя цитадель Алеппо (Калаат-Халеб), восстановлена Нур ад-Дином (умер в 1174 г.). Слева от входа византийская башня, в настоящее время она отстроена и используется как минарет

Салах-ад-Дин мог посоперничать с Нур ад-Дином в покровительстве архитектуре и образованию. Его современник Ибн Джубайр насчитал в Дамаске двадцать школ, сто общественных бань, сорок туалетов (ед. ч. дар ли-аль-ваду, «место для омовения») и множество «монастырей» для дервишей, большинство с подведенной проточной водой. Именно Салах-ад-Дин ввел дервишей и медресе в

Египет для борьбы с широко распространенным шиитским учением. В Иерусалиме он построил больницу, школу и монастырь, носящие его имя – ас-Салахи. Это были три излюбленных Нуридами типа учреждений.

Хан ас-Сабун («Мыльный караван-сарай»), Алеппо. Красивое здание периода мамлюков

Айюбидская школа сирийской архитектуры нашла продолжение в Египте мамлюков, где она до сих пор представлена некоторыми из самых изысканных памятников арабского искусства. Для этой школы характерны мощь, основательность и чрезмерная декоративность. Ее

узорные мотивы навечно застыли в своем изяществе, будучи вырезаны из столь долговечного материала, как мелкозернистый камень. В XIII веке Египет испытал новое сиро-месопотамское влияние благодаря художникам и мастерам из Дамаска, Багдада и Мосула, бежавшим от монгольских нашествий. Это влияние очевидно в зданиях медресе, мечетей, больниц, обителей дервишей и дворцов. Знаменитый альКаср аль-Аблак («Разноцветный дворец»), построенный мамлюком анНасиром в 1314 году, воздвигнут по образцу дворца в Дамаске. Орнаменты, украсившие памятники Айюбидов и мамлюков, подчеркивают их архитектурную красоту. Среди нововведений Айюбидов можно назвать тенденцию к детализации, прекрасную соразмерность и увеличение числа ступеней в сотовых сводах. Также произошел отход от традиционных башен простой квадратной формы. В период мамлюков-Бахритов появился минарет сложного типа на основе айюбидского. Однако лучшие минареты относятся к периоду Бурджитов, когда арабская архитектура в лице мечетей достигла своего наивысшего развития.

Латунная курильница для благовоний, изготовленная в Сирии при мамлюках. Вторая половина XIII в. В нижней части серебряная инкрустация изображает переплетенные стебли, расположенные симметрично и соединяющиеся в один узор с водоплавающими птицами

Изысканные образчики изделий из железа, меди, стекла и резного дерева дошли до нас от эпохи Айюбидов и мамлюков. Среди медной посуды особенно выделяются изысканно украшенные вазы, кувшины, подносы, люстры, курильницы для благовоний и футляры для Корана.

Медный поднос с металлической инкрустацией. Мамлюкский период, XIV в., Дамаск

Несмотря на головокружительное богатство мотивов, этот декор с его мощным куфическим письмом, текучими узорами из стилизованной листвы, переплетениями, розетками, арабесками и порой встречающимися геральдическими мотивами хранит в себе энергию и уверенность руки мастера, которые делают его не только приятным для глаза, но и отрадным для ума – и в этом, на наш взгляд, и есть секрет арабского декора.

Дамаск особенно славился своими «золочеными» чашами и кувшинами, с серебряной инкрустацией из фигур, листьев и других

изящных узоров. Итальянский путешественник, побывавший там в 1384 или 1385 году, заметил, что «если отец золотых дел мастер,

то его сыновья никогда уже не смогут заниматься каким-либо другим ремеслом, кроме этого. Так что силою обстоятельств они принуждены стать безупречными мастерами своего дела». Бронзовые украшения на дверях мечетей свидетельствуют о хорошем вкусе своего времени. Резной цветочный и геометрический орнамент на изделиях из дерева указывает на том, что мастера уже освободились от готовых формул декоративного искусства Фатимидов. В Арабском музее в Каире, носящем имя ан-Насира Салах-ад-Дина, султана Дамаска и Алеппо (1250–1260), хранится бутыль – один из старейших образцов изделий из эмалированного стекла. Сберегаемые в этом и других музеях светильники для мечетей доказывают, что в технике изготовления стекла Сирия все еще опережала любую европейскую страну.

Винтеллектуальной сфере весь период Айюбидов-мамлюков был периодом компиляций и подражаний, а не оригинальных творений. Тем не менее Дамаск и Каир, особенно после разрушения Багдада и распада мусульманской Испании, оставались образовательными и интеллектуальными центрами арабского мира. Основанные и щедро обеспеченные школы этих двух городов внесли свой вклад в дело сохранения и передачи арабской науки и знаний.

Всуфизме произошли некоторые довольно значительные изменения. Алеппо под властью аль-Малика аз-Захира, сына Салах-ад-Дина, стал ареной деятельности выдающегося суфия Шихаб ад-Дина асСухраварди (1155–1191), Шейха аль-Ишрака, основателя учения об озарении (ишрак) и ордена дервишей. Согласно этому учению, свет – это сама сущность Бога, фундаментальная реальность всего сущего, представляющая истинное знание, совершенную чистоту, любовь и благо. Очевидно, что подобных теориях сочетаются зороастрийские, в первую очередь манихейские, неоплатонические и исламские идеи. Плотин и Мани были идейными предками аль-Ишрака. Сам асСухраварди родился в Персии. Неоплатонические идеи, по крайней мере частично, проникали в христианские, в основном сирийские, источники. Представление о Боге как свете содержится в Коране (24: 35). Задолго до ас-Сухраварди аль-Газзали посвятил этой идее целый трактат «Мишкат аль-анвар» («Ниша для светильников»). Для аль-

Газзали Бог – единственный истинный свет, а все остальные огни – лишь его лучи или отражения. Еще до него христианские мистики говорили о пронизывающем всю вселенную духовном свете, который сам является излучением божественности и сутью всего сущего. Во время пребывания аль-Газзали в Сирии он, должно быть, соприкоснулся с мистическими учениями христиан, принадлежавших

кгреческой церкви. Свою главную задачу он видел в примирении ортодоксального ислама с суфийским мистицизмом. Аль-Сухраварди написал несколько трудов, из которых наиболее важен «Хикмат альишрак» («Мудрость озарения»). Опьяненный своим мистическим пылом, этот молодой суфий настолько возмутил консервативных богословов, что по их наущению защитник веры Салах-ад-Дин приказал уморить его голодом или, по другим данным, задушить. Отсюда его прозвище аш-Шейх аль-Мактуль («Убитый шейх»). Его могила находится недалеко от здания почтамта в Алеппо.

Другим суфием-ишракитом, который родился в иной земле, но свои последние дни провел в Сирии, был Мухйи ад-Дин ибн Араби (1165– 1240). Ибн Араби был скорее философом-пантеистом; фактически его считают величайшим теоретическим гением исламского мистицизма. Вероятно, чтобы избежать гонений на либеральную мысль в его родной Испании, где сжигались труды аль-Газзали, ибн Араби, совершив паломничество в Мекку в 1202 году, поселился в Дамаске. Там он и был похоронен, и его гробницу в мечети, построенной османским султаном Селимом I, посещают до сих пор. У настоящего мистика, по мнению ибн Араби, есть только один путеводитель – внутренний свет, он находит Бога во всех религиях. Раймунд Луллий и другие христианские мистики несут на себе следы влияния ибн Араби. В своем сочинении «аль-Футухат аль-Маккия» («Мекканские откровения») и «аль-Исра иля макам аль-асра» («Ночное путешествие

кместу Наивеликодушнейшего») ибн Араби развивает любимую тему, связанную с вознесением Мухаммеда на небеса. Значительное число деталей, касающихся сцен, эпизодов, топографии и архитектуры «Божественной комедии» Данте, имеет свои прототипы в этих двух произведениях Ибн Араби и других исламских авторов.

Одним из первых профессоров дамасской Дар аль-Хадис («Школа предания») аль-Нурия был Ибн Асакир (1105–1176), автор «ат-Тарих аль-кабир» («Великая история»), где он дал жизнеописание почти всех

исторических фигур, когда-либо связанных с этим городом. Из восьмидесяти томов труда сохранились лишь немногие. Как биографа Ибн Асакира затмил другой выходец из дамасских школ – Шамс адДин («Солнце веры») Ахмад ибн Халликан, главный мусульманский биограф. Уроженец Эрбила (Арбелы), Ибн Халликан в 1261 году был назначен главным судьей Сирии. Этот высокий пост он занимал в Дамаске с перерывом в семь лет вплоть до своей смерти в 1282 году. Ибн Халликан подготовил старейший национальный биографический словарь на арабском языке – «Вафайят аль-айян ва-анба абна аз-заман» («Некрологи знатных лиц и заметки об их современниках»). Автор не пожалел усилий, чтобы установить даты и верное написание имен, проследить родословные, выяснить знаменательные события и в целом создать максимально точные и занимательные портреты. Продолжил этот труд аль-Кутуби («Продавец книг», умер в 1363 г.) из Алеппо, назвав его «Фават аль-вафайят».

Более плодотворным, но не столь педантичным биографом, как Ибн Халликан, был Салах-ад-Дин Халиль ибн Айбак, известный по прозвищу ас-Сафади по месту своего рождения (1296–1363). Сын турецкого раба, ас-Сафади учился в Дамаске у грамматика Абу-Хай- яна ат-Таухиди, а затем сотрудничал с историком-хадисоведом альХафизом аз-Захаби (1274–1348) и правоведом Таджуддином ас-Субки (ок. 1327–1370). Составленная аз-Захаби история ислама, разделенная на периоды по десять лет, оказалась настолько неподъемной, что отпугивала переписчиков и сбивала с толку собирателей книг. АсСафади занимал пост казначея Дамаска. Труд, благодаря которому он прославился, – это «Аль-Вафи би аль-Вафайят» («Полный сборник некрологов») в тридцати томах. В дошедшей до нас части описаны биографии примерно 14 тысяч правителей, судей и литераторов. Это крупнейший биографический словарь ислама. «Вафайят» ибн Халликана насчитывает 865 биографий, «Фават» аль-Кутуби – 506, а «Уйун» Ибн Абу Усайбии – около четырехсот. Во введении к своему словарю ас-Сафади разработал руководство по исторической методологии, «первое в своем роде из тех, что увидели свет где-либо в мире». Ас-Сафади дополнил работы своих предшественников, особенно Ибн Халликана и Якута. Бывший греческий раб, Якут составил аворитетный словарь ученых людей «Муджам аль-удаба (Иршад)», но более известен он своим географическим словарем

«Муджам аль-булдан». Этот шедевр литературы был завершен в 1228 году в Алеппо и посвящен тамошнему визирю аль-Кифти. Якут окончил жизнь в этом городе.

С биографиями и географией тесно связана история. Среди сирийских историков, которые цитировались на предыдущих страницах, Абу Шама (1203–1268), главный труд которого «Китаб арравдатайн фи ахбар ад-давлатайн» в основном сосредоточен на правлениях Нур ад-Дина и Салах-ад-Дина, и Абу-ль-Фида (1273–1332), бывший правитель Хамы при Айюбидах, чей «Тарих» обобщает и продолжает более объемную историю Ибн аль-Асира (умер в 1234 г.). Абу-ль-Фида родился в Дамаске, куда его родители бежали от монголов. Его история была настолько популярна, что и более поздние авторы занимались тем, что продолжали ее, составляли обобщенные и краткие изложения. Не менее достойным был и его вклад в географию. В предисловии к своему «Таквим аль-булдан» («Таблицы стран») он приводит доводы в пользу шарообразности Земли и упоминает, что, путешествуя вокруг света, человек может потерять один день или получить один лишний. Этого сирийского автора, возможно, следует считать «величайшим историкогеографом того времени, независимо от национальности и религии». Современник и соотечественник Абу-ль- Фиды Шамсуддин ад-Димашки (из Дамаска, умер в 1326–1327 г.) написал космографический трактат «Нухбат ад-дар фи аджаиб альбарр ва-ль-бахр» («Выборка времени о диковинках суши и моря»), который не так силен математически, как «Таквим», но зато богаче сведениями о физической географии, минералах и народностях. Другой соотечественник Ибн Фадль-Аллах аль-Умари, который, послужив канцлером при мамлюкском дворе в Каире, вернулся на свою родину в Дамаске, где и умер от чумы (1349), но успел создать два значительных труда: «Масалик аль-абсар фи мамалик аль-амсар» («Пути взоров по государствам с крупными городами») и «Ат-Тариф би-ль-мусталах аш-шариф» («Ознакомление [читателя] с высоким письменным стилем») – пособие для администраторов и дипломатов.

Имена двух ведущих историков мамлюкского периода – египтянина аль-Макризи и тунисца Ибн Хальдуна – тоже связаны с Сирией. АльМакризи (1364–1442), чей ценный труд «Аль-Хитат» неоднократно цитировался выше на страницах этой книги, происходил из Баальбека и преподавал в Дамаске. В качестве главного судьи Египта его

младший современник Ибн Хальдун (1332–1406) в 1401 году сопровождал мамлюкского султана ан-Насира Фараджа в Дамаск во время его похода против Тимура, и этот грозный монгол принял его у себя как почетного гостя. Книга Ибн Хальдуна «Мукаддама» («Пролегомены»), она же первый том его всеобъемлющей истории, заслужила ему право называться величайшим философом в истории ислама. В своей попытке дать толкование историческим событиям и национальным особенностям исходя из экономических, географических, физических и других земных оснований Ибн Хальдун не имел предтечей в исламе и до сих пор остается без достойного преемника.

Благодаря этой плеяде биографов, географов, историков и энциклопедистов, начиная с Ибн Асакира и заканчивая Ибн Хальдуном, Сирия и Египет эпохи Айюбидов и мамлюков не имеют себе равных среди мусульманских стран.

Последним в ряду монгольских нашествий стал поход Тимурленга (Тамерлана) на Сирию. Тимур претендовал на то, что происходит от самого Чингисхана. Словно ураган, он со своими полчищами пронесся по Центральной Азии в Западную, оставляя после себя разруху и погибель. Сирия уже в четвертый или пятый раз простерлась у ног монголов. На три дня в октябре 1400 года Алеппо отдали на разграбление. Его цитадель, возможно, в первый раз удалось взять штурмом, и захватчик положил на это столько солдат, что их трупами заполнился ров. Погибло около 20 тысяч жителей города; из отрезанных голов сложили пирамиду десяти локтей в высоту и двадцати в окружности. Бесценные школы и мечети города, воздвигнутые Нуридами и Айюбидами, навсегда были стерты с лица земли. Разгром передовых сил султана Фараджа открыл путь к Дамаску. Тамошняя цитадель продержалась месяц. В нарушение условий капитуляции город разграбили и предали огню. 30 тысяч мужчин, женщин и детей заперли в большой мечети и подожгли. От самого здания остались только стены. Цвет дамасских ученых, ремесленников, оружейников, сталелитейщиков и стекольщиков угнали в столицу Тимура Самарканд, где благодаря этому появились эти и другие искусства и ремесла. Дамаск утратил положение лидера в производстве дамасской стали. Ибн Тагриберди, чей отец был главным оруженосцем Фараджа, оставил нам графическое описание всего

сирийского похода. Это, пожалуй, был самый тяжелый удар, когдалибо нанесенный городу, если не всей стране.

К 1402 году свирепый завоеватель разгромил османскую армию в Анкаре, захватил Бурсу и Смирну и взял в плен Баязида I. К счастью для мамлюков, Тимур умер в 1404 году. Его преемники истощили силы во внутренних распрях, которые позволили османам вернуть под свой контроль Малую Азию, а позднее прийти к власти в Персии династии Сефевидов.

Во второй половине XV века усилилось соперничество между мамлюкским и османским султанатами за господство в Западной Азии. Государство Сефевидов вступило в него в начале XVI века. Отношения между османами и мамлюками стали напряженными при Хушкадаме (1461–1467), который, в отличие от своих предшественников – тюркских и черкесских мамлюков, происходил из Греции, и Мехмеде II, завоевателе Константинополя. Однако конфликт перешел в стадию активных военных действий не ранее 1486 года, когда Каит-бай вступил в борьбу с османским султаном Баязидом II за обладание Аданой, Тарсом и другими приграничными городами. Ближе к концу своего правления этот султан мамлюков отправил папе римскому письмо, где грозил устроить расправу над сирийскими христианами в ответ на действия Фердинанда, уничтожавшего последние мусульманские эмираты в Испании. Вскоре после этого началась война между османами и персами, которая окончилась скорым разгромом армии Сефевидов и оккупацией Месопотамии Селимом I (1512–1520). Сефевиды были убежденными шиитами и сделали эту религию государственной. Селим заявил, что мамлюкский султан Кансух альГаури (1500–1516) заключил против него договор с сефевидским шахом и укрывает у себя политических беженцев.

Тем временем Кансух двинулся на север якобы для того, чтобы выступить посредником между двумя противниками. Вместе с ним в путь отправился целый обоз с главными судьями его государства и халифом-марионеткой аль-Мутаваккилем. Этот халиф был потомком и преемником аль-Мустансира (дядя последнего аббасидского халифа в Багдаде), которого Бейбарс в 1261 году посадил в Каире только ради того, чтобы придать видимость легитимности своему правлению, а своему двору – главенствующее положение в глазах мусульман. Кансух направил к Селиму специального посланца, но тот не

придумал лучшего способа оскорбить его, чем сбрить бороду и отправить восвояси на хромом осле вместе с объявлением войны. Две армии сошлись в битве 24 августа 1516 года на залитом кровью поле Мардж Дабик к северу от Алеппо. Семидесятипятилетний Кансух, когда-то раб Каит-бая, сражался отважно, но без надежды на успех. Он не мог положиться на верность своих сирийских наместников, и его войска не могли сравниться с грозными янычарами с их превосходным вооружением. Хайр-бей, вероломный губернатор Алеппо, которому было поручено командование левым флангом, дезертировал вместе со своими людьми при первой же атаке врага. Турецкая армия использовала артиллерию, мушкеты и другое оружие дальнего действия, которым их противники, состоявшие из бедуинов и сирийцев, не умели или не хотели пользоваться, придерживаясь устаревшей теории о том, что исход боя решает личная доблесть в бою. Турки также применяли порох и «тяжелые орудия, установленные на запряженных лошадьми повозках». В пылу битвы у Кансуха случился инсульт, и он упал с коня. Селим одержал безоговорочную победу. Он взял халифа в плен, а позже доставил его в Константинополь, однако то, что халиф будто бы передал османскому султану титул и атрибуты своего высокого звания, было придумано уже в XIX веке. В цитадели Алеппо Селим нашел сокровища мамлюков стоимостью в миллионы динаров. В середине октября он перебрался в Дамаск. Сирия молча перешла под контроль Османской империи, где и оставалась в течение полных четырехсот лет. Ее народ, как нередко бывало и раньше, приветствовал новых хозяев как избавителей от старых.

Из Сирии османы устремились на юг в Египет, где султаном был провозглашен Туман-бай, раб Кансуха. Противники встретились 22 января 1517 года под Каиром. «Осыпанная градом снарядов и пуль» египетская армия вскоре потерпела поражение. Туман-бай бежал в бедуинский лагерь, откуда его выдали. Позднее (17 апреля) его повесили у одних из главных ворот Каира. Египет утратил государственный суверенитет. Хиджаз с его двумя священными городами автоматически вошел в крепнущую Османскую империю. На пятничных собраниях в мечетях египетские имамы такими словами призывали Аллаха благословить победителя:

«О Господь! храни султана, сына султана, правителя обеих земель и двух морей, покорителя обоих воинств, повелителя двух Ираков, служителя двух Святых городов, победоносного Селим-шаха. Даруй ему, о Аллах, твою драгоценную помощь; дай ему одержать славные победы, о Владыка сего мира и грядущего, Господин вселенной».

В арабском мире наступила новая эра – эра господства турокосманов.

Часть пятая При турках-османах