Глава 29 Доисламские сиро-арабские государства

До того как возник ислам и распространился на север, сирийцы стали очевидцами взлета и падения трех соседних арабских государств: Набатейского на юге, Пальмирского на севере и Гассанидского посередине. В достижении успеха все три продемонстрировали некоторые общие черты. Своим возникновением они обязаны переходу к оседлой жизни кочевых или странствующих племен, а своим процветанием – транзитной торговле. Все три в какойто момент объединялись с одной из двух мировых держав – Римом или Персией – в качестве буферной зоны и получали от них дотации. Набатеи и пальмирцы были окончательно уничтожены Римом, Гассаниды – Византией и Персией.

Набатеи впервые возникают в истории в начале VI века до н. э. в виде кочевых племен, обитавших в пустыне к востоку от той области, что сегодня называется Трансиорданией. Эта земля была с начала XIII века была приютом для мелких царств – Идумеи и Моава на юге, Амона и Галаада на севере, все это были ханаанские и арамейские государства. До XIII века Идумея и Моав, судя по археологическим находкам, не были заселены – в их истории пробел до XIX века до н. э. С XXIII по XIX век до н. э., когда они явно уступили под натиском из пустыни, они были густо заселены. Порой, как, например, в период судей и при Давиде, еврейская военная мощь и религия достигали даже этих регионов, однако монотеистическое вероучение евреев так и не смогло в полной мере перебраться за Иордан и закрепиться к югу от него. Тамошние народы и вошли позднее в набатейскую федерацию вместе с племенами самуд (тамуд) и лихьян в северном Хиджазе.

В начале IV века до н. э. набатеи в основном все еще оставались кочевниками, жили в палатках, говорили по-арабски, питали отвращение к вину и не занимались сельским хозяйством. В следующем столетии они отказались от пастушества в пользу оседлого образа жизни и занялись земледелием и торговлей. К концу II века они уже превратились в высокоорганизованное, развитое в культурном

отношении, прогрессивное и зажиточное общество. В их лице мы видим очередной пример, неоднократно повторявшийся в древней истории Ближнего Востока, – пример того, как пастухи становились земледельцами, а затем купцами на земле со скудными ресурсами, но благоприятным географическим положением для караванной торговли, восполнявшей природный дефицит. Первая установленная дата в истории набатеев – 312 год до н. э., когда им удалось отразить два похода сирийцев на их «Скалу» (ныне Умм-аль-Бийяра, «мать водохранилищ») под предводительством одного из преемников Александра – Антигона. Их метрополия, когда-то горная крепость, превратившаяся в стоянку для караванов на стыке торговых путей, по которым перевозились пряности и благовония, уже тогда была основательно укреплена. Это каменное убежище – Петра – до набатейских времен служило приютом идумеям, которые вырвали его из рук хурритов (хорреев, детей Сеира). Вырезанная в песчаниковых скалах всех цветов радуги, набатейская столица являет собой уникальное сочетание искусства и природы.

Слово «Петра» по-гречески означает «скала» (в классическом арабском аль-Раким) и является переводом еврейского «Села». ВадиМуса («долина Моисея») – так сегодня называется это место. Из своей столицы набатеи распространили свое господство, а вместе с ним и свои поселения на соседний северный регион, где они восстановили старые идумейские и моавитские города, построили новые посты для охраны караванов и новые стоянки для добычи минеральных ресурсов. Их город был единственным между Иорданом и Хиджазом, который мог похвалиться не просто обильной, но и маняще чистой водой. Кроме того, он был неприступен с трех сторон: с востока, запада и юга. С конца IV века до н. э. Петра стала ключевым городом караванного пути, который связывал богатую пряностями Южную Аравию с центрами потребления и сбыта на севере. Он властвовал на дорогах к порту Газы на западе, к Бусре и Дамаску на севере, к Айле на Красном море и к Персидскому заливу через пустыню. Там караваны могли поменять верблюдов.

Не удовлетворяясь водой из своих источников, набатейские инженеры-гидротехники научились искусно добывать подземные воды, а также запасать то небольшое количество дождевой воды, которое давали осадки. Похоже, они унаследовали тот волшебный

жезл, с помощью которого Моисей, который еще раньше странствовал по этому региону, добыл воду из сухой скалы. Таким образом, они сумели отнять у пустыни земли и превращать в возделанные поля больше земли, чем любой другой арабский народ до или после.

Почти ничего не слышно о Набатее в III веке, пока ее поселенцы использовали свои возможности для развития. В начале II века она становится силой, с которой вынуждены считаться в ближневосточной политике. В период своего становления она попала под влияние Птолемеев. С 169 года до н. э. начинается ряд известных истории известных набатейских царей.

Первым по списку значится Харитат (аль-Харит, 169 г. до н. э.), Арета, владетель Аравийский. Это имя носили многие цари Набатеи, а затем и Гассаниды. Харитат был современником основателя династии Маккавеев. Два дома вначале были естественными союзниками в борьбе против сирийских царей-Селевкидов, а затем стали соперниками. Харитат II, основатель династии, в 96 году до н. э. бросился на помощь Газе, осажденной Маккавеем Александром Яннаем. Около 90 года преемник Харитата II Ободат I (Убайда, Ободас) одержал крупную победу над Яннаем. Битва состоялась на восточном берегу Галилейского моря и открыла путь для оккупации юго-востока Сирии, на землях, которые ныне относятся к Аврану и Джабаль-аль-Друз. Воспользовавшись упадком своих соседей Селевкидов и Птолемеев, Ободат и его преемник Харитат III (ок. 87–62 до н. э.) отодвинули аравийскую границу на север. Рим еще не успел выйти на восточную арену.

Этот Харитат и был подлинным основателем набатейской державы. Он неоднократно наносил разгром иудейским войскам и осаждал Иерусалим. В 85 году до н. э. в ответ на приглашение из Дамаска он стал править этим городом Селевкидов и окружающей его богатой равнинной страной – Келесирией. Этот призыв был вызван ненавистью Дамаска к итурейскому тетрарху Халкиды (Анджар), претендовавшему на власть над всей Сирией. Двенадцать лет спустя Харитат отразил нападение Помпея, мечтавшего расширить римские границы до Красного моря, и грозил стать самым могущественным властителем Сирии. Это был первый прямой контакт Набатеи с Римом.

Одной рукой Харитат теснил римские армии, а другой широко распахнул дверь для греко-римского влияния. Он вывел свое царство

на орбиту эллинистической цивилизации и заработал себе прозвище Филэллин («любящий эллинов»). Он первым стал чеканить набатейские монеты, образцом для которых послужили птолемеевские. К себе в столицу он привозил сирийских мастеров, которые ввели эллинистический декор, однако прекрасный резной фасад, сегодня называемый эль-Хазне («сокровищница»), вероятно, появился уже при его более позднем преемнике. Театр, очевидно, построен в римские времена. Затем Петра начала приобретать черты типично эллинистического города с красивой главной улицей и некоторыми религиозными и общественными зданиями. С того времени Набатея берет на себя роль римского «клиента», союзника. Юлий Цезарь в 47 году запросил у царя Малику I (Малих или Малх, ок. 50–28 до н. э.) конницу для Александрийской войны. Преемник Малику Ободат III 2 (ок. 28–29 до н. э.) побуждал Аэлия Галла, префекта Египта при Цезаре Августе, предпринять в 24 году злополучный поход на Аравию Плодородную и обещал ему всемерное сотрудничество. Страбон, друг Галла, винит в провале вероломство проводника – Силлея, правителя набатеев. Когда преемник Ободата Харитат IV пришел к власти, не спросив дозволения Августа, он в итоге чуть не лишился своего трона.

При долгом и благополучном правлении Харитата IV (9 до н. э. – 40 н. э.) царство достигло апогея. Он продолжил процесс латинизации. Этнарх именно этого царя пытался арестовать Павла в Дамаске. Тетрарх Ирод, сын Ирода Великого, женился на дочери этого Харитата и проявил достаточную дерзость, чтобы развестись с ней и жениться на танцовщице – виновнице гибели Иоанна Крестителя. Обиженный отец объявил войну еврейскому царю и одержал успех. «Высокие места», все еще стоящие в Петре, и прекрасные гробницы, как, например, в Эль-Хиджре (Мадаин-Салих) в Хиджазе, возможно, относятся к времени его царствования. Аль-Хиджр населяли самудяне.

Эль-Хазне, прекраснейший монументальный фасад Петры. Первоначально создавался в качестве храма или гробницы для позднего набатейского царя

В период своего расцвета царство охватывало Южную Палестину и Трансиорданию, Юго-Восточную Сирию и Северную Аравию. Однако между сирийской и трансиорданской частью лежала обширная территория Декаполя. А объединял эти две части Вади-эс-Сирхан.

Этот разлом в пустыне на восточной границе Трансиордании служил дорожной магистралью, ведущей из сердца Аравии в Сирию в обход Декаполя. Можно предположить, что к тому времени добывалась вода из подземных источников и стояли караван-сараи, сторожевые башни, крепости и сторожевые посты вдоль всего этого пути, как и вдоль пути по Вади-эль-Арабе, проходящего через Петру и соединяющего долину реки Иордан с заливом Акаба. Все это были необходимые меры для защиты от бедуинских набегов. Дорога через Вади-эль-Арабу разветвлялась у Мертвого моря и вела на восток в Палестину и на запад в Трансиорданию, где соединялась с царской дорогой, надвое разделявшей плодородную часть плато. По этим двум долинам текли набатейские товары в мирное время и оружие во время войны.

Помимо немногих фактов, почерпнутых из местных надписей, монет и сочинений античных авторов, о последних правителях Набатеи нам известно мало. Начиная с правления Ободата III (ок. 28— 9 до н. э.) на монетах царь изображается вместе с царицей. С тех пор парные бюсты королевской четы помещались на монетах вплоть до свержения монархии. Надпись на статуе этого Ободата называет его «божественным», и это говорит нам о том, что набатеи обожествляли своих царей после смерти. На монетах Малику II (40–75 н. э.), сына Харитата IV, царица именуется «сестрой царя», то есть, по примеру фараонов и Птолемеев, некоторые правящие монархи женились на собственных сестрах. Надпись на статуе Обидата позволяет предположить, что одна из жен Харитата IV была также его сестрой. В 67 году н. э. Малику послал 1 тысячу коней и 5 тысяч пеших в помощь Титу для нападения на Иерусалим. При его правлении Дамаск перешел в руки римлян, вероятно при Нероне. Его смерть положила конец золотому веку, начавшийся в 50 году до н. э.

По иронии судьбы, найденные в Авране надписи говорят о сыне и преемнике Малику Раббэле II (ок. 71—105 н. э.), последнем из набатейских царей, что он принес жизнь и избавление своему народу. Некоторые его монеты указывают на то, что какое-то время он правил вместе со своей матерью. Что именно произошло в тот роковой 105– 106 год и привело к падению этого пограничного сиро-арабского государства и его аннексии императорским Римом, неясно. Рим уже поглотил все мелкие царства Сирии и Палестины и готовился помериться силами с великой азиатской державой – Парфией. Он не

маршрут сместился севернее, в Пальмиру, а южно-северный – восточнее, туда, где пролегает мусульманский паломнический путь и современная железная дорога через Хиджаз. Принявшая христианство

вIII веке, Петра перешла в ислам в VII, какой и оставалась далее. Сразу после своего избрания королем в 1100 году Балдуин I занял город-крепость, и он оставался в руках крестоносцев вплоть до решающей победы Салах-ад-Дина в 1189 году. С тех пор город лежал заброшенным, пока в 1812 году его руины не открыл для ученого мира швейцарский исследователь Джон Буркхардт.

Коммерческое влияние Петры проникло до некоторых из самых дальних уголков тогдашнего цивилизованного мира. Она оставила эпиграфические следы от Путеол, какое-то время бывших портом Рима, до Герры на Персидском заливе. Другие набатейские надписи найдены в Милете, на Родосе, на востоке дельты Нила, в Верхнем Египте и устье Евфрата. Изуродованная надпись из Путеол, сегодня хранящаяся в музее Неаполя, датируется 5 годом н. э. и посвящает по обету некий предмет за жизнь царя Харитата IV в недавно отреставрированном святилище, построенном примерно за пятьдесят лет до того. Даже в китайских хрониках есть свидетельства о набатейских деловых предприятиях.

Основными товарами были мирра, специи и ладан из Южной Аравии, роскошные шелковые ткани из Дамаска и Газы, хна из Аскалона, изделия из стекла и пурпур из Сидона и Тира, а также жемчуг из Персидского залива. Местные товары Набатеи включали в себя золото, серебро и кунжутное масло, которым они пользовались вместо оливкового. Асфальт и другие полезные ископаемые, видимо, добывались на восточном берегу Мертвого моря. Взамен из Китая ввозился шелк-сырец. Китайские шелковые ткани были известны в Сирии еще со времен Селевкидов, а шелк-сырец ткали на Сидоне уже

вI веке н. э. Импорт из Рима и Греции доставлялся в аттических кувшинах, осколки которых до сих пор встречаются в окрестностях Петры и Айлы. Айла и Левке-Коме, потерянный «белый город» на Красном море (возле Аль-Ваджа), вместе с Бусрой и Салхадом вдали от побережья составляли звенья в цепи караванных стоянок. Эти и другие города использовались как склады оружия и товаров. Местные войска усиливались набатейскими колонистами. Обнаруженный недавно участок Джабаль-Рамм, в 25 милях (40 км) к востоку от Айлы,

особо любопытен тем, что его отождествляют с Ирамом из Корана. Набатеи защищали караванные пути, облагали налогами транзитные товары и в течение некоторого времени осуществляли своего рода монополию. Страбон находил, что они «разумный и хозяйственный народ. Поэтому они подвергают расточителя имущества публичному наказанию, а тому, кто увеличил его, дают награды».

Арабская по речи, арамейская по письму, семитская по религии, греко-римская по искусству и архитектуре, набатейская культура представляла собой синтез всего вышеперечисленного, была внешне эллинской, а в основе арабской, и таковой и осталась.

Страбон, Иосиф Флавий и Диодор не ошибались, называя набатеев арабами. Их личные имена, имена их богов и арабизмы в их арамейских надписях не оставляют никаких сомнений в том, что их родным языком был северноарабский диалект. В цитированной выше надписи из Путеол впервые в литературе встречается имя Али, позднее широко распространившееся в исламе. В другой упоминаются Хабиб и Саид, до сих пор пользующиеся популярностью у арабов. В нескольких надписях встречаются такие арабские слова, как qabr («гробница») и ghayr («другой»). В поздней надписи (268 н. э.) использовано столько чисто арабских слов, что весь текст написан почти по-арабски.

Набатеи использовали арамейский – язык международного общения той эпохи – так же, как и их северные соседи. Надо помнить, что тогда арабских букв еще не существовало. Послание, написанное набатеями в 312 году Антигону, составлено сирийскими буквами. На своих памятниках и монетах они могли писать только по-арамейски. Набатейское письмо постепенно отделилось от арамейского и примерно в середине I века н. э. приобрело свой, отличный вид и стандартизировалось.

Набатейская надпись на гробнице, 26 г. н. э., найдена в Эль-Хиджре (Мадаин-Салихе). От набатейской письменности произошла арабская

Можно предположить, что набатейские купцы более или менее говорили на двух языках, если не более, как и сегодняшние торговцы Каира и Бейрута. Некоторые из них, скорее всего, владели не только арабским и арамейским, но и греческим и, в меньшей степени, латынью.

Дополнительную значимость набатейскому письму придает тот факт, что от него происходит арабский алфавит, как ясно свидетельствуют эпиграфические исследования ранних арабских надписей. Древнейший из сохранившихся арабских текстов, найденный в Намаре на востоке Аврана и относящийся к 328 году н. э., составлен набатейскими буквами. Скорописные арабские буквы не менее стары, чем куфическое письмо, которое приписывают месопотамской Эль-Куфе. Мусульманское предание расходится с эпиграфическими свидетельствами и ошибочно указывает на Месопотамию как на родину первой истинно арабской письменности.

Набатейская религия принадлежала к общесемитскому типу, основанному на земледельческих обрядах плодородия. В ней сохранились элементы старого культа, связанные с «высотами» и стоящими камнями.

Во главе пантеона стоял Душара (Зу-ш-Шара, Дусарес), солярное божество, для поклонения которому возводились обелиски или кубы из неотесанного черного камня. В руинах набатейского храма в Хирбат- ат-Таннуре к юго-востоку от Мертвого моря, построенного, быть может, в I веке до н. э., сохранилось простое похожее на коробку святилище, напоминающее Каабу.

С Душарой была связана Аллат, главная богиня Аравии. Она была богиней луны. Также в надписях упоминаются набатейские богини Манат и аль-Узза, прославленные Кораном. Также в надписях фигурирует бог Хубал. Арамейская богиня Атаргатис в Хирбат-ат- Таннуре была представлена как богиня зерна, листвы, плодов и рыбы. Некоторые тамошние божества соответствуют божествам Пальмиры, Дура-Европос, Иераполя и Гелиополя. Также у набатеев существовал культ змей.

Мало что известно о ритуалах набатейской религии. Описание царского пира у Страбона, где «никто из участников не пьет больше одиннадцати кубков, каждый раз из другого золотого сосуда», больше напоминает какую-то церемонию. Былая трезвость, как видно, ушла в прошлое под напором «современной цивилизации». Кроме того, на ритуал намекает и другой отрывок из того же источника о том, что «они устраивают угощение на тринадцать человек, причем на каждой пирушке присутствуют по два музыканта». По мере усвоения эллинистического образа жизни и привычек к роскоши божества меняли свои старые семитские имена и приобретали римский облик. Душара превратился в Диониса.

В своих отзывах о национальном характере набатеев Страбон и Диодор, два наших наиавторитетнейших источника, несомненно, несколько преувеличивали, но все же в них должна быть хоть доля правды. Общая картина вырисовывается такая: это разумный, зажиточный, организованный, демократичный народ, занятый торговлей и сельским хозяйством. В их обществе было мало рабов и не было нищих. Они поддерживали такие мирные отношения между собой, что не преследовали друг друга по суду. Царь был настолько близок к народу, что нередко отчитывался о своем правлении в народном собрании. Людей настолько занимали насущные вопросы жизни, что мертвые были для них все равно что навоз.

С одной стороны набатейское влияние распространилось на север, на земли евреев, с другой – на юг, в собственно Аравию. Омри, царь Израиля и основатель Самарии, где он был похоронен около 874 года до н. э., предположительно был набатеем. Спустя столетие царь Иудеи Амасия счел идумейских богов Пе-Иерусалимский храм, чтобы поклоняться как равным Иегове. Гашму, противник строительства стены для Иерусалима, судя по его имени, был набатеем из самудян. «Волхвы с востока»[225], возможно, были аравийцами из набатейской пустыни, а не магами из Персии. Иустин Мученик и другие отцы церкви пришли к такому выводу на основании принесенных ими даров. Аравитяне, изумлявшиеся в день Пятидесятницы, по всей вероятности, были набатеями, а под Аравией, куда удалился Павел, несомненно, имеется в виду какой-то пустынный тракт в этом регионе.

Дальнейшие исследования, вероятно, выявят более значительное влияние набатеев на зарождающиеся христианство и ислам, нежели предполагалось до сих пор. Ханифизм в Коране, некая расплывчатая форма единобожия, которую исповедовали современники Мухаммеда, имеет арамейско-набатейское происхождение.

Набатеи создали новый тип архитектуры: вырезанные в скалах храмы, гробницы и другие сооружения. Для них характерны сводчатые помещения. Что касается декоративных мотивов, то, возможно, они положили начало разновидности лепнины, которая от них перешла в Месопотамию и Персию.

В своей скульптуре, как и в религии, жители Петры демонстрируют тесную связь с такими городами на окраине пустыни, как Пальмира и Дура-Европос.

Вдохновленные греческими образцами, набатейские гончары изобрели новый вид керамики, который выделяется даже среди лучших изделий этого региона. Остатки кубков, тарелок, блюд, кувшинов и чаш изумительно тонки, толщиной с яичную скорлупу, и свидетельствуют о высочайшем мастерстве. Среди них присутствуют всевозможные разновидности: однотонные, расписные и с насечками. Глина красновато-желтого цвета, орнаменты, как правило, стилизованные цветы и листья. Преобладание виноградных гроздьев и лоз в узорах на керамике и архитектуре еще раз доказывает, что набатеи перестали воздерживаться от вина. Археологи Американской школы восточных исследований в Иерусалиме по черепкам

положил начало оазису, который образовался вокруг мелкой деревушки. Поселились в нем несколько аравийских племен. Выход на сцену новых мировых империй и сдвиг международных торговых маршрутов помогли деревушке вознестись на головокружительную высоту богатства и могущества среди городов древности.

Свое поселение аборигены назвали Тадмор. Под этим именем оно впервые появляется около 1800 года до н. э. и вновь встречается в более поздних ассирийских летописях, из которых следует, что Тиглатпаласар I (ок. 1100 до н. э.) преследовал своих противниковбедуинов до этого убежища в пустыне. По Иосифу Флавию, сирийцы произносили это название как «Фадамера». Древнесемитская форма названия сохранилась в арабском Тадмур. Еврейский летописец (2 Пар., 8: 4) сообщает, что «Фадмор» построил Соломон – либо с целью возвеличить Соломона и его царствование, либо он перепутал это название с Тамарой в Идумее, которая обязана своим основанием еврейскому царю. Греческое название Пальмира значит «город пальм», что соответствует еврейскому tamar. Этимология слова tadmor неясна. Помня еврейское предание и находясь под впечатлением от грандиозности и великолепия руин, мусульмане рассказывали истории о том, что их построили подвластные Соломону джинны.

Расширение Парфянской империи в регионе Евфрата в середине II века до н. э. создало новую ситуацию на Ближнем Востоке. Такое же следствие имела и аннексия Сирии Римом примерно три четверти века спустя. Пальмира оказалась между этими двумя мировыми империями. Изолированное положение в самом сердце пустыни делало ее недоступным для римских легионов и парфянской конницы. Ее купцы наживались на ее уникальной позиции в качестве основной стоянки на пересечении дорог через пустыню с севера на юг и с востока на запад. Политики ловко использовали ее стратегическое положение между двумя великими державами-соперницами и, поддерживая то Рим, то Парфию, сохраняли равновесие сил и извлекали выгоду из нейтралитета. Настраивая одного противника против другого, они сохраняли независимость своего города в качестве буферного государства.

Пальмирские вожди заручились у шейхов пустыни обещанием не нападать на караваны; проводники вели эти караваны по бесплодной земле; конные лучники защищали их от набегов бедуинов; и город

взимал большие пошлины с каждого товара, проходившего через его ворота. Среди них были некоторые предметы первой необходимости и множество товаров, считавшихся в то время предметами роскоши. Они не сильно отличались от тех, что шли через Петру: шерсть, пурпур, шелк, стекло, духи, ароматические вещества, оливковое масло, сушеный инжир, орехи, сыр и вино. Фрагменты китайского шелка найдены в гробнице 83 года н. э. Через пальмирцев проходила большая часть средиземноморской торговли с Персией, Индией и Китаем. О глубоком уважении к торговому люду говорят надписи середины III века н. э., они гласят, что «народный совет» решил поставить статуи «начальника каравана» и «начальника рынка». Наряду с торговлей процветало и местное производство. Надпись 258 года н. э. доказывает существование влиятельной «гильдии кузнецов, работавших с золотом и серебром». О том, что Пальмира не забывала и о сельском хозяйстве, указывает недавно обнаруженная при раскопках насыпь длиной в четверть мили (400 м) между двумя холмами для сбора воды для орошения. Благодаря этому Пальмира превратилась в один из богатейших городов Ближнего Востока.

Постепенно ее глинобитные хижины сменились домами из известняка. В городе выложили широкие улицы, из них главная вела к святилищу Бела. Вдоль улиц возвели колоннады, и Пальмира приобрела вид процветающего греко-римского города с агорой и театром. Ее богатства оказалось достаточно, чтобы возбудить алчность Марка Антония, который в 41 году до н. э. приказал атаковать его конницей. Пальмирцы просто покинули свой город и бежали за Евфрат, прихватив свои ценности. Это был первый зафиксированный в истории контакт между Римом и Пальмирой.

Городу в пустыне было нелегко сохранить полную независимость перед лицом растущей мощи западной империи. К началу новой эры Пальмира, по всей вероятности, признала верховную власть Рима, если судить по имперским декретам 17–19 годов н. э., изданным при Тиберии относительно пошлин, однако все же не утратила самостоятельности. Примерно в то же время в городе, видимо, постоянно проживал представитель Рима, а один из его граждан по имени Александрос отправился с заданием от римлян к Сампсигераму в Химс. Траян включил ее в состав провинции, созданной в 106 году, а Адриан, побывав в ней в 130 году, даровал ей как римскому вассалу

имя Адриана Пальмира. Зависимые от Пальмиры города также стали вассалами Рима. В начале III века Пальмира получила права колонии от Септимия Севера или другого императора сирийский династии. На монетах Каракаллы город именуется колонией. Как таковая она освобождалась от таможенного сбора. Для Северов было естественно благоволить к Пальмире. Панели, когда-то украшенные изображениями Юлии Месы и других членов семейства, были найдены при раскопках 1939 года. В качестве вассалов Рима Пальмира с ее сателлитами вошли в новый период процветания, который продлился более полутора столетий. Римские дороги соединили Пальмиру с Дамаском, столицей внутренней Сирии, с городами на Евфрате и крепостями, защищавшими пограничные валы. Недавние съемки с воздуха показали остатки таких фортов по всей Сирии и Трансиордании от Тигра до самого Красного моря. Видные граждане Пальмиры стали добавлять к своим именам римские. Даже сам город взял себе новое название. У одной семьи перед семитским именем шло римское Септимий, это указывает на то, что они получили гражданство при Севере и, вероятно, в награду за службу в борьбе с парфянами.

Первой из зависимых от Пальмиры городов шла Дура-Европос. Этот город использовался в качестве крепости для защиты растущей торговли Пальмиры. Там были найдены остатки фресок с изображением пальмирских солдат. Другим важным приобретением Пальмиры была Ресафа, позднее переименованная в Сергиополь в честь родившегося там святого Сергия. Сергий был солдатом, претерпевшим мученичество в 305 году в правление Диоклетиана, и в течение долгого времени оставался самым любимым святым Сирийской церкви, а его родина привлекала множество паломников и получила свой патриарший престол. Как Расаппа этот город упоминается в ассирийской надписи конца IX века до н. э. и соответствует Рецефу («тлеющий уголь»), разрушенному Синахерибом. Этому городу, который арабы назвали Эр-Русафа, суждено было сыграть более важную роль в качестве любимой летней резиденции халифов-Омейядов.

Упомянутое семейство с приставкой Септимий к имени в середине III века заняло в Пальмире господствующее положение. На памятнике, воздвигнутом в 251 году в честь его главы Септимия Гайрана, сына

Одената, он называется «достославным сенатором и вождем [ras] Тадмора». По-видимому, он первым из пальмирцев прибавил титул вождя к своему римскому званию сенатора. Его отец фигурирует в надписях просто как сенатор, это звание, вероятно, даровали ему, когда в 230 или 231 году Александр Север посетил Пальмиру в связи с персидскими войнами. Этот Гайран, скорее всего, был отцом знаменитого Одената (ср. араб. udhaynah, «маленькое ухо»). Судя по личным именам, род происходил из арабов. Греческий историк называет этого Одената «правителем сарацин»[226]. Члены этого рода взяли на себя функцию исполнительной ветви власти, принадлежавшей народному совету. Этот совет чествовал заслуженных горожан.

Только во времена Гайрана Пальмира стала играть заметную роль в международных делах. К тому времени на смену старой парфянской династии пришла новая и энергичная. Это были Сасаниды, продержавшиеся у власти с 227 года н. э. до подъема ислама. В 260 году армия Сасанидов под командованием Шапура I прославилась тем, что нанесла столь позорное поражение римским легионам в районе Эдессы, что сам император Валериан попал в руки врагов. Двумя годами раньше Валериан пожаловал Оденату звание консула. Впоследствии персы двинулись на север Сирии и разграбили Антиохию и другие города. В это время Оденат пришел на помощь Валериану с многочисленным войском сирийцев и арабов. Он разгромил персов на берегу Евфрата, преследовал их до самых стен их столицы Персеполя и захватил часть царского гарема, хотя не смог вернуть из плена императора. Валериан умер в неволе, из его кожи сделали чучело и выставили в одном из храмов.

За свою верность новому императору Галлиену пальмирский вождь получил награду в 262 году, когда Оденату был пожалован титул dux Orientis, что сделало его своего рода вице-императором восточной части империи. В то время империя ослабела, ее охватили беспорядки, и варвары атаковали ее со всех сторон как в Европе, так и в Азии. В зените своего успеха Оденат был убит вместе со своим наследником при загадочных обстоятельствах (в 266 или 267 году) на празднике в Химсе. В заговоре, возможно составленном по наущению Рима, был замешан его родной племянник. Будучи человеком выносливым и крепким, Оденат благополучно переносил лишения и преуспел в тех

забавах и добродетелях, которые высоко ценили арабы. Его щедрость проявлялась в изысканных и поражающих воображение пирах, в том, что он спонсировал религиозные торжества и жаловал масла для общественных бань.

Однако как историческую фигуру его совершенно затмила честолюбивая и красивая вдова Зенобия, правившая после него от имени своего младшего сына Вабаллата («дар Аллат», в переводе Афинодор). Зенобия, Бат-Заббай из пальмирских надписей («дочь дара»), полулегендарная аз-Забба из арабских источников, походила на своего мужа тем, что была крепко сбита, но проворна, любила охоту и верховую езду. Брюнетка с жемчужными зубами и большими блестящими глазами, она держала себя с царственным достоинством и блеском в окружении своего великолепного двора, устроенного на манер двора Хосрова. Свита встречала ее по-персидски, простираясь ниц. По торжественным случаям она облачалась в пурпурную мантию с каймой из драгоценных камней, которая застегивалась пряжкой на талии, и одну руку оставляла обнаженной до плеча. Надев шлем, она ездила на колеснице, сверкающей самоцветами. Она утверждала, что происходит от египетской царицы Клеопатры, поддерживала изучение греческого языка и сама говорила на арамейском, греческом и немного на латыни. Она даже составила историю Востока. Главным интеллектуальным украшением ее двора был философ Лонгин.

Монета Вабаллата. Аверс и реверс монеты Вабаллата и Аврелиана из низкопробного серебра, выпущена в Александрии в 270 г. н. э. На реверсе имя пальмирского царя греческими буквами

Но Зенобия оказалась куда более амбициозной и эффективной правительницей, чем Клеопатра. Под ее руководством Пальмирское государство расширилось до настоящей империи, простираясь на Сирию, часть Малой Азии и Северную Аравию. В 270 году ее полководец Забда во главе 70-тысячного войска вошел в Египет, сверг узурпатора и поставил гарнизон в Александрии. Там же впервые были отчеканены монеты с изображением головы Вабаллата рядом с головой Аврелиана. В следующем году (271) александрийские монеты были выпущены уже без Аврелиана. К тому времени Зенобия решила, что уже достаточно сильна, чтобы объявить своего сына полностью независимым. Он принял титул «царь царей». На александрийских и антиохийских монетах он также именуется Августом, а она – Августой. На сирийских дорожных вехах значатся имена императора и Зенобии Августы. На высокой колонне большой колоннады в Пальмире в августе 271 года установили статую царицы, и там еще можно разобрать надписи на греческом и пальмирском языках:

«Госпоже Септимии Зенобии, прославленной и благочестивой царице, сиятельному Септимию Забду, главнокомандующему, и Заббаю, коменданту города, поставлено в августе 582 года»[227].

Рядом стояла другая статуя, на которой была выбита только пальмирская надпись:

«Статуя Септимия Одената, царя царей и восстановителя всего Востока, воздвигнутая их владыке сиятельными главнокомандующим Забдой и Заббаем, командующим армии Тадмора, в августе 582 года».

Предвидя враждебные действия со стороны Рима, два пальмирских военачальника Забда и Заббай двинулись вглубь Малой Азии. Они разместили гарнизоны на западе вплоть до Анкиры (Анкара); даже Халкидон напротив Византия почувствовал присутствие их войск. Так царица пустыни старалась, хоть и безуспешно, выкроить себе и своему сыну империю за счет Рима, которая на четыре столетия предвосхитила создание империи Омейядов.

Вконце концов римский император встряхнулся и взялся за дело. Это был Аврелиан (270–275), который своей мощной рукой восстановил порядок в империи после периода беспорядков, отмеченного вторжениями франков, алеманов и готов, а также персов.

Вначале 272 года Аврелиан разобрался с пальмирскими гарнизонами в Малой Азии, а затем двинулся в Сирию. Антиохия, которая вместе с Селевкией была на стороне римлян, не оказала особого противодействия; Химс, жители которого завидовали Пальмире из-за ее первенства, был взят после некоторого сопротивления. Войска Зенобии и Забды, чья тяжелая конница не умела одолеть легкую кавалерию и пехоту Аврелиана, отступили в Пальмиру. Теперь перед захватчиками открылся путь в столицу через пустыню. Аврелиан задержался в Химсе, чтобы поставить новые святилища бога солнца Элагабала, а по возвращении в Рим построил для него особый храм, где ему служили по сирийским обрядам.

Аврелиан осадил Пальмиру. Его войска получили подкрепления от египтян, а Зенобии не помогла даже Персия. Осаждавших осыпали градом камней, дротиков и подожженных снарядов. Сначала царица отвергла мягкие условия капитуляции, которые предлагал ей Аврелиан, но затем поняла, что битва уже проиграна, и ночью бежала на верблюде. Преследователи на конях настигли ее при попытке перейти Евфрат. Ее сын уже пал, защищая свой город. Пальмире ничего не оставалось, как сдаться. Захватчики забрали ее богатые ткани и драгоценные украшения, часть которых пошла на отделку нового храма солнца в Риме. Жители понесли наказание: на них возложили штраф и поставили над ними римского губернатора с отрядом лучников.

ВХимсе наряду с другими царскими советниками Лонгин расплатился собственной жизнью за то, что поощрял царицу в ее желании снять с себя римскую опеку. Дойдя до Геллеспонта на

обратном пути (конец 272 г.), Аврелиан услышал о новом восстании в Пальмире, в ходе которого мятежники убили его губернатора и расправились с гарнизоном. Он живо развернулся, застал город врасплох, разрушил его и предал мечу жителей, пощадив только храм Бела. Зенобию увезли в Рим с одним сыном. Нагруженную драгоценностями и ведомую золотыми цепями, ее заставили украсить триумфальное вступление Аврелиана в его столицу в 274 году. Ей подарили виллу недалеко от Ибура (Тиволи), где она провела оставшиеся годы своей жизни. Здесь она снова вышла замуж, вероятно за римлянина, и оставила детей.

Пальмира: колоннада и триумфальная арка

Пальмира отошла на задний план, за исключением коротких периодов возрождения при Диоклетиане (284–305) и Юстиниане (527– 565), и постепенно канула в безвестность; хотя еще изредка встречаются упоминания о ее епископах, но, когда ее жители выпустили из рук контроль над пустыней, пустыня одолела их. Так

бывало всегда. В наше время все население поместилось внутри развалин старого храма, призрака его древней славы, с видом на величественные руины дома их предков. В 1929 году французы заставили людей покинуть это место и построить деревню за его пределами. Кроме того, там появились военный аэродром и казармы для мехаристов (верблюжьего корпуса).

Остатки Пальмиры сегодня считаются самым грандиозным зрелищем в пустыне. Они привлекают и зачаровывают любителей старины со всего мира. Храм Бела, стоящий на приподнятой террасе, превратился в своеобразный музей. В нем обнаружены изображения женщин в чадрах, участвующих в религиозном обряде. Перед храмом возвышалась монументальная арка, от которой открывался вид на большую колоннаду. Эта аллея колонн длиной 1240 ярдов (1134 м) главной осью пролегала через весь город, от нее отходили второстепенные улицы. Из 375 или более колонн, каждая высотой 55 футов (17 м), около 150 уцелели полностью или частично. Большинство из них вытесано из розово-белого известняка и имеют коринфские капители, несколько – из гранита с голубыми крапинками, что указывает на их египетское происхождение (из Асуана). К колоннам крепились консоли со статуями в честь уважаемых граждан, что является особенностью пальмирской архитектуры. Бюсты в Пальмире, как правило, стоят анфас, а не в профиль, с широко открытыми глазами и надписью над плечом. Царские особы и аристократия изображены в греческих одеждах, простолюдины – в парфянских. Среди фигур найден виночерпий в парфянском костюме и некто в римской тоге.

Особенно примечательны гробницы, или «дома вечности», если воспользоваться пальмирским выражением. Они возвышаются за городом, словно высокие многоэтажные башни, украшенные изнутри цветной росписью и скульптурными портретами покойных. В ДураЕвропос также есть несколько погребальных башен.

Пальмирский отец с тремя детьми. Ок. 170 г. н. э. Отец, безбородый, с непокрытой головой, держит вазу в левой руке и гроздь фиников или бананов в правой. Его сын стоит между двумя дочерьми и держит птицу в левой руке и гроздь винограда в правой. На двух девочках накидки, которые не закрывают лица. На надписи рядом с левой рукой мужчины его имя: Забдибол, сын Мокиму, сына Нурбела, сына Забды, сына Абдая [сына Забди] бола. Имена детей справа налево: дочь Тадмор, сын Мокиму, дочь Алийят

Фрески Пальмиры и Дура-Европос представляют особую важность для истории искусства. Они перекидывают мост от древнесемитского искусства Ассиро-Вавилонии и Финикии к раннехристианскому. По ним можно проследить зарождение восточных влияний в грекоримской живописи, что подготовило почву для возникновения византийского искусства.

Пальмирская культура была своеобразной смесью сирийских, греческих и персидских элементов. Впервые ее заселили, вне всяких сомнений, арабские племена, которые в речи и письме использовали господствовавший арамейский язык. Основная часть жителей оставались арабами, хотя и смешались с арамеями. Местные надписи датируются не ранее чем 9 годом до н. э., когда город стоял на пути к тому, чтобы превратиться в важнейший центр торговли. Пальмирское письмо, выросшее из скорописи арамеоязычного народа селевкидской Сирии I века до н. э., не претерпело каких-либо радикальных изменений. Ораторы выступали перед публикой как по-гречески, так и по-арамейски. Дублирование на греческом облегчало чтение на арамейском. Пальмира подарила одну надпись Венгрии, а другую – Великобритании. Британскую надпись оставил некий пальмирец, который женился на жительнице Британских островов и сделал ее портрет. Лучники из Пальмиры воевали в римских войсках даже в таких отдаленных местах, как Марокко и Великобритания.

Диалект, на котором говорили пальмирцы, относился скорее к западноарамейскому, чем восточноарамейскому (эдесскому). Он были практически тем же, на котором говорили в Сирии, Набатее и Египте,

ине отличался от того, на котором проповедовал Христос. Культурный класс, разумеется, говорил по-гречески, как и по-арамейски. Повидимому, купцы понимали еще и арабский язык, а для некоторых пальмирцев он был родным.

Кроме Дионисия Кассия Лонгина (213–273), Пальмира не могла похвастаться ни одним представителем высокого интеллектуального уровня. Вероятно, уроженец Химса, Лонгин учился сначала в Александрии, затем в Афинах, где его наставником был знаменитый Порфирий. Его мать была сирийкой, и он владел сирийским языком. Современником Лонгина был Эмилий из Апамеи. В эпоху риторовпустозвонов и изощренных софистов этот пальмирский философ возвышается одинокой фигурой. Его познания были настолько обширны, что современник назвал его «живой библиотекой и ходячим музеем». Именно Лонгин преподавал Зенобии греческую литературу, а затем стал ее советником. К сожалению, сохранились лишь фрагменты

ицитаты из его произведений[228]. Из них следует, что он оставался язычником, хотя и не был враждебен иудаизму или христианству.

Казнь по приказу Аврелиана он встретил с твердостью и бодростью, достойными Сократа.

Пальмирский пантеон включал в себя целый ассортимент божеств из Сирии, Аравии, Персии и Вавилона, причем некоторые из них имели дополнительные латинские имена. По существу, это была та же религия, что и в Северной Сирии и Сирийской пустыне. Главную роль играл Бел. Это был не вполне солярный, а скорее космический бог вавилонского происхождения и соответствовал Мардуку. Он руководил судьбами людей и заведовал небесными богами. Ему был посвящен великий храм. Позднее его отождествляли с Зевсом. Другой храм в Пальмире был посвящен Баалшамину («хозяин небес»). У него, как и у Бела, был храм в Дура-Европос, где он упоминается в вотивной надписи 32 года н. э. В Пальмире найдено несколько алтарей, посвященных Шамашу (Самас, «солнце»). Это солнечное божество иногда изображается с одной стороны от Бела, а лунное божество – с другой. Бога луны звали Аглибол («теленок Бола»). В некоторых случаях он изображался с полумесяцем на плечах. Ярхибол, судя по первой части его имени, тоже должен быть богом луны; однако он занимался пророчествами и соответствовал Аполлону. Малакбел («ангел Бела») был богом-посланцем, аналогичным Гермесу. Обнаружен любопытный алтарь, посвященный безымянному богу, доброму и сострадательному.

Среди надписей есть несколько религиозных посвящений Арсу и Азизу, имена которых указывают на аравийское происхождение. Их называют «добрыми и воздающими богами». Азизу также поклонялись в Эдессе и Авране, стране Гассанидов. Аллат, чье имя входило в имя последнего пальмирского царя, была главной аравийской богиней. Ей также поклонялись в землях Гассанидов. Также в пантеон Пальмиры входила богиня Атарате (Атаргатис, арамейская богиня, главный центр культа которой находился в Иераполе). Некий набатей воздвиг в Пальмире алтарь в 132 году, посвященный набатейскому божеству Шай-аль-Кауму («тот, кто сопровождает, защищает народ»), очевидно, особый покровитель караванов. Он также именуется «тем, кто не пьет вина».

Примерно в то же время, когда Пальмирское государство прекратило существование, южноаравийское племя, как гласит предание, прокладывало себе путь в Авран. Это были Бану Гассан («сыны

Гассана»), чей уход из Йемена объясняли прорывом марибской плотины. В Авране они столкнулись с переселенцами из Аравии, которые прибыли туда раньше, даджаимами из племени Салих, и сменили их в качестве хозяев этой земли при верховной власти римлян. В течение IV века Гассаниды обратились в христианство. Основателем их династии был некий Джафна ибн Амр Музайкия, годы жизни которого неизвестны. На самом деле вся история династии Джафнидов неясна. В арабских хрониках число правителей колеблется от одиннадцати до тридцати двух; в византийских летописях главное внимание уделяется их связям с Константинополем. Достаточно хорошо известны только пять последних, правление которых охватывает век, предшествующий рождению ислама.

Первым и величайшим среди них был аль-Харис ибн Джабала[229] (ок. 529–569), который впервые выходит на историческую сцену в 528 году в войне с Лахмидом аль-Мунзиром III[230] из Хиры. Лахмиды, также выходцы из Южной Аравии, поселились у западной границы Персидской империи, для которой служили буферным государством, как Гассаниды – для Византии. В знак признания его заслуг император Юстиниан в следующем году назначил аль-Хариса владыкой над всеми арабскими племенами Сирии с рангом филарха и патриция – наивысшим после ранга самого императора. В арабской передаче он звучал как malik (царь). Цари государства Гассанидов могли считать себя преемниками набатейских царей.

Верный византийскому государю, аль-Харис продолжил борьбу с Лахмидами, участвовал в подавлении восстания самаритян и сражался в византийской армии под командованием Велизария в Месопотамии. В 544 году аль-Мунзир взял в плен его сына и принес в жертву альУззе, отождествляемой с Афродитой. Десять лет спустя в решающей битве при Киннасрине (Халкида) аль-Харис отомстил, убив своего врага Лахмида. Вероятно, это сражение, которое в арабских историях называется «день Халимы» в память о том, как дочь аль-Хариса, по преданию, собственноручно помазала воинов своего отца благовониями перед вступлением в битву. В 563 году аль-Харис побывал при дворе Юстиниана, где, будучи внушительным бедуинским шейхом, произвел неизгладимое впечатление на придворных, вроде того, что произвели саудовские принцы во время их недавних поездок в Соединенные Штаты. Спустя годы после этого

события, когда придворные хотели успокоить племянника и преемника Юстиниана, скудного умом Юстина, они просто кричали ему: «Тихо, а то позовем аль-Хариса!»

Находясь в Константинополе, аль-Харис договорился о встрече с Иаковом Барадеем из Эдессы, прелатом сирийской монофизитской церкви. Иаков, по слухам, рукоположил сто тысяч священников и поставил 89 епископов в этой стране. В то время царство достигло расцвета, раскинувшись от окрестностей Петры до Эр-Русафы севернее Пальмиры и включив в себя Балку, Сафу[231]и Харран. Бусра, где в 521 году возвели собор, стала церковной столицей региона и занимала ведущее положение в качестве центра торговли. По мусульманскому преданию, Мухаммед со своим караваном проезжал через нее и там почерпнул все свои знания о христианстве. Что касается политической столицы Джафнидов, очевидно, сначала это был палаточный лагерь, передвигавшийся с места на место, а позднее ею стала Аль-Джабия в Джавлане и на какое-то время Джиллик в Южном Авране.

Аль-Хариса сменил его сын аль-Мунзир (Аламундар, ок. 569–582) примерно в то же время, когда родился Мухаммед. Сын следовал по пятам отца. Он распространял монофизитство и бился с Лахмидами – вассалами Персии. Однако его ярая приверженность вероисповеданию, которое в Византии считали неправославным, отдалила его от Юстина, который даже усомнился в его политической лояльности. Вследствие этого император написал письмо своему наместнику в Сирии и велел ему избавиться от аль-Мунзира, но секретарь по ошибке направил его самой жертве вместо того письма, в котором император любезно просил его прибыть к наместнику на совещание. После периода отчуждения стороны в конце концов примирились и достоуважаемый филарх с двумя сыновьями прибыл в Константинополь (580), где новый император Тиберий II принял его с великими почестями. Император даже заменил венец аль-Мунзира на корону. В том же году аль-Мунзир сжег столицу Лахмидов Хиру. Через два года на освящении церкви в Хувварине, куда он явился по приглашению наместника Сирии, его задержали и вместе с женой и тремя детьми отправили в Константинополь, а оттуда – на Сицилию. После этого Джафнидам перестали выплачивать ежегодную субсидию и разорвали все дружественные отношения.

Под предводительством ан-Нумана, старшего сына аль-Мун-зира, было совершено несколько набегов из пустыни на Римскую Сирию. В конце концов ан-Нумана (ок. 584) обманом, как и его отца до него, схватили и доставили в Константинополь. После этого пришел конец государственности Гассанидов. Их царство разбили на несколько частей, над каждой поставили своего правителя. Некоторые из них заключили союз с Персией; другие сохранили независимость; третьи остались на стороне Византии. С этого момента греческие летописцы теряют всякий интерес к данной теме; арабские хроники остаются неясными. В регионе царила анархия, пока Персия не захватила Сирию в 611–614 годах.

Четырнадцать лет спустя, когда Ираклий изгнал персов из страны, он, возможно, восстановил старую династию. Сообщалось, что во время мусульманских завоеваний племена бывшего государства Гассанидов сражались на стороне Византии. Последний правитель из Гассанидов Джабала ибн аль-Айхам в 636 году бился против мусульманских захватчиков в решающей битве при Ярмуке, но впоследствии принял ислам. По некоторым сообщениям, во время первого паломничества некий бедуин наступил ему на плащ, и Джабала ударил его. Халиф постановил, что Джабала должен либо претерпеть такой же удар от бедуина, либо заплатить штраф, и тот отказался от новой веры и уехал в Византию.

Ослепительное великолепие двора Джафнидов увековечено в антологиях нескольких доисламских поэтов, нашедших в его князьях щедрых покровителей. Одним из таких стихотворцев был знаменитый ан-Набига аз-Зубьяни. После ссоры с Лахмидами ан-Набига снискал благосклонность Гассанидов, был осыпан их щедротами и в ответ воспел их в своих сочинениях. В часто цитируемом панегирике он превозносит их военную доблесть:

Все Гассаниды отважны, сильны, без изъяна, Только мечи их немало зазубрин хранят[232].

Другой поэт, Хассан ибн Сабит из Медины, прежде чем стать официальным «поэтом Посланника Аллаха», неплохо жил при дворе

Гассанидов, с которыми состоял в родстве, по его собственным словам. В «Китаб аль-Агани» есть описание, которое приписывается ему, из которого мы можем составить себе представление о той роскоши, в которой жил Джабала ибн аль-Айхам:

«И увидел я там десять певиц, из которых пять пели по-гречески под музыку лютней, а пять пели на манер жителей Хиры… Были еще и арабские певцы, приехавшие из Мекки и других мест. И когда он садился пить вино, его ложе устилали миртом, жасмином и другими благоуханными цветами. Ставились амбра и мускус в сосудах из золота и серебра (в этих серебряных сосудах приносили настоящий мускус). Зимой для его услаждения жгли алоэ; летом охлаждали льдом. В жаркое время года он и его свита носили особо сшитые легкие одежды, а в холодное – белые тяжелые меха и тому подобное. Клянусь Аллахом, я не провел с ним ни дня, когда бы он не одарил меня той одеждой, которая была на нем в тот день».

Когда этот Джабала принял ислам и вместе со своими вельможами торжественно въехал в Медину, на нем, по слухам, была наследственная корона, украшенная двумя жемчужинами, которые когда-то служили серьгами для матери аль-Хариса ибн Джабалы. Эти жемчужины, каждая размером с голубиное яйцо, вошли в поговорку в арабской литературе.

Подобные картины, пусть даже преувеличенные, все же намекают на экономическое процветание. Гассаниды, по всей вероятности, умели собирать и до капли использовать дождевую воду и пользоваться подземными источниками – это умение сирийцы приобрели в римский период и впоследствии утратили. Об этом свидетельствуют остатки примерно трехсот городов и деревень на восточных и южных склонах Аврана. Однако еще значительнее тот факт, что Гассаниды, как и их набатейские предшественники, передали некоторые важнейшие элементы сирийской культуры своим давним родичам в Аравии, особенно в Хиджазе – будущей колыбели ислама. Набатеи оставили им письмо, которое сделало возможным написание Корана. Гассаниды, перед тем как исчезнуть, оставили христианские идеи, которые в сочетании с другими породили ислам. Таким образом, сирийская культура подарила исламу, как до него иудаизму и христианству, семя творческой силы. Более того, эти пограничные сирийские государства арабского происхождения, последним из которых было Гассанидское, в

определенном смысле подготовили последующее завоевание Сирии арабами под знаменем ислама. Они стали как бы анонсом предстоящего грандиозного спектакля.

Часть четвертая Арабская эпоха