Глава 41 Сирия как провинция Аббасидов
Спадением Омейядов закончилась гегемония Сирии в мире ислама,
ислава страны канула в прошлое. Своим местопребыванием Аббасиды выбрали Ирак. Новой столицей стала Куфа, стоявшая недалеко от персидской границы. Сирийцы очнулись после унизительного поражения при Забе и осознали, что центр притяжения ислама ушел с их земли и сместился на восток. Как на последнее средство все свои надежды они возложили на ожидаемого потомка Муавии, Суфьяни, в своем роде мессию, который появится и избавит их от иракских соперников-победителей. До сего дня это ожидание смутно живет в сердцах сирийских мусульман.
Тем временем Абуль-Аббас занимался укреплением своих недавно приобретенных владений. В речи по случаю восшествия на престол, произнесенной ранее в Куфе, он взял титул ас-Саффах («проливающий кровь»)[248], что как бы намекало на новую политику. Новая династия в
большей степени, чем старая, зависела от применения силы в выполнении своих планов. Впервые кожаный мешок, готовый принять голову жертвы из-под меча палача, нашел себе место у халифского трона. Новый правитель окружил себя богословами и правоведами, что придало новорожденному государству оттенок теократии, в отличие от светского характера (мульк) его свергнутого предшественника. По торжественным случаям он спешил облачиться в плащ (бурда) своего дальнего родственника Пророка. Прекрасно налаженная пропагандистская машина, работавшая над подрывом общественного доверия к прежнему режиму, теперь принялась укреплять уважение общества к новому. Власть, с пылом провозглашали агитаторы, должна навечно остаться в доме Аббасидов и уступить ее в конце концов Исе (Иисусу), Мессии. К этому позже добавилось предостережение о том, что в случае гибели халифата Аббасидов вся вселенная придет в хаос. Скопом фабриковались хадисы против Омейядов и за Аббасидов. Сами их имена стирали с надписей на зданиях, а в мечетях поменяли минбары.
Однако реальная разница между этим и предыдущим халифатом заключалась в том, что Аббасиды были ориентированы на Персию. При дворе возобладал персидский протокол, персидские идеи господствовали на политической сцене, а в гареме халифа – персиянки. Это была империя новых мусульман, где арабы были лишь одной из составных частей. Если Омейядский халифат в каком-то смысле был государством-преемником Восточной Римской империи, то Аббасидский в более широком смысле был преемником империи Хосровов. Режим Аббасидов называл себя «даула» («новая эра»), и с ним действительно наступила новая эра. Иракцы почувствовали, как с них сняли бремя сирийской опеки. Шииты почувствовали себя отомщенными. Персы обнаружили, что перед ними открылись высокие посты в правительстве; они ввели и стали занимать новый пост – пост визиря, высший после халифа. Жители Хорасана стекались
вличную гвардию халифа. Арабская аристократия отступила на задний план. Арабы ушли в тень, но ислам под новым обличьем – персидским – продолжил свой победоносный путь.
Третий по счету после праведного (рашидун) и Омейядского халифата, основанный ас-Саффахом (750–754) и его братом АбуДжафаром аль-Мансуром (754–775), стал самым долгоживущим и самым прославленным из всех халифатов. Все тридцать пять халифов, преемников второго из упомянутых, были его прямыми потомками. Аль-Мансур выбрал своей столицей место, где находилось христианское селение с персидским названием – Багдад («данный Богом») на нижнем западном берегу Тигра. Дар-эс-Салам («мирная обитель»), как официально звался город, был обнесен двойной кирпичной стеной, глубоким рвом и третьей внутренней стеной, возвышавшейся на 90 футов (27 м). Расположенный в той же долине, где когда-то стояли одни из самых могущественных городов древности, город аль-Мансура вскоре унаследовал мощь и славу Ктесифона, Вавилона, Ниневии и других столиц Древнего Востока. Сцена сказочных приключений, блестяще рассказанных Шехерезадой
в«Тысяче и одной ночи», столица двух золотых правлений Харуна арРашида (786–809) и аль-Мамуна (813–833), Багдад остался в легендах и в самой истории несравненным воплощением славы ислама. Правление этих двух халифов наделило всю династию ореолом, который не затмился до сих пор. Расцвет династии пришелся на
период правления третьего халифа аль-Махди (775–785) и девятого халифа аль-Васика (842–847)[249]. После аль-Васика начинается закат государства, длившийся до тридцать седьмого халифа аль-Мустасима (1242–1258), когда оно погибло под натиском монголов. На протяжении более чем пяти веков там царствовали, хотя и не всегда правили, преемники аль-Саффаха и аль-Мансура.
Первым губернатором аббасидской Сирии был не кто иной, как Абдуллах, герой битвы при Забе. После смерти ас-Саффаха он оспаривал халифат с другим своим племянником аль-Мансуром, опираясь на огромную дисциплинированную армию, якобы сосредоточенную для действий против византийцев. Зверски перебив 17 тысяч хорасанских солдат, которым он не доверял, он с остальными своими людьми, в основном сирийцами, двинулся на восток. АбуМуслим встретил его в Насибине (ноябрь 754 г.) и разбил. Через семь лет заключения его с церемониями ввели в дом, фундамент которого, по слухам, заложили на соли, окруженной водой. И вскоре этот дом похоронил Абдуллаха под своими обломками. Абу-Муслим тогда был фактически независимым правителем Хорасана, кумиром своего народа, который безжалостно расправлялся со всеми врагами его лично и государства. Он добился таких успехов, что у Аббасидов возникли подозрения на его счет. На обратном пути он был вынужден остановиться и повидаться с халифом в Мадаине (Ктесифон). Во время аудиенции у аль-Мансура тот самый перс, мечу которого после меча Абдуллаха Аббасиды были обязаны самим своим престолом, вероломно предал того смерти.
Затем настала очередь Алидов. Те пребывали в заблуждении, что Аббасиды воюют за них, но теперь их постигло разочарование. Для Абуль-Аббаса и его соратников «люди дома» (ахль аль-байт) означали их собственную семью, а не семью Али и Фатимы. Алиды упорно заявляли, что их имамы обладают исключительным правом руководить судьбами ислама, тем самым низводя аббасидских халифов до положения узурпаторов. Их сторонники снова ушли в подполье, но никогда не упускали шанса поднять открытый мятеж. Знаменитый Малик ибн Анас, основатель одной из четырех ортодоксальных систем юриспруденции, до сих пор преобладающей в Северной Африке, освободил шиитов от клятвы верности Аббасидам. Одно из первых восстаний под предводительством двух правнуков Хасана Мухаммеда
и Ибрагима было безжалостно подавлено[250]. Мухаммеда, прозванного ан-Нафс аз-Закия («чистая душа»), осудили в Медине (декабрь 762 г.). Его брата Ибрагима обезглавили (февраль 763 г.) недалеко от Куфы, а его голову отправили халифу.
Осталось ликвидировать еще одну группу людей, сотрудничавшую с шиитами, а именно Бармакидов. Это персидский род визирей, вознесенный к вершинам власти аль-Мансуром. Ведя свой род от буддийского священника (бармак), его члены прославились настолько и так щедро разбрасывались своим богатством, что само их имя стало синонимом великодушия. Их слава была слишком велика для обладавшего железной волей Харуна, который в 803 году и позже истребил Бармакидов и конфисковал их имущество, которое, по утверждениям, составило 30 676 000 динаров наличными, не считая дворцов и обстановки.
С переносом столицы в далекий Багдад исконный византийский враг уже не вызывал серьезной озабоченности. Беспорядки,
сопровождавшие ее перенос, дали императорам шанс отодвинуть край империи на восток вдоль границы, проходившей по Малой Азии и Армении. Аль-Мансур и его преемники всеми силами старались укрепить сирийские пограничные укрепления сугур и морские порты Ливана. В 782 году, еще не будучи халифом, Харун дошел со своими войсками до Византии и взял с регентши Ирины большую дань. Уже халифом он из своей любимой резиденции Эр-Ракка в Северной Сирии осуществил серию набегов на «землю римлян». В 838 году его сын аль-Мутасим последний раз вторгся в эту страну. На этом закончилась более чем полуторавековая борьба между халифами и византийским государством.
Когда их страна лишилась своего привилегированного положения, сирийцы словом и делом не медля выразили свое несогласие. Со временем их недовольство только возросло, и их перестали допускать к государственным учреждениям. О том, какие взгляды преобладали в то время, можно судить по тому, как ответил один сириец аль-Мансуру, заметившему, что при нем народу повезло избежать чумы: «Бог слишком добр, чтобы одновременно отдать нас на милость и мора, и твоего правления». Что до христиан, то их положение усугублялось несправедливыми поборами и повышением налогов. Прошло два полных столетия, прежде чем подданные бану Умайи примирились с тем, чтобы они стали подданными бану аль-Аббаса.
Их первый губернатор Абдуллах заступил на пост в 750 году, когда перед ним встала необходимость подавить несколько восстаний, поднятых в Авране, Батании и Киннасрине во главе с бывшими полководцами армии Марвана. Мятежников Химса и Тадмура возглавил потомок Муавии Зияд – его приняли как долгожданного Суфьяни. В его лагере около Саламии насчитывалось 40 тысяч человек.
Усилилась поляризация мусульманской Сирии из-за вражды между арабами-кайситами и арабами-йеменитами, выступавшими под множеством имен. Аббасиды в целом благоволили к кайситам и пользовались их поддержкой. Особенно ожесточенные распри имели место при Харуне ар-Рашиде, при котором в Дамаске правил Ибрагим, племянник Абдуллаха. В Дамаске, Авране, Балке пролилась кровь Иордании и Химса. Два года окрестности Дамаска оставались ареной беспощадного противоборства, поводом к которой якобы стало то, что
кто-то из кайситов украл арбуз из огорода кого-то из йеменитов. Халиф, поразмыслив, не возглавить ли карательную экспедицию лично, все же поручил ее военачальнику из Бармакидов, который в 795 году полностью разоружил враждующие фракции, «не оставив ни копья, ни коня». Потрясения, без которых не обошлось соперничество за трон между аль-Амином и аль-Мамуном, сыновьями Харуна, отразились и на Сирии. Сирийские войска в Эр-Ракке (811–812), увидев в одном лагере с собой хорасанцев, дезертировали в полном составе под крики своего главаря: «Долой черное знамя!.. По домам! По домам! Лучше умереть в Палестине, чем жить в Месопотамии!» В неспокойные дни аль-Амина еще один Суфьяни по имени Али развернул белое знамя. Этот претендент, ученый девяноста лет от роду, привлек к себе множество сторонников, включая губернатора Сидона, захватил Химс и осадил Дамаск, который и захватил, прогнав из города агента Аббасидов.
В 829 году аль-Мамун побывал в Сирии и заново обследовал ее земли на предмет увеличения доходов. Четыре года спустя он посетил Дамаск, чтобы проверить тамошних судей и обеспечить выполнение своего указа о том, что должность судьи может занимать только тот, кто разделяет взгляды мутазилитов на создание Корана. Несколько его предшественников приезжали в Сирию по пути, совершая паломничество, или во время войн с византийцами. Все они получали сведения от своих губернаторов и особого информационного агента (сахиб аль-барид, начальник почт), который на самом деле был начальником тайной полиции. Доктрина мутазилитов, которой придерживался халиф, прямо противоречила более поздней ортодоксальной точке зрения. Рационалистическое движение зародилось еще при Омейядах.
Очередное масштабное восстание вспыхнуло в Палестине. Здесь йеменский араб неизвестного происхождения поднял белое знамя (840–841). Любопытно, что на людях он всегда появлялся с закрытым лицом, отсюда и его прозвище аль-Мубарка (Покрытый). Его последователи, которых, как говорят, насчитывалось около 100 тысяч человек, происходили в основном из жителей деревень и крестьян, что говорит нам об экономических, а не только политических мотивах. Для них он был Суфьяни. Воспользовавшись тем, что настала пора пахоты, полководец Аббасидов во главе тысячи войск, посланных халифом
аль-Мутасимом, напал на их штаб и увез мятежника в Самарру, временную столицу Аббасидов.
Во время правления аль-Мутаваккиля, сына аль-Мутасима, костер восстания снова разгорелся в Дамаске (854–855). Народ расправился с наместником, поставленным Аббасидами, но впоследствии присланные халифом войска в 7 тысяч всадников и 3 тысячи пехотинцев под предводительством тюркского военачальника перебили восставших и разграбили город. Кажется невероятным, что вскоре после этого Дамаск стал халифской резиденцией. В 858 году аль-Мутаваккиль перенес туда свой двор, возможно, чтобы избавиться от высокомерного господства преторианской гвардии, состоявшей в основном из непокорных и недисциплинированных тюрок, изначально наемников и рабов, взятых на службу его предшественником. Влажный климат, сильный ветер и нашествие блох всего за тридцать восемь дней выгнали капризного халифа из города.
Еще долгие годы повстанцы следовали образцу, установленному сирийскими мятежниками в период ранних Аббасидов. Однако в то время возник новый элемент – усиление недовольства со стороны христиан из-за тягот их положения. До аль-Мутавак-киля мы слышим только об одном крупном восстании христиан Ливана. Оно имело место в 759–760 годах, когда губернатором там был Салих ибн Али, брат Абдуллаха. Взяться за оружие их вынудили новые поборы. Воодушевленный присутствием византийского флота возле Триполи, отряд мятежников вырвался из своей штаб-квартиры в Аль-Мунайтире высоко в Ливанских горах и разграбил несколько деревень в Бекаа. Ими командовал молодой горец крупного телосложения, дерзко провозгласивший себя царем. Попав в засаду возле Баальбека, отряд ливанцев был уничтожен конницей Аббасидов. В ответ Салих выгнал жителей горных деревень, из которых многие не принимали участия в восстании, и они разбрелись по всей Сирии. Приведем достойный нашего внимания протест, адресованный губернатору знаменитым правоведом аль-Аузаи из Баальбека и Бейрута:
«Несомненно, вы знали об изгнании с горы Ливан зимми, непричастных к восстанию, зачинщиков которого вы либо убили, либо отправили домой. Как же тогда можно карать многих за преступления немногих и как можно изгонять их из собственных домов и земель, если сам Бог постановил: „Ни одна душа не понесет чужого бремени?“
Конечно, ни одно другое постановление не заслуживает большего подчинения и послушания, чем это. И нет повеления, более достойного внимания и соблюдения, нежели повеление Посланника Аллаха, сказавшего: „Тот, кто притесняет связанного с нами заветом и нагружает его больше, чем он может нести, тот поистине проиграет мне в споре“».
До аль-Мутаваккиля еще его дед Харун вновь вернул некоторые меры против христиан и иудеев, введенные Умаром II. В 807 году он приказал снести все церкви, построенные после мусульманского завоевания. Также он постановил, что приверженцы разрешенных религий должны носить особую предписанную им одежду. Но, очевидно, по большей части этот закон не соблюдался. В 850 и 854 годах аль-Мутаваккиль возродил дискриминационное законодательство и дополнил его новыми положениями, самыми строгими из когда-либо принятых в отношении меньшинств. Христианам и иудеям было предписано прибивать к своим домам деревянные изображения дьяволов, сровнять могилы с землей, носить верхнюю одежду медового (желтого) цвета, добавить по два медовых пятна на рукава, еще одно нашить на спине и другое на груди, ездить только на мулах и ослах в деревянных седлах с двумя похожими на гранаты шарами на задней луке. Из-за такого наряда зимми в насмешку прозвали «пятнистыми» (аркат). Основываясь на содержащемся в Коране обвинении против евреев и христиан в том, что они исказили текст своих священных писаний, тогдашние правоведы шли еще дальше и подчеркивали, что недопустимо принимать какие-либо свидетельские показания еврея или христианина против мусульманина. Других серьезных гонений на них не было вплоть до фатимидского халифа аль-Хакима (996—1021).
После провозглашения этих законов аль-Мутаваккилем в Химсе произошла вспышка насилия между христианами и мусульманами. Ее удалось подавить, несмотря на яростное сопротивление (855). Предводителей обезглавили или забили до смерти, а затем распяли у городских ворот; все церкви, за исключением одной, добавленной к Великой мечети, снесли, а христиан до единого выслали из неспокойного города, который в то время, очевидно, все еще оставался по преимуществу христианским.
Как правило, главной тяготой, ложившейся на плечи зимми, был подушный налог (джизья). В теории это была цена, которую они платили за право проживания и отправления религиозных обрядов, а также за право на защиту жизни и имущества. Поэтому договор считался расторгнутым в случае отказа платить налог, бунта, шпионажа в пользу иноземцев или предоставления убежища врагу государства. Постепенно к перечисленным добавлялись и другие основания, в том числе прелюбодеяние со свободной мусульманкой, приводящее к вероотступничеству и посягательству на святость Бога, его Посланника или его Книги. Мусульманин не мог принять христианство или иудаизм, не рискуя собственной жизнью. Зимми, считающийся нежелательным лицом, мог быть изгнан с мусульманской земли. Большинство мусульманских школ юриспруденции не предусматривают смертной казни за убийство зимми мусульманином. Немусульманину не отказывалось в праве предстать перед исламским судом, если он того хочет. Если же истец или ответчик был мусульманином, дело, разумеется, рассматривалось мусульманским судьей. Если дело касалось членов двух разных общин зимми, христианской и иудейской, оно находилось вне сферы мусульманского закона и рассматривалось только в том случае, если сторонам не удавалось прийти к согласию относительно того, какой орган будет решать их спор. Если муж принимал ислам, а его жена оставалась христианкой или иудейкой, брак и далее считался действительным; но если жена принимала ислам, муж должен был последовать ее примеру в течение трех месяцев, на время которых прерывались все супружеские отношения, или развестись. Зимми не могли получить наследство от мусульманина.
До той поры Сирия, по-видимому, в основном оставалась христианской, но затем ситуация стала заметно меняться. Пять тысяч человек из христианского бану танух в окрестностях Алеппо уже подчинились приказу аббасидского халифа аль-Махди и приняли ислам. Бану танух, вторгшиеся в Ливан восточнее Бейрута в начале IX века, были одним из первых кланов арабских мусульман, которые обосновались в горах. В этом малонаселенном районе, который по сей день называется Аль-Гарб, они создали себе княжество, которым правили в течение веков. Аббасиды использовали их для защиты от маронитов Северного Ливана и византийцев с моря. Крестоносцы
обнаружили их в Бейруте и его окрестностях. Еще до бану танух в Аль-Гарбе поселился основатель и эпоним рода Арислан, который ведет происхождение от Лахмидов. Он был учеником аль-Аузаи, и его потомки и в наше время составляют высшую аристократию у друзов. Можно предположить, что после аль-Мутаваккиля многие христианские семьи Сирии, за исключением Ливана, перешли в лоно ислама. В основном ими двигало желание избежать унизительных поборов и ограничений в правах, занять престижное положение в обществе и получить политическое влияние. Еще раньше христианские ряды поредели в результате миграции в Малую Азию и на Кипр. Так, состоялся второй этап мусульманского завоевания – победа ислама как религии. Первым же было завоевание Сирии мусульманскими армиями, осуществленное менее чем за десять лет.
Третий этап был лингвистическим. Победа языка далась тяжелее всего. На этом поле боя покоренные народы Сирии и других стран оказали самое решительное сопротивление. Они готовы были отказаться от политической и даже религиозной верности, но не от языковой. Литературный арабский язык одержал победу раньше, чем разговорный. Сирийские ученые под покровительством халифа начали писать по-арабски задолго до того, как сирийские крестьяне перешли на новую речь. Самая старая датированная христианская рукопись на арабском языке, дошедшая до нас, составлена Абу-Куррой (умер в 820 г.) и переписана в 877 году в монастыре Святого Саввы недалеко от Иерусалима. Она хранится в Британском музее. Автор, ученик святого Иоанна Дамаскина, был мелькитским епископом Харрана. Исламизация, несомненно, облегчила и ускорила арабизацию, да и переход с одного семитского языка на другой не представлял особых лингвистических трудностей.
К началу XIII века, к концу периода Аббасидов, арабский язык практически победил как средство повседневного общения. Остались лингвистические островки, населенные немусульманами: яковитами, несторианами и маронитами. В эпоху крестовых походов существовало много таких островков. Когда около 1170 года Вениамин Тудельский побывал на горе Синай, он обнаружил на ее вершине сирийскую церковь, а у подножия – деревню, чьи жители говорили на «халдейском языке». В маронитском Ливане местный сирийский язык долго вел отчаянную борьбу. Он продержался там до конца XVII века.
Более того, на сирийском языке до сих пор говорят в трех деревнях Антиливана: Малула, Бакха и Джубадин. Он до сих пор используется в богослужении у маронитов и других сирийских церквях. В своем обряде марониты также используют гаршуни – арабский язык, записанный сирийскими буквами. Грекоязычные сирийцы не проявляли такой же преданности своему родному языку, притом что найдена лишь одна арабская надпись, сделанная греческими буквами. Это цитата из Библии (Пс., 77: 20–31, 56–61), очевидно датируемая концом VIII века, она обнаружена в мечети Омейядов.
По мере исламизации и арабизации неарабов они присоединялись к арабским кланам в качестве мавали и постепенно ассимилировались. Прежняя кастовая граница между арабами и неарабами, старыми мусульманами и новыми в конце концов стерлась. Все стали арабами. Позже, в эпоху мамлюков, оседлое население получило название авлад (потомки) аль-араб, и этот термин применяется до сих пор, чтобы отличить их от арабов-бедуинов. Большей части говорившего поарамейски населения Сирии и Ирака, которое до сего дня уничижительно звали анбат (набатеи) или улудж (иноземцы, говорящие на непонятном языке), уже не существовало. Арам в качестве исконного имени Сирии уступил место новому – аш-Шам («левый»), ибо она находится слева от Каабы, в отличие от Йемена, который лежит справа от нее. Словом, при Аббасидах весь семитский мир стал арабским. Впервые возобладало осознание единства, порожденное общностью языка и веры.
Сирийский язык не исчез, не оставив неизгладимого отпечатка на сиро-ливанском арабском языке. В первую очередь он отличает этот диалект от диалектов соседних земель. Следы заметны в морфологии, фонетике и лексике. Бытовая и сельскохозяйственная лексика особенно богата на заимствования из сирийского. Названия месяцев происходят напрямую из сирийского языка, а тот получил большинство их из аккадского.