Глава 38 Духовно-интеллектуальная сфера при Омейядах

По мере того как сирийцы, иракцы, персы, копты и берберы присоединялись к победителям-мусульманам и роднились с арабами, разрыв между арабами и неарабами сходил на нет. Приверженец Мухаммеда, независимо от его изначальной национальности, теперь переходил на арабский язык и не отличался от араба. Сами арабы не принесли из пустыни ни науки, ни искусства, ни ученых традиций, ни культурного наследия. Религиозные и лингвистические элементы – вот единственные привнесенные ими новшества. Во всем остальном они оказались в положении зависимых от своих подданных. В Сирии и других завоеванных странах им пришлось сесть учениками у ног побежденных. В данном случае мы видим еще один пример того, как победители оказались в плену у побежденных. Сирия стала для арабов тем, чем Греция была для римлян. Поэтому когда мы говорим об арабской медицине, философии или математике, мы имеем в виду не то, что непременно было плодом арабской мысли или что было развито жителями Аравийского полуострова, но знания, зафиксированные в арабских книгах, написанных сирийцами, персами, иракцами, египтянами или арабами – христианами, евреями или мусульманами, – которые черпали из греческих, арамейских, индоперсидских и других источников.

Интеллектуальная жизнь в период Омейядов не находилась на высоком уровне. Фактически весь этот период был для нее инкубационным. Близость к темным доисламским векам (джахилия), частые междоусобные и внешние войны, неустойчивость экономических и социальных условий препятствовали высоким интеллектуальным достижениям. Однако в эти дни были посеяны семена, которые дали всходы и расцвели в Аббасидском халифате.

Изучение арабской грамматики было одной из первых дисциплин, которые культивировались в этот период. Это было вызвано языковыми потребностями новых мусульман, стремившихся изучать Коран, занимать государственные должности и двигаться вперед

вместе с правящим классом завоевателей. Примечательно, что первое научное изучение арабского языка началось в Басре, недалеко от персидской границы, и проводилось в основном для новообращенных иноземцев и частично даже ими самими. Именно в этом городе трудился легендарный основоположник арабской грамматики Абу-ль- Асвад ад-Дуали (умер в 688 г.). Знаменитый биограф Ибн Халликан наивно объясняет происхождение этой науки следующим образом: «Али изложил перед ад-Дуали основной принцип, согласно которому есть три части речи: существительное, глагол и частица, а затем попросил его создать по ним полный трактат». На самом деле арабская грамматика прошла через процесс медленного и длительного развития и несет на себе поразительные следы влияния греческой логики и санскритской лингвистики.

Другой ученый из Басры, аль-Халиль ибн Ахмад (умер ок. 786 г.), составил первый арабский словарь «Книга Айна». По-видимому, в нем он следовал санскритской системе, которая начинается с гортанного звука «айн». Биографы приписывают аль-Халилю открытие арабской просодии и формулирование ее правил, которые действуют и по сей день.

Связанные науки лексикография и филология возникли в результате изучения Корана и необходимости его толкования. То же верно и в отношении наиболее характерного для мусульман литературного творчества – науки о преданиях, хадисах (повествованиях), то есть высказываний или действий, приписываемых Пророку или кому-то из его сподвижников. Коран и предание лежат в основе теологии и фикха (право) – лицевой и оборотной сторон священного закона. Мы знаем лишь нескольких собирателей преданий и правоведов этого периода, от которого до нас почти не дошло никакой литературы. Самыми известными среди них были аль-Хасан аль-Басри (умер в 728 г.) и Ибн Шихаб аз-Зухри (умер в 742 г.). Считалось, что аль-Басри лично знал более семидесяти сподвижников. Ортодоксальные сунниты не устают цитировать его праведные изречения, а суфии так и не избавились от влияния его аскетического благочестия. Аз-Зухри настолько погрузился в изучение преданий, что его жена как-то раз заметила: «Клянусь Аллахом, эти твои книги для меня хуже трех жен-соперниц». Куфа, соперничавшая с Басрой за звание интеллектуального центра, произвела на свет Амира ибн Шарахиля аш-Шааби (умер ок. 728 г.),

который, как говорят, выслушал рассказы примерно ста пятидесяти сподвижников Пророка, которые он пересказывал по памяти, не написав ни строчки черным по белому. Абдул-Малик послал ашШааби к императору в Константинополь с важной миссией.

Римское право, прямо или через Талмуд и другие источники, безусловно, в определенных аспектах повлияло на исламское право, особенно в Сирии и Египте при Омейядах. Этими аспектами были договорные сделки (муамалат) и государственные монополии, такие как чеканка монет, изготовление официальных печатей, папируса для документов и другие государственные и общественные службы. Арабы взяли за образец византийский прецедент и рассматривали эти товары и службы как государственные монополии, считая обязанностью государства защищать своих граждан от подделки, контрабанды и других связанных с ними злоупотреблений и применять суровые меры к нарушителям. Каналами передачи были административные ведомства, унаследованные арабским государством, и новообращенные мусульмане из числа бывших византийских подданных. В юридической лексике арабского языка нет заимствованных слов из греческого или латыни, хотя некоторые арабские термины имеют то же значение, что и соответствующие им латинские. Мы также не знаем ни об одной переведенной на арабский язык книги по римскому праву. Надо иметь в виду, что все основные школы мусульманской юриспруденции работали на территории, не принадлежавшей Византии, в Ираке и Хиджазе. Одна небольшая школа, основанная сирийцем аль-Аузаи (умер в 774 г.), просуществовала недолго.

Составление истории началось в форме преданий (хадисов) и было одной из первых дисциплин, которые стали развивать арабские мусульмане. Стимулом к этим историческим исследованиям послужила заинтересованность верующих к сбору старинных рассказов о Пророке и его сподвижниках, необходимость выяснения генеалогических родственных связей каждого араба-мусульманина для определения размера получаемого государственного пособия и желание первых халифов узнать о том, как поступали цари и правители до них. Абид (Убайд), которого вызвали в Дамаск рассказать Муавии о первых царях арабов и их народностях, составил для своего царственного покровителя «Китаб аль-мулюк ва-ахбар альмадин»

(«Книга царей и древней истории»), которая была все еще широко распространена во времена историка аль-Масуди (умер в 956 г.). Другим специалистом в «науке о происхождении» был Вахб ибн Мунаббих (умер около 728 г.), йеменский еврей, вероятно исповедовавший ислам. Недавно опубликован один из его трудов («атТиджан»), посвященный царям Химьяра.

Публичные выступления в их разнообразных формах достигли в эпоху Омейядов таких высот ораторского искусства, которые не удалось превзойти и в более поздние времена. Их использовали хатибы как орудие религиозного наставления в пятничных проповедях, к ним прибегали военачальники, чтобы поднять боевой дух войск, а правители с их помощью воспитывали в подданных патриотические чувства. Проповеди аль-Хасана аль-Басри, произнесенные в присутствии Умара II и частично сохранившиеся в биографии последнего, патриотические речи Зияда ибн Абиха и пламенные призывы аль-Хаджжаджа – все это принадлежит к числу ценнейших литературных сокровищ, доставшихся нам из тех давних веков.

На первых порах официальная корреспонденция должна была вестись кратко, лаконично и по существу. Лишь во времена последних Омейядов в моду вошел витиеватый, чрезвычайно многословный стиль. Ибн Халликан приписывает его введение придворному секретарю (то есть писцу) Абд аль-Хамиду аль-Катибу (умер в 750 г.). Его фразеология со множеством условностей и изящных оборотов выдает персидскую основу. Литературное влияние Персии можно также обнаружить и во многих ранних изречениях и пословицах.

Напряженный период завоевательной экспансии не произвел на свет ни одного поэта, хотя эта земля имела давние поэтические традиции. Ислам не был благосклонен к предводителю муз. Однако с приходом к власти светских Омейядов прежние связи с богинями вина, песен и поэзии возродились. В то время наибольший прогресс в литературе был достигнут именно в области стихосложения.

Одним из первых омейядских поэтов Кааб ибн Джуайль (умер около 705 г.) из племени таглиб, которое тогда частично приняло ислам. Несмотря на то что Кааб был мусульманином, он клянется именем Господа христиан и мусульман и одинаково высоко ставит читателей Евангелий и Корана. В его стихах христианское влияние даже более очевидно, чем у его христианина аль-Ахталя также из племени таглиб.

Аль-Ахталь (около 640–710) в поэзии был поборником дела Омейядов против теократической партии. Он без колебаний высмеивал сподвижников, когда его просил Язид, тогда как Кааб мучили сомнения. В качестве придворного поэта он входил во дворец Муавии с крестом на шее. Но христианство, как видно, не пустило глубоких корней в сердце этого распутного пьяницы, который обратился с такими словами к своей беременной жене, когда та бросилась к проезжавшему мимо епископу, чтобы коснуться его одежды, но ей удалось только зацепить хвост осла, на котором тот ехал: «Он ли, ослиный ли хвост – никакой разницы!»

Аль-Ахталь был одним из троицы, господствовавшей на поэтической сцене того периода. Двумя другими были язвительный Джарир (умер ок. 729 г.), придворный поэт аль-Хаджжаджа, и распутный аль-Фараздак (640–732), придворный поэт Абдул-Малика и его сыновей аль-Валида, Сулеймана и Язида. Все три поэта писали не только панегирики, но и сатиру. В своих восхвалениях, за счет которых они находили себе пропитание, они выполняли ту же функцию, какой сегодня служит партийная пресса. А их сатиры часто были направлены друг против друга. Как поэты они принадлежат к числу тех, кому арабские критики по сию пору не нашли достойных соперников.

При Омейядах впервые в полной мере появляется любовная лирика. Главным представителем аравийской школы был Умара ибн Абу Рабиа (умер ок. 719 г.), звезда арабской эротической поэзии. Будучи курейшитом, Умар специализировался на любовных отношениях с красивыми девушками, которые совершали паломничество в святые города. В словах сильной страсти и утонченного наслаждения он увековечил свое отношение к прекрасному полу.

Если Умар олицетворял в поэзии свободную любовь, то его современник Джамиль аль-Узри (умер в 701 г.) воспевал невинную любовь платонического рода. Он принадлежал к христианскому племени бану узра, которое обосновалось в Хиджазе. Его стихи, обращенные к Бусайне из того же клана, проникнуты нежностью, невиданной для тех дней. В качестве представителя лирической поэзии у Джамиля был соперник в лице полулегендарного Маджнуна Лейлы («обезумевший из-за Лейлы», умер около 699 г.). Кайс ибн альМулаувах – так предположительно его звали – влюбился в женщину из того же племени. Она отвечала ему взаимностью, но по принуждению

отца вышла замуж за другого. Потеряв рассудок от отчаяния, Кайс до конца своих дней скитался полуголым среди холмов и долин своего родного Неджда, воспевая красоту возлюбленной и мечтая увидеть ее. Лишь когда произносили ее имя, к нему возвращался разум. Маджнун стал героем бесчисленных арабских, турецких и персидских романов и поэм, превозносивших силу бессмертной любви.

Помимо любовной лирики в это время возникает и политическая поэзия. Поводом для этого стало судьбоносное назначение Язида преемником Муавии и халифом, когда Мискину ад-Дарими было поручено сочинить и публично прочесть приличествующие случаю стихи. Кульминацией подобного рода поэзии стали оды ибн Кайса арРукайята (умер в 704 г.), адресованные Абдул-Мали-ку. К этому же периоду относится первая попытка составить собрание древней доисламской поэзии, и предпринял ее Хаммад ар-Равийя (то есть «передатчик», ок. 713–772). Хаммад происходил из персов и говорил по-арабски с акцентом. Он был одним из тех, кто прославился в арабской истории феноменальной памятью. Однажды, как гласит предание, он предложил аль-Валиду II, который и сам был поэтом, прочесть ему стихи только из числа доисламских на каждую букву алфавита, по сотне разных од на букву. Выслушав лично и через доверенных лиц 2900 од, халиф был вполне удовлетворен и приказал выдать чтецу 100 тысяч дирхамов.

Близость поэзии периода Омейядов к исламу и поэзии веков джахилии наделила ее чистотой стиля, силой выражения и естественным достоинством, благодаря чему она заняла положение образца для всех будущих поколений. Ее приемы и мотивы задали узор и образовали форму, в которую с тех пор изливались личные чувства и сочинения арабских поэтов. С тех пор отчетливо проявляется неспособность отстраниться от литературного наследия и создать такой труд, который бы принадлежал всему человечеству вне какоголибо временного периода. В учебниках грамматики в качестве иллюстрации неизменно использовались образцы из исламской и омейядской поэзии.

Получение формального образования в те времена было не принято. Омейяды отправляли своих маленьких сыновей в Бадию, восточную пустыню, где те могли овладеть чистым арабским языком бедуинов, научиться ездить верхом и охотиться. Пример показал Муавия,

который отослал туда своего сына и будущего преемника. Общество считало образованным того, кто умел читать и писать, управляться с луком и стрелами и плавать. Более того, овладевший этими искусствами был не просто образованным – это был камиль, идеальный мужчина. Плавание как элемент идеального образования, видимо, сложилось благодаря проживанию на побережье Средиземного моря. Почерпнутые из литературы нравственные идеалы учености стремились сохранить то, что высоко ценилось в жизни бедуинов: храбрость, стойкость перед лицом бед (сабр), уважение к правам и обязанностям соседства (дживар), мужественность (муруах), щедрость, гостеприимство и верность клятве.

Начиная с правления Абдул-Малика, частный наставник (му-аддиб) становится постоянной фигурой при дворе. Наставник сыновей этого халифа получил от него, в числе прочих, такое указание: «Научи их плавать и приучи мало спать». Умар II нередко прибегал к телесным наказаниям, если его дети нарушали правила арабской грамматики. Благочестие этого халифа отражено в официальных распоряжениях наставнику: «В первую очередь преподай им урок ненависти к развлечениям, которые внушаются дьяволом и гневят Бога».

С момента возникновения ислама народные массы, желающие получить образование, имели только одну возможность – посещать школы при мечетях. Главными дисциплинами было изучение Корана и хадисов. Учителями были чтецы Корана (курра). Таким образом, чтецы Корана стали первыми учителями ислама и до сих пор остаются единственными учителями в деревнях и захолустье. Умар I еще в 638 году разослал таких учителей во все уголки страны и приказал народу слушать их в мечетях по пятницам. В Египте первым выдающимся учителем стал судья, посланный туда в 746 году Умаром II. В Куфе начальной школой (куттаб), где не взимали плату за обучение, руководил ад-Даххак ибн Музахим (умер в 723 г.), упоминаемый среди воспитателей сыновей Абдул-Малика.

Арабская наука была основана на греческой, и начало ей положила медицина. Уважение мусульман к врачебной науке перекликается с хадисом, который приписывают Пророку: «Есть две науки: наука религии и наука тела».

После завоевания арабами Западной Азии греческая наука уже не была для них живой силой. Она, скорее, превратилась в традицию у комментаторов, пишущих на греческом и сирийском языках, и практиков. К этой категории принадлежали врачи Омейядов. Среди них выделяются Ибн Усаль, врач Муавии и христианин, и Тайязук, греческий врач аль-Хаджжаджа. Еврейский врач персидского происхождения Масарджавай из Басры перевел в 683 году, при Марване ибн аль-Хакаме, сирийский медицинский трактат, первоначально составленный на греческом языке христианским священником из Александрии по имени Арун. Это была первая ученая книга на языке мусульман. Внуку Марвана аль-Валиду приписывают помещение больных проказой, слепотой и другими хроническими заболеваниями в отдельное место и принятие особых мер по их лечению. Это было первое больничное учреждение в исламе. Говорят, что Умар II перенес медицинские школы из Александрии, где процветали греческие традиции, в Антиохию и Харран.

С медициной тесно связана алхимия, одна из первых дисциплин, которой занялись арабы. В алхимию, как и в медицину, особый вклад внесли арабы более позднего периода. Халид (умер в 704 или 708 г.), сын Язида I, по легенде, считается первым ученым и философом (хаким) ислама. Если верить «Фихристу», он первым перевел греческие и коптские труды по алхимии, медицине и астрологии. Доля истины в этом утверждении состоит в том, что арабы получили свой первый импульс и первые научные знания из греческих источников. Легенда до сих пор связывает имя этого омейядского правителя с именем Джабира ибн Хайяна (латинизированная форма Гебер). Джабир жил намного позже этого времени (ок. 776 г.), и о нем мы поговорим позже. Аналогично и алхимические и астрологические трактаты, которые приписываются Джафару ас-Садику (700–765), одному из двенадцати шиитских имамов, современные ученые признают подделкой.

В период Омейядов также зародились несколько религиознофилософских движений, часто называемых сектами. Контакт с христианством в Сирии натолкнул мусульман на богословские размышления, которые и привели к появлению некоторых из этих школ мысли. Одной из них были мутазилиты («обособившиеся»), школа рационализма, основанная в Басре Василом ибн Атой (умер в

748 г.). Их основная доктрина заключалась в том, что мусульманин, совершающий смертный грех (кабира), выбывает из рядов правоверных, но при этом не становится неверным; он занимает среднее положение между этими двумя. Ученик аль-Хасана аль-Басри, который какое-то время склонялся к таким взглядам, Васил сделал ее центральным пунктом в учении мутазилитов. Другой центральной доктриной было отрицание того, что с Богом сосуществуют божественные атрибуты, такие как сила, мудрость, жизнь, на том основании, что подобные концепции разрушают единство Бога – основной и наиважнейший догмат ислама. Более того, всемогущество Бога в их понятии ограничивалось требованиями справедливости. Поэтому мутазилиты предпочитали называть себя «сторонниками справедливости и единства». Их движение достигло апогея при аббасидском халифе аль-Мамуне в Багдаде, который в интеллектуальном плане начал с того, на чем закончили Басра и Куфа.

Учение о свободе воли в то время разделяла и другая группа, так называемые кадариты (от «кадар», «могущество»), противоположная джа бритам (от «джабр», «принуждение»). Кадариты возникли как реакция против исламского догмата о жестком предопределении, следующем из всемогущества Бога, как подчеркивается в Коране, и выдают христианское влияние. С их точки зрения, человек сам управляет своими поступками. Это была самая ранняя философская школа в исламе, в нее входили два халифа – Муавия II и Язид III.

Главным каналом, через который христианские идеи и греческая мысль проникали в ислам, был святой Иоанн Дамаскин (ок. 676 – ок. 748). Иоанн Дамаскин, прозванный Хрисорроас («золотой поток») изза его красноречия, писал по-гречески, но был сирийцем и в домашнем кругу, несомненно, говорил по-арамейски, а кроме того, владел арабским. Его дебаты с мусульманами о свободе воли и предопределении положили начало недолговечному движению рационализма в исламе. Он учил, что Бог создал мир, а затем позволил ему идти как идет. В молодости Иоанн участвовал в попойках с альАхталем и сыном Муавии Язидом, а затем унаследовал высокий пост советника в правительстве, который прежде занимал его отец. Когда Иоанну было за тридцать, он вышел в отставку и удалился в монастырь Святого Саввы к юго-востоку от Иерусалима, где вел

Святой Иоанн написал несколько монументальных трудов, главным из которых был «Источник знания», где он дал сопоставление и краткое изложение взглядов ведущих церковных авторов предшествующих времен. Это сочинение, первую из дошедших до нас summa theologica, использовали Петр Ломбардский и Фома Аквинский, оно стало эталоном для будущих великих схоластов. Многие труды Иоанна переведены на латынь; он почитался святым и в греческой, и в римской церквях. Особый интерес для нас представляют два написанных им диалога между христианином и сарацином, где подчеркивается божественность Христа и свобода воли человека. Это сочинение задумывалось как оправдание христианства и руководство для христиан в их спорах с мусульманами. Вероятно, в его основу легли дебаты, которые велись в присутствии халифа и где принимал участие сам Иоанн. Оно свидетельствует о том, что и Коран, и хадисы он знал как свои пять пальцев. Что касается жития пустынника Варлаама и индийского царевича Иосафата, пожалуй, самого известного религиозного романа Средневековья, то его ошибочно приписывают святому Иоанну. Латинский и греческий варианты восходят к арабскому переводу с пехлевийского языка уже после времен святого Иоанна. История представляет собой христианскую версию жизнеописания Будды, который под именем Иосафат (или Иосаф), как ни странно, сделался святым и был канонизирован как латинской, так и греческой церквями.

Заметное место в жизни святого Иоанна занимала защита икон как средства богопочитания; он подчеркивал, что, поклоняясь иконам, люди поклоняются не предмету, а тому, что на нем изображено. В то время император Лев Исавр, возможно желая заручиться благосклонностью мусульман, активно боролся с иконами. Таким образом, Иоанн навлек на себя гнев императора. Незадолго до своей смерти он совершил поездку по Сирии, выступая против иконоборцев, и даже побывал в Константинополе, рискуя жизнью. По его мнению, обрядность в ее разнообразных аспектах представляла огромную важность. Он сам сочинял гимны (некоторые из них до сих пор еще остаются в протестантских сборниках), красота которых достигает самой высокой ступени в церковной поэзии. Он был последним из греческих отцов церкви. Как богослов, оратор, апологет, полемист,

отец византийского искусства и музыки, святой Иоанн являет собой истинное украшение церкви в эпоху халифата.

Движение кадаритов-мутазилитов было первым шагом на пути к ослаблению всеобщности мусульманской ортодоксальной теологии. Вторым стали мурджииты. Основной принцип веры этой секты состоял в отсрочке (ирджа) наказания совершивших грехи верующих, которые тем самым еще не выводятся из числа верующих. С точки зрения мурджиитов, действия не имеют отношения к вере. Это учение возникло в оправдание халифов Омейядов, которых обвиняли в отходе от религиозных законов. Последователям этого учения было достаточно того факта, что Омейяды номинально оставались мусульманами; и весь народ должен был подчиняться им как фактическим политическим вождям ислама. И Али, и Муавия были слугами божьими, и только Бог может их осуждать. В атмосфере терпимости этой школы вырос великий богослов АбуХанифа (умер в 767 г.), основатель первой из четырех ортодоксальных школ юриспруденции в исламе.

Подобно мурджиитам, хариджиты были религиозно-политической школой мысли. Они восходят к более ранним временам, когда часть сторонников Али возмутило его согласие на рассмотрение его притязаний на халифат третейским судом. Бывшие приверженцы Али, хариджиты стали его заклятыми врагами. Они стремились поддерживать первозданные демократические принципы чистого ислама и с этой целью пролили потоки крови в первые три века исламской истории. Они выступали против предоставленной курайшитам прерогативы, в соответствии с которой халиф непременно должен быть из их числа, запретили культ святых с сопутствующими ему паломничествами и суфийские братства. До наших дней они сохранились в виде ибадитов (часто называются абадитами) – по имени Ибн Ибада, жившего во второй половине первого века ислама, и разбросаны по Алжиру, Триполитании, Оману и Занзибару.

Значительно более существенной общностью были шииты, один из двух враждебных лагерей, на которые разделились ранние мусульмане по важнейшему вопросу о халифате. Другим лагерем были сунниты. Именно в период Омейядов шиизм обрел свою характерную форму. Элементом, который отличал шиитов (сторонников Али) и суннитов (ортодоксов), была идея имама, преемника Мухаммеда и предводителя

ислама. Шииты так же крепко держатся за веру в Али и его сыновей как единственных истинных имамов, как католики держатся за веру в преемственность от Петра. Пророк сделал посредником между Богом и человеком откровение – Коран; шииты сделали посредником человека

– имама. К суннитскому «верую в единого бога Аллаха» и «верю в откровение Корана, несотворенного, вечного» шииты добавили свой символ веры: «верую, что имам, особо избранный Аллахом как носитель части божественной сущности, ведет к спасению».

По суннитским воззрениям, халиф – это светский глава мусульманской общины, предводитель правоверных и защитник веры, однако не наделенный духовным авторитетом. Шииты, напротив, ограничивают право на имамат потомками Али и считают имама не только единственным законным главой мусульманской общины, но и духовно-религиозным вождем, чья власть проистекает из божественного установления (насс). Как таковой прямой потомок Мухаммеда через Али и Фатиму наделяется таинственной силой, получаемой по наследству. Таким образом, он возвышается над всеми людьми и обладает безупречностью (исма). Позже суннитское предание наделяло в той или иной степени иммунитетом от греха и заблуждения только пророков, прежде всего Мухаммеда. Крайние из числа шиитов дошли до того, что стали считать имама воплощением Божества. Представление о Махди оформилось позднее и выражало ожидание вождя-спасителя, который положит начало новой эре свободы и процветания, что, несомненно, является отражением мессианских и тому подобных идей.

Из всех мусульманских стран наиболее плодородной почвой для зарождения учений сторонников Али оказался Ирак. После начала XVI века Персия стала оплотом шиизма. В Ливане и Сирии, где они носят имя мутавалли (то есть «сторонники Али»), их насчитывается около 232 тысяч человек. Внутри самого шиизма возникло почти бесчисленное количество мелких сект, включая ереси и экстремистские учения, которые уже отделились от шиитов. Шиизм как магнит притягивал к себе самых разных нонконформистов и недовольных – в экономической, социальной, политической и религиозной сферах. Некоторые диссидентские идеи, возникшие в раннем исламе, на самом деле были скрытыми протестами против победившей религии арабов и постепенно были втянуты в орбиту

шиизма как мощнейшей силы, противостоявшей установленному порядку. Исмаилиты, карматы, друзы, нусайриты и им подобные, о чем мы поговорим позже, – все это были исторические ответвления шиизма.

Возможно, что Мухаммед неодобрительно относился к музыке, как

ик поэзии, только из-за ее связи с языческими религиозными обрядами. В одном хадисе он объявляет все музыкальные инструменты муэдзином дьявола, который призывает людей поклоняться ему. Большинство мусульманских правоведов и богословов без одобрения смотрели на музыку и музыкантов, но народ выразил свою точку зрения в пословице: «Вино – это тело, музыка – душа, а радость – их потомство».

Как только прошел страх, внушенный исламом, стали появляться профессиональные певцы и музыканты, как мужчины, так и женщины. В эпоху Омейядов Мекка и особенно Медина стали рассадниками песен и музыки. Они привлекали к себе одаренных артистов со всех сторон и поставляли двору в Дамаске все более широкий поток талантов. Второй халиф из династии Омейядов Язид I сам сочинял музыку и ввел в обиход пение и игру на музыкальных инструментах. Именно при нем в халифском дворце стали впервые устраивать грандиозные пиры с вином и песнями. Абдул-Малик оказывал покровительство Саиду ибн Мисдже (Мусадже(?), ок. 714 г.), уроженцу Хиджаза, возможно, величайшему музыканту всей эпохи Омейядов. Саид был чернокожим мавлой из Мекки, он объехал Сирию

иПерсию и перевел на арабский язык византийские и персидские песни. Кроме того, ему приписывают систематизацию теории и практики арабской музыки классической эпохи. Аль-Валид I, покровитель искусства и архитектуры, призвал в столицу Ибн Сурайджа (умер ок. 726 г.), которого считают одним из четырех великих певцов ислама, и Мабада (умер в 743 г.), мединского мулата, и принял их с большими почестями. Мабад оставался придворным фаворитом при Язиде II и аль-Валиде II. Язид II вернул поэзию и музыку во дворец халифов после правления сурового и благочестивого Умара II. Хорошо известны его связи с певицами Хабабой и Салламой. Распутный аль-Валид II, который сам играл на лютне и сочинял музыку, привечал у себя при дворе целый сонм певцов и музыкантов. Тогда уже были известны ноты, но не записывались, а передавались

устно от одного поколения к другому. «Аль-Агани» изобилует стихами, положенными на музыку во времена Омейядов, но там не сохранилось ни единой ноты. Хишам покровительствовал музыканту из Хиры по имени Хунайн. Музыкальное искусство при Омейядах распространилось настолько широко, что дало их соперникам – партии Аббасидов – эффективный аргумент пропаганды, направленной на подрыв династии «нечестивых узурпаторов».

Враждебное отношение мусульман к изобразительному искусству начало проявляться не раньше первых Аббасидов. Очевидно, оно отражало взгляды обращенных в ислам евреев и пережиток древнего суеверия о том, что, владея подобием человека, можно магическим образом влиять на его жизнь.

Большинство богословов со времен Аббасидов утверждали, что изображение одушевленных существ является прерогативой бога. В уста Пророка вложены слова о том, что в Судный день самому строгому наказанию подвергнутся мусаввирун, «дающие облик» (художники и скульпторы). С тех пор в мечетях уже не было изображений людей, хотя порой они встречались во дворцах и рукописях. Практически все декоративные мотивы имеют геометрический и растительный характер.

Самые ранние примеры исламского изобразительного искусства – это фрески из Кусайр-Амры, охотничьего замка аль-Валида I в Трансиордании. Они выдают авторство художников-христиан. На стенах изображены шесть правителей – врагов арабов, включая вестготского короля Родериха. Другие фигуры символизируют Победу, Философию, Историю и Поэзию. Есть и охотничья сцена, где лев нападает на дикого осла. На других сценах обнаженные танцовщицы, музыканты и пирующие. Нигде больше древние мусульманские фрески не сохранились в столь же идеальном состоянии.

Недавние раскопки в Хирбат-эль-Мафьяре, в 3 милях (5 км) к северу от Иерихона, выявили искусно отделанный зимний дворец Омейядов, стены которого украшают фигуры людей и животных.

Мозаичный пол в Хирбат-эль-Мафджаре. Под стилизованным гранатовым деревом пасутся две газели, а на третью нападает лев. Выполненная в ярких красках мозаика обрамлена узором, который придает ей вид гобелена

На стенах остались надписи, упоминающие Хишама (724–743), что не оставляет никаких сомнений в том, при ком строился этот дворец. Объемная статуя изображает девушку с букетом цветов. На стенной панели группа полнотелых танцовщиц с накрашенными губами и алыми ногтями на руках и ногах. Также мы видим целый зверинец птиц, кроликов и прочих животных. Во всем этом присутствует явная связь с искусством эллинизированных набатеев. Одчевидно, дворец был разрушен землетрясением в 746 году еще до его завершения.

Халифы Омейядов, как мы узнали выше, владели резиденциями вдали от городов, где спасались от эпидемий, вели деревенский образ

жизни и утоляли свою ностальгию по пустыне. Окраины сирийской пустыни Бадия, особенно в ее южной части, усыпаны развалинами дворцов и охотничьих домов, построенных архитекторами Омейядов по византийским и персидским образцам или восстановленных ими. Некоторые из них, несомненно, когда-то были римскими крепостями.

Амра и Эль-Мафьяр – всего лишь два примера таких резиденций. Оба названия, как и названия большинства остальных, относятся к современным и не встречаются в классической литературе. Больше всего среди них прославилась Кусайр-Амра благодаря своим необычным фрескам. Построенная аль-Валидом I между 712 и 715 годами, она была открыта для мировой науки в 1898 году.

Еще один известный дворец в этом регионе – Каср-эль-Мушатта (бедуины произносят «Мшатта», «зимний приют»), построенный альВалидом II, известным своим пристрастием к охоте и менее невинным развлечениям. Великолепный резной фасад этого прекрасного замка сейчас хранится в Берлинском музее. Недавно обнаруженная Хирбат- эль-Мунья (сад) к северо-западу от Тивериадского озера также воздвигнута при этом халифе. Датировка двух найденных при раскопках динаров соответствует надписи, гласящей, что именно он был заказчиком строительства. Этот халиф также занимал Касталь, расположенный примерно в 20 милях (32 км) к югу от Аммана. По словам одного из первых историков, Касталь построен Гассанидом аль-Харисом ибн Джабалой. Если это так, то дворец построен еще в доисламский период. Аль-Валид пользовался другой резиденцией в этом районе – Азрак («синий»). Его отец Язид II либо построил, либо восстановил Муваккар, от которого остались жалкие развалины. Ничего не известно о месте Каср-эль-Туба (Тауба?) к юго-востоку от Муваккара.

Севернее, на границе Бадии, лежат руины других замков, часть из них до сих пор еще не изучена. Важнейший из них – Усайс (современный Сайс), расположенный в 83 милях (134 км) восточнее Дамаска. Это укрепленный участок с системой орошения на основе зимних дождей. Возможно, она построена при альВальде I и является одной из самых древних сохранившихся построек подобного рода.

Два других дворца в этом регионе носят название Хейр (Хайр). Многие халифские резиденции, видимо, имели огороженные угодья, где держали дичь для охоты. В 40 милях (64 км) к северу от Тадмура

находится первый из этих обнаруженных Хейров – Каср-эль-Хейр-аш- Шарки («восточный»), названный так, чтобы отличать его от эль-Гарби («западный»), лежащего между Тадмуром и Эль-Карьятайном. Его территория составляет около 5 миль (8 км) в длину и почти милю (1,6 км) в ширину. Построил его Хишам в 729 году, и один ученый недавно предположил, что это Эр-Русафа, строительство которой приписывают этому халифу. Хишам был привязан к Эр-Русафе, где он умер и был похоронен. В этом замке применялись машикули (сакката), известные в Сирии еще в доисламский период, а в Европе – с конца

XII века.

Фасад Эль-Мушатты

Примерно в 40 милях (64 км) к юго-западу от Тадмура находится Каср-эль-Хейр-эль-Гарби, построенный в 727 году тем же халифом, как гласит сохранившаяся надпись. Очевидно, это была резиденция Хишама до того, как он переехал в Эр-Русафу. Этот Хейр мог быть

Зайтуной, упоминаемой арабскими историками, первоначально византийским или римским замком. Среди его великолепных украшений две женские статуи у входа, в которых отражено пальмирское искусство. Есть также рисованные изображения двух певиц, одна из которых играет на пятиструнной лютне.

Кусайр-Амра, охотничий замок Омейядов в Сирийской пустыне

Предметы убранства этого замка, которые ныне хранятся в Сирийском национальном музее в Дамаске, заполняют пробел между византийским и исламским искусством. Они объединяют и гармонично сочетают в себе сасанидские, византийские и сирийские элементы. Мотивы, впервые возникшие здесь, были перенесены в Магриб и достигли кульминации своего развития в Кордове и Гранаде.

В строительстве садов Хейра Аббасиды последовали примеру Омейядов. У них во временной столице Самарре был такой сад, описанный у географа аль-Якуби, который говорит, что в нем содержались дикие животные: газели, дикие ослы, олени, зайцы и страусы, которых держат за оградой на красивой открытой местности. Римляне не проявляли интереса к зоологическим садам до периода империи, что позволяет предположить влияние Востока.

Халиф Сулейман (715–717) поселился в городе Рамла, построенном им в Палестине. Это единственный город, основанный арабами в Сирии. Остатки халифского дворца еще стояли там до начала XX века, а минарет его Белой мечети, восстановленный мамлюками, возвышается по сей день. Эта мечеть стала третьей по важности сирийской святыней после мечети Омейядов в Дамаске и Купола Скалы в Иерусалиме.

В течение полувека после завоевания Сирии мусульмане проводили свои богослужения в переоборудованных церквях и не возводили для себя отдельных мечетей. В Дамаске разделили не саму церковь, как гласит предание, а прилегающий участок. Дамасские верующие входили через одни те же ворота; христиане поворачивали налево, а мусульмане – направо. После взятия Хамы тамошнюю церковь, которую местный историк назвал «большей», превратили в Великую мечеть (аль-Джами аль-Кабир). Восточный и западный фасады церкви остались нетронутыми. Точно так же и Великая мечеть в Химсе, и мечеть в Алеппо первоначально были христианскими храмами. В Химсе по сию пору можно видеть христианские следы и римские колонны.

Купол Скалы и Купол Цепи

Первой среди построенных в Сирии мечетей стал Купол Скалы (Куббат ас-Сахра) в Иерусалиме. Купол был возведен Абдул-Маликом в 691 году на месте, где когда-то стоял храм Соломона, и представляет собой самый ранний из сохранившихся памятников исламской архитектуры. Справа от Скалы остановился Мухаммед в своем ночном путешествии и оттуда перенесся на небо на своем чудесном скакуне. Как место, где остановился Пророк, и первая кибла в исламе (место, к которому поворачивались первые верующие во время молитвы), Иерусалим с самого начала приобрел святость в глазах мусульман. К тому же свою роль сыграли и веские политические соображения. Омейяды стремились создать великолепный храм для поклонения, чтобы перенаправить поток сирийских паломников из Мекки, находившейся тогда в руках «антихалифа», и затмить храм Гроба Господня и христианские соборы Сирии. С этой целью Абдул-Малик

нанял местных зодчих и мастеров, знакомых с византийской школой. Здание построено по образцу собора в Бусре. Его бронзовые двери, украшенные серебряной инкрустацией, – выдающееся достижение византийских художников – принадлежат к числу старейших датированных дверей подобного рода. И при строительстве, и затем в обновленном здании щедро использовалась мозаичная и кашанская облицовка. Кашанские глазурованные плитки квадратной или шестиугольной формы с цветочными или геометрическими узорами имеют персидское происхождение, как то следует из самого их названия. Мозаичная техника восходит к вавилонским временам. Абдул-Малик оставил внутри купола куфическую надпись – одну из древнейших сохранившихся мусульманских надписей. Примерно через век с четвертью постройка была отреставрирована при Аббасиде альМамуне, который беззастенчиво заменил имя Абдул-Малика своим, но,

ксчастью, не смог изменить дату.

Квостоку от этого здания возвышается небольшой изящный купол Куббат ас-Сильсиля (Купол Цепи), где располагалась сокровищница (байт аль-мал) Купола Скалы. Его структура и убранство относятся к тому же периоду. Чтобы сделать это место неприкосновенным, исламское предание изобрело цепь, которую якобы протянул сам Соломон: правдивый свидетель мог без вреда для себя взяться за нее, но не лжесвидетель.

Недалеко от Купола Абдул-Малик воздвиг еще одну мечеть – АльАкса, купол которой представляет собой святыню. Называемая местными Аль-Масджид Аль-Акса, она включает в себя весь священный участок площадью около 34 акров (14 га) с ее обителями дервишей (ед. ч. такийя, завийя) и общественными источниками (ед. ч. сабиль), часть из них была построена уже позднее мамлюками и османскими султанами. Аль-Харам аш-Шариф («благородное святилище») – еще одно обозначение этого района, где когда-то стояли еврейский храм, христианская церковь и языческое (римское) святилище, что делает его одним из самых священных мест на земном шаре. На месте Аль-Аксы прежде стояла церковь, посвященная Юстинианом Деве Марии; ее остатки использовались при строительстве мечети. Восстановленную после землетрясения Аббасидом аль-Мансуром, Аль-Аксу перестроили крестоносцы, а Салах-ад-Дин (Саладин) возвратил ее мусульманам в 1187 году.

Следующей по времени и значению идет мечеть Омейядов в Дамаске. Лишь в 705 году сын Абдул-Малика аль-Валид отобрал у подданных христиан собор Иоанна Крестителя и превратил его в эту мечеть, одно из прекраснейших культовых сооружений мира. После святых мест Мекки, Медины и Иерусалима мечеть Омейядов по сей день считается четвертой важнейшей святыней в исламе. Собор стоял на месте храма, посвященного Юпитеру Дамасскому, когда-то сирийскому Хададу, и построенного по образцу храма Солнца в Пальмире. Оправдывая его захват мусульманами, которые до того делили теменос с христианами, предание утверждало, что во время завоевания два отряда под предводительством соответственно Халида

иАбу-Убайды одновременно вошли в город, один с востока силой, а другой с запада за счет капитуляции, и, сами того не зная, встретились в центре собора. Под богатым золоченым куполом мечети до сих пор показывают место, где захоронена глава святого Иоанна. Также с христианских времен осталась греческая надпись над перемычкой южного портала ограды: «Царство Твое, Христос, царство всех веков,

ивладычество Твое во все роды».

Известно, что аль-Валид потратил на осуществление этого проекта семь лет, отдавая на него все доходы от сирийской земли.

Мечеть Омейядов в Дамаске

Не удовлетворившись местными талантами, он привлек к работе персидских и индийских мастеров и запросил сотню греческих у византийского императора. Разноцветная мозаика и редкий мрамор украсили верхнюю часть его стен и потолок. Настенная роспись с золотом и драгоценными камнями, изображающая деревья и города, о которой свидетельствовал сирийский географ аль-Макдиси, впоследствии была замазана штукатуркой по приказу какого-то

благочестивого правителя, и заново их открыли уже в 1928 году. Сравнительное изучение отделки показало, что над нею скорее трудились не пришлые византийские греки, а местные сирийские мастера.

На северной стороне мечети аль-Валид возвел минарет, который использовался в качестве сигнальной башни и стал образцом для аналогичных построек в Сирии, Северной Африке и Испании, где их ввел Абд ар-Рахман I. Это самый старый из дошедших до наших дней чисто мусульманских минаретов. Два минарета с южной стороны стоят на месте более ранних церковных башен. Аль-Газали (умер в 1111 г.) рассказывает нам, что он уединялся в северном минарете для ежедневного размышления и молитвы. Сирийский тип минарета – простая конструкция квадратной формы – явно происходит от часовой башни или церковной колокольни. Позже турки переняли тонкие башни круглой, сужающейся формы, напоминающие классические римские колонны, которые они привезли в Сирию. Примером такой башни является мечеть Халида в Химсе.

Дамасская мечеть отличается еще и тем, что именно там впервые появилась полукруглая ниша для молитвы (михраб). В ней также бросается в глаза подковообразная арка. Сожженное в 1069 году, затем в 1400 году (Тамерланом) и в последний раз в 1893 году, это здание до сих пор в глазах мусульман остается четвертым чудом света.

Аль-Валид, величайший из Омейядов-строителей, также восстановил мечеть в Медине, расширил и украсил мечеть в Мекке, возвел в Сирии ряд школ, больниц и культовых сооружений, а также за снял с баальбекской церкви купол из позолоченной меди и перенес его на мечеть, построенную его отцом в Иерусалиме. В его мирное и сытое правление, когда в Дамаске собирались компании, главной темой для разговоров служили прекрасные здания.

Во дворцах и мечетях, оставленных после себя Омейядами, гармонично сочетаются арабские, персидские, сирийские и греческие элементы и начинается синтез, называемый мусульманским искусством. Арабский элемент – это бесконечное повторение мелких деталей, которые можно прибавить или убавить без ощутимых последствий для целого. Это прекрасно видно на примере колонн в кордовской мечети. Мотивы напоминают об однообразии пустыни, о кажущихся бесконечными рядах финиковых пальм в оазисе или ногах

верблюдов в веренице каравана. Персы привнесли изысканность, изящество, многоцветность. В Сирии Омейядов древнесемитские и чужеродные греческие элементы и мотивы примирились друг с другом и были поставлены на долгую службу исламу.