Глава 26 Сирийское влияние против римского
Проникновение христианства до самых дальних уголков Римской империи и его окончательный триумф над всеми греко-римскими культами и восточными конкурентами были лишь одной из стадий протекавшего в то время процесса нарастания сирийского влияния – религиозной стадией. Другие стадии – это экономическая, социальная и политическая. Между тем процессы латинизации шли в противоположном направлении.
Римское влияние уменьшалось по мере отдаления от Рима. В Сирии жило слишком мало уроженцев Италии, чтобы стать средоточием латинской культуры. В основном это были чиновники правительства, которые собирали налоги, разбирали важные судебные дела, посещали игры и празднества, но по-прежнему оставались чужаками для местного населения. Однако с самого начала императоры предоставили римское гражданство коренным жителям таких колоний, как Берит и Гелиополь, что позволило им занять привилегированное положение среди населения провинций. Гражданство или особые привилегии жаловались или предоставлялись по договору другим городам, не являвшимся колониями. Например, Тир был освобожден даже от обычных налогов. «Разделяй и властвуй» – древнеримский политический прием, который применялся для того, чтобы не дать разным городам и общинам сплотиться для борьбы против Рима.
Политика расширения прав римского гражданства на уроженцев иных стран активизировалась, когда на трон цезарей сел Траян, испанец по рождению. Кульминации она достигла в 212 году, когда Каракалла издал свой знаменитый указ о предоставлении полноправного гражданства практически всем свободным жителям провинции. Отныне любой сириец становился ipso facto римским гражданином и при соответствии определенным условиям мог занимать высшие посты в государстве. Однако на практике преимущества ограничивались общественным престижем и некоторыми экономическими выгодами. Восклицание Павла: «Я римский гражданин»[212], «я обращаюсь к кесарю»[213], видимо, в те
дни повторяли многие сирийцы. Это, однако, не означает, что сирийцы перестали чувствовать себя сирийцами. Греческая цивилизация под эгидой Рима находилась на верном пути к решению запутанной проблемы объединения массы различных народов в квазиединое целое в интеллектуальной и политической области. Казалось, что хотя бы отчасти сбывается забытая мечта Александра о союзе победителей и побежденных.
С самого начала римляне использовали иноземцев в качестве вспомогательных войск. Постепенно и сами легионы стали в основном набираться из местных. Военнослужащие автоматически становились римскими гражданами. Сирийские солдаты в составе римских войск дислоцировались в различных частях империи. Когда третий легион выступил в Италию на помощь Веспасиану, его солдаты «по обычаю, усвоенному ими в Сирии, приветствовали восходящее солнце»[214]. В легионе, дислоцированном в Нумидии, большая часть приходилась на сирийских ветеранов из Апамеи, Дамаска, Триполи, Берита, Сидона и Тира. В армии говорили на латыни, и те сирийцы, которые служили в западных провинциях, по возвращении показали в своих надписях, что вполне владеют ею. Некоторые из них взяли римские имена или по крайней мере преномены.
Латынь также была официальным языком магистратов. Имперские указы издавались на латыни, но с греческим переводом. В большинстве случаев местные календари уступили место римскому, была принята римская система мер и весов.
Из многочисленных сирийских общин меньше всего на стимулы со стороны Рима реагировала еврейская. Аристократия уже эллинизировалась. Саддукеи, которые представляли партию высшего класса и монополизировали государственные должности, пользовались поддержкой Рима. Фарисеи, представлявшие общину, придерживались строгой ортодоксальности и мечтали об освобождении. По своей идеологии фарисеи восходят к хасидам эпохи Маккавеев.
По причине их неукоснительного монотеизма к евреям еще со времен правления Помпея относились как к привилегированной общине. В дни империи их не принуждали к военной службе и поклонению императору. От них не требовали участвовать в жертвоприношениях римскому цезарю. Сохраняя политику исключительности и изоляционизма, они подпитывали свое
национальное самосознание. Это приводило к столкновениям, которые в конце концов переросли в восстания 66–70 годов н. э. при Нероне и в 132–134 годах при Адриане. Эти события привели к окончательному разрыву между евреями и христианами и катастрофе для всего еврейского общества.
Подавить первое восстание Нерон поручил своему полководцу Веспасиану, который в 67–68 годах расправился с мятежниками на равнинах и в отдельно стоящих крепостях. Среди разрушенных городов была Яффа. Римская армия насчитывала 50 тысяч человек и не встретила большого сопротивления. Когда Веспасиан собирался осадить Иерусалим, Нерон умер, и он взошел на римский трон. Закончить недоделанное он поручил своему сыну Титу, который осаждал Иерусалим пять месяцев вплоть до сентября 70 года. Представить себе о том, сколь трагична была участь осажденных, можно хотя бы из того, что они договорились заколоть друг друга, пока римские солдаты штурмовали город. Умертвив собственных жен и детей, каждый из них ложился на пол, обнимая тела своих родных и подставляя горло тому, кому выпал жребий исполнить этот ужасный долг. Эту картину оставил нам летописец, лично участвовавший в этой войне:
«Обнимая с любовью своих жен, лаская своих детей и со слезами запечатлевая на их устах последние поцелуи, они исполняли над ними свое решение, как будто чужая рука ими повелевала. Их утешением в этих вынужденных убийствах была мысль о тех насилиях, которые ожидали их у неприятеля… Несчастные! Как ужасно должно было быть их положение, когда меньшим из зол казалось им убивать собственной рукой своих жен и детей!»[215]
Город разрушили. Храм сожгли. Это было пышно украшенное здание, воздвигнутый Иродом на месте предыдущих, построенных друг за другом на этом же самом участке. Тит так основательно подошел к своей задаче, что народ даже позабыл, где стоял храм – на востоке или западе Иерусалима. Все попытки восстановить его только на основе описания в Библии потерпели неудачу. По некоторым оценкам, в этой войне погиб миллион евреев. Многих пленников заставляли биться друг с другом или с дикими зверями в амфитеатрах. Уцелевшим не позволили вернуться к себе в столицу. На самом деле это уже и не была их столица. Иудея как политическое образование
перестало существовать. Отныне евреи стали тем, чем оставались до сего дня, – бесприютным народом. Римская глава была добавлена в историю диаспоры, помимо ассирийской и халдейской.
Римский солдат выхватил семисвечник из горящего храма и пронес его в триумфальном шествии, которым ознаменовалось возвращение Тита в столицу империи. И по сей день солдат держит его на арке, воздвигнутой возле Форума в память о великой победе. Что же касается иудаизма, то он пришел в упадок вместе с общиной своих приверженцев. Его узконациональная основа и особенности ритуала никак не способствовали его распространению. Все попытки еврейских ученых, начиная с Филона Александрийского (40 г. н. э.), сделать его привлекательным для греко-римского ума закончились неудачей.
Последней предсмертной агонией стало восстание, знамя которого поднял загадочный еврейский вождь Симон (Шимон) Бар-Кохба[216] в 132–135 годах н. э. Адриан расправился с ним и превратил Иерусалим в римскую колонию, переименовав в Элию Капитолину. Элий – родовое имя императора. Прежний храм он заменил новым, посвятив его Юпитеру Капитолийскому. По оценке Диона, было разрушено 985 деревень и убито 580 тысяч человек.
Врата сирийского влияния в Риме широко распахнулись к концу II века, когда супругу одной дамы из Эмессы удалось сесть на трон цезарей. Это была Юлия Домна, дочь жреца Элагабала в Эмесе. А ее мужем был Септимий Север, командир легиона в Сирии. Они поженились около 187 года н. э.
Портретный бюст Юлии Домны с волнистыми волосами
Септимий родился в Лептисе (совр. Лабда в Триполи), финикийской колонии в Африке. Он был единственным в истории римским императором родом с этого континента. Латынь была для него иностранным языком, и ему до конца своих дней не удалось избавиться от акцента. Сам он говорил на пуническом языке, не сильно отличавшемся от арамейского, на котором говорила его жена.
Септимий взошел на трон в 193 году и путем хитрости – посмертного усыновления – связал себя с династией Антонинов через Марка Аврелия.
Его супругу описывают как женщину необыкновенной красоты, интеллекта, политического и литературного таланта. Она получила титул августы и вместе с мужем управляла делами государства. Главным советником был ее родственник, выдающийся юрист Папиниан. После смерти мужа в бою в Британии (211 н. э.) она не выпустила из своих рук двух сыновей Каракаллу и Гету, которые после отца стали соправителями Рима.
При рождении Каракаллу назвали Бассианом в честь деда по материнской линии, а свое прозвище он получил от введенной им галльской одежды – своего рода накидки. Он родился в галльском городе Лионе. Два брата с детства питали друг к другу самую лютую ненависть. Теперь же Каракалла, старший из двоих, вознамерился стать единоличным правителем и с этой целью убил брата Гету на руках матери в ее собственном доме, куда пригласили того под предлогом примирения. Сама Юлия была ранена в руку, пытаясь закрыть сына. Это случилось в 112 году, в том же году, когда Каракалла даровал римское гражданство всем свободным жителям провинций. Тогда ему было двадцать три года, и он был на год старше брата. После этого несчастная императрица-мать была обречена оплакивать смерть одного своего сына и жизнь другого.
Начав свой путь с кровопролития, Каракалла уже не мог остановиться. Он расправился со всеми, кого считал сторонниками брата и других соперников, всего погибло около двадцати тысяч человек. Среди жертв оказался и Папиниан, блиставший при дворе его отца. Каракалла правил мечом и восхищался Ганнибалом, статуи которого он поставил в разных местах. Он потребовал от сената причислить его, Каракаллу, к богам. Современный ему историк так оценивает императора:
«Антонин принадлежал к трем народам, и в нем не было решительно ни одной их доблести, но присутствовали все их пороки, собранные воедино: легкомыслие, трусость и наглость галлов, африканская свирепость и дикость, а также сирийское коварство, ибо он был сирийцем по матери»[217].
Посреди всей этой вакханалии беспомощно стояла его мать. Она не смела даже пролить слезы над убитым сыном. Каракалла поручил ей заниматься своей перепиской и государственными документами, и у нее в доме бывали, не считая Папиниана и его преемника Ульпиана, биограф греческих историков Диоген Лаэртский[218], историк и чиновник Дион Кассий и софист Филострат, мы в своей истории ссылались на труды всех троих. Великий греческий врач Гален также был членом этого кружка, средоточием которого было обаяние и многогранность личности низкородной сирийки. Имя ее отца – Бассиан (от позднелатинского bassus) – значило «низкий»; в то время как ее имя – Домна – значило «госпожа», «хозяйка». Такое проявление женских качеств редко встречалось среди настоящих римских матрон. Некоторые историки изображают Юлию как женщину вольных нравов, но Дион ни о каких скандалах не сообщает.
Когда до нее дошло известие об убийстве сына по наущению Макрина в Эдессе (217 н. э.), Юлия по стечению обстоятельств находилась в Антиохии. Макрин был префектом претория и сменил его на троне. Юлия пыталась покончить жизнь самоубийством, отказавшись от еды, но не из-за горя по ненавистному сыну, а потому, что не могла смириться с уходом от дел в частную жизнь, потеряв всякую надежду «править безраздельно, подобно Семирамиде и Нитокрии[219], тем более что она была родом примерно из тех же мест, что и эти царицы». Ее неоднократные попытки свести счеты с жизнью наконец увенчались успехом, и ее тело доставили в Рим для погребения.
Труды Юлии Домны продолжила ее младшая и более способная сестра Юлия Меса[220]. Меса родилась в Эмесе, а после замужества сестры переехала в Рим. Там она жила при дворе до убийства ее племянника Каракаллы. Обладая замечательной силой характера и политической прозорливостью, а также громадным богатством, она успешно подготовила заговор с целью свержения Макрина и возведения на престол своего внука Элагабала[221]. Она вышла замуж за богатого римлянина, который управлял несколькими провинциями и дослужился до консула в 209 году. Отец Элагабала был сирийцем из Апамеи, но мальчик, как говорят, родился в Эмесе, где унаследовал жреческое звание. Сирийские войска поддержали
четырнадцатилетнего внучатого племянника Домны, Макрин был разбит и погиб в Антиохии в 218 году.
Жрец-император триумфально въехал в Рим со священным черным камнем Эмесы на колеснице. Это был символ эмесского Баала, бога солнца, имя которого он носил. Изначально он находился в великолепном храме Эмесы, убранном в золото, серебро и драгоценные камни, с правом давать убежище. Отныне культ сирийского божества стал главным в римском мире. Его ритуалы совершались с исключительной пышностью, сопровождались дорогими приношениями на алтарях в дыму фимиама, на которые изливались дорогие вина, смешиваясь с кровью жертв. К своим многочисленным титулам император прибавил новый: верховный жрец непобедимого солнца Элагабала. Что касается его правления, то оно было всего лишь продолжением правления его родича – чередой оргий и сумасбродств. Государством правила его бабушка и, почувствовав неизбежность его падения, уговорила его усыновить и назначить преемником другого ее внука – Александра Севера. В 122 году н. э. Элагабал погиб от руки преторианцев, и его сменил Александр.
Александру к тому времени исполнилось всего тринадцать лет. Его отец был высокопоставленный сириец, уроженец Арки. Его мать, вдову, как и ее сестра, провозгласили августой и наделили властью регента. Александр был последним и лучшим императором этой сирийской династии. Он вернул религиозные диковины и священные камни, установленные его предшественником в Риме, на их места, запретил поклоняться себе при жизни и поставил в своей личной молельне бюсты Заратустры, Авраама и Христа. Его мать посещала лекции богослова Оригена. Александр отказался от придворной роскоши, снизил налоги, поднял стандарты чеканки монет, покровительствовал искусствам и наукам; однако ему не хватало уверенности в себе, чтобы освободиться от материнской опеки. Кроме того, он не смог ограничить вольности военной касты. Жертвой одного из мятежей пал его советник, префект претория Ульпиан. Во время другого Дион Кассий лишился своего поста.
В 233 году в Риме Александр праздновал победу над персами, у которых он отнял Месопотамию. При новом вожде Артаксерксе, основателе династии Сасанидов (227 н. э.) на развалинах Парфии, народ охватил прилив национального чувства. Вынужденный
противодействовать вторжению германских племен в Галлию, Александр погиб в 235 году во время мятежа, в ходе которого была убита и его мать.
Монета Филиппа Араба. Аверс и реверс бронзовой монеты из Гелиополя (Баальбека) с именем Филиппа Араба, 244–249 гг. н. э. На реверсе храм Юпитера Гелиопольского
Примерно через десять лет в Риме пришел к власти еще один сириец
– Филипп, прозванный Арабом. Филипп Араб родился в маленьком селении в Авране. Он был префектом претория, когда погиб его предшественник, воевавший с персами, и солдаты провозгласили Филиппа его преемником. В 244 году сенат утвердил их выбор. Этот сирийский император не запятнал свое имя каким-либо тиранством и
злоупотреблением властью, однако люди так и не забыли ему того, к каким грязным средствам он прибег, дабы устранить своего предшественника. Походы Филиппа против племен нижнего Дуная принесли ему титул Germanicus Maximus – Германский Величайший. На долю этого арабского сирийца выпало в 248 году возглавить торжества по случаю тысячелетия Вечного города. С блеском и помпой прошли игры и другие праздничные мероприятия. Считалось, что император благосклонно относится к христианам, если и сам не окрестился, и есть мнение, что часть писем Оригена адресована ему и императрице. Несмотря на это, он не оставил своего следа в церковной летописи, и историки единогласно объявляют первым христианским императором Константина. В 249 году Филиппа постигла та же участь, что была уготована многим другим императорам той эпохи: насильственная смерть от рук взбунтовавшихся войск. Его преемник, как говорят, привез львов из Африки и выпустил их в Сирийскую пустыню во вред ее непокорным обитателям.
Экономическое проникновение сирийцев в латинские провинции проявилось в ряде поселений, историю которых можно проследить от начала до конца империи. Началась настоящая колонизация Средиземноморья сирийцами, особенно во II и III веках, причем так назывались все жители его восточной части. Море усеяли сирийские корабли, как когда-то раньше. Возродились старые финикийские черты
– энергичность, гибкость, стремление к прибыли и умение торговаться и заключать крупные и мелкие сделки. «Среди всех народов империи наиболее активными в этих коммерческих предприятиях были сирийцы».
Сирийские поселения с их экономическим, общественным и религиозным своеобразием рассыпались по всему побережью Средиземного моря и дальше вглубь страны вдоль торговых артерий и русел больших рек. Что касается островов, то сильные сирийские колонии сложились на Делосе и Сицилии. Из итальянских портов сирийцы особенно любили Неаполь и Остию. По Дунаю сирийские купцы добрались до Паннонии; по Роне – до Лиона. В Испании у сирийских негоциантов были свои предприятия, но особенно активно они действовали в Галлии. В Ливане найден рескрипт конца II века, адресованный морякам в Арле, перевозившим пшеницу. В двуязычной эпитафии III века из Галлии упоминается сирийский купец из Канафы,
владел двумя предприятиями в бассейне Роны, куда он ввозил товары из Аквитании. Его звали Тайим (или Юлиан), сын Саада.
Барельеф на найденном в Сидоне каменном саркофаге с изображением плывущего торгового корабля. В волнах резвятся дельфины и рыбы. Несмотря на то что барельеф вырезан во II в. н. э., корабль сохранил основные черты древнефиникийского судна. В настоящее время находится в Национальном музее в Бейруте
Как импортеры сирийские купцы монополизировали значительную часть торговли латинских провинций с Левантом; а в качестве банкиров они не имели соперников. Основными их товарами были вино, пряности, зерно, стекло, ткани и ювелирные украшения. Некоторые из этих товаров послужили образцами для местных производителей и ремесленников, которым они мало-помалу
научились подражать. Где бы ни селились сирийские купцы, там они строили свои храмы. В Остии поклонялись Баалу Газы; Баалу Берита – в разных местах вплоть до Испании. Бог Берита был известен под именем Баал-Маркод (Балмаркод, бог танцев), и его святилище найдено в Дейр-эль-Калаа (на вершине холма, глядящего на город), и недавно часть его колонн использовали при строительстве маронитского собора в Бейруте. В Путеолах (Италия) стояли алтари, на которых принесли в жертву двух золотых верблюдов набатейскому богу Дусаресу (Душара). Другие верующие этого города делали приношения Юпитеру Гелиопольскому. В то время как на западе посвящения божествам в основном делались на латыни, пальмирские переселенцы в Риме обращались к богам Тадмура на арамейском языке.
Сирийские купцы, колонисты, солдаты и рабы как носители христианской религии проявляли не меньший энтузиазм, чем носители языческих культов. Их влияние на развитие христианства на Западе проявилось в тенденции к аскетизму, монашеству и более эмоциональным формам культа. Такие элементы, как преданность кресту и принятие его в качестве религиозного символа, также привнесли в Европу сирийцы. В Риме их колония была достаточно мощна, чтобы дать церкви несколько пап.