Глава 40 Крах династии Омейядов

Власть Омейядов[246] достигла апогея в царствование аль-Валида (705–715). После него можно отметить лишь двух выдающихся правителей: Умара II и Хишама.

Умар (717–720) выделяется как единственный благочестивый халиф в ряду известных любителей мирских удовольствий. Его идеалом было следовать по стопам деда по материнской линии – второго праведного халифа, его тезки. Биограф подчеркивает его набожность, бережливость и простоту в обращении и утверждает, что на одежде халифа было столько заплат и он так свободно общался с подданными, что, когда кто-нибудь приходил к халифу с прошением, ему было трудно узнать повелителя правоверных. В его правление для богословов настали светлые дни. Отсюда и репутация святого, которую он приобрел в мусульманской истории. Умар отменил введенный Муавией обычай проклинать Али с кафедры во время пятничной молитвы. Он провел финансовые реформы, которые оказались недолговечными, но все же в значительной мере способствовали установлению равенства между мусульманами арабского и неарабского происхождения и окончательному слиянию потомков победителей и побежденных.

Арабские историки по праву считают Хишама (724–743) последним истинно государственным мужем из дома Омейядов. Четыре его преемника оказались по крайней мере никчемными правителями, если не просто выродившимся развратниками. Когда его сын Муавия, предок испанских Омейядов, погиб во время охоты, отец заметил: «Я растил его для халифата, а он гоняется за лисами!» Его наместника Ирака, присвоившего себе 13 миллионов дирхамов после того, как он растратил государственные доходы на сумму почти втрое больше, схватили и заставили выплачивать украденное. Его случай – один из многих, доказывающих, насколько широко расползлась коррупция в политической сфере. Система евнухов, унаследованная от Византии и Персии, значительно расширилась и способствовала возникновению института гарема. Рост благосостояния привел к избытку рабов, а все

это вместе – к тому, что общество погрязло в удовольствиях роскоши. И моральная испорченность не ограничивалась высшими сословиями. Как видно, сыны пустыни поддались порокам цивилизации, в том числе пьянству, безнравственности и песням, которые начали истощать их жизненные силы.

Преемник Хишама аль-Валид II, человек физически сильный и красивый, был скорее виртуозом в музыке и поэзии, нежели знатоком государственных дел. Среди развлечений, в которых он проводил жизнь в пустыне, он нашел время, чтобы занять столичный престол, а потом опять вернулся к привычным занятиям. Развалины его дворцов по сию пору украшают пустынные земли. Однако куда серьезней оказалась его ошибка, которую он допустил, когда назначил преемниками халифата двух своих малолетних сыновей, мать которых была вольноотпущенницей, а затем оттолкнул от себя йеменитов (южных арабов), составлявших основную часть арабского населения Сирии. Принцип наследственной передачи халифата, введенный Муавией, вступил в противоречие с освященной веками племенной традицией. Проблема только усугубилась, когда основатель ветви Марванидов сделал своими преемниками друг за другом двух своих сыновей – Абдул-Малика и Абдул-Азиза. Отсутствие общепризнанного, четкого принципа преемственности в халифате, конечно, не способствовало ни стабильности, ни непрерывности. Что же касается йеменитов, то именно на их плечах вознесся сирийский престол. Их вражда с кайситами (северными арабами) имела глубокие корни и длилась вплоть до недавнего времени. Двоюродный брат альВалида Язид возглавил заговор против халифа и при помощи йеменских повстанцев выследил его и убил южнее Пальмиры.

Правление Язида III (744), первого халифа, рожденного от рабыни, ознаменовалось беспорядками в провинциях. Его брат и преемник Ибрагим всего после двух месяцев правления был вынужден отречься от престола в пользу дальнего родственника Марвана II (744–750), который, как и два его предшественника, был сыном наложницырабыни.

После воцарения Марвана анархия охватила уже все государство. В Сирии появился претендент из Омейядов, в Ираке восстал претендент из хариджитов, а в Хорасане отказались признать власть халифа. Марван перенес свою правительственную резиденцию в Харран, где

мог рассчитывать на поддержку со стороны кайситов и более успешно бороться с двумя своими злейшими врагами – Алидами и Аббасидами.

С точки зрения шиитов Омейяды были всего лишь нечестивыми узурпаторами, которые совершили непростительную, незабываемую несправедливость по отношению к Али и его потомкам. Непоколебимая преданность шиитов потомкам Пророка вызвала к ним всеобщий интерес и сочувствие. К ним в лагерь мало-помалу начали стекаться все недовольные – политически, социально и экономически. Поскольку Али избрал своим городом Куфу, их оплотом стал Ирак. К тому же иракцы затаили обиду на сирийцев за то, что они лишили роли столицы халифата. Благочестивые сунниты тоже присоединились к критикам, обвинявшим дом Омейядов в излишнем внимании к мирскому, секуляризме и пренебрежении законами Корана.

Подобно шиитам, Аббасиды воспользовались общим хаосом, чтобы заявить о своих правах на престол. Их притязания основывались на том, что, будучи потомками дяди Пророка[247], они якобы имели преимущественные права на халифат по сравнению с Омейядами.

Еще одним фактором, который повлиял на ситуацию, было недовольство мусульман-неарабов в целом и персидских мусульман в частности из-за того, как обращались с ними мусульмане-арабы. Эти новообращенные, не получив обещанного исламом равенства, фактически были низведены до статуса мавали (подопечных). В некоторых случаях они даже не освобождались от подушного налога, который уплачивали в то время, когда еще оставались зимми. Негодование достигло пика в Персии, чью более древнюю и высокую культуру признавали даже арабы. На северо-востоке особенно плодородной для прорастания семян недовольства шиитов-аббасидов оказалась почва Хорасана. Учение шиизма нашло отклик в сердцах местных жителей. Под прикрытием шиитского ислама шло восстановление старого Ирана.

Не хватало только одного элемента – вождя, лидера, под предводительством которого могли бы объединиться шииты, Аббасиды, персы и другие противники Омейядов и выступить против общего врага. В конце концов эту роль взял на себя Абуль-Аббас Абдуллах, праправнук аль-Аббаса. Ему удалось взять под контроль всю машину протеста против Омейядов, и его успех во многом был обусловлен умелым применением пропаганды. Своей штаб-квартирой Аббасиды

выбрали, казалось бы, невинную захолустную деревню Хумайма к югу от Мертвого моря, но на самом деле стратегическую точку, куда сходились караваны, путешественники и паломники со всего исламского мира. Там обучались будущие мусульманские миссионеры, оттуда их отправляли с секретной миссией. В Хумайме разыгрался первый и один из самых изощренных и успешных пропагандистских актов политического ислама, ни с чем не сравнимый вплоть до появления Фатимидов.

Активные действия начались в Хорасане. Стоял июнь 747 года. Мятежное движение возглавил агент Аббасидов Абу-Муслим альХурасани, бывший раб неизвестного происхождения. Он развернул над собою черное знамя – цвета траура, в который одевался он, траура по убитому потомку Али в Хорасане. Оно стало отличительной чертой восходящей династии. Во главе армии из йеменских арабов (из племени азд) и иранских крестьян Абу-Муслим успешно вступил в столичный город Мерв. Омейядский правитель Хорасана Наср ибн Сайяр тщетно взывал к Марвану, говоря о грозящей опасности. Он даже обратился к поэзии:

Я вижу – уголь тлеет красными огнями, Готов огнем взорваться!

Кремень, столкнувшись, высекает искры. Из слов вырастает схватка.

«Да спит ли или бодрствует дом Умайи?» — Кричу, глазам не веря.

Но халифу хватало и домашних хлопот. Восстание, разожженное йеменитами, охватило страну от Палестины до Химса. В Ираке снова подняли голову хариджиты. Сам Марван был неплохим солдатом. За упорство в войне его прозвали аль-Химар, Осел, – это слово тогда не было оскорбительным. Ему приписывают переход от ведения боя шеренгами (суфуф), каковая практика была освящена самим Пророком, к когортам (карадис) – более компактным и, следовательно, более мобильным небольшим отрядам. Но сейчас он оказался беспомощным

в безнадежной ситуации. Было ясно, что солнце Омейядов быстро близится к закату.

За Мервом пали Нехавенд и другие персидские города, которые открыли дорогу в Ирак. Куфа, его столица и убежище Абуль-Аббаса, пала без особого сопротивления. 30 октября 749 года в главной мечети ему принесли присягу как халифу. Во всех восточных провинциях белый флаг отступал перед черным. Марван решился на последний отчаянный шаг. С 12-тысячным войском он двинулся из Харрана и в январе 750 года на левом берегу Большого (Верхнего) Заба, притока Тигра, встретился с неприятельской армией под предводительством Абдуллаха ибн Али, дяди нового халифа. Битва длилась девять дней. Сирийская сторона утратила волю к победе. Прошли времена высокого боевого духа и воодушевляющих вождей. Теперь ее разгром был предрешен.

Один за другим сирийские города открывали свои ворота перед Абдуллахом и его хорасано-иракскими войсками. Один только Дамаск попытался оказать сопротивление. Нескольких дней осады хватило, чтобы смирить гордую столицу (26 апреля 750 г.). Конница Аббасидов простояла в главной мечети Дамаска семьдесят дней. Победоносная армия двинулась на юг, в Палестину. Отсюда в погоню за бежавшим халифом отправили отряд. У церкви в Бусире, что в Верхнем Египте, враги настигли и убили Марвана 5 августа 750 года. Его голову и знаки отличия халифа отправили Абуль-Аббасу.

Затем перед Аббасидами встал следующий важный политический вопрос: что делать с остальными Омейядами. Согласились на том, что их следует уничтожить, и произвести расправу поручили Абдуллаху. Неумолимый главнокомандующий не гнушался ничем ради того, чтобы стереть с лица земли родственников-врагов. Были осквернены даже гробницы в Дамаске, Киннасрине и других местах, их трупы распяли, другие останки выбросили. Тело Хишама достали из захоронения в Эр-Русафе, нанесли восемьдесят ударов плетью, а затем сожгли дотла. Остались только могилы Муавии и благочестивого Умара. 25 июня 750 года Абдуллах созвал восемьдесят эмировОмейядов на пир в Абу-Футрусе, древней Антипатриде, на реке Авджа близ Яффы; и когда пир начался, его палачи перебили их одного за другим. Еще теплые тела мертвых и умирающих застелили кожаными покрывалами, и полководец со своими подчиненными продолжал

наслаждаться трапезой под аккомпанемент человеческих стонов. Агенты и шпионы прочесывали мусульманские земли, выслеживая беглых отпрысков погибшего рода. Некоторые из них «искали убежища в недрах земли», ибо ее поверхность стала для них небезопасной.

Один только человек спасся от всеобщей резни – Абд арРахман ибн Муавия, внук халифа Хишама. Этот девятнадцатилетний юноша сначала спрятался на стоянке бедуинов на левом берегу Евфрата в Северной Сирии. Однажды близ лагеря показались черные знамена. Абд ар-Рахман бросился в реку. За ним последовал его брат, который был на шесть лет младше. Враги преследовали их по пятам. Братьям обещали прощение, младший поверил этим словам и вернулся на берег с середины реки, но был убит. Старший продолжил плыть и добрался до противоположного берега.

Переодетый Абд ар-Рахман побрел на юг. В Палестине к нему присоединился его верный и неглупый вольноотпущенник Бадр. За голову беглого эмира назначили награду, и он едва избежал смерти от рук правителя Северной Африки. Не имея ни друзей, ни гроша в кармане, он прошел через всю Северную Африку. После пяти лет скитаний он приплыл в Испанию (755), покоренную когда-то его предками, которой они владели и по сей день. Там он через год уже сделался бесспорным владыкой полуострова. Своей столицей он выбрал Кордову, которую, по преданию, основали карфагеняне, и она превратилась в центр нового королевства и блестящей культуры. Абд ар-Рахман старался создать свое государство по дамасскому образцу. Он установил просвещенный и благотворный режим, который в целом соответствовал лучшим традициям его дамасских предшественников. За четырнадцать лет до появления Абд ар-Рахмана сирийская армия в 27 тысяч человек, посланная Хишамом под командованием Балджа ибн Бишра аль-Кушайри против испанских берберов, основала военнофеодальные владения в главных районах на границе испанского Средиземноморья. Контингенты из Дамаска, Химса, Киннасрина, Иордании и Палестины разместились в Эльвире, Севилье, Хаэне, Малаге и Медине-Сидонии соответственно. Колонисты дали своим новым поселениям сирийские имена. Сходство климата и других физических характеристик способствовало тому, что новоприбывшие чувствовали себя как дома. По мере завоевания страны сирийцами их

песни, поэзия и искусство завоевывали ее народ. Впоследствии некоторые эти культурные элементы из Испании и Португалии попали в Новый Свет. Арабские географы стали называть Испанию сирийской провинцией, но битва при Забе превратила Сирию в провинцию Аббасидов.