Глава 18 Эпоха эллинизма

Появлению эллинизма в Западной Азии, как мы узнали выше, предшествовали завоевания Александра; они же облегчили его проникновение, а политика Селевкидов помогла ему быстрее и прочнее укорениться. Результатом этого взаимопроникновения греческой и семитской культур стал синтез цивилизаций, известный под названием эллинизма и отличающийся от эллинской, то есть чисто греческой, цивилизации. Эллинизм, главный феномен эпохи Селевкидов, восторжествовал не только в Сирии, но и повсюду в Западной Азии и Египте. Сжатый во времени между двумя семитскими слоями – нижним арамейским и верхним арабским – эллинизм просуществовал в Сирии тысячу лет вплоть до мусульманских завоеваний.

Рассадником этой эклектичной греческой культуры, которая распространялась в основном в негреческой среде, были основанные Александром и его преемниками города. Они тщательно выбирали места в стратегических пунктах, на главных точках пересечения и в речных долинах. В колониях царили греческий язык и греческое устройство. Только в них, это очевидно, могло сохраниться греческое население, которое, конечно же, растворилось бы в местном, будучи рассеянным по множеству разных локальных общин. Колонисты состояли главным образом из греческих и македонских солдат и наемников, поселившихся в городах по царскому указу. Женились они в том числе и на местных уроженках. Постепенно в эти поселения стекались мирные жители, привлеченные денежными перспективами или вынужденные покинуть свои прежние дома по политическим или экономическим причинам. Со временем к колонистам прибавились потомки смешанных браков и местные жители, облаченные во внешние признаки эллинизма, а затем среди них появились купцы, художники, ученые и рабы.

Первое место среди центров распространения греческой культуры принадлежит столице Антиохии. Ее воздвигли около 300 года до н. э. на левом берегу Оронта, примерно в 20 милях (320 км) от моря, в

красивой долине. При Селевкидах она стала главным политическим центром всей Азии. В качестве очага греческой культуры она уступала Александрии, Константинополю и, может быть, еще нескольким греческим колониям. Затем шли Селевкия, Лаодикия и Апамея. В этих городах жили и трудились ряд риторов и философов последних двух веков дохристианской эры, но ни один, за исключением Посидония, не относится к мыслителям высшего ранга.

В то время как Селевкиды основывали греческие города к северу от Ливана, Птолемеи занимались тем же самым к югу от него. Однако македонские правители Египта не столь руководствовались миссионерскими порывами, как правители Сирии. Среди основанных ими городов были Филотерия на Галилейском море, названная в честь Филотеры, сестры Птолемея II Филадельфа. Пеллу, которая позднее вошла в Декаполь (Десятиградие), возможно, основал сам Александр. Ее назвали в честь столицы Македонии. Другой эллинистический город Десятиградия, Герасу[165], основал, вероятно, Антиох IV и назвал Антиохией-на-Хрисорроасе. Некоторые другие города, например Аретуса (Ар-Растан, что на Оронте южнее Хамы) и Кир (Курус, севернее Алеппо), самими именами заявляют о своем македонском происхождении. Нередко местные деревни или крепости превращались в греко-македонские города.

Греческие города строились по заранее заданному плану, в них предусматривались театры, бани, гимнасии, форумы и другие заведения, в которых человек мог найти себе выражение как член общества. В них поддерживалось политическое устройство греческого города-государства с широкими возможностями для самореализации гражданина как неотъемлемой части общества. Всем этим новые города отличались от старых семитских, которые обычно возникали вокруг укрепления, источника или святыни, но расширялись без плана и не давали каналов, в которых мог бы выразиться демократический образ жизни. В Сирии стало больше городов, чем когда-либо прежде.

И при Селевкидах, и при Птолемеях не только закладывались фундаменты новых городов, но и старые семитские города вновь заселялись и переименовывались. Акра стала Птолемаидой при Птолемее II Филадельфе (285–247 до н. э.). В честь того же царя имя

Филадельфия получил Раббат-Аммон[166]. Бейт-Шеан (современный Бейсан) стал называться Скифополь[167]. На севере Берит стал

Лаодикией во II веке до н. э., а Хама получила имя Епифания в честь Антиоха IV. Соседний Шайзар сменил название на Лариссу в честь города в Фессалии. У Эдессы был свой македонский тезка. Ее превращение в македонскую колонию Антиохия-на-Каллирое приписывают самому Александру. Ее перестроил Антиох IV и назвал Антиохией. Нисибис (ныне Насибин), через который пролегала дорога между Сирией и землями за Тигром, возвел, согласно надписи, Селевк Никатор. Во вновь заселенных городах местный элемент получил возможность сохранить свое место в большей степени, чем это обычно бывало в основанных с нуля. Навязанный жителям греческий или македонский город часто становился им родным.

Интересно отметить, что большинство городов, таким образом заселенные и переименованные, со временем избавились от своих греческих названий, а вместе с ними от тонкого эллинистического слоя, упрочив свой семитский характер и возвратив семитские имена, под которыми они и известны сегодня. Бероя сегодня – Халеб (Алеппо); Халкида в Келесирии – это Анджар (сокращенное Айн-ад- Джарр), а Елевферополь – это Бейт-Джибрин (Джибриль). Единственное исключение – Триполи. Сихем, перестроенный императором Титом и названный Неаполем («новый город»), сегодня зовется Наблус. Точно так же большинство местностей, гор и рек, получивших греческие названия, теперь известны под своими семитскими именами.

Однако в них сохранились многие художественные, архитектурные и другие культурные элементы, привнесенные греческими и македонскими переселенцами. Эти элементы особенно проявились в римский период. Разрушение эллинистического царства никоим образом не повлекло за собой уничтожения его эллинистической культуры. Арка и свод были известны и раньше, но коринфская капитель неуклонно распространялась. Театры и гимнасии, построенные династией Иродов при римлянах, возводились в эллинистических традициях. Фактически подавляющее большинство остатков эллинизма в Сирии относится к римскому периоду.

Монета из Бейрута. Аверс и реверс бронзовой монеты из Берита. II в. до н. э. На аверсе бюст Тюхе в короне с зубцами; на реверсе Баал-Берот в колеснице с четырьмя морскими коньками. Надпись на финикийском и греческом языках

Разные части Сирии по-разному реагировали на стимулы со стороны Греции. На севере не только городские, но и другие топонимы пришли из метрополии. Местные божества тоже были отождествлены с греческими богами и получили новые имена. Баал стал Зевсом. Индоевропейские легенды и мифы пустили корни на новой почве. В 4 милях (6,5 км) к югу от Антиохии располагался ее увеселительный сад Дафна, где одноименная нимфа, преследуемая влюбленным в нее Аполлоном, превратилась в лавровое дерево. Оригинал этого события произошел в Фессалии. В святилище Аполлона в Дафне, стоявшем посреди лавровой рощи с обильными водоемами и наделенным статусом убежища, антиохийцы и паломники стекались со всей Сирии, превращая его в центр распутства. В целом Северная Сирия

уподобилась «новой Македонии», где чужеродный греческий элемент чувствовал себя как дома.

Дальше пошли финикийские города. Надо иметь в виду, что контакты с греческим миром они завязали еще в XI веке до н. э., если не раньше. Тот факт, что к этому времени они утратили свой националистический дух, только облегчил греко-сирийский синтез. Тир, Сидон, Арад, Лаодикия-Берит (как иногда называли Бейрут) и Мараф без колебаний стали чеканить монету с греческими надписями рядом с финикийскими. Эллинизм, укоренившийся в финикийской Сирии, оказался более прочным и плодовитым, нежели эллинизм в арамейской Сирии. В то время образованный финикиец в греческих городах, должно быть, чувствовал себя почти как дома, а грек, вероятно, ощущал то же самое в финикийских портах. В Сидоне и Тире, как и в Антиохии и Лаодикии активно культивировались греческая философия и литература. Ряд выдающихся греческих авторов последних двух веков до н. э. были уроженцами этих двух финикийских городов. Один из них, Зенон Сидонский, был учителем своего тезки Зенона Китийского с Кипра (333–261 до н. э.), основателя философской школы стоиков, величайшего достижения той эпохи. Сам Китий был финикийской колонией, и его выдающийся сын для своих современников был финикийцем. Зенон отправился в Афины и стал учить на Расписной стое (stoa poikile) в 302 году до н. э. Он был другом Антигона, царя Македонии и внука одного из полководцев Александра, но держался в стороне от политики. После смерти он удостоился особых почестей в Афинах, и соответствующий декрет оканчивался такими словами: «Его жизнь была примером для всех, ибо он следовал собственному учению». Зенону посвящена такая посмертная эпиграмма:

Из финикиян ты был, что нужды? Оттуда же родом Кадм, открывший для нас таинство писчих страниц[168].

Другим финикийцем и главой философской школы в Афинах был Диодор Перипатетик из Тира, который еще жил в 110 году до н. э. Его упоминал Цицерон. Одна из его этических максим заключалась в том,

что величайшее благо состоит в сочетании добродетели с отсутствием боли – данная формула предполагает попытку примирения стоической и эпикурейской точек зрения.

Еще более знаменит такой сирийский эклектик, как Антиох из Аскалона, пытавшийся объединить взгляды платоников и стоиков. Помимо своей сирийской академии, Антиох основал академию в Александрии и еще одну в Афинах. Цицерон шесть месяцев посещал его афинскую академию и отзывается об Антиохе с привязанностью и уважением. По словам Плутарха, это был «человек глубокомысленный и очень красноречивый»[169]. Говоря об Аскалоне, Страбон упоминает, что это родина Антиоха, как отличия города.

Греческий язык и культура, естественно, приобрели особый ореол, поскольку были связаны с народом-завоевателем. Абсолютное превосходство греческой литературы и цивилизации признавалось бесспорным с обеих сторон. Факт остается фактом: эллинистический Восток – всего лишь искусственное творение. В его среде культы Баала и Яхве сохранили свои старые традиции. Более того, местные культы в эллинистической форме были приняты Селевкидами, которые в большинстве своем оказывали почести местным богам. В поисках места для порта Селевк I принес жертву Зевсу горы Касий, местному богу грома и молнии, который послал орла и показал царю подходящее место. Жена Селевка восстановила храм Атаргатис в БамбикеИераполе, где продолжал процветать культ семитской богини. Мистерии Библа стали ассоциироваться с Афродитой и Адонисом, но это свидетельствует не столько об эллинизации Востока, сколько об овосточивании эллинского мира. Повсюду сохранился арамейский язык как родная речь народов, в корне остававшихся семитскими по образу жизни. Уже в III столетии н. э. в Пальмире говорили на арамейском наряду с греческим в качестве официального языка;

вДура-Европос также писали и говорили и по-арамейски, и погречески. Греческие колонисты постепенно оказались под большим влиянием семитского образа жизни, нежели местные жители – греческого. Несколько из поздних царей-Селевкидов получили арамейские прозвища. Александр I (150–146 до н. э.) звался Балас, а Александр II (128–122 до н. э.), не принадлежавший к Селевкидам, – Забина. В арамейской Сирии и еврейской Палестине местная культура

вцелом не сдала своих позиций; она давала больше, чем получала.

Образованные сирийцы, несомненно, изучали греческий язык и писали на нем. Но нет никаких оснований думать, что они говорили на нем у себя дома, за исключением тех, кто вырос в греческих колониях. Можно предположить, что население колонизированных городов было двуязычным. В деревнях, разумеется, полностью сохранились и прежний язык, и свои обычаи и образ жизни. Большинство людей были греками не более, чем современные сирийцы – французами. Что сделал эллинизм, так это своим появлением разрушил чисто семитскую политическую и интеллектуальную структуру и открыл двери для последующего римского влияния. И чтобы повторная интеграция стала возможной, должна была пройти тысяча лет.

От арамейской литературы периода сирийских Селевкидов не осталось никаких следов. Не обнаружено даже арамейских надписей этого времени. Пред музами Эллады местная литературная деятельность практически сошла на нет с сознанием собственной неполноценности. Однако нет никаких сомнений в том, что многие авторы того времени, носившие греческие имена и писавшие на греческом языке, происходили из Сирии. В первые десятилетия XX века на французском языке вышло несколько диссертаций и других работ под французскими именами ливанских авторов, в которых почти невозможно признать арабов. Также с уверенностью можно предположить, что некоторые произведения на арамейском языке все же были написаны, но не дошли до наших дней. Часть еврейских сочинений постигла бы та же участь, если бы им не посчастливилось найти греческих переводчиков и не попасть в число апокрифов. Один из наших главных источников знаний об этой эпохе – Первая книга Маккавейская – написана между 105 и 63 годами до н. э. и переведена на греческий с еврейского оригинала. В псевдоэпиграфической Книге Еноха, изначально написанной на еврейском или арамейском языке примерно в то же время, но сохранившейся полностью только на эфиопском, бессмертие, дотоле оставленное исключительно для праведников, распространяется на всех людей, этой идеей также сопутствуют концепции награды и наказания. В этой книге мы имеем, пожалуй, выражение величайшей мысли того времени. Одна из проблем, которая занимала Еноха, проблема преуспевания неправедных, всерьез волновала умы и евреев, и греков. Два еврейских произведения эпохи Селевкидов вошли в библейский канон: Книга

Екклесиаста, составленная около 200 года до н. э. каким-то эллинизированным иудеем-аристократом, и Книга Даниила, написанная во II веке до н. э. Из двух книг Екклесиаст имеет гораздо больше сходств с греческой мыслью.

Ни одна часть империи Селевкидов не стала истинным средоточием художественной, литературной или научной творческой жизни. Их цари никогда не относились к щедрым покровителям науки; как и Птолемеи, за исключением Птолемея I, основателя всемирно известной библиотеки и Александрийского мусейона. Библиотеки создавались в столицах, была своя библиотека и в Антиохии. Учитывая усовершенствование средств коммуникации, распространение общей цивилизации и общего языка, наука добилась бы большего, если бы пользовалась покровительством царей. Единственное имя, достойное упоминания в разговоре о восточных провинциях, – это имя Селевка из Селевкии на Тигре, халдея, который жил примерно во II веке до н. э.

иутверждал, что Солнце является центром Вселенной. В этом он повторил гипотезу Аристарха Самосского и пытался найти ей доказательства. Селевк выдвинул научно правильные представления о связи между приливами и отливами и Луной, на которые ссылается сириец Посидоний.

Эллинистическая Сирия произвела на свет несколько историковгеографов, астрономов, скромное число поэтов, ни одного из которых нельзя причислить к поэтам первой величины, и примечательное число философов, в основном стоической школы. Почти все они жили во второй и первой половине I века до н. э. Стоицизм с самого начала установил тесную связь с семитской концепцией жизни и на протяжении всего своего существования оставался близким по духу семитизированным грекам, а также эллинизированным семитам. Делая упор на братстве и универсальности, добродетели и нравственном образе жизни, а также с равнодушием относясь ко всему, связанному с телом – силе и слабости, здоровью и болезни, богатству и бедности, – эта философия в каком-то смысле предшествовала христианству. Среди сирийских писателей выделяется фигура Посидония из Апамеи, философа-стоика, историка и естествоиспытателя, чей наиболее значительный труд был продолжением истории Полибия, которое служило источником для Ливия, Страбона, Плутарха и других авторов

итаким образом внесло свой вклад в важную задачу по образованию

ранних римлян и подготовила сцену к блестящей эпохе Августов. Посидоний родился около 135 года до н. э., учился в Афинах и, совершив путешествие по Италии, Галлии, Испании и Сицилии, обосновался на Родосе, возглавив там школу стоиков, где и скончался в 51 году до н. э. Его слава была такова, что Помпей по возвращении из Сирии специально сделал остановку на Родосе, чтобы побывать у него на лекциях. Придя в дом философа, великий римский полководец запретил своему ликтору стучать в дверь, согласно обычаю, и дополнительно выразил свое почтение тем, «склонил фаски перед порогом мудреца»[170]. Цицерон говорит, что он тоже посещал лекции Посидония. Это был последний великий мыслитель, которого произвел эллинизм, не затронутый Римом. Нижеследующие отрывки из его сочинений иллюстрируют жизнь высшего класса в сирийских городах и описывают некоторые плоды местной природы:

«Жители этих городов, изобилием пастбищ избавленные от нехватки необходимого, собирались большими компаниями на непрерывные пиры, в гимнасиях устраивали бани, умащались дорогими маслами и благовониями; в „грамматейонах“ – так они называли помещения для общественных трапез – они жили, как у себя дома, проводили там почти весь день, набивая утробу яствами и винами, а иное и унося с собой; слух свой они непрерывно услаждали громким звоном черепаховых лир, и эхом откликались им соседние города[171].

Аравия и Сирия производят персеево дерево и бистакий. У бистакия плоды растут гроздьями, продолговатые, пепельного цвета, как капли смолы, накапавшие друг на друга; внутри они зеленоватые, и хоть не такие сочные, как круглые семена сосновых шишек, зато более душистые».

Греко-сирийская поэзия, хотя и не слишком оригинальна, все же отличается многогранностью, пониманием природной красоты, богатством образов и колорита и острым чувством абсурда. Многие поэты владели искусством импровизации и сочинения эпиграмм. Антипатр Сидонский, прежде Тирский, жизнь которого приходится на начало I века до н. э., писал эпиграммы главным образом для посвящений и эпитафий. В нижеследующей назидательной эпиграмме он вспоминает о том, как жил в финикийском портовом городе:

Самое время отплыть кораблю, бороздящему море. Ведь не волнует его воды мятущая зыбь.

Ласточка лепит уже под кровлями круглые гнезда,

Ина лугах молодых нежно смеются цветы. А потому, моряки, свернуть пока бы канаты

Ивыбирать якоря, вросшие в гаваней дно. Тканные славно поднять паруса. Это повелеваю

Вам я, Приап, Вакха сын, в этом стоящий порту[172].

Что касается мировоззрения, то Антипатр был эпикурейцем:

Скорую смерть предвещают астрологи мне, и, пожалуй, Правы они; но о том я не печалюсь, Селевк[173].

Всем ведь одна нам дорога в Аид. Если раньше уйду я, Что же? Миноса[174] зато буду скорей лицезреть.

Станем же пить! Говорят, что вино – словно конь для дорожных; А ведь дорогу в Аид пешим придется пройти[175].

Другим философом-эпикурейцем и поэтом-эпиграмматистом был Филодем, родившийся в начале I века до н. э. в Гадаре, македонской колонии, среди полукочевников Трансиордании, на высоком мысе, глядящем на ущелье реки Иеромакс (Ярмук) и южную оконечность Галилейского моря. Филодем поселился в Риме во времена Цицерона, который не жалеет ему похвал. Большинство сохранившихся эпиграмм написаны легко и посвящены любовной тематике, что соответствует отзыву Цицерона о вольности его тем и красоте манеры изложения. Вот пример его эпиграммы:

Прежде любил я Демо, из Пафоса родом, – не диво! После – другую Демо с Самоса, – диво ль и то? Третья Демо наксиянка была, – уж это не шутка; Край Арголиды родным был для четвертой Демо.

Сами уж Мойры, должно быть, назвали меня Филодемом [ «любящий людей»], Коль постоянно к Демо страсть в моем сердце горит[176].

Самым интересным поэтом непоэтической эпохи был, пожалуй, Мелеагр из Гадары (Умм-Кайс). Мелеагр по национальности был сирийцем и дома, вероятно, говорил по-арамейски и владел финикийским и греческим. Подобно большинству сирийских авторов того времени, он искал счастья за пределами родного города. В возрасте двадцати лет (ок. 110 до н. э.) он перебрался в Тир, о жизни которого мы можем судить по его эпиграммам. Жизнь в городе, по всей видимости, полнилась чувственными усладами. Певцы и арфисты пользовались популярностью, попойки были привычным занятием. Женщины высшего сословия жили в уединении, за ними можно было приударить только на улице. Позже Мелеагр переселился на остров Кос, где составил «Венок» – антологию избранных стихотворений более ранних авторов, сравнивая каждого из них с каким-либо прекрасным цветком или изящным деревом. В другом стихотворении он поразительно ярко описывает венок из семи юношей, с которыми был знаком в Тире, и уподобляет их лилии, левкою, розе, виноградной лозе, златокудрому крокусу, благовонному тимьяну и зеленой ветке маслины. Такой венок преподнес Эрот Афродите. Ниже приведены две погребальные эпиграммы Мелеагра:

Тир, окруженный водою, кормильцем мне был, а Гадара, Аттика Сирии, – край, где появился на свет Я, Мелеагр, порожденный Евкратом; Хариты Мениппа[177] Были на поприще Муз первые спутницы мне.

Если сириец я, что же? Одна ведь у всех нас отчизна — Мир, и Хаосом одним смертные мы рождены[178]. Путник, спокойно иди. Средь душ благочестно умерших Сном неизбежным для всех старый здесь спит Мелеагр. Он, сын Евкратов, который со сладостно-слезным Эротом Муз и веселых Харит соединил с юных лет,

Вскормлен божественным Тиром и почвой священной Гадары,

Край же, меропам родной, Кос его старость призрел.

Если сириец ты, молви «салам»; коль рожден финикийцем, «Нэдиос»[179] произнеси, «хайре» скажи, если грек[180].