Глава 39 Сирийская христианская церковь
Еще до того, как возник ислам, сирийская христианская церковь разделилась на несколько общин. Сначала появилась Восточносирийская церковь, или Церковь Востока. Эта общность, сложившаяся в конце II века, утверждает, что все его учения, литургия, рукоположение и традиции берут начало с того времени, когда царь Эдессы Абгар якобы написал Христу, прося исцелить его от неизлечимой болезни, и Христос обещал царю послать к нему одного из своих учеников после вознесения. Эту церковь ошибочно называют несторианской по имени киликийского Нестория, хотя она возникла примерно на два с половиной века раньше. В последнее время несторианской называют ее римские католики, дабы заклеймить ее как ересь, в отличие от тех ее членов, которые присоединились к католической церкви как униаты и стали именоваться Халдейской католической церковью. Первый патриарх халдейского обряда был избран в Мавсиле (Мосул) в 1551 году партией недовольных.
Со своей христологической доктриной богочеловека, протестом против обожествления Девы Марии, а также необычайной жизнеспособностью и миссионерским пылом эта церковь на заре ислама была самым мощным фактором влияния в сирийской культуре, которая оставила свой отпечаток на Ближнем Востоке от Египта до Персии. Члены этой общины начиная с IV века изучали и переводили греческие философские труды и распространили их по всей Сирии и Месопотамии. Из Эдессы церковь расширилась на восток в Персию. К концу V века епископ столицы Сасанидов Селевкии-Ктесифона объявил себя патриархом Восточной церкви. В 762 году, когда был основан Багдад, патриархия переехала в столицу Аббасидов, где пользовалась благосклонностью халифа. Даже при мусульманах эта церковь, как никто другой, активно занималась миссионерством. Погребения и другие данные свидетельствуют о наличии сирийских церквей в Мерве, Герате, Самарканде и других областях Средней Азии, начиная с середины VI века.
Примерно в то же время миссионеры этого «восточного протестантства» проникли на юг до самой Индии, где христианство пустило корни еще несколькими веками ранее. Сирийские церкви возникли на западном побережье Индии, в частности на Малабаре, а также на Цейлоне. Приверженцы сирийского обряда в Индии получили название «христиане святого Фомы» в честь апостола, которого предания сомнительного характера изображают первым проповедником христианства в Индии. Переселенцы-христиане из Багдада и других мусульманских городов укрепили индийскую общину в VIII и IX веках. Их слава дошла до Запада, благодаря чему король Англии Альфред отправил посольство в эту далекую страну.
Но главных своих достижений миссионеры добились на Дальнем Востоке. В VII–IX веках, а затем в XII и XIV веках сирийские монахи дошли до Китая. Первые миссионеры прибыли в Сиань-Фу в 635 году, когда мусульманские армии завоевывали Персию. Имена и подвиги 67 миссионеров увековечены на китайском и сирийском языках на каменной стеле, воздвигнутой «седьмого числа первого месяца 781 года христианской эры», которая по сей день стоит в этом городе. Недалеко от этого места все еще можно видеть бывший несторианский монастырь, ныне даосский храм. Просуществовав в Китае более семи столетий (635—1367), эта сирийская церковь, отрезанная от материнской общины, слишком слабой из-за исламского владычества, чтобы укреплять своих отпрысков, была поглощена местными культами, даосскими сектами и мусульманскими общинами. В китайских хрониках она осталась как «сиятельная религия». Ее культурные следы до сих пор еще видны в сирийских буквах, которыми писали монголы и маньчжуры, а также в технике создания и оформления переплетных книг в Туркестане, которая связана с техникой, применяемой египетскими коптами, и предположительно была перенесена сирийскими христианами.
Восточно-сирийская церковь к началу Первой мировой войны включала в себя 190 тысяч членов, проживающих в Урмии, Мосуле и Центральном Курдистане. Их уцелевшие остатки в последние годы переселились в Ирак и Сирию. Англиканские миссионеры дали им новое название – ассирийцы, которое приняли и некоторые их лидеры, и оно не кажется неуместным, если сравнить физические черты многих из них с ассирийскими, сохранившимися на памятниках.
Западная ветвь сирийской церкви с ее богочеловеческой христологией и возвышением Девы до божественного статуса сравнительно мало занималась миссионерской работой. Ее богословие было монофизитским, выводившим на первый план единую природу Христа за счет его человечности. Монофизитскую общину в Сирии враждебные ей греки называли яковитской по имени Иакова Барадея, епископа Эдессы середины VI века. Гассаниды и другие сирийские арабы исповедовали это вероучение до появления ислама. Так называемая яковитская церковь преобладала в Сирии, а в Персии – церковь, неверно называемая несторианской. Языком обеих церквей был и остается сирийский; но греческий язык также преподавался в монастырях, и яковиты вместе с несторианами трудились над тем, чтобы передать греческую мысль в Сирию, а затем и в ислам. Киннасрин был крупным северосирийским центром распространения монофизитства и греческих идей. Яковиты были хранителями всех знаний, развивавшихся и распространявшихся в те времена.
Сирийская монументальная колонна в Сиань-Фу, датирована 781 г. н. э.
Надписи на сирийском и китайском языках в нижней части монумента
Около 200 тысяч причастников этой почтенной церкви дожили до начала XX века в районах Мардина, Диярбакыра и Армении. Затем число их резко сократилось, и остаток нашел приют в Сирии и Ливане. В настоящее время ее патриархия располагается в Химсе. Ее приверженцы отвергают термин «яковиты» и предпочитают именоваться православными или старосирийцами. Те из них, кто в последнее время принял римско-католический обряд, образовали Сирийскую католическую церковь, и ее патриарх находится в Ливане. Это униатская ветвь, соответствующая халдейской.
Помимо Сиро-яковитской церкви, независимыми потомками монофизитов являются Армянская церковь и Коптская эфиопская церковь. Победа Сирийской церкви над церквями Армении, Египта и Эфиопии стала еще одним выдающимся достижением сирийского общества и культуры. Надо помнить, что при всем их интересе к изучению греческой мысли две сестринские сирийские церкви Востока и Запада возникли и развивались как реакция сирийского общества на эллинизирующее влияние Византии и Рима. И яковитство, и несторианство, которые в этих христианских столицах считались «ересями», главным образом были протестом против чужеземного вторжения и против процесса синкретизации, который превратил христианство, исконно сирийскую религию, в греко-римский институт. Ослабленные натиском ислама, обе церкви «дошли до наших дней как окаменелости вымершего сирийского общества».
Еще одним ответвлением древней сирийской церкви были марониты, которые происхождением обязаны своему покровителю святому Марону (Марун). Монах-отшельник, о жизни которого мало что известно, Марон жил между Антиохией и Киром (Курус или Куруш), где и умер около 410 года. Есть предположение, что именно он
– тот самый «монах Марон», к которому Иоанн Златоуст на пути в изгнание обратился с письмом с просьбой молиться за него и сообщить ему вести. После смерти Марона, как гласит предание, ученики отнесли его останки в место неподалеку от Апамеи (Афамия) на Оронте, где в его память воздвигнут монастырь. Конфликт с яковитами в 517 году привел к тому, что в этом монастыре было перебито триста пятьдесят монахов, они до сих пор поминаются в маронитском церковном календаре. Ливан послужил новой секте лучшим убежищем, и она пустила корни в его северных областях. Там марониты слились с мардаитами, которые также перебрались с севера.
Если Марон был святым новой секты, то Иоанн Марон (Юханна Марун, умер около 707 г.) был героем и основателем новой нации, зародившейся на берегах реки Кадиша. Иоанн Марон родился в Саруме, возле Антиохии, изучал сирийский и греческий языки в Антиохии, прежде чем уйти в монастырь на Оронте. Он продолжил обучение в Константинополе и был рукоположен в епископы Батруна в Ливане. Его резиденция находилась сначала в Смар-Джбейле, затем в Кафархае, где он основал монастырь, носящий теперь его имя, там же
он и похоронен. При нем община маронитов превратилась в автономный народ, которая одной рукой держала на расстоянии мусульманского халифа, а другой – византийского императора. Когда в 694 году Юстиниан II захотел подчинить себе маронитов, его войска разрушили монастырь на Оронте, но понесли разгром от Иоанна при Амьюне. С тех пор марониты ушли в добровольную изоляцию, у них развился характерный для горцев индивидуализм. В течение некоторого времени Каннубин, высеченный в твердых скалах суровых Ливанских гор, служил приютом патриархии маронитов, которая затем перебралась в Бакирки в окрестностях Бейрута.
Вожди маронитов середины VII века находились в дружественных отношениях с императором Ираклием и всех приверженцев секты обвиняли в поддержке его монофелитских взглядов. Одним из первых заявил об этом Саид ибн Батрик (около 931 г.). Его современникмусульманин аль-Масуди придерживался того же мнения. Утверждение Саида повторил и Вильгельм Тирский, историк крестовых походов, по словам которого, «ересь Марона и его последователей состоит в том, что в нашем Господе Иисусе Христе существует и существовала с самого начала только одна воля и одна действенность». Вильгельм оценивает их число в 40 тысяч и далее говорит, что в 1180 году они отреклись от своих ересей и вернулись в лоно католической церкви; однако апологеты маронитов, начиная с адДувейхи (умер в 1704 г.) и ибн Намруна (умер в 1711 г.), заявляли о том, что их церковь во все века оставалась православной. Утверждение, что существовал еще один Марон, монофелит из Эдессы, умерший около 580 года, и что якобы эти авторы перепутали его приверженцев с ливанскими маронитами, представляется небезосновательным. Нет никаких сомнений в том, что в этот период крестовых походов марониты привлекли к себе внимание Рима, однако их союз состоялся лишь в XVIII веке. Их церковь, которую можно считать национальной церковью Ливана, до сего дня сохранила сирийскую литургию и безбрачное священство, а Рим не включил в свой перечень святых ни одного из ее предполагаемых тезокоснователей. По данным переписи 1942 года, число маронитов в Ливане составило 318 211 человек, больше, чем у любого другого религиозного объединения в этой республике. В последнее время эмигранты-марониты привезли свои обряды в Италию, Францию,
Северную и Южную Америку, Австралию и другие части цивилизованного мира.
Восточная и Западная сирийские церкви с их ответвлениями включают еще не всех сирийских христиан. Осталась небольшая группа, уступившая влиянию греческих богословов Антиохии и Константинополя и согласившаяся с постановлениями Халкидонского собора (451). Тем самым эта община подтвердила свое православие и не только избежала отлучения, но и получила защиту и даже покровительство со стороны государственной церкви и имперской столицы. Столетия спустя противники в отместку прозвали их мелькитами, «царистами». Ряды мелькитов, видимо, пополнялись в основном из горожан и потомков греческих колонистов. Постепенно греческий язык вытеснил сирийский в качестве языка богослужений, и сирийская литургия уступила место византийской. Сотни рукописей в европейских и восточных библиотеках свидетельствуют о том, что победа греков была неполной вплоть до начала XVII века. Несмотря на поддержку властей, община мелькитов оставалась относительно слабой и в основном ограничивалась Северной Сирией, Палестиной и Египтом. У их сирийских потомков одна патриархия находится в Дамаске и другая в Иерусалиме, и в наши дни они известны как грекокатолики.
Как ни странно, в последние годы мелькитами называют исключительно тех христиан, которые вышли из православия и примкнули к Риму. Однако сами они утверждают, что находятся в давнем и непрерывном общении с Римско-католической церковью. В настоящее время они составляют около половины православной общины, насчитывающей около 230 тысяч человек. Резиденция одного их патриарха находится в Египте, а другого – в Ливане. Большинство греко-католиков и греко-православных живут в Сирии, а не в Ливане.
В глазах сирийского христианина только что зародившийся ислам не мог выглядеть совершенно чуждым или экзотичным; на самом деле он, пожалуй, больше походил на новую иудео-христианскую секту, нежели на новую религию. В целом враждебность ислама к христианству объяснялась скорее соперничеством, чем противоречиями в идеологии. Сразу же после завоевания патриарх Восточной церкви описывает новых господ в следующих красочных выражениях: «Арабы, которым Бог ныне даровал власть над миром, как вы знаете, находятся среди
нас. Но они не враги христианам. Напротив, они восхваляют нашу веру, чтят священников и святых Господа и делают добро церквям и монастырям». Некоторые востоковеды доходят до того, что изображают ислам наследником сирийского христианства во многих аспектах. Иоанн Дамаскин считал Мухаммеда еретиком, а не основателем нового вероучения, и смешивал ислам с арианством, отрицавшим божественность Христа. Иоанн говорит, обращаясь к своим мусульманским оппонентам: «Вы ложно называете нас этериастами (мушрикун), мы же справедливо называем вас богоубийцами» – и спрашивает, почему христиан обвиняют, что они поклоняются кресту, если мусульмане так же поклоняются черному камню. Столь высокомерному отношению, несомненно, способствовало то, что он был священником и писал на иностранном языке. А Умар II, очевидно, считал, что ему будет легко обратить Льва Исавра в свою веру, когда направил ему богословское послание, которое император в свою очередь попытался опровергнуть в дальнейшей переписке.
Единство Бога и Страшный суд были излюбленными темами как в коранической литературе, так и в апокрифических Евангелиях и писаниях аскетов. Святой Ефрем (умер около 373 г.), почитаемый обеими ветвями сирийской церкви как величайший вышедший из их рядов проповедник, изображает блаженную обитель в таких материалистических образах:
«Там видел я кущи праведников, источающие из себя благовонные масти, которые разливают благоухание, убраны цветами, увенчаны вкусными плодами… Целые ряды плодов всякого рода под руками вкушающего. Среди самого чистого воздуха стоят там твердо укоренившиеся деревья; внизу покрыты они цветами, вверху полны плодов. Попеременно веют там приятные ветры, спеша услужить. один навевает им пищу, другой изливает питие; дыхание одного есть тук, а веяние другого – благоухающая масть. Кто с мудрой умеренностью воздерживался от вина, того преимущественно ожидают к себе райские виноградники, и каждая лоза прострет к нему свои гроздья. А если он девственник, принимают его в чистые недра свои, потому что, живя одиноко, не познал он супружеского лона, не восходил и на брачное ложе».
Общим для обеих религий было различие, проводимое между должными и сверхдолжными делами. В ритуалах и богослужебной практике было немало схожего. В сирийской церкви считалось каноническим молиться три раза в день и два раза в ночное время еще задолго до того, как в исламе установились пять обязательных молитв. Ночные бдения, описанные в Коране (73: 1–8, 20), напоминают монашеские порядки и аскетическое благочестие. Во время молитвы монахи принимали определенные позы, преклоняли колена и касались земли лбом. У монахов часто выпадали волосы с передней части головы из-за ударов головой о землю. В одной доисламской поэме говорится о монахе, который набил себе на лбу мозоль, как у козла на колене.
Становясь мусульманами, христиане, естественно, приносили с собой старые идеи и порядки, часть из которых остались в сектах и ересях. Разрыв между двумя религиями становился еще уже по мере того, как ранние рассказчики хадисов заимствовали события из жизни основателей христианства и приписывали их основателю ислама. Рассказывают, что Мухаммед восхвалял тех, кто подает милостыню тайно, так что его левая рука не ведает, сколько дает правая, и заявлял, что Бог сказал: «Для Моих праведных рабов Я приготовил то, чего не видел глаз, о чем не слышало ухо и чего даже не представляло себе сердце человека». В уста Мухаммеда вложен даже вариант молитвы «Отче наш». Через возникший позднее суфизм христианское аскетическое благочестие открыло для себя еще один путь в сердце ислама.
Сироязычные христиане легко узнавали многие ключевые термины мусульманского словаря. Арабские слова «фуркан» (спасение, Коран, 8: 29, 41), «айя» (знак, 2: 37; 3: 9), «кахин» (прорицатель, жрец, 52: 29; 69: 42), «суджуд» (земной поклон, простирание ниц, сура 2, 68: 42, 43), «сифр» (книга, 62: 5), «киссис» (монах или священник, 5: 82), «салят» (ритуальная молитва, 2: 3, 43; 24: 58), «закят» (милостыня, 2: 43, 83, 110) и многие другие заимствованы из сирийского или арамейского. Многие другие церковные и богословские термины из сирийского перешли в арабский, как это видно на примере слов «ишбин» (восприемник), «буршан» (облатка), «тилмиз» (ученик), «шаммас» (дьякон), «имад» (крещение), «каниса» (церковь), «каруз» (проповедник), «накуз» (гонг). Из греческого заимствовано не так
много слов, среди них такие: «такс» (обряд), «кандалафт» (пономарь), «инджиль» (Евангелие), «ускуф» (епископ), «шидьяк» (иподиакон), «абрашия» (приход), «зуннар» (пояс). Некоторые греческие слова проникли в арабский язык через сирийский: «хури» (священник), «батриярк» (патриарх), «иским» (схима), «хартуки» (еретик).
Сирийский язык существенно повлиял на арабский и еще в одном отношении – в орфографии. Сами арабские иероглифы, как мы видели выше, произошли от набатейских, родственных сирийским.
В самой ранней форме арабского письма полностью отсутствовали диакритические знаки, которые в настоящее время служат для того, чтобы различать некоторые буквы, которые раньше писались одинаково. Также в нем отсутствовало обозначение гласных, поскольку все знаки были согласными. В первый век ислама в арабское письмо вошли диакритические знаки, возможно, набатейского происхождения, а также стали ограниченно использоваться гласные знаки. Точка над буквой обозначала звук «а»; точка под буквой – звук «и». Но именно так издавна писали восточные сирийцы. Ближе к концу того же столетия и опять-таки вслед за сирийским обычаем точки удлинились и превратились в надстрочные и подстрочные черты, которые используются по сию пору. Эту реформу предание приписывает аль-Хаджжаджу. Та же сирийская система индикации гласных лежит в основе еврейской системы, которую масориты заимствовали после 750 года н. э.