Вопрос 6 (56)

Почтенный Нагасена! Завет Татхагаты величествен, сущ­ностен, избран, превосходен, возвышен, бесподобен, незапятнан, чист, светел и безупречен. Так что не следует постригать ми­рянина просто так, сразу; сначала должно привести его к обре­тению первого плода⁶⁸³и лишь потом, когда он уже бесповорот­но принадлежит Учению, постригать. В самом деле, случается, что дурные люди принимают в сем чистейшем Завете послуша­ние, а после идут на попятный, возвращаются к худшему. Из-за отступничества их многие начинают раздумывать: «Ага! Навер­ное, в послушании шрамана Готамы нет проку! Иначе с чего бы это им идти на попятный?» Таков мой довод.

– Представь себе, государь, водоем, полный влаги, чистой, прохладной. Пришел к этому водоему некий человек, весь пере­пачканный в иле и грязи, не стал мыться и так перепачканным и ушел. Скажи, государь, кого люди осудят: перепачканного или водоем?

– Перепачканного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он пришел к водоему, но не стал мыться и так перепачкан­ным и ушел. Что же, водоем его сам мыть будет, если он не желает мыться? Никакой вины водоема в этом нет.

– Вот точно так же, государь, и Татхагата выкопал водоем истого избранного Учения, полный влагою избранной свободы. Те из перепачканных в аффектах-грязи людей, кто понятлив и сообразителен, те омоются в нем и удалят с себя все аффекты. Если же кто-то придет к этому водоему истого избранного Уче­ния, но мыться в нем не станет, пойдет на попятный и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он при­нял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой ви­ны Завета Победителя в этом нет.

Или представь, государь, что расхворавшийся человек встре­тил опытного в определении болезней, неизменно успешно изле­чивающего врача-исцелителя, не стал у него лечиться, так хво­рым и ушел. Скажи, государь, кого люди осудят: больного или врача?

Больного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он, встретив опытного в определении болезней, неизменно успеш­но излечивающего врача-исцелителя, не стал у него лечиться, так хворым и ушел. Что же, насильно врач его лечить станет, если он не желает лечиться? Никакой вины врача в этом нет.

Вот точно так же, государь, и Татхагата вложил в Кор­зину Учения всяческий целебный нектар, способный излечить все недуги-аффекты. Те из мучимых недугами-аффектами лю­дей, кто понятлив и сообразителен, те испьют этого целебного нектара и излечатся от всех недугов-аффектов. Если же кто-то не станет пить этот целебный нектар, пойдет на попятный и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.

Или представь, государь, что голодный человек попал на большую, на многих рассчитанную благотворительную раздачу пищи⁶⁸⁴, но не стал есть, так и ушел голодным. Скажи, государь, кого люди осудят: голодного или раздаваемую пищу?

Голодного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он, изголодавшийся, хотя и мог получить свою долю раздаваемой пищи, но не стал есть, так и ушел голодным. Что же, сама ему еда в рот пойдет, если он её не ест? Никакой вины пищи в этом нет.

Вот точно так же, государь, и Татхагата поместил в кор­зину Завета изысканнейшее, успокаивающее, благое, превосход­ное, нектарное, сладчайшее яство: памятование о теле. Те из изможденных, истощенных аффектами, подавленных жаждой⁶⁸⁵ людей, кто понятлив и сообразителен, те отведают этого яства и уймут в себе всякую жажду к обладанию, образу и безобраз­ному⁶⁸⁶. Если же кто-то не станет есть это яство, пойдет на попятный, снедаемый жаждой, и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в За­вете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.

Если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел: уже первый плод, то постриг тогда не служил бы избавлению» от аффектов и очищению, государь; в постриге и надобности бы не было. Представь, государь, что некто соорудил водоем, со­брав для этого не одну сотню рабочих, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен окунаться в этот водо­ем грязным. Окунаться в этот водоем могут те, кто стряхнул с себя пыль и грязь, отмылся и чист до блеска». Скажи, государь, разве у тех, кто стряхнул с себя пыль и грязь, отмылся и чист до блеска, есть надобность в этом водоеме?

– Нет, почтенный. То, ради чего им нужен был бы водоем, они уже сделали на стороне. Им водоем ни к чему.

– Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.

Или представь, государь, что достойный почитатель мудре­цов древности, знаток вед и мантр, не прибегающий к догад­кам, опытный в определении болезней, неизменно успешно из­лечивающий врач-исцелитель составил снадобье, способное изле­чить любую болезнь, а затем объявил всем в округе: «Уважае­мые! Никто не должен обращаться ко мне, если болен. Обра­щаться ко мне могут те, кто ничем не болен и не хворает». Скажи, государь, разве у тех, кто ничем не болен и не хворает, крепок и весел, есть надобность в этом враче?

– Нет, почтенный. То, ради чего им нужен был бы врач, они уже сделали на стороне. Им врач ни к чему.

– Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.

Или представь, государь, что некто наготовил на несколько сотен человек рисовой каши на молоке, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен приходить на эту раз­дачу голодным. На эту раздачу могут прийти сытые, наевшие­ся, насытившиеся, упитанные, дородные и полные». Скажи, го­сударь, разве у сытых, наевшихся, насытившихся, упитанных, дородных и полных есть надобность в этом угощении?

– Нет, почтенный. То, ради чего они могли бы прийти на раздачу, они уже сделали на стороне. Им эта раздача ни к чему.

– Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы,что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.

К тому же, государь, те, кто возвращается к худшему, лишь являют этим пять бесценных достоинств Завета Победителя, а именно: являют величие монашеского состояния, являют его чи­стоту и незапятнанность, являют несовместность его с грешниками, являют его труднопостижимость, являют необходимость во многом себя сдерживать.

Вот как они являют величие монашеского состояния: напри­мер, государь, если бедному, низкородному, заурядному, скудо­умному человеку достанется вдруг огромное царство, то его скоро покорежит, поломает, растеряет он свой двор, не смо­жет вынести бремени власти из-за присущего этой власти величия. Вот точно так же, государь, если заурядные, не имею­щие заслуг, скудоумные люди принимают послушание в Завете Победителя, то оказывается, что они не в состоянии выдержать это превосходнейшее послушание; непременно их скоро поко­режит, поломает; теряют они все и возвращаются к худшему, не могут выдержать послушания в Завете Победителя из-за при­сущего Завету Победителя величия. Так они являют величие монашеского состояния.

Вот как они являют чистоту его и незапятнанность: напри­мер, государь, капля воды с листа лотоса скатывается, спадает, слетает, в ничто обращается, не марает его, ибо лотос чист и незапятнан. Вот точно так же, государь, если бесчестные при­творщики, обманщики, лицемеры с несообразными воззрениями принимают послушание в Завете Победителя, то скоро они с этого чистого, незапятнанного, неязвящего⁶⁸⁷, светлого, избраннейшего из избранных Завета скатываются, спадают, слетают, не удерживаются, не могут его замарать и возвращаются к худшему, ибо Завет Победителя чист и незапятнан. Так они явля­ют чистоту его и незапятнанность.

Вот как они являют несовместность его с грешниками: на­пример, государь, мертвое тело с великим океаном несовмест­но; если появится в великом океане мертвое тело, то он скоро извергнет его на берег, выбросит на сушу, ибо великий океан есть обитель великих размером существ. Вот точно так же, государь, если грешники, нерадивые бездельники, порченые, грязные, дурные люди принимают послушание в Завете Побе­дителя, то скоро они отходят от Завета Победителя, этой обите­ли великих существ – незапятнанных, пришедших к истощению тяги святых, не приживаются в нем и возвращаются к худшему, ибо Завет Победителя с грешниками несовместен. Так они являют несовместность его с грешниками.

Вот как они являют его труднопостижимость: например, го­сударь, неловкие, неискусные, необученные лучники, стреляя в кончик волоса, не могут попасть в такую цель, промахиваются и уходят ни с чем, ибо кончик волоса тонок, ускользает, прон­зить его трудно. Вот точно так же, государь, если худоумные, тупые, словно глухонемые, глупые, тугие на соображение лю­ди принимают послушание в Завете Победителя, то они не могут добиться в нем цели – постичь в высшей степени тонкие, ускользающие и труднопостижимые четыре истины, промахива­ются в Завете Победителя и уходят ни с чем, возвращаются к худшему, ибо истины в высшей степени тонки, ускользают и труднопостижимы. Так они являют труднопостижимость Уче­ния.

Вот как они являют необходимость во многом сдерживать себя: например, государь, некий человек, участвуя в ожесточен­ном сражении, оказался окружен со всех сторон неприятельски­ми воинами, и, видя, как с дротиками в руках надвигаются на него враги, он впадает в страх, теряет мужество, кажет спину в бежит из страха и перед необходимостью сдерживать натиск многих врагов. Вот точно так же, государь, если пошлые, не сдерживающие себя, бессовестные, бездеятельные, нетерпеливые, вздорные, переменчивые, низкие, глупые люди принимают послу­шание в Завете Победителя, то они оказываются не в состоянии держаться многих правил поведения, они отступают, кажут спи­ну, бегут и скоро возвращаются к худшему, ибо в Завете Побе­дителя необходимо во многом себя сдерживать. Так они являют необходимость во многом себя сдерживать.

Даже на кусте варшики, государь, дающем лучшие из расту­щих на суше цветов, попадаются цветы червивые; они еще в бутонах сморщиваются и рано или поздно опадают. Но то, что они опали, не бросает тени на сам куст варшики, и те цветы, что остались на нем, воистину напаивают все вокруг своим благоуханием. Вот точно так же, государь, если кто-то прини­мает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно черви­вые цветы варшики, лишены благоуханных достоинств, не­взрачны нравственным обликом, не способны духовно расцвесть. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, напа­ивают весь мир вместе с богами прекрасным благоуханием нравственности.

Даже меж здоровых колосьев красного риса, государь, по­падаются колосья разновидности, называемой «овсяная каш­ка»⁶⁸⁸; они рано или поздно гибнут. Но то, что они гибнут, не бросает тени на красный рис, и тот рис, что созревает, идет в пищу царю. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худ­шему, то такие люди в Завете Победителя – словно «овсяная кашка» меж красного риса; они не вырастают, не приходят к расцвету, возвращаются рано или поздно к худшему. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам За­вет Победителя, и те монахи, что духовно созревают и готовы, приходят к святости.

Даже у исполняющего желания драгоценного самоцвета, го­сударь, одна из граней может быть мутной. Но то, что одна из граней у него мутна, не бросает тени на весь драгоценный самоцвет, и все прочие чистой воды грани драгоценного само­цвета даруют людям радость. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – муть, осколки. То, что они возвращаются к худшему, не броса­ет тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, приносят радость богам и людям.

Даже в благородном красном сандале, государь, может встретиться часть подгнившая, мало пахнущая, но это не бро­сает тени на весь красный сандал, и прочие его части, что не тронуты гнилью, пропитывают и напаивают все вокруг своим благоуханием. Вот точно так же, государь, если кто-то прини­мает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно подгнив­шая часть древесины красного сандала, которую нужно выбросить. То, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, овевают весь мир с богами сандаловым благоуханием своей прекрас­ной нравственности.

– Отлично, почтенный Нагасена. Все эти удачные и умест­ные доводы убеждают в безукоризненности Завета Победителя и проявляют превосходство его. Даже те, кто возвращается к худшему, лишь проявляют этим превосходство Завета Побе­дителя.