Методы проведения коллективизации

- Принудительное объединение в сельскохозяйственные артели большинства сельского населения.

Уполномоченные во имя быстрой коллективизации обещали вступающим в колхозы невиданные блага, запугивали раскулачиванием и другими страшными карами, застав­ляли вступать в артели под дулом нагана, сажали под арест невиновных людей, прибе­гали к помощи ОГПУ и т.д.

- Обобществление основных, а зачастую и всех, средств производства и ин­вентаря вступающих в колхозы.

Во время гонки за максимальными темпами сплошной коллективизации конца 1929 -начала 1930 гг. повсеместно наблюдается стремление коллективизаторов обобществить наибольшее количество имущества вступающих в колхозы. Сплошь и рядом отмечались случаи обобществления всего скота, домашней птицы, построек и т.д. Инициатором это­го процесса, как сейчас уже доподлинно установлено, был, конечно, центр, а не местные проводники его курса. К примеру, директива Колхозцентра СССР в декабре 1929 г. обя­зывала добиться в районах сплошной коллективизации обобществления рабочего скота и коров на 100%, свиней - на 80%, овец - на 60%. Только после мартовского (1930) отли­ва колхозной волны устанавливаются лимиты, предусматривающие обобществление именно основных средств производства вступающих в колхозы.

- Экономическое давление на единоличников и зажиточных крестьян.

Утвержденный 15 декабря 1928 г. закон "Общие начала землепользования и земле­устройства" предоставлял преимущественное право на получение земли кооперативам, беднякам и середнякам. Для них же предназначались лучшие земли. Кулакам запреща­лось сдавать землю в аренду, арендованные земли изымались; у тех, кто вел хозяйство основываясь только на наемном труде, земля изымалась полностью.

Экономическая самостоятельность пресекалась и запретами свободной торговли. Уже во время хлебозаготовительной кампании 1927/28 хоз.г. достаточно широко приме­нялась ст. 107 УК РСФСР, каравшая как спекулянтов крестьян, вывозивших зерно на ры­нок. Осенью 1929 г. наряду с ней применяется ст.61 УК РСФСР, грозившая злостно укло­нявшимся от государственных заданий натуральным штрафом в пятикратном размере, распродажей имущества и тюрьмой.

В 1928-1929 гг. трактора и другие сложные машины выкупаются, а иногда и конфиско­вываются у зажиточных крестьян в принудительном порядке. Ограничивается кредито­вание "крепких" крестьян, они вытесняются из кооперации.

Налоговый пресс на зажиточные слои, а после их раскулачивания на единоличников постоянно усиливался. Увеличивались и нормы обязательных поставок государству, ус­танавливаемые со значительным превышением норм колхозников. Неуплата налогов вела к конфискации имущества, а уплата влекла за собой разорительное повышение налогообложения в следующем году, часто в 1,5-2 раза. Избежать банкротства в этих налоговых тисках возможности не было. Наиболее дальновидные продавали свои по­житки и бежали в город.

- Государственная помощь колхозам.

Государственную помощь колхозам, вероятно, можно рассматривать только в разрезе выявления соотношения с единоличным сектором, поскольку, по большому счету, при­ходится говорить не о государственной помощи колхозам, а о содержании государства за их счет. Однако нельзя не обратить внимание на государственную поддержку колхозов в ущерб остальной деревне. Оставшиеся за пределами колхозов не могли рассчитывать на государственные кредиты, на получение техники. Колхозы получали лучшие земли и пониженные, по сравнению с единоличниками, налоговые ставки.

Уделяет государство внимание и техническому перевооружению деревни (пусть не­своевременно и не в полном объеме). За годы первой пятилетки деревня получила 100 тыс. тракторов и 10 тыс. зерновых комбайнов. Правда, нельзя сказать, что это количест­во могло удовлетворить нужды колхозников: на 1 трактор приходилось 2 колхоза. В дальнейшем техническая оснащенность деревни еще более возросла. За 1933-1937 гг. число тракторов увеличилось со 148 тыс. до 561 тыс. В 1940 г. насчитывалось уже 684 тыс. тракторов, 182 тыс. зерноуборочных комбайнов, 228 тыс. грузовых автомобилей. Механизация села не могла не отразиться на производственных показателях. Произво­дительность труда в сельском хозяйстве превысила уровень 1928 г. на 15%.

- Лишение избирательных прав.

Ущемление зажиточных деревенских слоев путем лишения избирательных прав стало применяться сравнительно рано (если не иметь здесь в виду ограничения первых лет советской власти). Уже в начале 1927 г. директива ЦК ВКП(б) предусматривала лишение избирательных прав 3-4% сельских жителей. Всего в ходе коллективизации избиратель­ных прав лишилось не менее 15% крестьян. За лишением избирательных прав, как пра­вило, следовали другие политические и экономические притеснения. "Лишенцы" получа­ли землю для трудового использования в последнюю очередь, они становились очевид­ными кандидатами на раскулачивание и т.д. Кроме того, "лишенцы" утрачивали право решающего голоса на сельских сходах и право избираться в органы общинного само­управления.

- Раскулачивание и высылка на спецпоселение.

По данным правительственных органов в 1927 г. удельный вес кулаков составлял около 4% крестьянских хозяйств (из общего их числа 25-26 млн.). Им принадлежали 15% посевов и 11,2% рабочего скота. Число кулаков было значительно преувеличено прежде всего в фискальных целях - с них взимался повышенный налог. С кулаком-мироедом бы­ло покончено уже в годы гражданской войны. Небольшое количество крестьян, исполь­зовавших наемный труд в 1924-1928 гг., можно было с определенными оговорками на­звать кулаками. Однако после запрещения наемного труда о существовании этой соци­альной группы говорить уже не приходится. Анализ официальной документации показы­вает, что в 1929 г. фуппа "кулачества" выделялась на основании не социальных, а иму­щественных критериев. Согласно Постановлению СНК СССР от 21 мая 1929 г. в кулаки можно было зачислить и тех, кто систематически применял наемный труд с целью его эксплуатации (таких в то время практически не оставалось), и тех, кто владел мельницей, крупорушкой или маслобойней, и тех, кто сдавал помещения в аренду, и даже служите­лей культа, как обладателей нетрудовых доходов.

Практическое осуществление раскулачивания начинается уже с января 1930 г., до принятия официальных правительственных решений по этому вопросу, сразу вслед за выступлением Сталина 27 декабря 1929 г., на котором он выдвинул лозунг ликвидации кулачества как класса, и постановлением ЦК ВКП(б) 5 января 1930 г., сделавшим этот лозунг партийной директивой.

Секретная комиссия ЦК ВКП(б) разделила кулаков на 3 категории. В первую зачисля­лось 63 тыс. хозяйств "контрреволюционного кулацкого актива". 150 тыс. хозяйств было отнесено ко второй категории кулаков, которые не оказали активного сопротивления со­ветской власти, но, тем не менее, являлись "в высшей степени эксплуататорами и тем самым содействовали контрреволюции". Обе категории кулаков подлежали аресту с конфискацией имущества и выселению в отдаленные районы. Кулаки третьей категории, признанные "лояльными по отношению к советской власти", переселялись на необрабо­танные земли в пределах своих областей.

Первая волна переселений раскулаченных в малообжитые и труднодоступные места не была подкреплена заботой об обустройстве людей в новых местах и созданием для них нормальных условий труда. Зачастую практиковалось выселение "под березку", при отсутствии у людей необходимой одежды и инвентаря. Поэтому значительная часть пе­реселенцев погибла.

Второй этап массового раскулачивания и депортаций начинается осенью 1930 г., но приобретает организованность и размах весной 1931 г. На этом этапе специальные пар­тийные и государственные комиссии тщательно следили за распределением и "хозяйственным использованием" спецпереселенцев, бережнее относятся к рабочей си­ле, хотя и на этом этапе фактов неудовлетворительного расселения и снабжения спец­переселенцев более чем достаточно. Поскольку советские и хозяйственные организации, использовавшие труд спецпереселенцев явно не справлялись с решением комплекса задач по их обустройству, 20 мая 1931 г. хозяйственное и административное устройство спецпереселенцев было возложено на ОГПУ, которое достаточно быстро поставило де­ло на Широкую ногу и смогло навести минимальный порядок. Уже в скором времени ОГ­ПУ начнет применять труд больших масс спецпереселенцев на гигантских стройках пер­вых пятилеток, вроде Беломорканала. Расселялись переселенцы, как правило, в спец­поселках, которые в большинстве случаев сами и строили. Покидать спецпоселки без разрешения коменданта запрещалось, работать приходилось на тех объектах, куда на­правят. Побег или отказ от работы более трех раз карался направлением в исправитель­но-трудовые лагеря. Формально для спецпереселенцев устанавливались те же нормы снабжения, что и для прочих рабочих. На деле они обеспечивались необходимыми про­дуктами и товарами в последнюю очередь. Зарплата для поселенцев устанавливалась такая же, как и для всех. Однако 25% ее они должны были отчислять ОГПУ на собствен­ное обустройство, охрану и т.д. (впоследствии эта норма была сокращена до 15%). По­лучение качественного образования, медицинского обслуживания, возможности вос­пользоваться другими социальными программами, на которые отчислялись средства из зарплаты спецпереселенцев в государственный бюджет, также были ограничены по сравнению с остальными трудящимися.

В целом раскулачиванию подверглось не менее 1 млн. крестьянских хозяйств (5-6 млн. чел.), что значительно превысило даже официально признанное количество "кулацких" дворов. Нетрудно догадаться, что в их число попало огромное количество се­редняцких хозяйств. Кроме того, раскулачивались все каким-либо образом противившие­ся коллективизации, независимо от имущественного положения, как "подкулачники".

Более трети раскулаченных в 1930-1933 гг. (2140 тыс. чел.) было депортировано. Все­го до начала Великой Отечественной войны подверглось выселению около 4 млн. чело­век. Более 800 тыс. из них умерло за эти годы от голода и болезней, примерно столько же бежало от невыносимых условий спецссылки, многие из них также погибли.

- Мобилизация рабочих для руководства коллективизацией.

В целях успешного проведения коллективизации по партийной директиве на село бы­ло мобилизовано 25 тыс. промышленных рабочих, в основном, коммунистов. Как прави­ло, они рекомендовались на посты председателей организуемых колхозов. Так искусст­венным образом создавалась нужная власти социальная и политическая опора в дерев­не, где к концу двадцатых партийные организации были еще чрезвычайно слабы. Заста­вить самих крестьян ради мифических благ в будущем ломать традиционный хозяйст­венный уклад, в массовом порядке применять насилие против своих односельчан, бес­прекословно выполнять директивы центра, зачастую подрывающие хозяйство, вряд ли представлялось возможным. Рабочие-коммунисты выглядели более подходящим мате­риалом для проведения партийного курса. Большинство из них плохо знало деревню, их не связывали с сельчанами родственные и соседские отношения, крестьянство рассмат­ривалось зачастую как объект для подчинения пролетарской диктатуре, приказы партии, чья мудрость сомнений большинства двадцатипятитысячников не вызывала, принима­лись к безоговорочному исполнению.

- Разжигание классовой борьбы в деревне.

В поиске социальной опоры нового курса большевистские вожди использовали испы­танные еще в годы гражданской войны методы разжигания классовой борьбы в деревне. Комбедовский опыт использовался на новый лад. Сделав ставку на бедняков и противо­поставив их середняцко-зажиточным слоям власти убивали сразу двух зайцев: получали более-менее массовую базу для своих преобразований и ослабляли сопротивление кре­стьянства, раскалывая его. Мало того, что у бедняков имелась объективная заинтересо­ванность в коллективизации: объединяя свои хозяйства с более зажиточными они выиг­рывали. Бедняки получали целый ряд имущественных льгот при вступлении в колхоз, именно они, как правило, составляли костяк правлений колхозов. Коммунистические пра­вители еще и разжигали низменные инстинкты бедноты, оставляя за инициаторами рас­кулачивания значительную часть имущества своих жертв.

- Введение жестоких наказаний за покушения на колхозную собственность.

7 августа 1932 г. ЦИК и СНК с подачи Сталина приняли закон "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности", вошедший в память народа как "закон о пяти колос­ках". Он устанавливал жесточайшие кары в виде лишения свободы, как минимум на 10 лет, и расстрела за ничтожные хищения, вроде колосков и т.п. Хотя в законе упомина­лась и социалистическая собственность, острие его, вне всякого сомнения, было на­правлено против голодающих крестьян, при помощи "хищений" спасающихся от смерти. Только за 5 месяцев 1932 г. на основании этого закона было осуждено 55 тыс. человек, из них 2,1 тыс. - к расстрелу.

- Репрессии за любое противодействие официальному курсу на коллективиза­цию.

В распоряжении властей имелся широкий арсенал репрессивных средств против тех, кто не желал отведать прелестей колхозной жизни и проявлявших какое-либо недовольство коллективизацией: от раскулачивания и лишения избирательных прав до уголовного пре­следования за "антисоветскую пропаганду" или другие контрреволюционные преступления.

К противодействию приравнивалось и недостаточное рвение в выполнении государст­венных поставок продовольствия. Поэтому репрессиям в целом ряде случаев подвергались весьма деятельные проводники партийного курса. Причиной их опалы становилось то, что они не утратили еще разума и минимальное чувство сострадания, а потому не были готовы изымать у крестьян последнее. Только за 1932 г. 36% председателей колхозов освобожда­ются от должности с обвинениями в саботаже хлебозаготовок.