«Докритическая» философия канта

Поскольку в философских воззрениях Канта 1746—1769 гг. отсутствует та «критика», которая нача- ла разрабатываться им с 1770 г., они были названы «докритическими». Это название условно и отнюдь не означает, что до 1770 г. Кант совершенно некритиче- ски трактовал философские проблемы. Творческая самостоятельность, присущая Канту на всем протяже- нии его деятельности, не могла не иметь своим след- ствием критического отношения к всевозможным ав- торитетам, если их утверждения не имеют убедитель- ного доказательства. В самом начале своей первой печатной работы «Мысли об истинной оценке живых сил» (1746) Кант выражал решимость «отвергнуть мысли» таких философских авторитетов Германии то- го времени, как «Лейбниц, Вольф, Герман, Бернулли, Бюльфингер и другие, и отдать предпочтение своим собственным мыслям...» (39. 1. 53 — 54). Надо заме- тить, что вплоть до 80-х годов XVIII в. в немецких университетах господствовала лейбнице-вольфианская философия и свои лекции по метафизике Кант в тече- ние нескольких десятилетий читал по учебнику одного из видных представителей этой философии А. Баум- гартена, которого почтительно именовал «главой ме- тафизиков». Однако в понимании природы, занявшем главное место в философских размышлениях Канта 40 — 50-х годов, он сразу же стал решительно отходить от лейбнице-вольфианских воззрений, причем не толь- ко в сравнительно частных, но и в самых общих во- просах. Это было связано, с одной стороны, с призна- нием Кантом ньютоновской физики подлинно на- учным естествознанием, а с другой — с признанием плодотворности попыток ряда французских есте- ствоиспытателей-философов (Мопертюи, Бюффон и др.) материалистически переосмыслить ряд клю- чевых положений лейбницевской монадологии.

«Физическая монадология» и космогоническая гипотеза

В противовес спиритуалистической монадологии Лейбница Кант обосновывает «физическую монадоло- гию», в которой под монадой понимается не «ду- ховный атом», а существующий в пространстве физи-

13

ческий элемент тела, т. е. материальный атом. Вместе с тем Кант материалистически переосмысливает силы, которые Лейбниц рассматривал как проявления духов- ной активности монад. Согласно Канту, силы прису- ши именно физическим монадам, простейшим мате- риальным элементам тел как таковым. Сущностные силы физической монады Кант наполняет физическим же смыслом: это силы притяжения, известные из нью- тоновской физики, и силы отталкивания, трактовка ко- торых как столь же фундаментальных для материи является кантовской новацией, имеющей глубокий диалектический смысл. По Канту, каждой материаль- ной частице-монаде одновременно присущи противо- положные силы отталкивания (непроницаемости, упру- гости) и притяжения. Протяженность материальных элементов и сложных тел рассматривается им как ре- зультат совокупного действия этих двух сил.

Вершиной философского учения Канта о природе является космогоническая гипотеза, изложенная в со- чинении «Всеобщая естественная история и теория не- ба» (1755). Заметим, что во второй половине 40-х — начале 50-х годов французские (Мопертюи, Бюффон) и английские (Брэдли, Райт) естествоиспытатели вы- двинули ряд космогонических гипотез, знакомство с которыми стимулировало аналогичные размышле- ния Канта, который видел в этом выражение стремле- ния немцев «к соревнованию с другими народами на поприще наук» (39. 1. 515). Но несомненно, что из всех космогонических гипотез этого времени кантов- ская является самой масштабной и основательно раз- работанной. Вместе с тем в ней наиболее глубоко и четко выражен диалектический взгляд на вселенную. Начав с размышлений о том, какие изменения со времени возникновения Земли претерпело ее вращение вокруг своей оси и насколько она «постарела» с физи- ческой точки зрения, Кант вскоре создал глобальную концепцию возникновения, развития и гибели миров во вселенной.

Философское значение космогонической гипотезы Канта состояло, однако, не только в том, что она, как подчеркивал Энгельс, пробивала брешь в метафизиче- ском «представлении об абсолютной неизменяемости природы» (1. 20. 348), но и в том, что она вносила су- щественный вклад в материалистическое объяснение природы из нее самой. Замысел своей космогонии

14

Кант охарактеризовал как попытку «объяснить проис- хождение мироздания, образование небесных тел и причины их движения общими законами движения материи...» (39. 1. 91). Нужно иметь в виду, что в це- лом для новоевропейского механического естествозна- ния от Галилея до Ньютона образование Солнечной и других систем космических тел представлялось не- объяснимым естественными причинами, из чего делал- ся вывод о необходимости рассматривать их образо- вание как результат божественного творения, что трактовалось также как один из важнейших рацио- нальных аргументов в пользу бытия бога. Следует принять во внимание и то, что вплоть до середины XVIII в. представители этого естествознания были не в состоянии понять движение как существенное, атри- бутивное свойство материи, и потому они объясняли наличие движения материи во вселенной как результат божественного «первотолчка», откуда выводился еще один рациональный аргумент в пользу бытия бога. Этот «первотолчок» присутствовал даже в декартов- ском наброске космогонической гипотезы, которая в 30-е годы XVII в. была выдвинута для объяснения естественными причинами образования миров во все- ленной. Высоко ценя научно-материалистическую на- правленность космогонических построений Декарта, Кант в своей космогонической гипотезе реализовал ее значительно последовательнее.

Содержание этой гипотезы может быть резюмиро- вано следующими положениями. В первоначальном состоянии вселенная представляет собой хаотическое рассеяние в мировом пространстве разнообразных ма- териальных частиц. Под влиянием присущей им силы притяжения они движутся (без какого бы то ни было внешнего по отношению к ним и сверхъестественного «первотолчка») по направлению друг к другу, причем «рассеянные элементы с большей плотностью благо- даря притяжению собирают вокруг себя всю материю с меньшим удельным весом», в свою очередь устре- мляясь к более плотным «сгусткам». Действие же силы отталкивания приводит к тому, что «элементы, стремящиеся к точкам притяжения, отклоняют друг друга в сторону от прямолинейного движения, и вер- тикальное падение преобразуется в круговые движения около центра притяжения». Конечный результат «сильных вихрей частиц» таков: «...благодаря при-

15

обретенным центробежным силам все частицы несутся в одном направлении и по параллельным кругам, со- вершая свободные круговые движения вокруг цен- трального тела», составляющие которое легкие и лету- чие частицы воспламеняются, так что оно становится огненным шаром, солнцем. Важнейшим достоинством своей гипотезы Кант считал то, что в отношении пла- нет «она одновременно объясняет и происхождение масс, и происхождение движений, и положение ор- бит...». В этом объяснении Кант видел достаточное ос- нование для того, чтобы «поднять нашу теорию меха- нического образования небесных тел от гипотетиче- ской вероятности до полной достоверности». Это оз- начает, что при разработке космогонии Кант был убе- жден в познаваемости объекта своего исследования, категорически утверждая, что «из всех естественных явлений, первопричину которых мы ищем, можно пре- жде всего основательно и надежно уразуметь именно происхождение системы мира, возникновение тел и причины их движений». Напоминая горделивые сло- ва Декарта «Дайте мне материю и движение, и я по- строю мир!», Кант считал, что лично ему удалось осу- ществить еще более амбициозный познавательный замысел: «Дайте мне материю, и я построю из нее мир, т. е. дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен возникнуть мир» (39, 1, 156—161, 170, 126).

Камнем преткновения для естествознания и мате- риалистической философии Нового времени был наря- ду с проблемой источника движения во вселенной и образования систем космических тел, прежде всего Солнечной системы, также вопрос о происхождении на Земле видов растений и животных, органического ми- ра. Этот вопрос тоже обычно «решался» ссылкой на «всемогущество божие», и на данной почве возникал еще один рациональный аргумент в пользу бытия бо- га. В «Естественной истории и теории неба» Кант не обошел упомянутого вопроса, который можно назвать «биогоническим». Он констатировал, что «когда речь идет о ничтожнейших растениях или о насекомых», че- ловеческий разум не может похвастать такими же ус- пехами, как в космогонии. И «не споткнемся ли мы... с первого же шага», заявив: «Дайте мне материю, и я покажу вам, как можно создать гусеницу?» Нередко эти и аналогичные высказывания Канта рассматри-

16

ваются как признание им невозможности естественно- го происхождения жизни на Земле и как одно из первых проявлений в его мысли агностической тенден- ции. На наш взгляд, при таком рассмотрении не учитывается, что Кант писал не о принципиальной не- познаваемости происхождения живых существ, а лишь о значительно большей трудности его понимания по сравнению с образованием «всех небесных тел». Не учитывается и то, что Кант связывал эту трудность с попыткой «точно выяснить» происхождение «былин- ки или гусеницы» при помощи одних только механиче- ских причин, «на основании механики». Выявление ограниченности механицизма в отношении познания биологических явлений сочеталось у Канта с убежде- нием, что у этих явлений имеются естественные при- чины более высокого порядка, которые еще не по- знаны. В мировоззренческом плане важно, что проис- хождение жизни на Земле Кант считал столь же естественным процессом, как и само образование этой планеты, заявляя, что она просуществовала длитель- ное время, «прежде чем оказалась в состоянии дать жизнь людям, животным и растениям», и с такой же естественной закономерностью жизнь возникает на других планетах (39. 1. 126-127, 246).

Обратим внимание на то, что при обсуждении в 1763 г. вопроса об основаниях доказательства бытия бога Кант, затронув биогоническую проблему, реши- тельно отверг ее креационистское решение. Не находя убедительными естественнонаучные биогонические ги- потезы Мопертюи и Бюффона, Кант считал неправо- мерным предполагать «сверхъестественное происхож- дение» первоначальных живых существ «на том основании, что их естественное происхождение пред- ставляется нам совершенно непонятным». Снова фак- тически ставя вопрос об ограниченности механицизма и вместе с тем отстаивая естественнонаучный детерми- низм, Кант писал: «Разве хоть один человек мог ког- да-нибудь объяснить механическими причинами спо- собность дрожжевого грибка порождать себе подоб- ных? И однако из-за этого никто не ссылается на сверхъестественную причину» (39. 1. 451). Позиция «докритического» Канта в вопросах актуальной непоз- нанности тех или иных явлений природы тождественна позиции французских материалистов XVIII в., «вели- чайшей заслугой» которых Ф. Энгельс считал настой-

17

чивые попытки «объяснить мир из него самого, пред- оставив детальное оправдание этого естествознанию будущего» (1. 20. 350). «Мое настоящее намерение со- стоит лишь в том, — заявлял Кант, — чтобы... пока- зать, что за вещами природы следует признать боль- шую возможность порождать свои следствия по всеобщим законам, чем это обычно делается» (39. 1. 452).

Во многих работах материалистические воззрения «докритического» Канта характеризуются как деисти- чески ограниченные. Это обосновывается ссылкой на высказывания Канта о том, что бог существует и что именно он создал ту первичную материю, из которой затем естественным образом возникают миры. Нам представляется, однако, что при рассмотрении этих высказываний не изолированно, а в необходимом их соотнесении как с комплексом воззрений Канта на природу, так и с концепциями признанных филосо- фов-деистов, характеристика кантовского материа- лизма как деистически ограниченного отнюдь не бес- спорна.

Прежде всего стоит обратить внимание на то, что материалистическое решение Кантом проблем источ- ника движения материи, космогонии и биогонии не было свойственно представителям деистической формы материализма и прямо подрывало их доказа- тельства бытия бога. Если бы признанному лидеру деистов XVIII в. Вольтеру было известно это кантов- ское решение, то он не менее ожесточенно полемизи- ровал бы с ним, чем с аналогичными решениями Бюф- фона, Дидро, Гольбаха. Во «Всеобщей естественной истории и теории неба» в отличие от деистических ра- бот о природе вообще не содержится никаких доказа- тельств бытия бога. Знаменательное заявление Канта, что «теория Лукреция или его предшественника Эпи- кура, Левкиппа и Демокрита во многом сходна с моей» (39. 1. 122—123), имеет не только антитеисти- ческий, но и антидеистический смысл.

Далее нужно заметить, что заявления Канта о тво- рении богом первичной материи не только никак не аргументированы, но, по сути дела, находятся в про- тиворечии с целостным содержанием его космогониче- ской гипотезы. Рисуя картину естественного происхо- ждения миров, эта гипотеза включает в себя затем обоснование необходимости естественного же разру-

18

шения каждого возникшего мира. По Канту, в резуль- тате замедления со временем движения планет вокруг раскаленного центрального тела они в конечном счете низвергаются на него. Проистекающее вследствие это- го увеличение горючей массы вызывает столь боль- шой жар, что почти вся она рассеивается на элементы, из которых ранее образовалась, а из них вновь на- чинается формирование планетной системы. Кант по- лагал, что в этот цикл может быть втянута вместе с отдельными мирами вся их система, так что «через всю бесконечность времен и пространств мы следим за этим фениксом природы, который лишь затем сжи- гает себя, чтобы вновь возродиться юным из своего пепла». В силу этого «природа даже там, где она рас- падается и дряхлеет, неисчерпаема в новых проявле- ниях...». В этом бесконечном природном цикле от хао- тического рассеяния до структурированного сгущения материи и снова к ее рассеянию просто нет места для бога: в его вмешательстве в мировой процесс нет не- обходимости ни в какой момент. Нет места для боже- ственного творения и в рисуемой Кантом несколько иной картине: на одной стороне от центра вселенной, каковым предполагается Сириус, давно сформировав- шиеся миры разрушаются, а на другой стороне — природа «юна и обильна новыми образованиями» (39. 1. 215, 216).

Надо, наконец, учесть, что в работе «Единственно возможное основание для доказательства бытия бога» (1762) Кант прямо охарактеризовал как несостоятель- ное не только онтологическое доказательство, но так- же физико-телеологическое доказательство, к которо- му были близки благочестивые декларации о боге, высказанные им самим в связи с изложением космого- нической гипотезы: то, что «природа даже в состоянии хаоса может действовать только правильно и слажен- но», говорит-де о том, что ее первопричиной «должен быть бог», и «приводит ... к более высокому понятию о бесконечной мудрости бога». Что же касается пред- лагаемой Кантом альтернативы двум перечисленным «доказательствам», то, будучи родственной космоло- гическому аргументу с его тезисом о боге как абсо- лютно необходимом бытии, она характеризовалась лишь как «основание для доказательства», способное породить только своего рода психологическую, но во- все не логическую убежденность в бытии бога: «Я сам

19

вовсе не считаю доказательством то, что я здесь даю...» (39. 1. 124-125, 394).

Имеются достаточные основания считать кантов- ские высказывания о бытии бога и творении им мате- рии не выражением его подлинной философской пози- ции, а чисто декларативными заявлениями, позволяю- щими отвести небезопасное в условиях тогдашней Германии обвинение в безбожии, чреватое, по мень- шей мере, увольнением из университета. Прекрасно понимая, что, создавая космогоническую гипотезу, он «пустился ... в опасное путешествие», прежде всего по- тому, что «религия грозит торжественно выступить с обвинением против той дерзости, когда осмеливают- ся приписывать природе, предоставленной самой себе, такие следствия, в которых справедливо усматривают непосредственную руку всевышнего», Кант заверял, что он «решился на это начинание, лишь убедившись, что оно не противоречит требованиям религии».

Опасность для космогонической гипотезы Канта существовала и со стороны лейбницианцев, поскольку она фактически противоречила их «теории оптимиз- ма», согласно которой обитатели Земли живут в наи- лучшем из возможных миров, где все идет к лучше- му. Не приемля этих выводов и в то же время желая продемонстрировать лояльность по отношению к лейбницевскому «оптимизму», Кант высказал положе- ния, несуразность которых может быть объяснена лишь их вынужденностью и вместе с тем иронич- ностью, призванной предупредить вдумчивого читате- ля, что их не следует принимать всерьез. «Объясняя» отсутствие у людей всепоглощающего религиозно- нравственного устремления к «высшему блаженству» тем, что «силы человеческой души ограничивает и тормозит мешающая им грубая материя, с которой они тесно связаны», Кант заявлял, что телесное веще- ство живых существ становится «легче и тоньше» по мере удаления от якобы «огрубляющего» их солнечно- го жара, в силу чего мыслящие существа «становятся тем прекраснее и совершеннее, чем дальше от Солнца находится небесное тело, на котором они обитают». Отталкиваясь от благочестивых стихов немецкого по- эта Галлера о звездах как обителях блаженных духов, Кант предполагал, что жители отдаленнейших планет могут быть совершенно свободны от заблуждения и греха, а бессмертные человеческие души переселятся

20

в своей «будущей вечной жизни» именно туда для вку- шения «вечного блаженства». Эта космологическая фантазия позволяла Канту создать видимость под- держки им теодицеи: «В строении мироздания ... мы признали мудрость божью, которая все устроила на благо разумных существ, населяющих эти планеты» (39. 1. 251, 252, 257).

Трудно сказать, приняли бы теологи благоче- стивные декларации Канта за чистую монету и не сде- лали бы они предметом ожесточенной критики факти- чески «обезбоженную» им картину мироздания. Но ни они, ни немецкие и тем более зарубежные есте- ствоиспытатели и философы (за единичными исключе- ниями) не имели возможности прочитать в свое время «Естественную историю и теорию неба», так как из-за банкротства издателя почти весь тираж этого произве- дения был уничтожен, не поступив в продажу. Не по- зволив одной из самых значительных материалистиче- ских концепций саморазвития природы стать объек- том общественного внимания, данная нелепая случай- ность имела, несомненно, весьма негативное значение для развития научной и философской мысли XVIII в., но она, возможно, избавила Канта от многих тревол- нений и неприятностей, которые могли бы поставить под вопрос само продолжение им научно-философской деятельности¹.