Концепция «способности суждения»

Осознание принципиальной разнородности предме- тов, к которым применяется, с одной стороны, теоре- тический разум («природа»), а с другой стороны, прак- тический разум («свобода»), привело Канта к мысли о необходимости отыскать опосредствующую способ- ность души, соединяющую способность познания и способность желания, воплощенные в названных ви- дах разума. Кант назвал ее «способностью суждения», имеющую своим предметом целесообразность, по- скольку, по его мнению, цели «бывают либо целями природы, либо целями свободы»(39. 5. 95). «Критика способности суждения»(1790) была со своей стороны призвана органически связать между собой «Критику чистого разума» с «Критикой практического разума», придавая системе критической философии подобаю- щий ей, как считал теперь Кант, триадический вид. Бу- дучи весьма искусственным построением, эта проме- жуточная часть кантовской системы не выполняла поставленных перед нею задач. Но постановка и обсу- ждение в ней целого ряда новых для Канта и важных в мировоззренческом отношении проблем позволили и ей сыграть существенную роль в развитии немецкой классической философии, а вместе с тем оказать зна- чительное воздействие на философский процесс в це- лом и вообще на духовную культуру своей и после- дующих эпох.

Кант определял способность суждения как «способ- ность подведения особенного под общее», различая . при этом внутри нее рефлектирующую способность, выражающуюся в размышлении «согласно некоторо- му принципу о данном представлении ради понятия, возможного благодаря этому», и определяющую спо- собность, выражающуюся в том, чтобы «определять лежащее в основе понятие данным эмпирическим представлением». Предметом кантовского исследова- ния является, собственно, лишь рефлектирующая спо- собность суждения. Он подразделяет ее наэстетиче- скую способность суждения о произведениях искусства и нателеологическую способность суждения «о при- родных вещах», под которыми подразумеваются био- логические организмы. Соответственно этому первая часть «Критики способности суждения» представляла собой, по сути дела, философскую эстетику (или фило-

98

софию искусства), а вторая — философию органиче- ской природы. Подлинного единства этих двух частей Канту не удалось обеспечить, очевидным выражением чего является фактическая концентрация проблемы це- лесообразности, которая декларировалась как сквоз- ная для всего произведения, во второй части, тогда как в первой части от нее осталась лишь видимость в виде «целесообразности без цели» как одной из ха- рактеристик суждения вкуса: «Красота,— писал Кант,— это форма целесообразности предмета, по- скольку она воспринимается в нем без представления о цели»(39. 5. 107, 115, 159, 240).

«Эстетическая способность суждения» и философия искусства. Более определенно, прекрасное, по Канту, есть то, что нравится с необходимостью всем, без вся- кого утилитарного интереса, а только своей чистой формой и не опосредуясь понятием. При рассмотре- нии эстетической способности суждения Кант прида- вал базисное значение своеобразномучувству «удо- вольствия» («благорасположения»), испытываемому от предметов, которые оцениваются как прекрасные (или возвышенные).

Продолжая линию на создание философской эсте- тики, начатую в Германии вольфианцем Баумгарте- ном, Кант опирался на ряд положений английских фи- лософов-просветителей А. Шефтсбери и Ф. Хатчесона, а также на интерпретацию Гаманом концепции «ори- гинального творчества», выдвинутой английским эсте- тиком Э. Юнгом на основе размышлений о сущности шекспировской драматургии.

На кантовское учение о «вкусе» оказала немалое влияние эсте- тическая платформа сентиментализма (от фр. sentiment — чув- ство)— нового течения в литературе и искусстве, которое развива- лось с серединыXVIII в. в Англии, Франции (здесь его приверженцами были в своем художественном творчестве такие фи- лософы, как Руссо и Дидро), Германии и других европейских стра- нах как антипод классицизма, которому была присуща рациона- листская ориентация.

Впервые четко проявившись в драматургии Лессинга (50 —60-е годы), немецкий сентиментализм нашел свое наиболее яркое выра- жение в литературном движении «Бури и натиска»(«Sturm und Drang») 70 —80-х годов. Названное так по заглавию пьесы одного немецкого драматурга, «штюрмерство» имело своими виднейшими представителями Гёте и Шиллера на начальном этапе их творче- ского пути. Героями наиболее известных «штюрмерских» драм— «Гёц фон Берлихинген» Гёте и «Разбойники» Шиллера— были лю- ди, страстно протестовавшие против царящей в обществе неспра- ведливости и пытающиеся активно бороться с нею. Через

4* 99

«штюрмерскую» драматургию развертывалась в те годы острей- шая критика общественных отношений в Германии и выражалось самое решительное неприятие «убожества» (Ф. Энгельс) тогдашней немецкой действительности.

Как и «штюрмеры», Кант считал, что создателями высокоху- дожественных произведений могут быть только «оригинальные ге- нии», чья творческая деятельность носит характер безотчетных порывов.

Кант с большой остротой поставил и глубоко ис- следовал проблему специфики эстетического «удоволь- ствия» в отличие от просто «приятного» в чувствен- ном смысле и «доброго» в моральном отношении. Однако вследствие идеалистическо-априористских установок для Канта характерна ярко выраженная тен- денция отрывать эстетическое отношение к действи- тельности от познавательного и нравственно-социаль- ного. Тезис Канта о том, что прекрасное нравится своей «чистой формой», стимулировал развитие фор- малистических концепций искусства. К эстетическому субъективизму вело кантовское утверждение, что «всеобщность удовольствия в суждениях вкуса пред- ставляется только как субъективная», хотя, по сути де- ла, здесь поднимался вопрос о диалектическом един- стве единичного и всеобщего в эстетических оценках. На кантовские соображения об игровых моментах ис- кусства и о безотчетности творческого вдохновения ге- ниальных создателей шедевров искусства опиралась эстетическая теория немецкого романтизма. В весьма неоднозначной философской эстетике Канта, для кото- рой характерна внутренняя несогласованность по це- лому ряду принципиально важных вопросов, формули- ровались и положения, высоко оцененные такими сторонниками социально ответственного и нравст- венно возвышающего искусства, как Шиллер и Гёте. Это мысли Канта о том, что в искусстве идеал чело- века «состоит в выражении нравственного» и что «прекрасное есть символ нравственно доброго» (39. 5. 240, 375).

Положение Канта — «прекрасно то, что всем нра- вится без (посредства) понятия»— использовалось при обосновании иррационалистических концепций искус- ства. Однако позиция самого Канта и по данному во- просу неоднозначна, причем настолько, что он форму- лирует антиномию с тезисом «суждения вкуса не основываются на понятиях» и антитезисом «суждения вкуса основываются на понятиях». Правда, предло-

100

женное Кантом разрешение этой антиномии оказы- вается, в сущности, благоприятным для иррационализ- ма, поскольку он признает истинным, что «суждение вкуса не основывается на определенных понятиях», т. е. в дополненном виде принимает тезис. Что же ка- сается антитезиса, то он при разрешении антиномии корректируется так, что приобретает совсем иной смысл по сравнению с первоначальным и трансфор- мируется в идеалистическое утверждение, что сужде- ние вкуса основывается на «неопределенном» поня- тии о сверхчувственном субстрате явлений» (39. 5. 222, 359, 361). Стоит заметить, что данное утверждение (и аналогичные ему) интерпретировалось романтиками как признание Кантом способности ис- кусства адекватно выражать этот «сверхчувственный субстрат», являющийся для теоретическо-философско- го разума радикально непознаваемой «вещью-в-себе».

Кантовская «Критика способности суждения» оказала громад- ное воздействие на эстетическо-философскую концепцию «веймар- ского» Шиллера, которую он разработал с конца 80-х до середины 90-х годов. На ее содержание повлияла утрата Шиллером (вместе с многими другими видными деятелями немецкой культуры, вклю- чая Гёте) убеждения сначала в возможности, а затем и в целесо- образности революционного утверждения в обществе свободы (по- сле негодующего осуждения Великой французской революции за казнь короля ЛюдовикаXVI в1792 г. и особенно за якобинский террор1793 — 1794 гг.). Усваивая и творчески разрабатывая поло- жения о «формальной» сути эстетического чувства, «игровом» ха- рактере искусства, неподчиненности художественного творчества никакой необходимости и никаким законам и т. д., Шиллер видел задачу искусства, во-первых, в создании царства «прекрасной види- мости» как единственного «места», в котором человек современно- го мира (понимаемого как мир до основания дегуманизированный вследствие не только политического деспотизма, но и прогресса на- уки, техники, производства) может чувствовать себя свободным от принуждения и обретающим гармоничность. Во-вторых, Шиллер считал задачей искусства активное формирование личностей, в ко- торых духовное существует в гармоническом единстве с физиче- ским. По его мнению, умножение таких личностей— это необходи- мая предпосылка того, чтобы в обществе постепенно и безболез- ненно утвердилась всесторонняя свобода человеческого бытия; таким образом, путь к свободе идет через «красоту». Положение Канта о том, что суждения вкуса основываются на неопределенном понятии о сверхчувственном субстрате явлений, было истолковано Шиллером в том смысле, что в создаваемых художниками ду- ховных «ликах красоты» каким-то образом отображается бесконеч- ность «абсолюта», недоступная понятийному мышлению филосо- фов. Это истолкование, придававшее искусству величайшую позна- вательную ценность и прорывавшее кантовский агностицизм (с этой точки зрения человек не мог подняться до высшей разумности без того, чтобы стать «эстетическим»), намечало вместе с тем пере-

101

ход от кантовского субъективного идеализма к объективному идеа- лизму Шеллинга и далее Гегеля.

Разработка эстетики на идеалистической философской основе усилила давнюю неприязнь Шиллера к материализму. Наблюдая нередкое у представителей «высшего общества» своей страны ис- пользование вульгаризированного материализма для обоснования нигилистического отношения к общечеловеческим нормам нрав- ственности, Шиллер в годы юности поспешно заключил, что суть материалистической философии состоит именно в культивировании безнравственности и эгоизма, ориентировании людей на погоню за грубыми чувственными наслаждениями и за сугубо материальными благами. Отрицательные персонажи «штюрмерских» драм Шилле- ра представлены вольнодумцами и безбожниками. Позже Шиллер на уровне филистерского сознания своего времени придерживался убеждения, что только сторонник идеализма может руководство- ваться в своей жизни высокими духовными идеалами. Поэзия Шил- лера, пронизанная этим убеждением, оказала столь мощное обрат- ное воздействие на общественное сознание, что его как в Германии, так и за ее пределами стали разделять даже философски образо- ванные люди. Критикуя датского исследователя фейербаховской философии Штарке за отождествление идеализма с «стремлением к идеальным целям», Ф. Энгельс отмечал: «Предрассудок относи- тельно того, что вера в нравственные, то есть общественные, идеалы составляет будто бы сущность философского идеализма, возник вне философии, у немецкого филистера, который подбирал потребные ему крохи философского образования в стихотворениях Шиллера» (1, 21. 289).

Обеспокоенность использованием кантовской эстетики для обо- снования искусства, уходящего от изображения действительности в сферу поэтического вымысла (который у «йенских романтиков» приобретал характер безудержного фантазирования), побудила Ио- ганна Готфрида Гердера (1744—1803), относящегося к числу круп- нейших деятелей немецкой культурыXVIII в., подвергнуть эту эстетику резкой критике в сочинении«Каллигона» (1800). Неутоми- мая борьба за создание самобытной немецкой литературы, кото- рую Гердер вел как ведущий теоретик «штюрмерства» и впослед- ствии сторонник «веймарского классицизма», неизменно включала в себя требование правдивого отображения в художественных про- изведениях действительной жизни людей (и их нравственного во- спитания в духе гуманности). Полагая, что ничего подобного не вытекает из кантовского «лишенного понятия, целесообразного без цели эстетического общего чувства», Гердер с возмущением пи- сал, что оно ориентирует на то, чтобы превращать «искусства в развлекательную или скучную обезьянью игру...». Отвергая «трансцендентальный вкус», «принципы которого живут в сверхчув- ственном субстрате человечества, в абсолютном бессознательном», Гердер призывал сознательно формировать эстетический вкус на основе познания «законов и аналогий природы» для того, чтобы «пользоваться искусством и наукой о прекрасном не для игры или идолопоклонства, но с радостной серьезностью для воспитания че- ловечества». Выражая свое общее отрицательное отношение к кан- товскому «трансцендентальному идеализму», Гердер иронически предлагал поселить «всех критико-идеалистических трансценден- тальных философов... в одном городе, где, отделенные от земно- родных..., они пекли бы себе идеальный хлеб и выносили бы об этом хлебе идеалистические суждения вкуса, свободные от всякого объекта и понятия...»(60. 197, 199).

102

«Телеологическая способность суждения» и проблема биологической целесообразности. Трактовка Кантомэстетически возвышенного как основанного на чув- ственном восприятии определенных предметов при- роды перекидывала мостик от эстетической способно- сти, суждения к телеологической, характеризуемой как особый способ рассмотренияорганической природы. Констатируя невозможность «объяснить организмы... исходя только из" механических принципов природы», Кант абсолютизировал механистическую ограничен- ность современного ему естествознания и на этом ос- новании полагал, что свойственное этой науке кау- зальное объяснение явлений обнаруживает непреодо- лимую недостаточность при подходе к пониманию живых существ. По Канту, «для людей было бы неле- по... надеяться, что когда-нибудь появится новый Ньютон, который сумеет сделать понятным возникно- вение хотя бы травинки, исходя лишь из законов при- роды, не подчиненных никакой цели». На склоне лет Канту начало представляться, что невозможно объяс- нить естественными причинами не только возникнове- ние видов растений и животных, но также и жизнедея- тельность каждого организма. Целостность организ- ма, в котором согласованно функционируют раз- личные органы, обеспечивая его взаимодействие с окружающей средой, Кант считал возможным осмы- слить только через взаимную связь в нем всего как це- ли и средства. Абстрагированные от человеческой дея- тельности и не наполненные собственно биологиче- ским смыслом понятия «цель» и «средство» влекли мысль Канта к тому, чтобы трактовать излагаемый им «телеологический способ объяснения» организмов как такую антитезу каузальному способу, которая имеет идеалистическо-спиритуалистический и даже теистический смысл. Согласно Канту, «мы можем мы- слить и сделать понятной для себя целесообразность, которая должка быть положена в основу даже нашего познания внутренней возможности многих природных вещей не иначе, как представляя себе их и мир вообще как продукт разумной причины (бога)»(39. 5. 428).

Сразу же уточним, что данный вывод вовсе не оз- начает, по Канту, что в действительности, объективно мир в целом и органическая природа в частности по- рождены названной «разумной причиной». Он подчер- кивает, что приведенное «основоположение телеоло-

103

гии», ведущее к теологии, «есть лишь максима для рефлектирующей ... способности суждения и потому имеет силу только субъективно для нас, а не объектив- но для возможности вещей этого рода...». В ходе кан- товских разъяснений своеобразие рефлектирующей способности суждения предстает как такой способ че- ловеческого осмысления природы, который с неизбеж- ностью возникает из-за фатальной ограниченности ее познания, реально осуществляемого при исследовании физической (естественной) каузальности и ни в коей мере не углубляющегося и не расширяющегося, а только создающего видимость этого. По убеждению Канта, телеологическо-теологические объяснения живых существ «суть только принципы рефлектирую- щей способности суждения, которые не определяют их происхождения как такового, а только утверждают, что мы— по свойству нашего рассудка и нашего раз- ума— можем мыслить происхождение организмов только согласно конечным причинам...» Вскрывая вну- треннюю несостоятельность подобных объяснений, фактически характеризуемых как псевдообъяснения, Кант указывал: «Если даже согласятся... что главный зодчий непосредственно создал формы природы таки- ми, какими они искони существуют, или предопреде- лил те формы, которые в своем развитии постоянно складываются по одному и тому же образцу, то это нисколько не поможет нашему познанию природы, так как мы не знаем способа действия этого существа и его идей, которые должны заключать в себе прин- ципы возможности предметов природы, и не можем, исходя из него, объяснить природу как бы сверху вниз...»(39. 5. 444, 461, 440). По сути дела, Кант ди- скредитировал притязания сторонников телеологиче- ско-теологического понимания природы на его объек- тивную значимость, притом в той области, в которой их позиции выглядели особенно сильными и которая до сих пор не затрагивалась кантовской критикой. Правда, эта дискредитация была достаточно завуали- рованной, оставлявшей возможность защиты от обви- нений со стороны теологов в подрыве благочестия; причем поверхностными читателями такие оправда- тельные аргументы могли восприниматься как под- держка Кантом миропонимания, которое он в дей- ствительности критиковал (к ним можно отнести, например, заглавие§ 80 «О необходимом подчинении

104

принципа механизма телеологическому принципу в объяснении вещи как цели природы»). Нельзя упу- скать при этом из вида, что кантовская критика телео- логизма была половинчатой, так как признавала его правомерность в определенных границах.

Надо учесть также, что попытки опереться на пред- ставление о «внутренней целесообразности» организ- мов при доказательстве бытия бога Кант отверг не менее решительно, чем ранее в «Критике чистого разу- ма» использование в физико-теологическом доказа- тельстве ссылок на так называемую «внешнюю целе- сообразность» всех вещей (о несостоятельности по- следних говорится, впрочем, и в «Критике способно- сти суждения»). Отмечая, что «физическая телеология побуждает нас искать теологию», Кант разъяснял, что этот поиск не может привести к желаемому результа- ту, и делал общий вывод о том, что «человеческий разум не имеет решительно никакого теоретического доказательства существования первосущности как бо- жества...» (39. 5. 474, 505).

Особого внимания заслуживает мысль Канта, что «телеологический способ объяснения отнюдь не ис- ключает механического» и что «они вовсе не противо- речат друг другу». Фактически Кант ставил вопрос о возможности объяснить естественными, «физически- ми», «механическими» причинами возникновение «вну- тренней целесообразности организмов». Такую воз- можность он предусматривал для познания, которое смогло бы углубиться в «сверхчувственное реальное основание ... природы» (причем этот «сверхчув- ственный субстрат» явлений Кант считал сущностью самой природы, а не божественным разумом). По Канту, это познание мог бы осуществить так назы- ваемый «интуитивный разум», который «идет от син- тетически общего (созерцания целого как такового) к особенному...» и который поэтому называется также «архетипным интеллектом»(intellectus archetypus). Кант сожалел, что познающий разум людей является не интуитивным, а только дискурсивным, т. е. выну- жденным познавать через понятия, «идти от аналити- чески общего (от понятий) к особенному (к данному эмпирическому созерцанию)», ничего не определяя самостоятельно «в отношении многообразия особен- ного...» и будучи поэтому ограниченным, «эктипным интеллектом»(intellectus ectypus). Кантовский идеал

105

«архетипного интеллекта» при всей его оторванности от человека все же известным образом ориентировал человеческое познание на поиск оснований органиче- ских «продуктов» природы в самом «механизме при- роды». Этот идеал выдвигался в контексте указаний Канта, что «для разума бесконечно важно не упус- кать из виду механизм природы в ее порождениях и при объяснении их не пренебрегать им, так как без него невозможно проникнуть в природу вещей» (39. 5. 439, 437, 436, 435, 440). Мысль Канта опреде- ленно стремилась преодолеть ею же поставленные аг- ностические пределы.

Заметим, что мысль Канта об «архетипном интел- лекте», проникающем в сущностный субстрат вещей, вызвала большой резонанс в немецкой философии, стимулируя преодоление ею кантовского агностициз- ма. Целый ряд выдающихся мыслителей, в числе ко- торых был и Шеллинг, сочли, что такой интеллект не только реален, но что они сами наделены им и что это делает их способными адекватно раскрыть механизм телеологического порождения природой своих «про- дуктов».