гических и этических ценностей и, возможно, частично приукрашено задним числом. Но как бы то ни было, реформы все же проводились и приносили свои результаты. Принимая это во внимание, мы вправе проанализировать весь цикл реформ как таковых и, главное, связать их с некоторыми иными сообщениями (о налогах и о богачах, напри­ мер) в нечто цельное, имеющее определенную динамику эволюции.

Смысл и цели реформ

Как уже отмечалось, описанные выше реформы прежде всего име­ ли ярко выраженный антифеодальный характер, поскольку ставили своей целью укрепление централизованной администрации. За исклю­ чением реформ, связанных с установлением в VI в. до н.э. в царстве Лу правления трех кланов и созданием сначала трех, а затем двух ар­ мий, находившихся под их властью, нам неизвестно, осуществлялись ли в период Чуньцю в уделах других царств какие-либо нововведения, направленные на укрепление структуры того или иного клана и тем способствовавшие усилению феодализма. Вполне вероятно, что такое случалось, однако в источниках об этом нет речи.

Да и сообщение о реформе, приведшей к развалу царство Лу, вполне возможно, появилось лишь потому, что текст «Цзо-чжуань» (как и сама хроника «Чуньцю») был тесно привязан к Лу и не мог обойтись без подробных сообщений о событиях в этом царстве, а именно в Лу правители во второй половине периода Чуньцю превра­ тились в марионеток, не имевших никакой власти в своей стране. Принимая все сказанное во внимание, можно предположить, что со­ ставители текстов всячески старались обойти то, что способствовало укреплению феодальной раздробленности и вообще самовластия вла­ детельной знати, и выдвигали на передний план все то, что содейство­ вало усилению власти правителей и централизованной администрации в царствах. Именно в этом были смысл и цель всех описанных выше реформ.

В этом нет ничего удивительного. Составители текстов, о чем уже немало было сказано, находились на службе у правителей и в силу своего служебного положения были заинтересованы в укреплении власти центра и преодолении феномена децентрализации. Этот их ин­ терес был — наряду с аналогичным стремлением их хозяев, особенно сына Неба, — важным стимулом для написания тех глав второго слоя «Шуцзина», о которых уже было подробно рассказано. Поэтому яв­ ный акцент на принцип этического детерминизма и стремление ре­

544

форматоров создать упорядоченную администрацию и гармоничное общество сами по себе понятны. Вопрос лишь в том, насколько опи­ сываемые реформы адекватны тому, что было на самом деле. Иными словами, не выдавали ли авторы источников желаемое за действи­ тельное? Отвечали ли реформы — как они представлены в текстах — потребностям централизации структуры, в рамках которой они осуще­ ствлялись? И если да, то насколько?

Обратим внимание сначала на первый вопрос. Оперируя косвен­ ными данными и опираясь на социологический стандарт здравого смысла, найти ответ на него вообще-то вполне возможно. Так, напри­ мер, тот самый принцип этического детерминанта, который был отме­ чен и даже вынесен за скобки всего изложения материала о реформах как некая константа, явно был реальностью, а не неким фантомом, вписанным в тексты задним числом. Уже не раз упоминалось о том, что драматическая противоречивость ситуации заключалась в разрыве между генеральным принципом этической нормы (включая аристо­ кратическую этику во всех ее проявлениях, в том числе и то, как она была позже описана в трактатах типа «Или») и политическими стра­ стями борьбы за власть. Страсти то и дело одолевали норму, и это стоит признать нормальным, ибо жизнь есть жизнь и страсти в ней практически всегда играют очень важную роль — по меньшей мере до тех пор, пока общество не окажется в состоянии строго обуздать их жесткими обручами четко формализованной и обычно религиозно санкционированной этической нормы.

Общество времен Чуньцю шло к этому состоянию, которое позже нашло свое блистательное воплощение в имперском ханьбком конфу­ цианстве, ставшем на тысячелетия государственной идеологией Под­ небесной. Но только шло. Оно, как о том не раз было уже сказано, на­ ходилось в состоянии становления и соответственно изменений. И потому нет ничего удивительного в том, что страсти в нем еще до­ минировали. А так как любые страсти, и в первую очередь те, что раз­ гораются вокруг желанного трона, деструктивны и для общества, и для государства, то нет ничего удивительного в том, что все имевшие власть и заполучившие ее всегда стремились к их ограничению.

Это означает, что любой из стоявших у рычагов власти был за ее укрепление и тем самым за преодоление децентрализации. Здесь практически нет и не может быть исключений. Даже ситуация в Лу косвенно подтверждает именно это. Проанализируем ее с точки зре­ ния только что сформулированного постулата.

Три могущественных и близкородственных клана из дома Хуаньгуна разделили между собой царство. Но правитель (пусть марионет­ ка) остался на троне и формально признан как сыном Неба, так и все­

ми чжухоу. Больше того, за него склонны вступиться в Цзинь, этом сильнейшем из государств, призванном следить за порядком в Подне­ бесной. Естественно, что трем кланам приходилось лавировать. Их сила — в единстве и взаимовыручке, что было наглядно продемонст­ рировано в критический момент неудавшейся попытки луского Чжаогуна вернуть себе власть. Можно предположить, что в чуть иначе складывавшейся ситуации могущественный клан Цзи, представители которого фактически управляли царством, сумел бы избавиться от со­ перников (даже и родственных ему — родство в таких случаях, как было многократно доказано политической практикой времен Чуньцю, значения не имеет) и занять трон. И нет сомнений, что он в этом слу­ чае тоже действовал бы в пользу центростремительных тенденций. Но добиться этого он не мог и потому вынужден был делить власть с дру­ гими кланами, т.е. действовать вроде бы деструктивно, поддерживая тенденцию раздробленности. Однако если обратить внимание на дей­ ствия этого клана (в 562 г. были созданы три вроде бы равные армии, а в 537 г. были созданы лишь две, из которых одна была у Цзи, а дру­ гая — у двух кланов, Мэн и Шу), то трудно не увидеть, что клан Цзи делал все что мог в сложившейся ситуации, чтобы способствовать ук­ реплению власти центра — в данном случае своей власти.

Практически сказанное означает, что все властители, обладавшие реальной силой (включая и нелегитимных, типа луского клана Цзи), стремились к укреплению власти центра, но не к феодальной децен­ трализации. А это позволяет полагать, что и описания реформ в наших текстах — даже учитывая возможные нарочитые акценты — соответ­ ствуют реальности. Можно сказать и больше. Если и предпринима­ лись в уделах попытки реформ, направленных на усиление децентра­ лизации государства и укрепление данного удела, то они скорее всего игнорировались составителями текстов как нечто маловажное и, глав­ ное, идущее против уже практически всеми осознанной желанной со- циально-этической и социально-политической нормы. Уделы, разуме­ ется, укреплялись и в некоторых случаях, как в Цзинь в конце периода Чуньцю, становились государствами в государстве. Но рассказа о ме­ ханизме этого укрепления, равно как и повествований о соответст­ вующих реформах, в текстах нет. Есть лишь краткая хроника со­ бытий.

Итак, фиксация в источниках реформ была достаточно целена­ правленной, как и сами эти реформы. То и другое шло в унисон со складывавшейся в обществе идеологической парадигмой. А сверхза­ дачей при этом была постепенная дефеодализация чжоуской военно­ политической структуры. Практически все реформы вели к этому или имели это в качестве цели.

546

Остановим теперь внимание на некоторых немаловажных деталях реформ, отметив их явно выраженную социальную направленность: помощь бедным и одиноким, обеспечение за счет казны нищих и убо­ гих, снижение налогов и прощение недоимок, а также создание запа­ сов для обеспечения населения в случае необходимости (неуро­ жаи, войны и т.п.). Все это тесно перекликается с мудрыми принципа­ ми администрации Яо, Шуня или Юя. Учитывая, что принципы не­ бесного мандата и этического детерминизма требовали, помимо про­ чего, заботы правителей о благосостоянии населения, а правители вполне искренне воспринимали себя в качестве отцов отечества, мы придем к выводу, что знаменитая конфуцианская метафора «госу­ дарство — это разросшаяся семья» не была лишь метафорой и изобре­ тением Конфуция. Это был один из генеральных принципов сущест­ вования Китая с глубокой древности2.

С этих позиций целесообразно рассматривать и нередко встре­ чающиеся в источниках сетования на тяжелую жизнь и соответствен­ но типично китайские образы и метафоры скверны (правитель забира­ ет себе две трети урожая, а народ голодает; амбары полны гниющего зерна, а люди умирают от голода в канавах и рвах, причем никто из чиновников не докладывает правителю об этом; у людей нет земли, чтобы воткнуть шило, и т.п.). Они являют собой своеобразную анти­ норму, антигенотип. Разумеется, они были порождены самой жизнью, ибо налоги действительно не только снижались (как в сообщениях о реформах), но и росли, амбары с запасами зерна контрастировали с обилием недоедающих и т.д. Но тем не менее обличение зла делало свое дело, подчеркивая главное: гармоничное общество и; мудро по­ строенное государство должны быть основаны на генеральных прин­ ципах порядка и социальной справедливости, заботы верхов о низах и почтительности низов к заботящимся о них верхам. Конечно, постулат о верхах, выше всего ценящих добродетели и не уважающих своеко­ рыстие и погоню за выгодой, может быть с высоты современного ис­ торического опыта воспринят как примитивная утопия и даже элемен­ тарная пропаганда. Но на примере древнего Китая и всей дальне- восточно-конфуцианской цивилизации видно, как старательно и уме­

2 Обратим в этой связи внимание на некоторые особенности, обеспечившие успехи Японии в нашем веке (я имею в виду патерналистские отношения в рамках фирм, да и общества в целом), чтобы убедиться в том, что именно такого рода генеральный прин­ цип свойствен дальневосточно-конфуцианской цивилизации в целом. В разных стра­ нах и в разное время он проявлялся различно, но главное в том, что в глубинах соци­ ального генотипа он всегда присутствовал. Больше того, он активно влиял и влияет на характер, пути и темпы развития общества (или отделившихся от него в силу преврат­ ностей исторической судьбы более или менее крупных его частей — речь идет прежде всего о так называемых хуацяо).

ло ухоженные ростки явно утопических идеалов пробивались сквозь толщу неприглядных реалий.

Жизнь полна скверны — это знает каждый. Но на то и мудрость древних, чтобы научиться преодолевать скверну, — примерно это видно в описании всех тех реформ, которые предпринимались в период Чуньцю, когда жесткость политической борьбы заявляла о себе весьма наглядно. Но отвечали ли реформы ожиданиям и потребностям той структуры, в рамках которой все они осуществлялись? Или же они были как бы сами по себе?

Разумеется, реформы отвечали потребностям общества, в котором они проводились. Едва ли не важнейшая особенность их — это забота об армии и решение проблем военной мощи, включая соответствую­ щие налоги и обязательства. Об этом весьма наглядно и в деталях шла речь при описании реформ Гуань Чжуна в Ци, а также реформ в Чу и в Jly. Что касается проекта реформ Гуань Чжуна, то именно военная его часть, как о том чуть выше уже шла речь, представляется наиболее ре­ альной и осуществимой. Армия есть армия, и о каком бы древнем пе­ риоде ее существования ни шла речь, в ней всегда существуют низо­ вые ячейки-подразделения, объединяемые в более крупные. В случае с Гуань Чжуном речь шла о пятках, главы которых получали инструк­ ции от взводных (те — от ротных и т.д., вплоть до трех высших ко­ мандующих, включая и самого правителя-гуна). И сразу же после описания всей этой военной схемы речь в тексте заходит о тех, кто вне ее, т.е. об обычных крестьянах. Из достаточно подробного изло­ жения явствует, что для народа нужно установить твердые правила пользования землями и прочими природными ресурсами, нужно спра­ ведливо распределять поля и соответственно облагать крестьян (или коллективы общин) военным налогом чж эн— тогда люди не будут перемещаться [85, с. 82]. Текст не вполне ясен, что отмечает и его русский переводчик [29, с. 116 и 359, примеч. 4]. Но из него вполне очевидно следует, что военные поселенцы не были в состоянии сами обеспечивать себя всем необходимым и что для этого с остального народа взимался налог чжэн.

Собственно, так, скорее всего, обстояло дело и с поселенцами из числа так называемых «восьми иньских армий» в Лои в западночжоуское время [24, с. 280]. Так же было и в других царствах периода Чуньцю. Один из эпизодов в «Цзо-чжуань» повествует о том, что, по­ сле того как царство Цинь в 645 г. до н.э. нанесло Цзинь поражение и взяло в плен правителя, один из чиновников Цзинь в беседе с циньским гуном заметил, что люди глубоко переживают случившееся и го­ товы платить военный налог чжэн и, как говорится, держать порох сухим [114, 15-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 165-166 и 167]. Однако

548

лучше всего виден характер военного налога чжэн из сообщений «Цзо-чжуань» о разделе царства Jly [114, 11-й год Сян-гуна и 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 454 и 452, 600 и 603]. После первого раздела (562 г. до н.э.) на территории, попавшей под непосредственную юрис­ дикцию клана Цзи, тот, кто приходил в ряды армии с полной выклад­ кой, включая лошадей и колесницы, был освобожден от уплаты чжэн, тогда как остальные платили удвоенный налог чжэн, а после второго передела луских земель и армий (537 г. до н.э.) этот принцип взяли на вооружение и оба других клана, Мэн и Шу.

Из текста неясно, платили ли лусцы в те годы еще и другие нало­ ги — скажем, древний чэ или введенный в 594 г. до н.э. налог туй, экстраординарный военный налог цю, который был введен в 590 г. до н.э. [114, 1-й год Чэн-гуна; 212, т. V, с. 336 и 337] в связи с обост­ рением отношений с Ци. Вообще с налогами в чжоуском Китае периода Чуньцю были немалые сложности, далеко не все здесь ясно, особенно если учесть практику введения новых налогов и в то же время постоянный рефрен о снижении налогового бремени в ходе реформ. Но одно несомненно: военные налоги среди прочих явно преобладали, что видно и из анализа фискальных терминов [17]. Это и неудивительно. Так и должно было быть, ибо феодализм — это прежде всего война, и главное дело феодальной знати — дело военное.

Приоритет военного начала хорошо заметен. Он виден на примере раздела Лу между кланами, обстоятельно разработан в проекте реформ Гуань Чжуна. Забота об успешной войне и готовность к ней, стремление постоять за себя наглядно продемонстрированы в отры­ вочных сообщениях о цзиньцах, стремившихся снова воевать с раз­ громившим их царством Цинь. Это же заметно и из описания чуской реформы 548 г. до н.э., когда был произведен подробный кадастр земель и после тщательной их оценки определен военный налог фу. Ради успешной войны с У проводил свои реформы и вообще прожил всю свою жизнь и юэский Гоу Цзянь, что стало в Китае легендой и известно практически каждому.

Подводя некоторые итоги всему сказанному, обратим внимание на противоречивость ситуации в целом. Реформы очень часто проводи­ лись для того, чтобы изыскать средства на войну. Война — это реаль­ ная и каждодневная потребность феодальной структуры. На войну шли налоги чжэн, цю и фу. В то же время при описании реформ почти всегда рефреном звучит упоминание о снижении налогового бремени. Почти все реформы делались ради укрепления власти центра и блага народного, причем они, как упоминалось, были явно антифеодальны­ ми по внутренней сути, по основной направленности.

549