- •ВВЕДЕНИЕ
- •Проблематика темы
- •Источники
- •Историография
- •Геополитическая ситуация в Китае периода Чуньцю
- •ГЛАВА 1. Хроника политических событий (722-628 гг. до н.э.)
- •Домен чжоуского вана
- •Царства и княжества Чжунго в начале периода Чуньцю
- •Царства Лу и Ци. Возвышение Ци
- •Царство Ци как гегемон-ба
- •Царство Цзинь в VIII—VI вв. до н.э. Смута и выход из нее
- •Одиссея Чжун Эра. Цзиньский Вэнь-гун — второй гегемон-ба
- •ГЛАВА 2. Хроника политических событий (628-546 гг. до н.э.)
- •Царство Цзинь после Вэнь-гуна
- •Политические амбиции царства Чу
- •Цзинь во главе Срединных государств (90-70-е годы VI в. до н.э.)
- •Триумф и начало ослабления царства Цзинь
- •Домен вана, царства Вэй, Сун и Чжэн
- •Восточночжоуские царства Ци и Лу
- •Политические позиции царства Цзинь
- •Внутриполитические распри в царстве Лу
- •Политическая борьба в Цзинь
- •Домен вана и государства Чжунго (Вэй, Сун, Чжэн, Чэнь)
- •Царство Ци. Возвышение клана Чэнь (Тянь)
- •Чу под ударами царства У
- •Царства У и Юэ в конце периода Чуньцю
- •Внутриполитическая борьба в Цзинь: динамика эволюции
- •Судьба царств Сун и Лу
- •Царства Вэй и Чжэн
- •Специфика и результаты внутриполитического развития царств Цинь и Чу
- •Сопоставление моделей политической эволюции царств в период Чуньцю
- •ГЛАВА 5. Социально-политическая структура. Правители и феодальная знать
- •Чжоуский ван в политической структуре
- •Гегемоны-ба в древнем Китае
- •Статус чжухоу
- •Наследственная знать
- •Уделы-кланы и их трансформация
- •Войны периода Чуньцю
- •Война как сакральный ритуал
- •Аристократы в войнах
- •Честь рыцаря и достоинство аристократа
- •Аристократия как сословие воинов (офицерский корпус)
- •Война и мир: становление нормативной традиции
- •Военное дело в конце Чуньцю (начало трансформации)
- •ГЛАВА 7. Характеристика социальных слоев
- •Социальная стратификация в текстах
- •Правящая элита
- •Простолюдины
- •1. Земледельцы (шу-жэнь)
- •Рабы и слуги
- •Образ жизни аристократических верхов
- •Обряды в знатных домах
- •Образ жизни чжоусцев по песням «Шицзина»
- •Аристократия и народ в конфликтных ситуациях
- •ГЛАВА 8. Духовная культура: верования, культы, обряды, ритуальный церемониал
- •Мир суеверий: духи и души умерших
- •Предсказания и предостережения
- •Ритуальное жертвоприношение: ван и Небо
- •Ритуальные жертвы Земле и иным духам сил природы
- •Культ предков и жертвы в их честь
- •Ритуальный церемониал: теория и практика
- •Конфуций в чжоуском Китае: реалии и легенды
- •Конфуций: генеральные основы доктрины
- •ГЛАВА 10. От Чуньцю к Чжаньго: трансформация чжоуского Китая
- •Реформы в царствах как показатель перемен
- •Смысл и цели реформ
- •Социально-политическая трансформация
- •Проблема административно-политических нововведений
- •Изменения в социально-экономической сфере
- •Нормативно-этический аспект процесса социально-экономической трансформации
- •Трансформация в сфере экономики
- •Крушение царства Цзинь
- •БИБЛИОГРАФИЯ
- •УКАЗАТЕЛЬ
- •ABSTRACT
- •СОДЕРЖАНИЕ
вилась и продемонстрировала как свою силу, так и типичную для древнекитайской мысли в целом особенность — заметный этический и социополитический акцент.
Именно этот акцент — а для Китая после Конфуция его следует считать генеральной парадигмой — стал заново формировать пред ставление о легитимности власти и даже о некоем культе его носите ля. Конечно, принцип ван-дао в рамках этой парадигмы являл собой лишь бледную копию ди-дао, т.е. правления великих мудрецов леген дарной древности Яо, Шуня или Юя. Но все же ван-дао — это прав ление легитимное, санкционированное и сакрализованное Небом, не то что ба-дао (даже учитывая достоинства гегемонов-ба и их важную для сохранения Чжунго и вообще китайских традиций политическую активность).
Генеральная парадигма, вызванная к жизни главами второго слоя «Шуцзина», стала, таким образом, общепризнанной антифеодальной идеологией. Именно она начала стойко противостоять деструктивно сти чжоуской децентрализации, мешая центробежным тенденциям развиваться и вести дело к окончательному развалу Поднебесной или хотя бы даже только основного ее ядра, Чжунго. Антифеодальные установки «Шуцзина» как бы постоянно напоминали враждующим чжухоу, гегемонам-бя и самому слабому, но осененному высшей бла годатью Неба правителю-вану, что сложившаяся в период Чуньцю структура — лишь краткий этап в истории страны. Этап, который следовало бы как можно скорее преодолеть, но преодолеть легитимно, ибо только санкционированная Небом легитимность создает в обще стве необходимую стабильность и является фундаментом Высшей Гармонии и Мудрого Порядка.
Конфуций в чжоуском Китае: реалии и легенды
Главы второго слоя «Шуцзина» — а точнее, изложенные в них идеи, включая мощный подтекст, — оказались в истории духовной культуры Китая своего рода эстафетной палочкой, которую подхватил великий Конфуций. Конфуций, или Кун Фу-цзы (551-479 гг. до н.э.), всю свою жизнь прожил в период Чуньцю и, происходя из захудалой боковой ветви некогда знатного сунского клана Кунов, вынужденного в свое время бежать от преследований в царство Лу, был хорошо зна ком с окружавшим его обществом. Будучи в какой-то мере причаст ным к знати (он, как и его отец, бравый офицер Шу Лян-хэ, принад
512
лежал к низшему слою чжоуской аристократии, ши) и в то же время не имея средств к существованию, он смолоду должен был заботиться о себе сам.
Мать его, вышедшая чуть ли не в 17-летнем возрасте за 70-летнего Шу, не имевшего сына и желавшего родить его от второй молодой жены, после быстрой смерти мужа в его семью не вписалась и была вынуждена ее покинуть. Вскоре она умерла. Кун (его другие имена — Кун Цю или просто Цю, а также Чжун Ни) с юных лет научился зара батывать свой хлеб сам. Одновременно, будучи пытливым юношей, он старательно учился, быстрыми темпами поглощая своим недю жинным умом все те сведения о далеком и не слишком отдаленном прошлом, какими он мог располагать. Получив некоторое образование и постоянно пополняя его, Конфуций достаточно рано приобрел из вестность среди тех, кто стремился к знаниям. Он стал работать в ка честве частного учителя, живущего за счет средств своих учеников и тех меценатов, кто с уважением относился к знаниям.
Вотличие от своего отца Конфуций не был преданным служакой.
Вмолодости он занимал мелкие должности вроде смотрителя или хранителя амбаров, а затем и вовсе ушел со службы. Военная карьера его не привлекала, а на сколько-нибудь заметные административные должности его не приглашали даже тогда, когда его имя и учение бы ли уже хорошо известны, причем не только в родном Лу. Не пригла шали в основном потому, что боялись его бескомпромиссности и не были готовы всерьез следовать тем путем, к которому он призывал. Впрочем, довольно многие из учеников Конфуция получали достаточ но высокие должности и пытались осуществлять то, чему, их учили. Однако, не имея авторитета учителя, они вынуждены были сдаваться под напором обстоятельств. Именно поэтому они и удерживались на своей должности, хотя порой и заслуживали суровые порицания со стороны Конфуция («Он не мой ученик! Бейте в барабан и выступайте
против него!» — как-то воскликнул Учитель [94, XI, 16; 212, т. I, с. 107]).
Вокруг имени Конфуция со временем выросло огромное количест во легенд и апокрифических текстов, приписывающих ему различные поступки и многочисленные сомнительные изречения. Разобраться в этом обилии порой весьма противоречивого материала весьма нелег ко, причем многие из тех, кто писал и пишет о нем, ведут друг с дру гом ожесточенные споры по поводу того, что из приписанного вели кому мудрецу можно считать достоверным. В этой связи стоит заме тить, что среди специалистов, особенно тех, кто посвятил себя изуче нию Конфуция, преобладает стремление принять максимум из того, что сохранили о жизни и деятельности мудреца древние предания.
17 — 766 |
513 |
И лишь немногие серьезные исследователи не склонны доверять ле гендам и апокрифам и ограничивают количество достоверных сведе ний о Конфуции аутентичными источниками, да и то не целиком.
Если руководствоваться этими строгими критериями — а они в рамках серьезного анализа представляются единственно возможны ми,— то окажется, что к числу достоверных принадлежит прежде всего канонический текст «Луньюя», причем далеко не весь (А.Уэйли, например, считает полностью аутентичными и безусловно заслужи вающими доверия лишь главы 3-9 этого трактата, состоящего из 20 глав — см. [243, с. 21 и 25]). Не слишком большого доверия заслу живают в этом плане и иные доханьские тексты, сообщения которых обычно нуждаются в специальном анализе и перепроверке. К сожале нию, это относится и к «Цзо-чжуань», где наряду с вполне приемле мыми сведениями о Конфуции встречаются и такие, которые вызыва ют настороженность и недоверие. Часто недостоверны сведения, соб ранные Сыма Цянем в посвященной Конфуцию главе, где заслужи вающие доверия описания перемешаны с явными легендами [103, гл. 47; 71, т. VI, с. 126-151], а также данные многих других древних и тем более сравнительно поздних источников.
Впрочем, достоверных текстов и даже одного только трактата «Луньюй», содержащего подавляющее большинство подлинных изре чений и поучений Конфуция и являющего собой в этом смысле квинт эссенцию истинного раннего конфуцианства, вообще-то вполне доста точно для того, чтобы представить себе, кто такой Конфуций и чем он велик, почему вошел в историю Китая как персона номер один. Не ставя своей целью в рамках данного тома подробно описать жизнь, деятельность и тем более учение великого мыслителя (частично об этом шла речь в другой моей книге [22, с. 50-81]), я хотел бы сделать акцент на том, как повлиял Конфуций на ход исторического процесса в его время, какую роль он и его учение сыграли в развитии событий в конце периода Чуньцю. В частности, имеется в виду становление идеологии, описание которой дано в этой главе.
Прежде всего, несколько слов о том, каким предстает Конфуций в нашем главном источнике. В «Цзо-чжуань» ему посвящено немало эпизодов, подчас достаточно развернутых. И именно они служат ос новой для многих устойчивых сомнительных преданий. Часть из них вполне безобидны и касаются, скажем, оценки тех либо иных истори ческих деятелей периода Чуньцю. Чжун Ни, согласно «Цзо-чжуань», не раз с одобрением отзывался о Цзы Чане, сочувственно упоминал имена цзиньских сановников Чжао Дуня и Шу Сяна, иногда давал положительные либо отрицательные оценки отдельных правителей, например, похвалил чуского Чжао-вана. Здесь все без натяжек вписы
514
вается в контекст повествования. Нет особых сомнений и тогда, когда отдельные эпизоды, как, например, случай с посмертными табличками луских правителей Си-гуна и Минь-гуна, вызывали развернутые суж дения Конфуция (не следует смущаться тем, что эти суждения вклю чены в данные «Цзо-чжуань» за 625 г. до н.э. — ведь составители комментария вполне могли вставить мнение философа о событиях столетней давности в нужное место хроники).
Это же можно сказать по поводу осуждения Конфуцием цзиньско го гегемона Вэнь-гуна, вызвавшего в 641 г. до н.э. вана для встречи (вассал не имеет права вызывать сюзерена), или похвалы Конфуция в адрес историографа, не побоявшегося в 607 г. до н.э. обвинить Чжао Дуня в убийстве цзиньского Лин-гуна (как уже упоминалось, его ло гика была проста: раз не успел, уезжая от Лин-гуна, покинуть пределы Цзинь в момент убийства правителя, значит, будучи старшим минист ром, отвечаешь за это убийство). Примерно так же можно отнестись и к некоторым сентенциям Конфуция по поводу соблюдения или несо блюдения этических норм, высказанным в связи с эпизодами, описы ваемыми в «Цзо-чжуань». Их не слишком много, и они вполне умест ны в тексте. Иное дело — такой текст, где ситуация весьма сомни тельна, а то и вовсе невероятна.
В 535 г. до н.э., по данным «Цзо-чжуань», готовившийся к смерти Мэн Си-цзы, влиятельный сановник Лу, заметил своим близким, что в Лу есть Кун Цю, очень умный и способный потомок знатного сунского рода. Рождение его было предсказано в одной из надписей на брон зовом сосуде, принадлежавшем представителю этого же рода [114, 7-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 614 и 619]. А раз так, то пусть двое из ближайших наследников Мэна станут учениками Куна и будут у него учиться церемониалу. Наследники Мэна отправились к Конфуцию, который, приняв их, лестно отозвался о Мэн Си-цзы. Сам по себе эпи зод, вкратце повторенный в гл. 47 о Конфуции у Сыма Цяня [71, т. VI, с. 127], вроде бы не содержит ничего необычного. Конфуций с юности отличался знанием церемониала и вполне возможно, что к 16 годам — а речь именно об этом времени — уже приобрел некоторую извест ность в этом плане. Однако смущает то обстоятельство, что юноше было всего 16, когда к нему по воле знатного сановника пришли учиться два аристократа. Не слишком ли рано даже для Конфуция?
Согласно традиции, изложенной Сыма Цянем, в ранней юности Конфуций был беден и занимал низкое положение, которое чуть по правилось после того, как он стал мелким чиновником на службе у всесильного клана Цзи. Это отнюдь не означает, что ученики у Кон фуция появились лишь после этого. Не исключено, что первые из них, о которых упомянуто в «Цзо-чжуань», пришли к нему рано (хотя воз
17* |
515 |
раст учителя не может не смущать исследователя). Известно даже, что один из них сопровождал Кун-цзы в поездке в столицу Чжоу, которую тот будто бы совершил в молодости с помощью луского гуна [71,
т.VI, с. 127]. На мой взгляд, это маловероятно: и денег у Чжао-гуна лишних не было, да и знать не знал он тогда никакого Кун Цю. Самое же невероятное во всем этом эпизоде то, что влиятельный престаре лый луский сановник якобы хорошо знал 16-летнего Кун Цю, лестно о нем отзывался и велел своим наследникам идти к нему учиться.
Эта ситуация неправдоподобна. Она не вписывается в контекст (молодой бедный мелкий чиновник явно ничего значительного еще не успел совершить, а знатоков ритуала в чжоуском Китае и особенно в Лу всегда хватало, в том числе и весьма опытных, понаторевших в своем деле). Но если это вымысел, то как и почему он мог появиться?
Дело в том, что Мэн Си-цзы перед смертью стал слаб, рассеян и как-то допустил ошибку в церемониале [114, 7-й год Чжао-гуна; 212,
т.V, с. 612 и 616]. Именно после этого промаха он через несколько месяцев умер. Смерть его явно была связана с этой неудачей — вина огромна! Вполне вероятно, что он думал только о том, как исправить ошибку, чем, к слову, заслужил одобрение Конфуция, которым завер шается в «Цзо-чжуань» весь эпизод. Но значит ли это, что престаре лый Мэн в скорби вспомнил именно о Кун Цю? Вполне возможно, что все было иначе. Когда двое из его дома стали учениками Конфуция, они могли вспомнить об обстоятельствах смерти сановника и связать их со своим учителем. Могла это сделать за них традиция, имевшая обыкновение с легкостью создавать такого рода связи. Как бы то ни было, но здесь мы имеем дело скорее всего с фабрикацией ситуации задним числом.
Яне случайно остановился на этом эпизоде столь подробно. Про блема в том, что таких выдумок вокруг имени и деяний Конфуция великое множество. К числу самых незначительных из их числа мож но было бы отнести предвидения, приписываемые Конфуцию. В Лу в 492 г. до н.э. как-то случился пожар, сгорели два храма [114, 3-й год
Ай-гуна; 212, т. V, с. 801 и 802] (см. также [103, гл. 47; 71, т. VI, с. 139]). Кун-цзы, бывший в царстве Чэнь и не знавший, какие храмы сгорели, уверенно заявил, что это храмы двух гунов, Хуаня и Си. Так оно и было. Почему? В «Цзо-чжуань» нет ответа. Но ответ и без того всем был известен. Хуань-гун пришел к трону через труп брата, уби того с его согласия, а Си-гун — тот самый правитель, чью табличку неправильно положили, потеснив Минь-гуна (Конфуций в свое время это осудил). Иными словами, если и были в Лу правители с подмо ченной репутацией, так это Хуань и Си, если чьим храмам и гореть — то именно их храмам.
516
Впрочем, предсказаниям такого рода в «Цзо-чжуань» и «Го юе», как упоминалось, несть числа. Важнее обратить внимание на расска зы, содержание и смысл которых явно не вписываются во все извест ное о Конфуции. Прежде всего, это все то, что связано с рассказами о его службе.
Из диалогов и афоризмов «Луньюя» хорошо известно, что Конфу ций долго и горячо стремился получить заметный пост и на службе доказать правильность своего учения, но все его старания были тщет ными. Учеников его на службу приглашали, а его самого не брали. И для того у современных ему правителей были веские основания: Конфуций был бескомпромиссным в своих убеждениях, а эти убежде ния в его время, как легко заметить, не вполне вписывались в суровую реальность периода Чуньцю. Принимая все это во внимание, не следу ет доверчиво относиться к преданиям о службе философа, явно поя вившимся опять-таки задним числом. О чем же идет речь?
Как уже говорилось, в 502-501 гг. до н.э. делами Лу ведал Ян Ху, выступивший против глав трех влиятельных кланов. Однако затеян ный им дворцовый переворот не удался, и Ян вынужден был бежать. В Лу наступила пора нестабильности. Дин-гун по-прежнему не имел реальной власти, а три влиятельных клана еще не сумели оправиться от потрясений. Потрясения, о которых идет речь, отюдь не ограни чивались планами и заговором Ян Ху. Заговор и восстание Яна лишь высветили разброд внутри каждого из некогда могущественных кла нов, причем этот разброд был усилен распрями из-за наследования власти после смерти предводителей этих кланов. Конфуций, судя по всему, участия в этих событиях не принимал и ограничился тем, что осудил цзиньский дом Чжао за поддержку Яна [114, 9-й год Дин-гуна; 212, т. V, с. 771 и 773]. Однако в сообщении «Цзо-чжуань» за сле дующий, 500 г. до н.э., где рассказывается о замирении Ци и Лу после нескольких лет войн и острого политического соперничества, Конфу ций уже фигурирует как должностное лицо, советник Дин-гуна.
Из текста явствует, что именно вмешательство Конфуция помогло лускому гуну заключить достойное Лу соглашение с Ци. При этом именно Кун Цю, как на то специально обращено внимание, настоял на том, чтобы достигнутое соглашение не сопровождалось никакими праздничными торжествами, которые хотел было устроить циский Цзин-гун. Как ни странно, такой текст оказался базовой основой, во круг которой, как снежный ком, разрослась легенда о том, как Конфу ций сумел посрамить престарелого Цзин-гуна, заставив его безропот но снести наказание его танцоров, танец которых Конфуций не одоб рил (танцорам, по данным Сыма Цяня, по приказу Конфуция отрубили руки и ноги [71, т. VI, с. 132]).
517
Нет смысла всерьез доказывать, что такая легенда не имеет ничего общего с реальным обликом и, главное, учением Конфуция, в котором был весь смысл его жизни. Это было с успехом сделано китайскими исследователями и издателями, о чем упоминает в примечании к эпи зоду Д.Легг [212, т. V, с. 777]. Однако, несмотря ни на что, легенда живет и даже радует современного отечественного читателя — слиш ком уж красива фабула [53а, с. 240-243; 58, с. 93-97]. Досадно, что, излагая ее в версии Сыма Цяня, Р.Вяткин — серьезный переводчик и исследователь — не сделал соответствующих примечаний, ограни чившись апологетической ссылкой на сборник преданий о Конфуции [71, т. VI, с. 132 и 326].
Но если отбросить легенду, остается сам факт: Конфуций к 50 го дам наконец-то на службе, к которой он всю жизнь так стремился. Правда, остается вопрос: действительно ли все было так? Не было ли появление Конфуция как ученого знатока церемониала и вообще нор мативов на встрече правителей лишь знаком уважения к нему, чем-то вроде разового почетного приглашения почтенного дафу (этот ранг Кун Цю в то время явно уже имел)? И не связано ли все это было с тем, что в Лу на рубеже VI-V вв. до н.э. на какой-то момент образо вался вакуум власти, в силу чего Дин-гун мог проявить некоторую самостоятельность, т.е. сам вести переговоры и опираться на советы умного человека? Эти вопросы не случайны. Ведь несмотря на обилие легенд о службе Конфуция (он будто бы за год сделал образцовым правление в маленьком городке, после чего был назначен на важную должность сановника в Лу, см. [103, гл. 47; 71, т. VI, с. 131]), именно службы, возможности испытать на деле свою доктрину мудрецу и не хватало. Косвенно об этом свидетельствуют его колебания в связи с приглашением со стороны Гуншаня Бу-ню.
Согласно «Цзо-чжуань» [114, 5, 8 и 12-й годы Дин-гуна; 212, т. V, с. 758 и 760, 767 и 770, 780 и 781], Гуншань Бу-ню был одним из важ ных чиновников, кто после Ян Ху вершил судьбами трех луских кла нов (все три столицы этих кланов оказались под властью мятежных чиновников, из которых Гуншань находился в Би, — см. комментарий Д.Легга [212, т. V, с. 781]). Би был важнейшим из центров Лу, ибо там находилась резиденция фактически правившего царством на протяже нии многих десятилетий клана Цзи. Туда и пригласил Конфуция Гун шань Бу-ню.
В «Луньюе» [94, XVII, 5; 212, т. I, с. 183-184] этот пассаж выглядит так: «Гуншань Фу-жао, захватив Би и подняв мятеж, обратился к Учи телю с предложением навестить его, и тот был склонен принять пред ложение. Цзы Лу был недоволен и заметил, что не следует ехать. С чего бы ехать навещать Гуншаня? На это Конфуций сказал: „Разве
518
не является основанием то, что он пригласил меня? Если кто-либо хочет взять меня на службу, то я полагаю, что смогу создать [новое] Чжоу на востоке46. Разночтений среди переводчиков практически нет (ср. переводы [212, т. I, с. 183-184; 243, с. 210; 245, с. 110; 211, с. 143— 144; 59, с. 426]).
Может смутить разве что расхождение в полном имени (Фу-жао вместо Бу-ню). Но разные имена одних и тех же персонажей в древне китайских текстах встречаются сплошь и рядом, а реалии и детали (захват города Би и мятеж) не оставляют сомнений в том, что пригла шал Конфуция на службу именно узурпатор и мятежник Бу-ню. К слову, это подтверждает и Сыма Цянь, повторяющий с вариантами как приглашение Бу-ню, так и реакцию на него Конфуция и его уче ника Цзы Jly [103, гл. 47; 71, т. VI, с. 131]. Самое же важное во всем эпизоде то, что Конфуций на какой-то момент заколебался, был готов поехать — так сильна была в нем жажда найти применение своим силам. К Гуншаню Конфуций в конечном счете не поехал. Но вся ситуация, — несмотря на старания биографов Конфуция, начиная с Сыма Цяня, — убедительно свидетельствует против предположения, что Конфуций в 500 г. до н.э.3 имел должность или хотя бы всерьез мог рассчитывать на нее в Лу (напомню, что именно на этом, с легкой руки Сыма Цяня, настаивают многие).
Есть еще один эпизод в «Цзо-чжуань», связанный с именем Кон фуция и повествующий о его причастности к правящим верхам. Но и этот эпизод вызывает определенные сомнения. Речь все о том же дра матическом моменте в Лу, обусловленном мятежами и временным вакуумом власти. Как следует из лаконичного текста, служивший у лишенного власти Цзи ученик Конфуция, уже упомянутый Цзы Лу (он же Чжун Ю), предложил разрушить стены столиц трех кланов, где укрепились мятежники [114, 12-й год Дин-гуна; 212, т. V, с. 780 и 781]. Предложение было принято, и стены столицы клана Шу (Хоу) были разрушены, после чего глава клана Цзи двинулся в Би. Однако люди из Би во главе с Бу-ню, выступившие против Цзи, прибыли в столицу Дин-гуна. Правителю, главам трех кланов, а с ними Цзы Лу и Конфуцию пришлось укрыться в цитадели. И только после контрата ки, начать которую приказал будто бы Конфуций, мятежные толпы были рассеяны, а укрепления в Би снесены.
История со снесением луских крепостей понятна именно в свете мятежа, нестабильности и кризиса, даже некоего вакуума власти в Лу
3 Приглашение от Гуншаня пришло около этого времени, а не в 502 г. до н.э., как это вытекает из изложения Сыма Цяня, ибо Ян Ху бежал из Лу только в 501 г. до н.э., так что самостоятельно действовать от имени клана Цзи Гуншань мог лишь после этого.
519
на рубеже VI-V вв. до н.э. Но причем здесь Конфуций? Он явно попал в цитадель только потому, что его туда затащил его ученик Цзы Лу, проявлявший большую заботу о своем Учителе. Цзы Лу был на служ бе в клане Цзи, традиционно отвечавшем за все в Лу. Все главы кла нов, включая Цзи, были в цитадели. Был там и по-прежнему мало что значивший в политическом смысле Дин-гун. Так почему же приказ о контратаке должен был отдавать Конфуций — тот самый сугубо гражданского склада мудрец, который демонстративно заявлял, что в военном деле ничего не понимает [114, 11-й год Ай-гуна; 212, т. V, с. 824 и 826]?
Здесь не может быть места для сомнений: эпизод, о котором идет речь, явно отредактирован задним числом, дабы выставить именно великого мудреца спасителем Лу от мятежников. В этом нет ничего удивительного. Многое в комментариях «Цзо-чжуань» и «Го юя», которые являются основным источником для анализа периода Чунь цю, создано примерно таким же образом. Достаточно напомнить чи тателю о многочисленных исполнившихся предсказаниях, изобилую щих в этих текстах. Следует лишь удивляться тому, что такого рода интерполяций, т.е. прямого вмешательства в текст, редактирования его с целью подчеркнуть что-либо важное и даже фабрикаций никогда не существовавших фактов, в этих комментариях так мало. Видимо, здесь сыграла определенную роль профессиональная этика историо графов, требовавшая от них максимального соблюдения точности и допускавшая вмешательство, включая фабрикацию фактов, лишь в крайних случаях, особенно в дидактических целях.
Учитывая эту особенность мастеров составления древнекитайских текстов, примем во внимание все то, что они написали о Конфуции как о человеке, жившем в конце периода Чуньцю и волею судеб время от времени оказывавшемся в сложных ситуациях. В «Цзо-чжуань» мало упоминается о путешествиях Кун-цзы по различным царствам, но о них есть немало данных в биографии (у Сыма Цяня) и в трактате «Луньюй». Много нового к уже сказанному они не добавляют, разве что лишний раз подчеркивают стремление мудреца найти правителя, кото рый дал бы ему возможность реализовать его доктрину на практике. Увы! Ни один из правителей царств, обычно с почетом встречавших мудреца, так и не предоставил ему такой возможности. Зато Конфу ций повидал свет, что сыграло немаловажную роль в придании его учению совершенной формы. Чему же учил Конфуций и как вписыва лось его учение в ту генеральную социомироустроительную кон цепцию, которая была создана безымянными авторами второго слоя «Шуцзина»?
520