Геополитическая ситуация в Китае периода Чуньцю

Теперь следует обратить внимание на то, какое место на географи­ ческой карте занимал чжоуский Китай в период Чуньцю и что пред­ ставляло собой его так называемое варварское окружение. Или, ины­ ми словами, насколько он был излучающим культурное влияние цен­ тром цивилизации и в какой степени сам спорадически впитывал дос­ тигавшие его культурные ценности и новации. Эта проблема всегда была болезненной для китайских исследователей, склонных чрезмер­ но преувеличивать все свое и недолюбливать что-либо объявившееся в Китае чужое19. Щадя эти чувства, с некоторой легкостью относились к упомянутой проблеме и западные синологи, о чем свидетельствует дискуссия на поднятую мною [18] тему внешних воздействий на кон­ ференции в Беркли в 1978 г. (куда меня даже не потрудились пригла­ сить). Материалы конференции были отражены в первых номерах журнала «Early China» и в сборнике статей «The Origins of Chinese Civilization», опубликованном по свежим следам этой дискуссии Д.Китли [209]. В этом сборнике К.Йеттмар с чужих слов решительно осудил меня за попытки «находить западные элементы в составе ки­ тайского неолита» [209, с. 222].

Надо сказать, что мои оппоненты в своем благородном порыве «очистить» истоки китайской цивилизации от всего некитайского были заведомо неправы. Они просто не хотели обратить внимание на все то, что было сделано наукой, обнаружившей бесспорные влияния и заимствования (см., например, [162; 222; 149]), видимо, наивно по­ лагая, что подобного рода исследования устарели, особенно в свете новых открытий китайской археологии. Конечно, археологи немало сделали для пересмотра устаревших представлений о китайской древ­

19 Я должен напомнить читателю, что, когда более двадцати лет назад вышла в свет моя монография «Проблемы генезиса китайской цивилизации» [18], где ставились эти вопросы применительно к ранней истории (Шан) и особенно неолитической и даже более древней китайской предыстории, у меня было очень мало сторонников, причем далеко не только в Китае. В конце 80-х годов в Китае, где уже вовсю шли реформы и многие устоявшиеся взгляды пересматривались, был издан перевод моей книги, снаб­ женный предисловием, суть которого сводилась к тому, что к моим построениям на тему о внешних воздействиях на Китай следует относиться с осторожностью и недове­ рием. Я был в тот момент в командировке в Китае и пытался оправдаться в журнале «Каогу» хотя бы тем, что никто в Китае до сих пор не в состоянии объяснить, как и когда шанские правители познакомились с одомашненными вне Китая лошадьми, запряженными в боевую колесницу, сделанную до мелочей по ближневосточно-индо- европейской модели. Но никто не захотел разговаривать со мной на эту «скользкую» тему, а журнал печатать статью отказался.

25

ности. Но отнюдь не всех. И об этом уже шла речь в первом томе — достаточно еще раз напомнить о запряженной одомашненными вне Китая лошадьми боевой колеснице индоевропейского типа в аньянских царских гробницах [24, с. 149 и сл.]. Можно добавить к этому факты календарно-астрономического тождества между западноазиат­ скими (вавилонскими) расчетами и шанскими нормативными исчис­ лениями, связанными с жертвоприношениями20. Но все это долго не замечалось, а отношение к проблеме культурных заимствований в 70-х годах было достаточно негативным, причем и в китайской, и в западной, и в отечественной синологии. Здесь царило трогательное единство мнений.

К моему глубокому удовлетворению, за прошедшие с тех пор бо­ лее двадцати лет ситуация изменилась. Сначала в 1980 г. в журнале «Early China» (№ 15) появилась интереснейшая статья В.Мэра, суть которой сводилась к тому, что ирано-зороастрийское влияние в сфере духовной (речь о магах и обозначавшем их китайском термине) и ин­ доевропейское в том, что касается боевой колесницы с одомашнен­ ными на Ближнем Востоке лошадьми, могут быть прослежены в Ки­ тае с аньянского времени [217]. В доказательство Мэр опубликовал несколько изображений лиц кавказоидного расового облика из числа найденных в Китае в результате раскопок [217, с. 29, 32]. У меня ни­ когда не было сомнений в том, что колесница с лошадьми появилась в шанском Китае извне, но вот проблема иранских магов меня несколь­ ко смущает. По-моему, появись они в то далекое время, многое в сис­ теме ранних религиозных представлений шанско-чжоуского Китая выглядело бы иначе — если эти маги, разумеется, были подлинно зороастрийскими, а не их отдаленными и гораздо более примитивны­ ми во всех отношениях предшественниками, напоминавшими обыч­ ных шаманов, чего Мэр почему-то не допускает [217, с. 35 и др.]21.

Опубликованные в 1980 г. Мэром данные особенно ценны тем, что они проливают некоторый свет на проблему происхождения шанской цивилизации и прибавляют вес всему тому, что говорилось по этому

20 Писавший об этом К.Ябуути [249, с. 91 и сл.] полагал, что это тождество могло быть результатом как влияний, так и параллельного развития. Но сам факт существо­ вания так называемых Метоновых циклов (семь вставных месяцев за 19 лет) в шан­ ском Китае бесспорен и свидетельствует (вкупе с многим остальным) скорее о влияни­ ях, нежели об упорной работе самих шанцев в этом направлении, о которой нет явных свидетельств.

21 Как бы испугавшись своей смелости и, видимо, не забыв о дискуссии в Беркли, В.Мэр в этой же статье вроде бы извинился за свои выводы и в противовес им стал настаивать на том, что влияние шло и в противоположном направлении, что, в частно­ сти, китайский шелк был известен Европе чуть ли не в те же отдаленные времена (в XVI в. до н.э. [217, с. 44]), что, на мой взгляд, крайне сомнительно.

26

поводу раньше. Известно, например, что подобные идеи о некоем иранском влиянии на чжоуский Китай достаточно давно уже выска­ зывал Цэнь Чжун-мянь [120, с. 60-62 и др.], правда применительно в основном к южному царству Чу. Индоевропейское (индо-ирано- тохарское) влияние на Китай в принципе признавалось специалистами достаточно давно. Одними из первых об этом сказали еще в начале века А.Конради и А.Соссюр [162; 228]. Позже о том же, правда, в очень осторожной форме, писал известный специалист по истории науки в Китае Д.Нидэм [43, с. 218].

После 1980 г. прошло два десятка лет, и тот же В.Мэр недавно опубликовал еще ряд работ, подтверждающих его предположения. Речь идет о результатах археологических раскопок в бассейне Тарима (Восточный Туркестан, ныне Синьцзян), где были обнаружены хоро­ шо сохранившиеся в сухом песке мумии древних индоевропейцев. Датируемые примерно 2000 г. до н.э., эти индоевропейцы были, ви­ димо, предками тохаров, а может быть и ирано-зороастрийцев (см. [155; 218]).

Эта находка может считаться сенсацией. Она способна в дальней­ шем помочь окончательному решению проблемы генезиса шанской цивилизации. И еще один важный момент: находка свидетельствует о длительном сосуществовании индоевропейцев и шанцев, а может быть и чжоусцев, а также о культурном взаимодействии протоиранцев и древних китайцев22.

Что касается китайского влияния на прототохаров и тохаров, то о нем пока мало что можно сказать. Раскопки лишь приоткрывают заве­ су над неведомым. Но обратное влияние достаточно заметно, хотя многие предпочитают его не видеть или по крайней мере не придавать ему серьезного значения.

И это весьма существенно для понимания очень многих вещей, особенно из сферы духовной культуры позднечжоуского времени. Лично мне представляется, что влияние, пусть едва ощутимое и лишь спорадически себя проявлявшее, действительно существовало. Оно было растянуто во времени, в веках, и потому результаты его были разными. Сначала — загадочные шанские боевые колесницы с ло­ шадьми, много позже — развитые натурфилософские и онтологиче­ ские философские теории, связанные с противостоянием Света и Тьмы либо с авестийскими шестью первосубстанциями (земля, вода, огонь, металл, дерево, скот) (см. [35, с. 339; 36, с. 90-101]), появление которых в Китае следует датировать не ранее чем серединой первого

22 Сенсация, о которой идет речь, была поддержана в 1995 г. в специальной статье, где ставилась проблема внешних влияний в связи с анализом культур Цицзя и Эрлитоу [186а].

27

тысячелетия до н.э. Заслуживает внимания и еще одно интересное наблюдение, сделанное известным археологом Л.С.Клейном. У доис­ ламских иранцев, по его данным, цвет траура был белым, что нехарак­ терно для ближневосточных культур, но зато хорошо известно в Китае с достаточно древних времен. Смысл феномена Клейн объясняет так: смерть черна и белое в ритуале снимает черноту [44, с. 79]. Идея рез­ кого противостояния Света и Тьмы проявляет себя здесь весьма на­ глядно и снова ставит вопрос о связи древних китайцев с древними иранцами (протоиранцами?).

Контакты между шанцами, чжоусцами и индоевропейцами, таким образом, имели место вне всяких сомнений. Они подтверждаются не только феноменом боевой колесницы, но и археологическими факта­ ми близости к Китаю восточных индоевропейцев. Кроме сенсацион­ ных недавних находок в бассейне Тарима специалисты давно уже имели в виду и иные возможные связи. Речь идет об археологической культуре андроновцев, несших черты протоиранцев [44, с. 82], или об изученных Э.Паллиблэнком тохарах, живших в районе современного Восточного Туркестана [225].

Близость бассейна Тарима к бассейну Хуанхэ очевидна. Может встать вопрос о пути спорадических контактов. В принципе они дос­ таточно известны и понятны — только через северо-западный пус- тынно-степной путь, тот самый, что впоследствии был вполне благо­ устроен и получил наименование Великого шелкового. Этот путь прежде всего открывал дорогу внешним воздействиям мировой куль­ туры на Китай. Иногда такое воздействие имело характер резкого рывка. Это можно сказать о возникновении аньянского очага бронзо­ вой культуры (Шан) или о проникновении в конце периода Чуньцю в Китай металлургии железа, причем в весьма зрелом и развитом ее виде. Но помимо радикальных рывков, кардинально изменявших ци­ вилизационный потенциал протокитайцев и шанцев, бывали и доста­ точно частые контакты китайской цивилизации с ее многочисленными северными соседями, подавляющее большинство которых (хотя они, как правило, были гораздо более отсталыми по сравнению с чжоусца­ ми) служили просто передатчиками новаций.

Для Китая эти контакты далеко не всегда были безболезненными, особенно после того, как дом Чжоу при последних западночжоуских правителях стал ослабевать, а с перемещением на восток Пин-вана и вовсе пришел в упадок. Как сообщается в «Чжушу цзинянь» [212, т. Ill, Prolegomena, с. 156-157], могущественный чжоуский Сюань-ван то и дело воевал с жунами и цянами и нередко терпел от них пораже­ ния, а его сын Ю-ван был убит цюань-жунами, которых пригласил в Чжоу оскорбленный правителем тесть Ю-вана. После перемещения

28

Пин-вана в Лои геополитическая ситуация чжоуского Китая сущест­ венно изменилась. Пйн-ван обрел в районе Лои незначительный по размерам и доходам домен, а его обширные земли на востоке занял циньский правитель, сразу же соорудивший там свой алтарь гиэ как символ его новой территории. Как уже упоминалось в первом томе, он вел успешные войны с жупами во имя своего утверждения на полу­ ченных землях и разместил столицу на р.Вэй [212, т. Ill, Prolegomena,

с.158-159].

Врезультате чжоуский ван оказался в центре той части бассейна Хуанхэ, которая издревле была населена шанцами, а затем стала ос­ ваиваться направленными в отдаленные гарнизоны чжоускими вла­ дельцами уделов. Эта часть стала именоваться Чжунго (Срединные государства). Она отличалась от окружавших ее земель компактным, однородным и цивилизованным населением, ставшим таковым за несколько веков существования Западного Чжоу. Шанско-чжоуская цивилизационная норма, включавшая культуру быта и ритуального церемониала, грамотность и элементы образованности у формирую­ щейся аристократии, а также развитие производственной деятельно­ сти, вела к интенсивному этническому сближению с чжоусцами более отсталых мигрировавших сюда и постепенно подвергавшихся трибализации соседних племен, представленных прежде всего вождями и близкими к ним лицами.

Трудно судить о том, насколько население Чжунго в языковом или хотя бы диалектном плане отличалось от своих соседей. Неясно так­ же, как быстро адаптировались к чжоуским реалиям, включая язык, проникавшие в Чжунго варварские протогосударственные образова­ ния. По-видимому, особых проблем здесь не было, во всяком случае в пределах Чжунго. Из данных «Мэн-цзы» [101, ШБ, VI, 1] складывается впечатление, что диалектные несходства отличали население Чжунго от южных государств (Чу). Но были ли они значительными? По всей вероятности, не очень, ибо Конфуций, беседуя с чусцами, явно не нуж­ дался в переводчиках. Из современных исследований вытекает, что наиболее существенные языково-диалектные различия проходили меж­ ду восточными (в основном в рамках Чжунго) и западными (вне Чжунго) территориями [70, с. 44]. Давая подробное описание диалектных раз­ личий, специалисты упоминают и об областях контактов китайского населения с некитайским. Всего таких областей на карте представлено три: одна на юге (она нас интересует сравнительно мало, ибо там жили

восновном отсталые аборигенные племена из тех впоследствии почти без следа ассимилированных китайцами групп, которых в древности обычно именовали манъ или w), другая — в районе Ордоса и к северу от него, где жили кочевые племена, имевшие постоянные интенсив­

29

ные контакты с соседями вдоль степного пояса Евразии, и третья — на далеких западных окраинах, в районе современного Восточного Туркестана, где жили индоевропейцы-тохары [50, с. 243].

Таким образом, когда говорится об ираноязычных заимствованиях, следует принимать во внимание археологическую культуру андроновцев и тохаров, о которых специалистам, к слову, известно пока еще очень немного23. Связи между тохарским (прототохарским) анклавом и китайцами бассейна Хуанхэ не могли быть слишком частыми и тес­ ными на рубеже II—I тысячелетий до н.э., да и много позже. Кроме того, раннечжоуский Китай не был еще готов к восприятию зороастрийской мудрости, да и сама эта культура в том виде, как она сложи­ лась позже, скорей всего, еще не сформировалась. Существовал лишь сам канал, по которому связи могли осуществляться. Этот канал для получения информации, касающейся важных элементов духовной культуры, был наиважнейшим, если не единственным (от андроновцев шанцы и чжоусцы едва ли могли получить многое — слишком велика была разница в культуре; примерно то же можно сказать и о взаимо­ отношениях кочевников севера с китайцами в позднечжоуское и ханьское, тем более послеханьское время).

Следует также иметь в виду, что и западночжоуское время, и пери­ од Чуньцю с его весьма специфической религиозно-духовной культу­ рой не создавали подходящие условия для заимствований в сфере философской дискурсии, которая была весьма развита в протоиранском зороастризме. В X-VI вв. до н.э. вся внутренняя энергия китай­ ского населения и особенно его активной верхней части, чжоуской аристократии, уходила на политические столкновения друг с другом, большинство которых имело характер интриг и междоусобиц.

Процесс увеличения числа внутриполитических конфликтов с на­ чала Чжоу шел по нарастающей. Владельцы уделов понемногу укреп­ лялись в пожалованных им территориях и вели активные войны с соседями, в результате одни уделы уничтожались, а другие усилива­ лись за их счет. К началу периода Чуньцю на политической арене Чжунго осталось только два крупных царства (на востоке — Ци, на западе — Цзинь), с десяток-полтора средних, включая домен вана, и несколько десятков мелких. Позже в многочисленных сводно-систе- матических главах различных древнекитайских сочинений сложился определенный геополитический стереотип. Речь о том, как выглядел будто бы чжоуский Китай в древности.

Представлялась схема — в частности, в одной из самых поздних глав «Шуцзина» «Юй гун» — в виде системы зон, концентрических

23 См. исследования Э.Паллиблэнка [225] и новейшие публикации В.Мэра [217], о которых уже шла речь.

30

квадратов (земля графически в Китае воспринималась в виде квадра­ та, тогда как небо — в виде круга). Центральное место в схеме зани­ мали царства и княжества средней части бассейна Хуанхэ, т.е. Чжун­ го. Конечно, фактически все они никак не являли собой нечто, похо­ жее на квадрат. Но дело ведь не в точности линий, а в идее. Чжунго — центральная и древнейшая цивилизованная часть Поднебесной с наи­ более развитым хозяйством и многочисленным населением. Следую­ щая зона, охватывающая Чжунго извне, тоже никак не напоминала по своим очертаниям квадрат. Это зона близких к Чжунго полуварварских государственных образований, самыми крупными из которых были Цинь на западе и Чу на юге.

Государственные образования второй зоны были в достаточно вы­ годном положении, ибо имели возможность за счет постоянных кон­ тактов с Чжунго сравнительно быстро развиваться, чем они и пользо­ вались. Их полуварварский статус при этом никогда их не тяготил, а правитель Чу время от бремени даже бравировал им, открыто называя себя варваром и с легкостью присваивая себе титул вана, на что в те времена никто никогда бы не осмелился. В самом конце периода Чуньцю дали знать о себе еще два сильных южных государства — У и Юэ. Нет смысла рассуждать о том, входили ли они по схеме «Шуцзина» во вторую или третью зону, но стоит заметить, что бурный спурт позволил им выйти в своем развитии вперед и начать активно вмешиваться не только в дела южного Чу, но и всего Чжунго.

Сколько государственных образований существовало в период Чуньцю хотя бы в пределах только главных двух зон, никто не знает. Есть данные о том, что около сотни их было так или иначе аннексиро­ вано сильнейшими и выжившими. Как бы то ни было, но из материа­ лов «Цзо-чжуань», «Го юя» и «Шицзи» (да и «Чжушу цзинянь») выте­ кает, что в основном в Чуньцю активно действовало не более двух­ трех десятков крупных и средних царств, да еще примерно сотня хотя бы раз упомянутых мелких протогосударственных варварских образо­ ваний, которые в подавляющем своем большинстве как раз и были (вместе с некоторыми неназванными) аннексированы.

Особо следует сказать об этих многочисленных небольших полуварварских протогосударственных образованиях. Вполне возможно, что одни из них со временем приходили на смену другим, разбитым, уничтоженным или аннексированным. Геополитическая ситуация не только в рамках двух больших зон, но и внутри центральной, Чжунго, складывалась на протяжении большей части Чжоу, включая период Чуньцю, таким образом, что между хорошо заселенными территория­ ми основных царств и княжеств сохранялось немало пустых неосво­ енных земель, а большинство протогосударственных образований

31

северных варваров, жунов и ди (как их именовали китайцы), еще не были прочно оседлыми и с легкостью перемещались, пытаясь найти наиболее удобное место для своего обитания (как то было в свое вре­ мя, с полтысячелетия назад, с самими чжоусцами).

Процесс трибализации такого рода племенных протогосударствен­ ных образований шел быстрыми темпами и практически постоянно. Знакомство с материалами наших источников показывает, что племе­ на активно обживались на новых землях и вели себя при этом доста­ точно агрессивно. Они энергично включались в различного рода меж­ доусобные войны, а иногда и в одиночку совершали нападения на соседей, подчас нанося им чувствительный урон. В период Чуньцю многие из такого рода небольших полуварварских государственных образований жунов и ди оказались практически включенными в поли­ тическую жизнь Чжунго. Правители ряда чжоуских царств женились на принцессах из жунов и ди, а сыновья от таких браков достаточно часто садились на отцовские троны.

Надо заметить, что, хотя этот полуварварский компонент и оказы­ вал определенное влияние на Чжунго, подчас угрожая кое-каким цар­ ствам [50, с. 176-187], влияние это в целом не было значительным. Даже напротив, новые государственные образования стремились как можно скорее забыть о своем полуварварском прошлом и слиться дефакто с остальными, чтобы ничем как в культурном, так и в языково­ этническом плане от них не отличаться. И судя по результатам, это им вполне удавалось, причем за считанные десятилетия. Вчерашние вар­ вары достаточно быстро становились почти китайцами. В текстах есть немало взаимных упреков по поводу того, что то либо иное царство предпочитает дружить с чужими, а со своими (близкородственными) враждует.

Словом, заметного качественно иного стандарта, отличавшего их от шанско-чжоуской культуры, вновь образовывавшиеся племенные протогосударства жунов и ди в Чжунго с собой не приносили. И этим ситуация периода Чуньцю не сходна, скажем, с той, что была харак­ терна для Китая тысячелетие спустя, в период Нань-бэй чао, когда вторгшиеся с севера кочевники по многим параметрам разительно отличались от китайских земледельцев, что привело к разорению и опустошению бассейна Хуанхэ и к перемещению значительной части китайцев на юг, в бассейн Янцзы.

Итак, геополитическая карта Китая в период Чуньцю была доста­ точно пестрой. На территории собственно Китая, в Чжунго, обитали как потомки шанско-чжоуских поселенцев, несших с собой сравни­ тельно высокую культуру, так и многочисленные вновь прибывавшие туда с северо-запада племенные протогосударственные трибализован-

32

ные коллективы из числа варварских групп жунов и ди, которые по­ степенно осваивались на этой территории и адаптировались к новым условиям бытия и к более высоким культурным стандартам. Не ис­ ключено, что кое-кто из этих заново складывавшихся протогосударственных образований, активно впитывавших культурные инновации, приносил с собой в Чжунго немного нового, о чем уже шла речь. В меньшей мере это относится к южной периферии бассейна Хуанхэ, где обитали племенные группы манъ либо м. Однако это не означает, что влияние с северо-запада не могло огибать бассейн Хуанхэ с юга и двигаться на восток через Чу, что было весьма вероятным.

В добавление ко всему стоит заметить, что и отдаленная (особенно западная) периферия отнюдь не была мертвой пустыней. Вопреки принятым представлениям, чжоуский Китай активно общался не только с ближней варварской и полуварварской периферией, но и — по меньшей мере спорадически — с более отдаленными культурными центрами, откуда через прототохаров или протоиранцев время от вре­ мени приходили мощные потоки цивилизационных новаций, как в форме материальной (например, металлургия железа), так и — что особенно важно для понимания процесса формирования Китая — духовной. И хотя сведения о влияниях в сфере духовной очень неоп­ ределенны и подчас слабо доказуемы, они, безусловно, существовали и о себе напоминали.

* * *

Завершая вводную часть работы, следует сделать одно методиче­ ское предостережение. Речь о том, чтобы предупредить читателей — особенно тех, кто не является специалистом по древнему Китаю, — о несколько необычной композиции предлагаемой книги, которая способна доставить ему немало сложностей. Дело в том, что грамот­ ные китайцы, издревле почитавшие и наизусть заучивавшие канон «Чуньцю», были с детства хорошо знакомы и с «Цзо-чжуань», с его калейдоскопом имен и событий. Переводы на западные языки, сде­ ланные (в варианте Легга, регулярно переиздающемся) свыше столе­ тия назад, тоже стали за эти годы доступны практически всем, интере­ сующимся синологией. Иное дело у нас. Не очень удачный перевод Н.Монастырева много десятилетий являлся библиографической ред­ костью. Поэтому реалии исторических событий Чуньцю у нас мало известны. В сущности, они в данном томе впервые достаточно под­ робно излагаются (перевод «Цзо-чжуань» на русский — дело сложное и пока еще только ждущее энтузиаста). А коль скоро так, то неудиви­ тельно, что в форме пересказа событий в научный обиход вводится