вителя. В деталях этот случай описан в трактате «Мо-цзы» [99а, гл. 8, с. 139-140 (см. также [29, с. 313, примеч. 13]). Из описания явствует что душа умершего с легкостью может обретать плоть и возможность совершать действия, в том числе активные, насильственные. И разу­ меется, она может угрожать, предостерегать, требовать.

В «Цзо-чжуань» [114, 10-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 156 и 157] рас­ сказывается, что в 650 г. до н.э., т.е. примерно через четыре года после смерти Шэнь Шэна, старшего сына и наследника цзиньского Сяньгуна, его могила была потревожена по приказу правителя царства. Сразу же после этого один из сановников Цзинь повстречал дух прин­ ца, который заявил, что пожаловался на недобродетельного И У (Хуэй-гуна, его брата, занявшего престол после смерти их отца) само­ му Ди (Шанди), попросив его передать царство Цзинь царству Цинь, которое будет приносить ему положенные жертвы. Перепуганный сановник заметил, что души умерших не радуются жертвам, прине­ сенным не их родственниками. И в чем провинился весь народ Цзинь? На это покойник ответил, что подумает и изменит свою просьбу, о чем сообщит через семь дней. Через семь дней он заметил, что Ди обещал ему, что будет наказан лишь виновный, которого ждет разгром при Хань.

Стоит напомнить, что именно при Хань произошла спустя пять лет решающая битва между Цинь и Цзинь, в результате которой И У по­ пал в плен. Если принять это во внимание, то снова получается очень любопытная картина. Мало того, что дух покойника активно действу­ ет и угрожает. Он в состоянии не только пожаловаться на беззаконие и произвол самому Шанди (это как раз в порядке вещей), но и пере­ дать информацию о том, что случится вскоре. И именно это случи­ лось. Опять-таки нет сомнений, что вся история с духом выдумана от начала до конца в назидательных целях и служит своего рода пред­ остережением, предсказанием, которыми изобилуют древнекитайские источники, особенно «Го юй» и «Цзо-чжуань». Обратимся к корпусу предостережений и предсказаний, представленному в текстах и имею­ щему самое непосредственное отношение к миру суеверий.

Предсказания и предостережения

На системе предсказаний, предостережений и предзнаменований в текстах построена значительная часть сюжетно-событийного изложе­ ния. Иными словами, авторы источников обращают явно преувели­ ченное внимание на причинно-следственные связи, рожденные пред­

438

ставлением о минимальной, а то и вовсе отсутствующей дистанции между миром живых и тесно связанным с ним миром духов и душ умерших.

Вообще-то связи такого рода типичны и естественны для многих народов и встречаются в самых различных социокультурных ком­ плексах, вплоть до весьма высокоразвитых, современных. Они были характерны и для шанского Китая, о чем писали синологи [172]. Но спецификой чжоуской системы можно считать едва ли не нарочитое смазывание предполагаемых источников информации: не столько сверхъестественные силы позволили узнать что-либо (хотя немало и таких сюжетов, включая те, что основаны на гаданиях), сколько сами предсказывающие заранее знают, что произойдет. Во многих случаях нет никаких сомнений в том, что вся мудрость предсказывающего или предостерегающего помещена в текст задним числом, когда об ошиб­ ке в угадывании будущего уже не могло быть и речи. Однако интере­ сен сам логический прием повествования. Неважно, откуда что из­ вестно. Важно, что это именно так. И здесь очевидно присутствует не столько суеверие (его в действительности в таких ситуациях практи­ чески может и не быть), сколько прямолинейная предопределенность, некая неотвратимость судьбы, провиденциализм, включая неизбеж­ ность наказания за проступки, недобродетельное поведение, дурной нрав. На этом в немалой мере держится и вся система гаданий по «Ицзину».

Однако обратимся к нашим текстам. Не все предостережения и предсказания, встречающиеся в них, одинаковы, и далеко не все они относятся к числу интерполяций, сделанных задним числом. Впрочем, в нашем распоряжении нет надежных критериев для выявления тех либо иных из их числа. Единственное, что вполне определенно, так это то, что все предостережения сбываются. Иных просто нет. Можно было бы представить ситуацию таким образом, что шел тщательный отбор сбывшихся предсказаний, тогда как все остальные просто от­ брасывались за ненадобностью. Но вполне можно полагать и иное: наряду с немногими случайно сбывшимися предостережениями воз­ никали ситуации, когда они напрашивались, хотя и отсутствовали. В этих случаях их вполне могли придумывать авторы комментариев к «Чуньцю» в назидательных целях либо для придания изложению не­ коей занимательности.

К сожалению, как уже сказано, критериев в нашем распоряжении нет. Есть только тексты, соответствующие эпизоды из которых и при­ ведены ниже. Начнем с тех, что касаются снов. Сны, казалось бы, наименее провокативный жанр предостережений. Мало ли что при­ снится... С другой стороны, сон можно и придумать. Он вполне может

439

быть приемом, оправдывающим определенную интригу, скрывающим затаенную цель. Поэтому существенно обращать внимание на то, ка­ кой характер имеет сам приведенный в источнике сон того или иного из заметных политических деятелей. Впрочем, и это не всегда помога­ ет, ибо любой необычный сон, особенно связанный с кем-либо из мира духов и предков, можно толковать как угодно.

В «Го юе» рассказывается, как правитель Го незадолго до аннексии его царства увидел сон, будто в храме его предков появился дух с когтями тигра и алебардой и приказал от имени Ди (Шанди) открыть перед войсками Цзинь ворота города. Испуганный правитель обратил­ ся к историографу за толкованием сна, а тот пояснил, что сон — пре­ достережение от имени Неба [85, с. 104; 29, с. 141-142]. Из контекста явствует, что правитель Го не считал себя недобродетельным. Он явно не понимал, в чем его вина (единственное обвинение — склонность к роскоши). Неудивительно поэтому, что, выслушав историографа, пра­ витель не поверил ему и даже посадил в тюрьму, а горожанам (гожэнъ) рассказал о сне (возможно, несколько изменив его) как счаст­ ливом предзнаменовании, что, впрочем, не помешало Го через не­ сколько лет прекратить свое существование.

Вот еще два эпизода о вещих снах. В царстве Сун в 517 г. до н.э. Юань-гун перед поездкой в Цзинь увидел сон, будто его старший сын венчается на царство, а он сам и его отец, покойный правитель царст­ ва, помогают ему в церемониале. Проснувшись, он собрал министров и сделал некоторые распоряжения на случай своей смерти. Потом отправился в Цзинь и по дороге умер [114, 25-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 707 и 711]. В данном случае перед нами своего рода вещий сон, что встречалось далеко не только в древнем Китае. Вот второй эпизод. В 535 г. до н.э. больной цзиньский Пин-гун как-то увидел во сне желтого медведя, вошедшего в его дворец, а прибывший в это время с визитом чжэнский Цзы Чань объяснил, что это, надо полагать, дух Гуня (отца великого Юя), который был наказан Яо и превратился в желтого медведя3. Раньше ему обычно приносили жертвы, а теперь перестали. Видимо, дух напомнил о необходимости принести ему жертву, и это должен сделать (вместо утратившего политическую власть чжоуского вана) правитель царства-гегемона Цзинь. Принеся жертву, Пин-гун вскоре поправился и поблагодарил Цзы Чаня [114, 7-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 613 и 617; 85, с. 171; 29, с. 224-225].

Сны здесь выступают в качестве предостережения, в одном ясного (скоро умрешь), в другом не очень (нужно толкование мудрого и

3 Суеверия, связанные с тотемистическими представлениями, были широко рас­ пространены в Китае в эпоху неолита Яншао [37]. Подобные представления остались в сфере суеверий и позже, о чем свидетельствуют специальные исследования [138].

440

знающего Цзы Чаня). Но оба рассказа в принципе идентичны с пер­ вым: сон — вещь не случайная, если что приснилось — прими к све­ дению, не можешь сам — посоветуйся со знающими людьми. Знаю­ щие же люди всегда найдут смысл в твоем сне, хотя и не всегда смо­ гут помочь. Одно несомненно: сон заслуживает внимательного ос­ мысления. Вспомним о наложнице вэйского правителя, собиравшейся родить (во сне ей явился основатель правящего дома Вэй, Кан-шу, предсказавший, что она родит будущего правителя). Серьезное отно­ шение ко сну обычно тесно связано с политикой. Так, согласно утвер­ ждениям Сыма Цяня, циньскому Му-гуну приснилось, будто сам Шанди приказал ему покончить со смутой в Цзинь [103, гл. 28; 71, т. IV, с. 156]. Как следует полагать, именно поэтому Му-гун дал Чжун Эру войско и помог ему занять трон отца.

Вывод ясен: сны часто бывают не случайны и к ним, особенно к политически значимым, следует относиться серьезно. В «Цзо-чжуань» приведен интересный эпизод, связанный со смертью в 581 г. до н.э. цзиньского Цзин-гуна [114, 10-й год Чэн-гуна; 212, т. V, с. 372-373 и 374]. Ему приснилось, что в двери его дворца ломится дух предка уничтоженного им клана Чжао, обвиняя его в произволе и обещая апеллировать за справедливостью к Ди (Шанди). Проснувшийся пра­ витель обратился к шаманке, а та ответила, что правителю не удастся узнать вкус пшеницы нового урожая. Вскоре Цзин-гун заболел и уви­ дел новый сон: болезнь предстала перед ним в виде двух мальчиков, которые спрятались в его теле в районе горла и сердца. Приехал врач из царства Цинь и сказал, что ничего нельзя поделать, ибо болезнь засела в горле и сердце. Тем временем, однако, поспел новый урожай. Из пшеницы испекли булку, пригласили шаманку и тут же ее казни­ ли — пусть не говорит злобную неправду. Но как только правитель сам потянулся к булке, он упал и умер.

Итак, к снам не следует относиться с пренебрежением, как и к тем, кто толкует их смысл. Отметим, что из приведенных нескольких эпи­ зодов лишь один политически нейтрален — в случае с желтым медве­ дем. Он, к слову, и разрешился весьма просто — принесли духу жерт­ ву, и дело с концом. В случае с сыном правителя Сун, занявшим при жизни отца его трон, дело уже обстоит несколько сложнее. Сунский Юань-гун, который, по словам Сыма Цяня, уничтожил почти всю свою родню, имел основания полагать, что вещий сон о приближаю­ щейся смерти был не только серьезным ему предостережением, но и чем-то вроде напоминания о заслуженном наказании [103, гл. 38; 71, т. V, с. 136]. Что же касается остальных снов, то политический смысл их бесспорен: Вэй обрело именно того правителя, на которого указал Кан-шу, Го погибло потому, что плох был его правитель, а цзиньский

441

Цзин-гун от того, что уничтожил могущественный клан. Нам неведо­ мо, действительно ли упомянутые в тексте персоны видели вещие сны и были ли их сновидения именно такими, как они представлены в текстах. Но вполне можно предположить, что некоторые из снов были сфабрикованы в назидание потомкам.

Аналогичным образом обстоит дело и с предсказаниями. Вот одно из них, связанное с уничтожением клана Ци в царстве Цзинь. Эпизод, помещенный в «Го юе», явно шит, что называется, белыми нитками [85, с. 60-61; 29, с. 91-92]. Некий луский сановник будто бы приехал в Цзинь, и Ци Чоу захотел дать ему цзиньский город, но тот отказался. Отказался потому, что клан Ци недобродетелен и скоро погибнет. Казалось бы, какое право пусть даже влиятельный сановник имел давать цзиньские города луским визитерам? Это в практике межгосу­ дарственных отношений периода Чуньцю не встречалось. Давали го­ рода только беглым аристократам, да и то не всем и не всегда4. К тому же с какой стати Ци Чоу решил отдать город лусцу? Зачем было пред­ лагать город заезжему визитеру, который в нем не нуждался и под нелепым предлогом от него отказался?

Ответ не вызывает сомнений: текст сочинен задним числом и по­ мещен в «Го юе» только для того, чтобы продемонстрировать, что мудрым людям все известно заранее. К числу подобного типа встав­ ленных эпизодов можно отнести предсказания о том, что воины Цинь потерпят поражение, ибо не должным образом приветствовали вана, проходя мимо домена, что цзиньский Ли-гун погибнет потому, что шагает не по правилам, что не по чину разодетый чуский Вэй явно станет правителем, а цзиньский Сянь-гун умрет потому, что поехал на созванный циским гегемоном Хуань-гуном съезд чжухоу [85, с. 20, 31-32, 66-67, 106; 29, с. 45, 57-58, 98, 144].

К этим эпизодам можно добавить немало других. В одном из пас­ сажей «Го юя» [85, с. 209; 29, с. 267] упомянуто, что царство У при Фу Ча обязательно погибнет, как оно вскоре и случилось. В другом со­ держится совет не возвращать изгнанного из Чу Бай-гун Шэна, иначе не избежать беды, которая и произошла [85, с. 211-212; 29, с. 269272]. В третьем, относящемся к 541 г. до н.э., сказано о цзиньском Пин-гуне, что он умрет лет через десять и что его заболевание (диагноз был определен лечившим его циньским врачом) неизлечимо, так как болезнь связана с безумием, вызванным чрезмерным общени­ ем с женщинами гарема [85, с. 170; 29, с. 222-223 (см. также [114, 1-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 581]). Этот последний случай наиболее

4Цзиньскому Чжун Эру, например, не давали, во всяком случае об этом не сказано

втекстах, хотя можно предположить, что, находясь долгое время на службе у правите­

ля Ци, он имел там какой-то регулярный доход.

442

интересен. Через несколько лет после предсказания, в 535 г. до н.э., занемогший Пин-гун увидел во сне желтого медведя и лишь с помо­ щью Цзы Чаня, о чем уже шла речь, оправился от болезни.

Если считать, что правитель знал о предсказанном ему циньским врачом сроке жизни и боялся надвигающегося конца, в медведе он увидел бы вестника смерти. И хотя Цзы Чань легко спас его от медве­ дя, после этого случая (если он действительно был предупрежден о сроках своей жизни и о причине, ограничивающей их) Пин-гун дол­ жен был бы вспомнить о пророчестве и по меньшей мере отдалиться от женщин гарема. Жизнь все-таки дороже... Но об этом в текстах ничего нет. Создается впечатление, что о своей скорой и неотврати­ мой смерти Пин-гун все-таки не знал. Однако, как известно из хроно­ логии, Пин-гун умер в 532 г. до н.э., т.е. почти точно в предсказанное ему время.

Смысл всех этих эпизодов в том, что они осознанно и нарочито задним числом акцентируют внимание на промахах или недоброде­ тельных поступках тех или иных политиков. Промахи и даже престу­ пления бывали у многих. Но акценты делаются лишь тогда, когда нужно показать, что возмездие неотвратимо. Более того, иногда воз­ мездие явно не соответствует тяжести проступка (циньские воины не должным образом приветствовали вана с границы его домена и за это все погибли, цзиньский Ли-гун не должным образом поднимал при ходьбе ноги и должен был поэтому погибнуть). Создается впечатле­ ние, что вся концепция авторов обоих близких друг к другу источни­ ков, «Цзо-чжуань» и «Го юй», базировалась не столько даже на высокопочитавшемся в чжоуском Китае принципе этического детерминиз­ ма — хотя огромное его влияние вне сомнений, — сколько на искус­ ственном создании у читателя представлении о неизбежности, неот­ вратимости реализации этого принципа. Порок должен быть и будет наказан — вот генеральный подтекст наших источников.

Встречаются в текстах и предостережения несколько иного плана, связанные со сложностью реальной ситуации или вызванные некоей вполне обоснованной тревогой. Здесь не всегда видно, было предска­ зание сделано заранее или это резюме, сформулированное задним числом. Например, история, связанная со смутой в Цзинь, началась с того, что перед походом на варваров-жунов молодой цзиньский Сяньгун провел обряд гадания на панцире черепахи. Расшифровывая ре­ зультаты, гадатель Су заметил, что победа будет, а счастье — нет [85, с. 89; 29, с. 123]. Как известно, все так и случилось. Плененная в ре­ зультате экспедиции Ли Цзи стала любимой наложницей, и от нее пошла вся смута в царстве. Гадатель не предсказывал в данном случае ничего конкретного, но результаты гадания вселили в него тревогу.

443

Могло ли такое быть? В стране, где гадания занимали столь видное место и система их была тщательно разработана, — вполне. Вот, од­ нако, иной случай.

«Го юй» [85, с. 22-24; 29, с. 48-51] подробно рассказывает, почему царство Чэнь, где правитель пьянствует у развратной красавицы, а все хозяйство страны в запустении, скоро погибнет. Однако в сообщении «Цзо-чжуань» от 534 г. до н.э. [114, 9-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 621 и 623] идет речь о том, что Чэнь погибнет еще не скоро (в реальности это произошло в 478 г. до н.э. [103, гл. 36; 71, т. V, с. 108]) и что к тому же ветвь дома Чэнь станет правящей в царстве Ци. Здесь мы имеем дело с некоей альтернативой, отраженной в предсказаниях. С одной стороны, недобродетельность правителя вопиет и возмездие должно быть неотвратимым. С другой — оно не только явно запазды­ вает, но и оставляет династии некий путь к спасению и новому воз­ вышению. Противоречивость предсказаний убеждает в том, что оба они были сделаны задним числом, когда сложную ситуацию в целом пытались осмыслить.

Среди предостережений встречались вполне резонные и не нуж­ дающиеся в особом анализе. Когда чжэнский Чжуан-гун отдал брату по настоянию матери большой удел, советник предупредил, что это чревато серьезными потрясениями [114, 1-й год Инь-гуна; 212, т. V, с. 2 и 5]. Когда цзиньский Чжун Эр с помощью циньских войск побе­ доносно возвращался домой, астролог по звездам предсказал ему ус­ пех [85, с. 131; 29, с. 175]. Вполне резонным выглядит предостереже­ ние, связанное с вэйским Чжоу Юем, сыном наложницы, отличав­ шимся буйным нравом и действительно принесшим смуту в Вэй [114, 3-й год Инь-гуна; 212, т. V, с. 11-12 и 14]. Здесь не приходится гово­ рить об интерполяциях задним числом (хотя полностью такую воз­ можность тоже исключать нельзя).

Встречаются в источниках и такие предсказания и предостереже­ ния, где суеверия и предрассудки, а то и просто политический опыт, мудрая наблюдательность перемешаны с предсказаниями задним чис­ лом. Вспомним о беседе цзиньского Шу Сяна с приехавшим из Ци сановником Янь-цзы, в ходе которой собеседники, говоря о признаках упадка и расстройства в их странах, сетовали на то. что правящим династиям обоих крупнейших государств недолго осталось править. Это не столько предсказание, сколько констатация факта, хотя эле­ мент основанного на этическом детерминизме и дидактике предосте­ режения задним числом в тексте явно присутствует [114, 3-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 585-586 и 588-589].

Особый интерес представляет уже упоминавшаяся история с мла­ денцем, рожденным цзиньским Шу Сяном от дочери распутной краса­

444

вицы Ся Цзи из Чэнь. Как говорилось, мать Шу Сяна предостерегала его от этого брака, напоминая, что его невеста — дочь женщины, ко­ торая причастна к смерти троих мужей, одного правителя и собствен­ ного сына, а также к крушению государства (имеется в виду царство Чэнь) и гибели двоих его сановников, и что вообще обилие красоты в одной женщине может сокрушить все вокруг нее. В качестве доказа­ тельства она сослалась на примеры из прошлого. На Шу Сяна это подействовало, но под нажимом Пин-гуна брак все же состоялся, в ре­ зультате чего родился Ши Во. Увидев младенца, мать Шу Сяна заявила, что он воет по-волчьи и обязательно погубит клан Ян-шэ. И хотя в конце концов именно так и случилось, предсказание нельзя поставить в ряд с остальными. Не вернее ли было бы увидеть здесь в сердцах ска­ занную разгневанной женщиной фразу, случайно оказавшуюся роковой?

Другой, еще более уникальный пример — история с большими по­ жарами. Все началось с того, что зимой 672 г. до н.э. появилась яркая комета, и были предсказаны большие пожары. В царстве Чжэн некий Би Цзао сказал Цзы Чаню, что ожидаются пожары в Сун, Вэй, Чэнь и Чжэн и, только совершив жертвоприношение, можно будет избежать бедствия. Цзы Чань, однако, с этим не согласился [114, 17-й год Чжаогуна; 212, т. V, с. 666 и 668]. Летом следующего года были сильные ветры и во всех упомянутых царствах начались пожары. В тексте «Цзо-чжуань» за этот год [114, 18-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 669 и 671] содержится любопытное сообщение: в ответ на упреки по поводу отказа принести жертву Цзы Чань, под умелым руководством которо­ го чжэнцы успешно справились с пожаром, заметил, что путь Неба далек и не нам судить о нем. Откуда известно, что Цзао ^нает волю Неба? Он большой мастер говорить; нужно ли удивляться,’ что иногда его слова оказываются верными?

Во всей этой истории интересно не предсказание само по себе (сделанное на основании астрологических выкладок, о чем есть дан­ ные в тексте), а реакция на него. Рационалистически мысливший Цзы Чань, столь часто заслуживавший похвальные отзывы Конфуция, не верил предсказаниям и явно избегал суеверий. И даже когда попадал впросак, как в случае с пожаром, не каялся и не бежал с жертвопри­ ношением, но, напротив, находил оправдание своим поступкам.

Наконец, еще один любопытный эпизод. Когда в 506 г. до н.э. чус­ кий Чжао-ван под ударами уского войска вынужден был бежать из столицы, один из его сановников, переправлявшийся в лодке с семьей, не взял его в свою лодку, обвинив в том, что это именно он виноват в гибели Чу. Когда Чу все же не погибло, а Чжао-ван вернулся на трон и потребовал сановника к ответу, тот заметил, что хотел лишь предос­ теречь своего правителя, дабы он осознал свои заблуждения и испра­

445

вился. Оправдавшись таким образом, сановник заявил, что готов уме­ реть, но был прощен [85, с. 208; 29, с. 265-266]. В данном случае пре­ достережение приняло форму наглого предательства. И что интерес­ но, текст и поведение исправившегося чуского Чжао-вана акцентиру­ ют внимание не на предательстве (за много меньшие провинности сановники нередко теряли свои головы), а на справедливости предос­ тережения, которому Чжао-ван, как можно понять, все же внял.

Нет сомнения, что перед нами искусственная конструкция, встав­ ленная в текст задним числом. Но интересен упомянутый акцент. Из него явствует, что предостережение, опирающееся на дидактически обоснованную норму, имеет явный приоритет. Ссылка на туманные рассуждения, подкрепленная астрологическими выкладками, такого приоритета не имела. Цзы Чань ею с легкостью пренебрег, хотя это и дорого обошлось погорельцам (но кто знает — можем мы поставить вопрос вместе с Цзы Чанем, — а не случился бы пожар и после жертво­ приношения? Кому ведома воля Неба?). Рассуждения на тему о младенце, орущем благим матом, напоминающим вой волка или ша­ кала, тоже звучат не слишком убедительно, особенно если учесть, что ничего дурного, судя по данным текстов, Ши Во не совершил и казнен был лишь потому, что оказался другом сановника, подвергшегося казни за обмен женами [114, 28-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 724 и 726].

Словом, складывается впечатление, что пользовались успехом и соответственно активно фабриковались и интерполировались в текст лишь те предостережения и предсказания, которые были явственно окрашены в дидактические тона и служили своего рода подкреплени­ ем генерального принципа этического детерминанта. Эта же тенден­ ция заметна и на примере гаданий и некоторых иных обрядов, имевших отношение к примитивным религиозным верованиям и суевериям.

Гадания

иметафизические выкладки

Огаданиях уже немало было сказано. В принципе обряд гадания остался примерно таким же, каким был полутысячелетие назад, в кон­ це Шан и начале Чжоу. Использовались обе техники — и гадание по панцирям черепах (реже по лопаточным костям рогатого скота), и гадание по стеблям тысячелистника. Однако второй способ постепен­ но становился главным и наиболее употребительным. Как и в глубо­ кой древности, гадания были важным делом и использовались пре­

446

имущественно, если даже не исключительно, в среде высшей аристо­ кратии, главным образом владетельной знати, правителей царств.

Проблема методики и техники гадания, гадательных формул и взаиморасположения триграмм и гексаграмм принадлежит к числу достаточно сложных. Она многократно исследовалась в монографиче­ ских трудах как китайских специалистов разных эпох, так и европей­ ских, включая отечественных. На русском языке ей посвящен фунда­ ментальный труд Ю.К.Щуцкого, недавно переизданный с серьезными дополнениями, сделанными А.И.Кобзевым [75]. Не вдаваясь в суть проблемы и споры вокруг нее (частично об этом было сказано в другой моей работе [22, с. 144-150]) и отсылая интересующихся к вводной статье Кобзева с ее внушительной библиографией, включен­ ной в переиздание труда Щуцкого, я склонен в рамках своей рабо­ ты ограничиться лишь приведением примеров о гаданиях в период Чуньцю.

Как это ни странно, но упоминаний о гаданиях в наших источниках сравнительно немного. В «Цзо-чжуань» Щуцкий в свое время насчи­ тал 16 фрагментов, другие — 19. Еще три фрагмента содержит «Го юй». Всего — 22 фрагмента (см. [75, с. 16]). Часть их представляет собой лишь лаконичное упоминание со ссылкой на сам факт сущест­ вования системы гаданий или сборника, позже отредактированного и приобретшего название «Ицзин». Судя по остальным, поводов для гадания было сравнительно немного: гадали о предстоящей войне, здоровье, карьере, женитьбе, жертвоприношении. Гадали в обычных для этого случаях и в связи с экстраординарными обстоятельствами. При этом гадания о войне и победе занимали, как то и следовало ожи­ дать, ведущее место.

Вспомним, что перед своим судьбоносным походом на жунов цзиньский Сянь-гун совершил обряд гадания и что гадатель Су трак­ товал его результаты не слишком обнадеживающе (победа будет, сча­ стье— нет). В 661 г. до н.э., когда цзиньский Сянь-гун аннексировал чужие владения и два из них отдал своим сподвижникам по колесни­ це, специальное гадание провел Би Вань, получивший удел Вэй. Гада­ тель предсказал ему блестящую карьеру, а его уделу — большое бу­ дущее [114, 1-й год Минь-гуна; 212, т. V, с. 123-124 и 125]. В 645 г. до н.э. перед войной с Цзинь гадал циньский Му-гун, которому было предсказано и поражение цзиньцев, и пленение их правителя И У [114, 15-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 164 и 167]. Не пренебрег гаданием и возвращавшийся с циньским войском домой цзиньский Чжун Эр, о чем уже шла речь. Благоприятным было гадание в 575 г. до н.э., со­ вершенное цзиньцами перед решающей битвой с Чу [114, 16-й год Чэн-гуна; 212, т. V, с. 391 и 397].

447

Гадали о здоровье, особенно в случае серьезной болезни. Когда в 541 г. до н.э. все тот же цзиньский Пин-гун заболел, был приглашен гадатель. Совершив обряд гадания, он заявил, что болезнь правителя вызвана двумя духами, Ши Шэнь и Тай Тай, но ему неизвестно, что это за духи. Позже мудрый Цзы Чань отождествил их с сыновьями древних императоров и одновременно с одной из звезд и одним из древних уделов. Но, главное, он заметил, что оба они не должны по­ вредить правителю Цзинь. В отличие от него врач из царства Цинь поставил иной диагноз, который, как упоминалось, оказался верным [114, 1-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 572-573 и 580-581]. В царстве Вэй в 535 г. до н.э. гадали, назначить ли наследником Юаня (матери которого приснился сон, будто она родит будущего правителя) (см. [114, 7-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 615 и 619]). Гадание подтвердило слова родоначальника дома Вэй, услышанные наложницей во сне, и Юань стал вэйским Лин-гуном.

Гадания проводились и в ситуации династийных кризисов, когда решали вопрос о наследнике престола. Когда был убит цзиньский Лин-гун в Цзинь, гадали по стеблям тысячелистника о его преемнике. Выпавшие одна за другой разные гексаграммы были истолкованы таким образом, что трое правителей этого царства будут приглашены на трон из домена, где они временно проживали. Об этом напомнил своему сыну один из сановников домена, имея в виду проживавшего там другого выходца из цзиньского правящего дома, который дейст­ вительно вскоре стал вторым правителем Цзинь из числа тех троих, что, согласно гаданию, должны были приглашаться на цзиньский трон из домена. Речь шла о Сунь Чжоу, ставшем цзиньским Дао-гуном [85,

с.33-34; 29, с. 59-451].

Впринципе все такого рода гадания были обычными методами решения разных проблем, иногда политически весьма важных. Но порой возникали казусы, когда гадание как обряд становилось чем-то экстраординарным, необычным. В «Чуньцю» запечатлен случай, когда понадобилось пять раз проводить гадания в связи с цзяо — главным ежегодным жертвоприношением Небу, для которого подошел срок. Из контекста записей хроники и комментария к ней, а также из пра­ вил, зафиксированных в «Лицзи» [93, гл. 1, «Цюй ли», т. 19, с. 136; 213, т. 1, с. 94], явствует, что в таких случаях обязательно следовало совершать обряд гадания. При неблагоприятном результате его можно было повторить до трех раз, но не более того. Считалось, что погада­ ют раз, другой, третий — и выйдет благоприятный ответ. Но на сей раз, что называется, нашла коса на камень.

Пять раз подряд гадали и получали неблагоприятные ответы. При­ шлось отказаться от жертвоприношения, о чем и было сообщено в

448

хронике. В комментарии к тексту Д.Легг, скорее всего, основываясь на предписаниях «Лицзи», добавляет от себя, что обычно хватало че­ тырех неблагоприятных гаданий, чтобы более не настаивать на жерт­ воприношении. На сей раз — случай уникальный — их потребовалось пять, причем разные специалисты дают различную трактовку этому казусу [133, 10-й год Чэн-гуна; 212, т. V, с. 372 и 373]. Уникальность данной ситуации в том, что гадали пять раз, а не в том, что отказались от принесения жертвы. Отказ от намеченного в данное время жертво­ приношения ввиду неблагоприятных результатов гадания означал лишь то, что этот важный обряд был перенесен (подходящий для это­ го момент наступал в течение лета через каждые десять дней).

Случай с жертвоприношением цзяо убедительно свидетельствует о том, что гадания — это ритуальный обряд особого типа. Его не следу­ ет сравнивать с предсказаниями или предостережениями, а также со спорами о том, приносить ли жертву неизвестной птице, какому-то духу и т.п. Гадание не столько даже акцентирует важность ситуации как таковой (не каждое жертвоприношение сопровождается им), сколько подчеркивает альтернативность возможного ответа и соответ­ ственно непредсказуемость результата. Предсказать результат гадания нельзя, невозможно. Быть может, именно поэтому упоминаний о га­ даниях в текстах немного — не то что о предсказаниях. Гадания — это рок, судьба, воля Неба, если угодно. Здесь шутить и обманывать не приходится, даже если иметь в виду великий принцип этического детерминанта. Можно гадать дважды, трижды, в исключительном случае даже несколько раз, но нельзя пренебречь результатами, ибо от

внимание — уже явно имело некий метафизический подтекст, правда, весьма еще слабо выраженный. Специалисты утверждают, что по меньшей мере некоторые из гаданий, зафиксированных в «Цзочжуань» и «Го юе», были связаны с натурфилософскими выкладками [75, с. 16], господство которых стало характерным для китайской мысли позже, в середине периода Чжаньго, когда уже сложился текст «Ицзина» и появились первые комментарии к нему, в том числе и философского характера. Вообще-то этому не следует удивляться, ибо «Цзо-чжуань» и «Го юй» появились в то же время, так что их авторы могли быть знакомы и с «Ицзином», и с комментариями к нему, и с содержавшимися в них метафизическими построениями. Но были ли знакомы со всем этим те, от чьего имени говорят «Цзо-чжуань» и «Го юй», вкладывая в их уста соответствующие рассуждения? Ответа нет, а сомнений много. Можно поставить вопрос о слабо выраженном ме­ тафизическом подтексте, но отделить его от четких построений ком­

ментаторов, уже знакомых с господствовавшими в IV—III вв. до н.э. в китайской мысли натурфилософскими представлениями, невозможно. Для этого просто нет соответствующего механизма.

Ограничимся поэтому тем, что констатируем наличие некоторых метафизических идей более позднего времени, вложенных в уста дея­ телей периода Чуньцю. Если это выкладки астрологического характе­ ра (такой-то дух отождествлен с такой-то звездой, даже созвездием), здесь нет ничего особенного, ибо астрология в Китае пользовалась уважением с глубокой древности, хотя доказательств этого в текстах весьма немного. Но вот когда речь заходит о пяти первоэлементах (у-син) и их соответствии тем или иным из легендарных императоров древности, да еще в связи с обстоятельным рассуждением о драконах, которые когда-то существовали и пестовались специальными чинов­ никами, а позже исчезли [114, 29-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 729 и 731], то создается впечатление, что перед нами элементарная интер­ поляция. Впрочем, упоминания о пяти первоэлементах в «Цзочжуань» достаточно часты, о чем уже говорилось. Однако метафизи­ ческие выкладки подобного рода не были еще твердо устоявшимися. Существуют многозначительные варианты.

В свое время мне пришлось обращать внимание на то, что проис­ хождение идеи о пяти первоэлементах (как и инъ-ян) в Китае связано, возможно, с иранским влиянием, где дуализм Добра и Зла был гене­ ральным принципом зороастризма, а идея о шести первосубстанциях (пять привычных для синологов — земля, вода, огонь, металл, дере­ во — плюс шестой, скот) зафиксирована в Авесте [22, с. 152]. Кстати, в Авесте шесть первоэлементов тоже соотносились с шестью почи­ таемыми святыми, эманациями великого Ахура-Мазды (как в нашем случае с легендарными императорами древности). Но что интересно. В одном из фрагментов «Цзо-чжуань» мы тоже встречаемся с рас­ суждением не о пяти, а шести первоэлементах (вода, огонь, металл, дерево, земля и зерно), которые, правда, названы не у-син, а лю-фу — шестью сокровищами или сокровищницами [114, 7-й год Вэнь-гуна; 212, т. V, с. 247 и 250].

Легко убедиться в некоторой искусственности шестого из них, принципиально мало чем отличного от четвертого, дерева, и пред­ ставляющего с ним одно явление — растительность. Создается впе­ чатление, что перед нами просто нарочитая замена шестого и важного для скотоводов-иранцев элемента (скот) на столь же важное для зем- ледельцев-китайцев сокровище (зерно) при игнорировании факта сходства между деревом и зерном. Между тем этот факт очень важен, коль скоро речь идет о перечислении считанных основных первосубстанций природы (стихий воды и огня, металла и земли как явлений

450

неорганической природы, растений и скота как основных разновидно­ стей живой природы). Иными словами, в системе иранского зороаст­ ризма есть строгая логика при перечислении шести первосубстанций, тогда как в лю-фу ее нет. Неудивительно, что лю-фу — в отличие от у-син — не закрепилось как метафизический комплекс. Для нас, одна­ ко, важен сам факт: в «Цзо-чжуань» есть свидетельства становления незнакомого и, весьма вероятно, заимствованного метафизического комплекса, укрепившегося в системе древнекитайской мысли в форме более привычного для нее пентаряда, пятерки.

Когда и как это произошло, неясно. В хронике «Чуньцю» и тем бо­ лее в иных ранних текстах ни о каких первоэлементах или силах инь- ян речи нет. То и другое в виде метафизических категорий появилось позже, в период Чжаньго, причем вероятней всего вместе, в комплек­ се. Впрочем, это никак не исключает того, что становление и тем бо­ лее закрепление китайского эквивалента этих ирано-зороастрийских категорий (если иметь в виду гипотезу об их вероятном иранском происхождении) шло постепенно, о чем косвенно свидетельствуют упомянутые варианты. Сам же факт включения всех вариантов в «Цзо-чжуань», причем в тексты, комментирующие хроникальные за­ писи разных веков, смущать нас не должен, ибо текст комментария в целом, как было упомянуто5синхронен как раз с тем временем, когда натурфилософские и метафизические идеи и соответствующие им категории активно разрабатывались древнекитайскими мыслителями, начиная с таинственного Цзоу Яня (о возможных некитайских источ­ никах его мудрости мне уже приходилось писать [22, с. 150 и сл.])5.

Однако метафизические идеи, коль скоро они уже как-то проявили себя в период Чуньцю (что едва ли можно считать бесспорным, имея в виду только что высказанные сомнения по поводу того, как и когда они вставлялись в текст комментария к хронике «Чуньцю»), отнюдь не играли в интересующий нас период древнекитайской истории сколько-нибудь заметную, тем более существенную роль6. Такую роль

вто время в духовной культуре играли иные мировоззренческие пред­ ставления, в первую очередь тщательно разрабатывавшаяся система ритуалов и церемониала среди феодальной знати, о чем уже шла речь

впредыдущей главе. Важным элементом этой системы было тради­ ционное принесение жертвы.

5 О протоиранских (протозороастрийских) элементах и индоевропейцах в бассейне Тарима было уже сказано во Введении. Вопрос еще слабо изучен, и многое здесь неясно. Но говорить о связях, причем достаточно длительных, очень медленно влиявших на по­ степенно развивавшуюся духовную культуру чжоуского Китая, есть все основания. Так же как и о том, что внешние влияния в Китае подвергались сильной переработке, китаизации.

6 Можно зафиксировать связь музыки с космической гармонией, и не более того [176].

451