ми на боевых колесницах. Здесь можно найти параллели со средневе­ ковым европейским рыцарством.

Еще одной весьма существенной особенностью периода Чуньцю было созданное именно феодальными междоусобицами, заговорами и интригами драматическое несоответствие между декларированными и действительно высоко ценившимися этическими и ритуальными нор­ мами, с одной стороны, и неприглядностью повседневного бытия с беззастенчивым нарушением всех этих норм — с другой. Это несоот­ ветствие проявлялось постоянно и повсюду. Можно вспомнить о фор­ мальном сакральном величии сына Неба и его фактическом политиче­ ском бессилии, о шумно декларируемой верности вассалов, нередко скреплявшейся клятвами и актами инвеституры, и о той легкости, с какой они изменяли своим клятвам.

Никогда более в длительной истории Китая такого рода неприкры­ тые, вызывающие несоответствия — особенно на уровне правящей элиты — не проявлялись столь наглядно. Да и в чжоуском Китае пе­ риод расцвета феодализма с его наиболее яркими особенностями и многочисленными политическими эксцессами оказался, к счастью для страны, достаточно кратким. Если не считать западночжоуское время, когда сильные правители, вроде Ли-вана и Сюань-вана, изо всех сил боролись за восстановление и укрепление централизованной власти, феодализм в Чжоу длился едва ли более трех веков — срок незначи­ тельный для истории Китая. К тому же в последний период Чуньцю (по меньшей^ мере полвека) происходила постепенная деградация древнекитайского феодализма, его дефеодализация9.

Проблематика темы

Суть основной проблемы второго тома — показать специфику древнекитайского феодализма, а также обратить внимание на послед­ ние этапы его становления, на недолгое время — век-два — его зрело­ сти и особенно на причины и формы его угасания, дефеодализации.

9 Известно, что термин «феодализм» в современном Китае вплоть до наших дней используют в марксистском смысле, имея в виду некую формацию, которой будто бы в древности предшествовала рабовладельческая и которая должна была в позднем сред­ невековье передать эстафету буржуазной. Такая постановка вопроса вынуждает многих китайских исследователей искать выход из противоречия между историческими фак­ тами и марксизмом. Отсюда — огромные проблемы и неясности в трактовке понятия «феодализм» (подробнее см. [3]). Но показательно, что при всем разнообразии мнений и оценок никто не осмеливается даже поставить проблему дефеодализации. Ее в истма­ те просто не может быть, бывает лишь смена феодальной формации буржуазной.

8

Но вне зависимости от того, принимать марксистскую теорию фор­ маций или нет, несомненен тот факт, что феодализм как феномен вы­ ходит за рамки этой привычной для многих теории. Начнем с того, что феномен феодализма присущ различным историческим эпохам, и в частности глубокой древности, как это видно на примере чжоуского Китая. И напротив, средневековье как эпоха отнюдь не обязательно имеет какое-либо отношение к феодализму, хотя многие отечествен­ ные специалисты, особенно востоковеды, до сих пор по традиции пытаются связать одно с другим10.

Некоторые отечественные исследователи выдвигают концепцию особого восточного феодализма, смысл которой обычно не очень ясен. Дело в том, что в этой концепции нет того главного, что являет­ ся специфичным именно для феодализма. Имеется в виду нечто общее для всех феодальных обществ, всегда и везде, а оно сводится к немно­ гому. Начнем с того, что никакого феодализма как социально-полити­ ческой структуры не бывает и не может быть при сильной и эффек­ тивно функционирующей власти центра, вне зависимости от того, где, когда и в какой форме эта власть существует. Иными словами, там, где есть сильная централизованная власть (а на средневековом Восто­ ке это было нормой, лишь изредка нарушаемой кратковременными периодами кризисов и катаклизмов'социально-политического харак­ тера), феодализму нет места. Ведь феодализм — это прежде всего система политической раздробленности, спаянных рыцарско-аристокра- тической этикой и ритуальным церемониалом вассально-сеньориаль- ных связей и в гораздо меньшей степени система жесткой, иногда крепостной зависимости земледельца от землевладельца. Можно до­ бавить к этому, что для феодализма как структуры характерна четкая сословная грань между аристократическими верхами с их рыцарскими этическими нормами и обслуживающими эти верхи производящими низами — вне зависимости от того, насколько тесно в правовом плане эти последние были привязаны к своим господам.

Разумеется, в политической реальности бывали различные вариан­ ты. В средневековой Японии, например, в эпоху сёгуната власть сегу­ нов была относительно прочной, что не мешало существованию не­ скольких сотен князей-даймё, которые успешно противостояли этой власти, опираясь на своих вассалов-самураев с их жестко структури­ рованной аристократической этикой (бусидо), проповедовавшей вер­ ность господину до гроба, включая харакири. Крестьянство в средне­ вековой Японии, как правило, не испытывало жесткого гнета со сто­ роны верхов. Японский вариант средневекового феодализма — при

10 См, в частности, второй том коллективной монографии «История Востока», из­ даваемой Институтом востоковедения РАН [40].

10

всех оговорках о его специфике — действительно следует считать фео­ дализмом. Это немаловажное обстоятельство, помешавшее становлению японского политического централизма и связанной с ним бюрократи­ ческой вертикали административно-чиновничьей власти, сыграло ре­ шающую роль в успешном развитии страны после реставрации Мэйдзи.

Стоит в связи с этим сказать несколько слов и о русской истории, во многом близкой историческому пути Востока. До конца татарского ига на Руси практически не было эффективной власти деспотического центра, способного при помощи чиновничье-бюрократической верти­ кали жесткими обручами сковать феодально-раздробленное общество (о специфике русского феодализма в то время см., в частности, работы Н.П.Павлова-Сильванского [57]). А когда после крушения татарского ига первые русские цари варварскими методами (будь то Иван Гроз­ ный, заливший страну кровью, или Петр Первый, вынудивший ее ориентироваться на Европу) создали такого рода администрацию, дворяне с их крепостными и при централизованной власти безо вся­ ких вассально-сеньориальных связей и тем более рыцарской этики (зачатки ее появились лишь после указа о вольности дворянской и начали расцветать в годы правления Екатерины II) сохраняли многое от прежнего феодализма (имеется в виду не только рабская зависи­ мость производителей от их хозяев, но и сервильный комплекс в об­ ществе в целом).

В японском варианте мы вправе говорить о длительном сохране­ нии стандартов феодализма преимущественно в верхних слоях обще­ ства в условиях недостаточной централизации власти, в русском — о сохранении жесткой системы эксплуатации крестьянских низов и о сервильном комплексе во всех слоях общества как пережитке фео­ дального прошлого при сильной власти деспотического центра. Но и японский и русский варианты феодализма весьма специфичны, даже маргинальны. В первом случае свою роль, вне всяких сомнений, сыг­ рала длительная децентрализация политической структуры. Во вто­ ром — специфика взаимоотношений в обществе (нечто вроде «пого­ ловного рабства»), которая сохранялась довольно долго даже после установления эффективной власти центра и изменения статуса дво­ рянства, особенно высшего. К слову, русское общество прошлого века едва ли можно считать феодальным, хотя к этому у нас все привыкли. Это было трансформирующееся общество с очевидными чертами клас­ сической централизованной восточной структуры (власть-собствен­ ность и централизованная редистрибуция) при сохранении значитель­ ной роли децентрализованного феодализма прошлых веков.

Для всего остального средневекового (да и древнего) Востока нор­ мой было существование централизованной деспотии (или командно­

11

административно-распределительной системы, как ее в наши дни ча­ ще всего именуют) без каких-либо заметных признаков или пережит­ ков феодализма. Разумеется, в ситуациях острого кризиса и децентра­ лизации, когда система дает сбой или на время вовсе перестает нор­ мально функционировать, на передний план могут выйти элементы феодальной структуры, усилившиеся в результате раздробленности и междоусобиц, мятежей и восстаний, но, как правило, ненадолго. Ки­ тай в этом смысле следует считать едва ли не классическим примером. Китайская империя начиная с Цинь (III в. до н.э.) не имела ничего общего с феодализмом (или с «восточным феодализмом»), хотя имен­ но о нем пишут многие историки КНР (см. [3]).

В отдельных случаях, как, например, в доисламской Индии с ее слабой государственностью, элементы феодализма могли проявляться чаще и казаться более значимыми. Однако на деле взаимоотношения между раджами и их подданными всегда строились не столько на основе вассально-сеньориальной зависимости и тем более рыцарскоаристократической этики, сколько на принципах привычной для всего Востока чиновничьей административно-бюрократической иерархии, т.е. в конечном счете оставались в рамках все той же командно­ распределительной системы, иногда в достаточно мелком масштабе. И поэтому разговоры о феодализме в Индии — это чаще всего при­ вычная дань истмату, не более того.

Вывод очевиден: феодализм на традиционном Востоке встречается редко, существует недолго и практически всегда имеет немалую спе­ цифику. Здесь, как правило, административно-чиновничья иерархия абсолютно преобладает над личной вассально-сеньориальной зависи­ мостью, а простые люди в- любом случае являются подданными по отношению к представителям власти. Тем больший интерес представ­ ляют собой такие исключения, как чжоуский Китай в период Чуньцю. При всех несомненных различиях господствовавший в нем строй очень похож на средневековый европейский феодализм. Похож, по­ жалуй, больше, чем в самурайско-сёгунской Японии, где центральная власть была более заметна и играла более важную роль, чем в постордынской феодальной России с ее жестокими правителями и безмолв­ ными крепостными.

Словом, древнекитайский феодализм периода Чуньцю уникален и уже одним этим весьма ценен для истории. А если принять во внима­ ние, что весь этот период в мельчайших деталях представлен в источ­ никах, то значимость его возрастает еще больше.

Касаясь проблематики тома, следует сказать несколько слов о древнекитайской религии. Этому вопросу было уделено немало вни­ мания в первом томе, где шла речь о специфике религиозной системы

12