О специфике компьютерного дискурса

Как известно, термин дискурс не имеет однозначной дефиниции и может принимать разные значения, в зависимости от того, какие специ­фические аспекты его проявления хочет акцентировать автор. Так, в ра­боте А. Ж. Греймаса «Семиотика. Объяснительный словарь теории язы­ка» рассматривается одиннадцать подобных аспектов [Греймас 1983]. Хотя «многочисленные попытки терминологизации понятия дискурс в современной лингвистике оставляет открытым вопрос о месте этого по­нятия в ряду традиционных язык и речь» [Чернейко 2004: 418], тем не менее оно является отправным, фундаментальным практически во всех современных функциональных и когнитивных теориях.

Повышенная степень внимания к дискурсу обусловлена антропоцен­трической направленностью современных лингвистических интересов. Вместе с тем теория дискурса — это неотъемлемая часть философии по­стмодернизма. Как замечает американская исследовательница П. Макдер-мот, «теория дискурса представляет собой комплексную, разнородную дисциплину, сложившуюся на пересечении лингвистики, социологии зна­ния, когнитивной антропологии и современных критических исследова­ний культуры» [McDermot 1995: 675].

Наиболее общее понимание дискурса подразумевает «связный текст в совокупности с экстралингвистическими — прагматическими, социо­культурными, психологическими и др. факторами» [Арутюнова 1999: 136]. С этой точки зрения, дискурс — это «последовательность речевых актов, образующих связный текст, погруженный в экстралингвистический кон­текст» [Никитина, Васильева 1996: 69]. Привязанность к конкретному ре­чевому акту, к коммуникативной ситуации, складывающейся «здесь и сейчас», позволяют противопоставить понятия «текст» и «дискурс» — их Разграничение явилось важным этапом в становлении лингвистической теории дискурса. Это важное свойство дискурса легло в определение, предложенное В. 3. Демьянковым: «Дискурсом называют текст в его ста­новлении перед мысленным взором интерпретатора» [Демьянков].

Другой распространенной точкой зрения на дискурс является его оп­ределение как текста, «взятого в событийном аспекте» [Арутюнова 1990: 137]. Если принять такое толкование сущности дискурса, то это «речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компо­нент, участвующий во взаимодействии людей и в механизмах их созна­ния» [Арутюнова 1990: 137]. М. Я. Дымарский, перефразируя данное оп­ределение, предлагает следующую формулировку: «Это событие, в кото­ром центральное положение занимает словесный компонент...» [Дымар­ский 2001: 39].

В последнее время становится все более популярным еще один под­ход к определению дискурса, основы которого сформулированы в рабо­тах П. Серио. В качестве реализации дискурса в данном случае рассмат­риваются конкретные речеупотребления, специфичные для той или иной сферы общественной жизни: «язык» официальных документов, речи по­литических деятелей, рекламных сообщений и т. д. Такое понимание дис­курса сформировало дискурс-анализ как теоретическую и методическую базу социальных исследований [Филлипс, Йоргенсен 2004]. В отечест­венной лингвистике подобный подход наиболее последовательно про­слеживается в работах Ю. С. Степанова [Степанов 1995].

Какую бы из этих трактовок термина мы бы ни приняли (которые, кстати, являются не взаимоисключающими, а, скорее, в известном смыс­ле взаимодополняющими), есть все основания говорить о том, что бурное, развитие информационных технологий спровоцировало возникновение, компьютерного дискурса. В течение последнего времени можно наблю­дать, как понятие компьютерный дискурс, по мере формирования и раз­вития реалий, им обозначаемых, становится все более распространенным (см. [Галичкина 2001], [Самаричева 2001], [Леонтович]). Вместе с тем понимание этого явления нельзя назвать однозначным, не до конца выяв­ленными и описанными остаются его категории и специфические черты.

В работах отечественных лингвистов термин компьютерный дискурс^ употребляется в следующих значениях: во-первых, это «многожанровая функциональная разновидность публичной монологической и диалогиче­ской речи», рождающаяся в процессе «компьютерного общения» [Галич­кина 2001: 5], а во-вторых, так может называться «вся совокупность тек­стов, объединенная общей тематикой, связанной с современными инфор мационными технологиями» [Самаричева 2001]. С нашей точки зрения;, при определении объема и сущности явлений, обозначаемых данным тер мином, целесообразно не противопоставлять эти сферы, а, наоборот вое принимать их специфику в функциональном единстве [Дедова 2004 (2)], Безусловно, Интернет рождает новые формы коммуникации; смена мате­риального носителя и каналов передачи письменной информации неиз-, бежно оказывает влияние на свойства самого текста. Вместе с тем разви­тие и распространение технологии привносит в нашу жизнь новые реа­лии, требующие своего языкового выражения.

В свое время М. М. Бахтин, давая определение понятию речевой усанр, писал, что это «относительно устойчивый тип... высказываний», выработанный той или иной сферой использования языка [Бахтин. Про­блема речевых жанров: 250]. По сути дела его подход к проблеме рече­вых жанров является сугубо функциональным, дискурсивным. Тематиче­ское содержание, стиль и композиционное построение — «три момента», определяющие характерные признаки конкретного речевого жанра, — «неразрывно связаны в целом высказывании и одинаково определяются спецификой данной сферы общения» [Бахтин. Проблема речевых жанров: 250]. Разделяя речевые жанры на первичные (простые) и вторичные (слож­ные), анализируя аспекты их взаимодействия, Бахтин приходит к целому ряду важных выводов. В частности, он пишет о том, что исторические и социальные реалии эпохи могут актуализировать тот или иной речевой жанр, причем в истории русского литературного языка немало примеров тому, когда наиболее значимыми становились именно первичные речевые жанры, определенные типы устного диалога: салонного, фамильярного, кружкового, семейно-бытового, общественно-политического и др. И это начинает воздействовать на вторичные жанры, определять их специфику.

Подобное можно было наблюдать в России с начала девяностых го­дов. Это был период, когда уже стали практически общедоступными пер­сональные компьютеры (по крайней мере в крупных городах), услуги электронной почты, закладывались основы Рунета (русскоязычного Ин­тернета). Именно в это время под воздействием новых реалий, привноси­мых в жизнь, начинает формироваться то, что мы назвали компьютерным дискурсом. Чтобы понять его специфику, следует учитывать два важных момента. Во-первых, реализация данного дискурса предполагает наличие не только технического средства (что, собственно, и подчеркивается са­мим названием), но и определенных знаний и навыков. Специфическая компьютерная лексика становится «средством самовыражения участни­ков коммуникации и служит укреплению корпоративного единства» [До-луденко 1999: 57]. Во-вторых, Интернет продуцирует особый «виртуаль­ный» тип межличностной коммуникации.

Следует также учитывать и возрастные характеристики людей, во­влеченных в сферу компьютерного дискурса. Компьютерные технологии наиболее быстро распространяются в среде пользователей, сравнительно молодых по возрасту. Это влияет, в частности, и на то, каким образом осваивается английская компьютерная терминология. Здесь явно ощути­мо воздействие словообразовательных моделей молодежного сленга. Компьютерный жаргон становится своеобразным социолектом, и невла-Дение им, как правило, негативно оценивается участниками данного дис­курса. Использование жаргона может выходить за пределы компьютер­ного дискурса и распространяться на обозначение реалий повседневно-^Сти. Так, например, «точка ру» (.ш) или просто «ру» — озвученное окон­чание российских интернет-адресов — становится своеобразным выра­жением «русской идеи»: «Ru, куда несешься ты? Дай ответ! В Интернет!» (А. Вознесенский. «На виртуальном ветру»).

В пределах компьютерного дискурса формируются новые жанры письменной коммуникации. Общение в чатах, форумах, гостевых книгах, конференциях, по электронной почте является достаточно специфиче­ским явлением, стирающим границы между устной и письменной фор* мами речи. Об этом свидетельствует обилие дискурсивных слов, харак­терных для разговорной речи, и других средств диалогизации. Возмож­ность получить практически мгновенный отклик на свое послание, на­пример, в таких программах, как ICQ (как известно, на компьютерном жаргоне она называется «Аська» — под влиянием английского звучания аббревиатуры), создает иллюзию непосредственности общения. В этом следует видеть причину использования параграфемных средств для пере­дачи интонации и эмоций, что должно компенсировать отсутствие звуча­ния речи и личного контакта. В жанре электронного послания знаки пре­пинания могут обретать новые функции. В первую очередь, это так назы­ваемые «смайлики», или emoticons (EMOTional ICONS), — последова­тельность знаков препинания и букв, имитирующих человеческое лицо и его мимику. Всего, по нашим подсчетам, употребляется до 100 подобных комбинаций знаков препинания и букв, придающих определенную эмо­циональную окрашенность отдельному высказыванию или текстовому фрагменту в целом.

Родившись в пределах первичных интернет-жанров, связанных с не-' посредственным общением, смайлики становятся все более и более рас-' пространенными в других электронных жанрах, например, публицисти- ческих или критических. Приведем в качестве примера небольшую цита- ту из статьи «Гипертекст умер. Да здравствует гипертекст!», где обсуж-' даются прошлое, настоящее и будущее электронного гипертекста. Весьма; показательно, что здесь смайлики используются параллельно с традици- онными способами фиксации экспрессивности, такими как восклица- тельный знак: {

Ну вот, размечтался :о) Но мечтать не запретишь! А потом —' именно это и было бы полноценным использованием Интернета, потому что сейчас возможности гипертекста используются процентов на*' пять, не больше :о((

P. S. Перечитал свои «мысли» перед публикацией. Все вроде бы хо­рошо, но ведь гиперссылки практически отсутствуют! :о) [http://alex. krsk.ru/200_/2000/2000_43.HTM].

Употребление смайликов, на первый взгляд, может показаться не более чем забавной игрой, не имеющей существенных последствий в пла­не выражения смысла. Но тем не менее эти специфические пиктограм­мы — зримое воплощение формирующейся в пределах компьютерного дискурса новых принципов текстуальности — предельный лаконизм, ищущий новые средства выразительности, иронически играющий со смыслом. Причем, наряду с собственно текстом, в эту игру могут вклю­чаться и внетекстовые графические образы.

Одной из характерных черт языковой специфики Рунета стало воз­никновение особого письменного социолекта, по своим функциям сравни­мого с жаргоном (поддержание групповой корпоративности; экспрессив­ность), — в сетевой коммуникации происходит сознательное и достато­чно системное трансформирование правил русского письма [Дедова 2007: 342]. Новая система и ее «правила» становятся предметом обсуждения в многочисленных интернет-дискуссиях, что можно рассматривать как по­пытки кодификации графических дериваций (естественно, в пределах ком­пьютерного дискурса). Рунет уже выработал название этого явления — ан­тиорфография (см., напр., |btlp://vvww.imuka.m^/cornputer/article63782.hmil]). Этот термин удачен и с лингвистической точки зрения, поскольку при­ставка анти- адекватно передает негативную деструктивную силу, зало­женную в феномене преднамеренной сетевой неграмотности.

То, что в Рунете получило название антиорфография, представляет разнородное и многоплановое явление. В нем отражены различные ас­пекты сложной иерархической системы русского письма. Как известно, А. Н. Гвоздев, В. Ф. Иванова и другие ученые выделяют два уровня этой системы (вероятно, не без влияния школьных грамматик) — графику и орфографию. Вместе с тем сдвиги, наблюдаемые в Рунете, доказывают правомерность другого подхода к определению уровневой организации письма. Мы имеем виду концепцию И. А. Бодуэна де Куртенэ и его по­следователей (Л. В. Щербы, Л. Р. Зиндера), выделявших еще один струк­турный уровень — алфавит. Масштабный передел русского письма, про­исходящий в Сети, видоизменил, в том числе, и «полный сборник гра­фем» (так Бодуэн де Куртенэ определял алфавит), что доказывает суще­ственность этого параметра в обсуждении правил письма.

В состав графем, используемых для передачи звуковых единиц рус­ской речи, последовательно вовлекаются знаки других систем: буквы латиницы и цифры, а также символы типа @, #, * и т. д. С точки зрения технологии это не имеет никакого смысла, так как проблемы кодировки русских шрифтов в настоящее время полностью решены. Использование привнесенных знаков может становиться самоценным, превращаться в специфическую игру с текстом — с его формой и со смыслом. Так, в Ру­нете существует некий проект, участникам которого предлагается создать литературное произведение, используя только латиницу, при этом сам текст должен выглядеть так, как если бы он был написан кириллицей [http://www.tema.ni/m/mslat/opera.htrnl].

Расширение состава используемых графем приводит к новым отно­шениям на уровне графики — уже сложились определенные правила Функционирования «инновационных» графем. Так, цифра 6 последова­тельно заменяет букву Ш, 4 — букву Ч, 8 — В, 64 — Щ и т. д. Но «сино­нимия» графем не является полной, поскольку, по нашим наблюдениям, использование субститутов всегда маркировано и призвано выполнять определенные функции. Оно может фиксировать акцентное выделение (Ты молодчина, знаешь 4ё всем надо), передавать модальность (А об этом 4еловеке я могу сказать вот бто) или эмфазу (4ёртШ). Если пишущий немотивированно использует цифры или буквы латиницы в русском тек­сте, то тем самым он стремится отметить свою неповторимость, создать собственный идиостиль (Где рабОта спОритсЯ, там и бутка 80дитс9", — любит приг08ари8ать весёлый м0л04ник — балагур и выдумщик, неутО-мимый труженик, и мастер с80ег0 дела).

В области орфографии происходящие сдвиги представляются наибо­лее существенными. Вначале общая тенденция изменений казалась дос­таточно очевидной. Считалось, что искаженные сетевые написания слов ориентированы на их реальное звучание. Действительно, в тексте интер­нет-сообщения последовательно фиксируются такие «слышимые» явле­ния русской фонетики, как качественная редукция гласных, ассимиляция согласных и т. д. В графическом облике слова могут отражаться и более тонкие фонетические нюансы, например, аффрикатизация мягкого [т']: пагуляц (погулять), хоц, пяц (то, что аффрикатизация [д'] не передается, мы склонны объяснять отсутствием соответствующей графемы). Однако игра с графических оформлением слов зачастую бывает более изощрен­ной. То, что условно можно было бы назвать фонетическим принципом (который, как известно, существует и в пределах нормативного письма), не является единственным фактором, управляющим антиорфографиче­ским написанием. В многочисленных графических деривациях можно наблюдать своеобразную реализацию принципа, который традиционно называется фонематическим. Игра с графической формой в данном слу­чае основывается на том, что аллофон в позиции нейтрализации предна­меренно соотносится с «неправильной» фонемой. Причем, как и в случае орфографической нормы, те или иные морфемы получают устойчивое оформление. Так, конечный -т в глагольных формах наст. — прост, буд. вр. последовательно заменяется на -д: выбигаид; постфикс -ся, где в пре­делах орфоэпической нормы звучит гласный непереднего ряда, пишется как -со: появилсо (написание нашло широкое распространение, несмотря на то, что оно не обозначает мягкость согласного) и т. д. Параллельно распространяются написания, которые нельзя соотнести ни со звучанием, ни с возможной интерпретацией фонемных нейтрализации. Так, последо­вательно осуществляется мена букв, обозначающих парные звонкие / глу­хие согласные, в сильной позиции: дфа, дазведаньйя. Данное явление мо­жет быть сравнимо с так называемым традиционным принципом орфо­графии.

Сейчас в Рунете наметился новый этап в развитии антиорфографии, когда деформированный графический облик слова продуцирует появле­ние лексического неологизма. Примером может служить пресловутый Медвед, который «со своим Преведом вышел из Интернета в реальность»

[http://vww.izvestia.ru/lpage/article3092421/]. Но факты такого рода еди­ничны, и антиорфография в целом остается ограниченной в сфере своего функционирования. Сегодня она является не более чем преднамеренной игрой в неграмотность, очередной интернет-забавой, смысл которой мо­жет быть адекватно воспринят только при условии владения нормой. Вместе с тем антиорфография как социальный и коммуникативный фе­номен таит в себе опасность непредсказуемых последствий, поскольку с неизбежностью влияет на массовые представления о норме. Эпоха Ин­тернета — бесконтрольной письменной коммуникации с неограничен­ными возможностями — делает задачу стабилизации и кодификации рус­ской орфографической системы актуальной, как никогда ранее.

В чатах, создающих иллюзию прямого непосредственного общения в реальном масштабе времени, постепенно формируется особая стилисти­ка. Она предполагает использование разговорных и сниженных средств, создающих атмосферу неформальной доверительности, даже в тех случа­ях, когда общение происходит с незнакомыми людьми. Постепенно фор­мируемый стиль интернет-сообщения переносит черты разговорности в тексты более «высоких» интернет-жанров: информационных и научных. Например, М. Визель, достаточно серьезный и интересный автор, кото­рый при публикации в солидных изданиях сохраняет академичность сти­ля (см., например, [Визель 1999]), в статье о литературных играх в рус­скоязычном Интернете, «опубликованной» в интернет-журнале «Сетевая словесность», пишет уже совершенно по-иному и позволяет себе такие стилистически маркированные выражения, как «я знаю, что "нарываюсь", "усатые дяди", "кому нравится арбуз, а кому — свиной хрящик"» и т. п. Но, как пишет сам автор: «В том-то и прелесть Интернета, что каждый может найти себе то, что отвечает именно его потребностям, не боясь услышать чье-нибудь "фи!"» [http://litera.ru/slova/viese]/litgames.html#l].

Сниженность стиля, некорректность, иногда преднамеренную гру­бость, наблюдаемые в чатах и форумах, отчасти следует объяснять воз­можностью сохранения собственного инкогнито. В псевдониме, «имени пользователя», человек может реализовать свою самоидентификацию, стать тем, кем бы он хотел быть, и никогда не быть узнанным. Все это оказывает огромное воздействие на языковую личность, трансформируя ее (см. об этом [Леонтович]). В результате выражения «жить в Сети», «сетяне» отчасти перестают быть метафорой. Не случайно становится популярным такой интернет-жанр, как публичный дневник (например, чрезвычайно популярный ЖЖ, или Живжурнал — от англ. «Live Jour-nab); http//www.livejouraal.com). Эти игры в «откровения» заставляют говорить о тенденции к «новой искренности», продуцируемой и поддер­живаемой спецификой современной компьютерной коммуникации. При этом «...что такое "новая искренность" — этого точно никто не знает, но все про это говорят. Что называется, идея носится в воздухе» [Мете­лица 2004: 8].

Мы остановились на проблеме определения границ компьютерного дискурса, а также постарались констатировать специфичность некоторых его черт, хотя, казалось бы, это не имеет непосредственного отношения к тематике данной работы. Но не следует забывать о том, что электронный гипертекст порождается и воспринимается исключительно в пределах компьютерного дискурса. И создатели, и читатели гипертекстов находят­ся под его постоянным воздействием. Поэтому сама гипертекстовая фор­ма изложения информации становится важнейшим признаком компьютер­ного дискурса, на что неоднократно указывали исследователи (см., напри­мер, [Галичкина 2001]). Выявить и описать характерологические черты ги­пертекста как письменного текста нового типа невозможно, с нашей точки зрения, без учета всей многообразной специфики сферы его бытования.

Совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных специфиче­ских черт гипертекста может быть обозначена при помощи термина ги­пертекстуальность. Употребление данного термина, как было уже ска­зано в первой главе, само по себе не вызывает возражений и к нему об­ращаются многие исследователи электронного текста. Но при этом дан­ному термину приписываются самые разные значения в описании реалий как традиционных, так и электронных текстов. В данной главе мы бы хо­тели проанализировать гипертекстуальность — совокупность специфиче­ских текстовых категорий, характеризующих электронные гипертексты различных жанров.

Мультимедийное и,

В первой главе, обсуждая различные мнения по поводу текстологи­ческой специфики гипертекста, мы отмечали, что большинство исследо­вателей в качестве важнейшей его особенности рассматривают использо­вание мультимедиа и гипермедиа.

Проблема мультимедийного представления информации существен­но шире вопросов электронного письменного текста. Понятие мультиме­диа неразрывно связано с теми процессами, которые происходят в на­стоящее время в сфере межличностной коммуникации, и является одним из ключевых терминов современной коммуникативистики. При этом гра­ницы данного явления определяются достаточно широко. Так, в консуль­тативных документах, подготовленных экспертами Совета Европы, тер­мин мультимедиа трактуется как «сочетание неподвижных и двигаю­щихся образов, звука и данных в цифровой форме, помогающее их хра­нению, копированию и передаче без потери качества. На практике слово "мультимедиа" используется также применительно к компьютерам, к про­граммам (к их содержанию или физическому средству выражения), к се­тям с высокой пропускной способностью и даже к интерактивным видам служб, осуществляемым по таким сетям» [Consultant Study on the Impact of the New Communications Technologies...: 7]. To есть в современной коммуникативистике термин мультимедиа употребляется «для определе­ния результатов современных интеграционных процессов в электронно-информационных средствах коммуникации — образования сложных по­лифункциональных систем для сбора, обработки, передачи и преобразо­вания информации из одних форм в другие с широкими возможностями их интерактивного восприятия и использования в различных целях» [Землянова 1999: 133].

Если вернуться к проблемам электронного текста, то, как мы уже отмечали, компьютерные технологии существенно изменили многовеко­вую практику, созданную «печатной» традицией. Расширение техниче­ских возможностей представления, хранения и распространения пись­менного текста не могли не сказаться на его сути. Во-первых, многократ­но возрос потенциал графической неоднородности текста. Сюда следует отнести расширение, по сравнению с традиционным текстом, парагра-фемных возможностей (прежде всего это касается очертания и цвета шрифта). Также электронная форма письменного текста сняла практиче­ски все ограничения с присутствия в тексте иллюстраций — с техниче­ской и экономической точек зрения. Во-вторых, стало возможным соеди­нение в едином информационном пространстве текста со звучанием, ви­деозаписями, анимацией. Таким образом, мультимедиа можно опреде­лить как «полноценное объединение продуктов современных информа­ционных технологий: текста, графики, видео, аудио, фото и телекомму­никаций (телефон, телевидение, радиосвязь)» [Вуль 2003: 105]. В каком-то смысле возможности мультимедиа сравнимы с кино и телевидением, но, в отличие от последних, компьютер создает особую интерактивную среду, то есть читатель («пользователь») может непосредственно управ­лять процессом представления информации. Это обусловлено тем, что, попадая в сетевое информационное пространство, звук, статические и движущиеся изображения становятся составной частью общей гипертек­стовой системы. Их воспроизведение осуществляется путем активизации соответствующего источника ссылки, что полностью зависит от спонтан­ного выбора человека, воспринимающего информацию.

Звук, графические изображения, анимация, видео соединяются при помощи системы гипертекстовых ссылок с собственно текстовыми фраг­ментами. Это сложное функциональное единство получает специальное терминологическое обозначение — гипермедиа. Первой гипермедийной программой считается «Кинокарта города Аспен». Программа была соз­дана в 1978 г. группой Эндрю Липмана (Andrew Lippman) из MIT Archi­tecture Machine Group. Это был первый гипермедийный видео-диск, кото­рый, кроме информации об американском городе Аспене, содержал ви­деоизображение улиц города. При помощи джойстика можно было «пе­ремещаться» по улицам города.

Современные мультимедийные средства компьютерного представ­ления информации наиболее последовательно реализуются при помощи

ф

фотографии, снятые в метро, и все это сопровождается музыкальными фрагментами (А. Ломов. «Голоса подземелья»).

леш-технологии (от англ. Flash — «вспышка»). Это технология веб-мультипликации и создания интерактивных сайтов компании Macromedia, получившая широкое распространение. С точки зрения возможностей, предоставляемых для автора, флеш — это «революционная технология, оживившая Интернет, позволившая вдохнуть жизнь в застывшие образы и формы, расшевелившая дизайнерскую мысль, приблизившая реаль­ность рождения нового вида искусства» [http://www.stetoskop.narod.ra/ steto_cd/03/este32.htm]. Она не только позволяет соединять различные виды информации, но и анимировать изображения, делать на их основе мультипликацию, сохраняя при этом интерактивность. Уже можно встре­тить мнения о зарождающемся флеш-искусстве, которое определяется как «симбиоз компьютерных технологий и художественной культуры». Технология, чьи возможности являются реальным воплощением синтеза искусств, последовательно практикуется при создании современных ин­тернет-сайтов. В настоящее время в Рунете уже есть достаточно интерес­ные художественные проекты, созданные на основе флеш-технологии, причем число их постоянно возрастает. Однако эти синкретические про­изведения, расширяющие традиционные текстовые границы, пока не ста­ли объектом научного интереса. Перспективы применения флеш как средства эстетического творчества, если и обсуждаются, то исключи­тельно в Интернете, причем люди, участвующие в этих дискуссиях, как правило, не имеют профессионального отношения к искусству, и здесь можно встретить мнения такого рода: «Фактически, этот вид искусства на наших глазах становится частью культуры, дети 10-12 лет искренне полагают, что флеш это просто разновидность мультипликации. Для этих детей, когда они станут взрослыми и окажутся в пределах общечеловече­ского культурного пространства, флеш-исскуство будет таким же ес­тественным способом самовыражения, методом творчества и инструмен­том созидания прекрасного, как живопись, музыка и кинематограф» [http://www.stetoskop.narod.ru/steto_cd/03/este32.htm].

На сайте «Сетевая словесность» [http://litera.ru], чья задача, по фор­мулировке авторов, — наблюдение над новыми проявлениями «тексту­альной активности», представлена достаточно интересная подборка про­изведений, созданных с использованием флеш-технологии. К сожалению, их практически невозможно воспроизвести в пределах традиционного печатного текста. Например, здесь представлен проект под названием «В метро (и снаружи)» (С. Власов, Г. Жердев). Его жанр авторы обозна­чили как «наблюдения». Специфику данного жанра помогает понять эпи­граф, взятый из писем Ф. М. Достоевского «...и не надо ничего приду­мывать, жизнь намного изобретательнее, интереснее и богаче, чем наши нелепые потуги на оригинальный сюжет». Вначале появляется схема, взятая с сайта московского метрополитена. Каждая ее станция — путь возможного чтения; при обращении к ней появляется стихотворный фрагмент. При этом по экрану двигаются полупрозрачные черно-белые

Можно по-разному относиться к литературным экспериментам тако­го рода, но очевидно, что это не только порождение компьютерного дис­курса, но и реальное проявление его самых существенных сторон. Сего­дня уже стало очевидным, что это не просто забавные игры одиночек. Популярности подобных литературных опытов способствует не только адекватность современному «компьютеризированному сознанию», но и специфика их распространения. Благодаря Интернету, они практически сразу становятся достоянием многомиллионной аудитории. Нет сомне­ний, что в будущем подобные синкретичные жанры, где собственно текст помещается в интерактивную мультимедийную среду, найдут свое эсте­тическое осмысление и станут вполне «узаконенной» формой худо­жественной культуры.

Сайты, созданные при помощи флеш-технологии, способны пора­жать воображение своеобразием формы. Но данная технология — от­нюдь не единственное проявление мультимедийности гипертекста. В лю­бом случае его порождение и восприятие неизбежно связано с инноваци­онными мультимедийными практиками: текст, помещенный на экран компьютерного монитора, находится внутри специфической семиотиче­ской системы — интерактивного пользовательского интерфейса. Под интерфейсом понимается совокупность средств и методов организации диалога между человеком и компьютером с помощью внешних устройств (клавиатуры, «мыши», дисплея и т. д.). Появление современных монито­ров с высокой разрешающей способностью, высокоскоростных процес­соров положительно сказалось на разработке нового вида интерфейсов, основанных «на визуальных и иконических языках и позволяющих поль­зователю напрямую работать с объектами на экране» [Агеев 2002: 159].

Как изображено на приведенной ниже схеме, система мультимедиа формируется из различных компонентов. Пунктирными стрелками обо­значены связи, возникающие между текстом и различными мультиме­дийными («внетекстовыми») компонентами.

Графика

Видео

Ж IF

Исходный текстовый фрагмент

Анимация

X—>

7*?

Аудио	\,	| ! 1 < Пользователь-
	<?-'	ский интерфейс
		браузера

Мы видим, что электронный текст помещен в многофункциональ­ную мультимедийную среду, созданную на основе всех современных достижений в области цифровых компьютерных технологий. Но в любом случае, и в этом убеждает современный Интернет, текст является неотъ­емлемой и обязательной частью сетевого представления информации, правда, при этом могут меняться семантические отношения между тек­стом и не-текстом. В результате смещения смысловых акцентов статус текстового фрагмента может быть сведен до лаконичного комментария. При этом лаконизм формулировки отнюдь не означает семантической ущербности, поскольку электронный текст в принципе стремится к крат­кости описаний. Как мы уже отмечали (см. гл. I), это обусловлено специ­фикой восприятия текстовой и любой другой зрительной информации с компьютерного экрана.

Рассмотрение пользовательского интерфейса интернет-браузера в качестве мультимедийного компонента электронного текста не является традиционным и может вызвать ряд возражений. Но если мы говорим о специфике порождения и восприятия письменного текста, представлен­ного на экране компьютера, то есть подходим к определению понятия мультимедийности не с технологической, а с текстологической точки зрения, необходимо принять такое расширительное понимание. К такому выводу приходят авторы, которые занимаются созданием гипертекстов 90 или электронными изданиями. Так, В. А. Буль, автор первого русскоя­зычного учебника по теории и практике электронных изданий, рассмат­ривает в качестве самостоятельного компонента мультимедийного доку­мента так называемые ролловеры — динамические пиктограммы, изме­няющие свой внешний вид, когда на них наводится курсор и делается щелчок клавишей мыши [Вуль 2003: 106]. При этом Вуль не указывает на то, должны ли эти ролловеры быть непосредственным элементом гипер­текста или это также распространяется на ролловеры, являющиеся «кнопками» интерфейса браузера. Из этого можно сделать вывод, что ученый не видит здесь принципиальной разницы и динамические пикто­граммы интерфейса — ввиду их интерактивной функции и графических способов оформления — также следует относить к числу мультимедий­ных средств электронного текста.

Итак, электронный текст постоянно находится в обрамлении невер­бальной информации иконических интерфейсов, и незнание ее кода ска­зывается на процессе чтения. Человек, незнакомый с нею, оказавшись перед необходимостью воспринимать сетевой текст, чувствует напряже­ние и дискомфорт. С этой точки зрения, пользовательский интерфейс также должен быть включен в понятие мультимедиа, так как его иконика участвует в процессах порождения и восприятия текста.