Умрешь — начнешь опять сначала И повторится всѐ, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь.
1912
63. Роза и Крест (Отрывок из пьесы)
А л и с к а н
Вспомните прежние игры! Вспомните: только весной Мы на поляне зеленой В плясках беспечных
Коротали легкую жизнь…
И з о р а
Паж, не забудь: я — твоя госпожа!
А л и с а
Она больна, Алискан.
И з о р а (напевает)
«Сердцу закон непреложный… Радость-Страданье…»
А л и с к а н
Вы песню твердите, Которую пел кривляка наемный.
И з о р а
Пусть! — песню он пел не свою…
А л и с к а н
Какой-нибудь жалкий рыбак Из чужой и дикой Бретани Непонятную песню сложил…
И з о р а
Паж, ты ревнуешь? — Успокойся… его я не знаю… — Ах… кто знает? вернется пора, Может быть, на зеленой поляне К нам вернется прежняя радость…
Нет!.. Теперь — все постыло и дико… Жизнь такая не явь и не сон!
1913
64. Анне Ахматовой
«Красота страшна» — Вам скажут, — Вы накинете лениво
аль испанскую на плечи, Красный розан — в волосах.
«Красота проста» — Вам скажут, — Пестрой шалью неумело Вы укроете ребенка, Красный розан — на полу.
Но, рассеянно внимая Всем словам, кругом звучащим, Вы задумаетесь грустно И твердите про себя:
«Не страшна и не проста я; Я не так страшна, чтоб просто Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна».
1913
65. Коршун
Чертя за кругом плавный круг, Над сонным лугом коршун кружит И смотрит на пустынный луг. — В избушке мать над сыном тужит: «На хлеба, на , на грудь, соси, Расти, покорствуй, крест неси».
Идут века, шумит война, Встает мятеж, горят деревни, А ты всѐ та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. — Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
1916
Андрей Белый (1880–1934) 66
Огонечки небесных свечей снова борются с горестным мраком. И ручей
чуть сверкает серебряным знаком.
О поэт — говори о неслышном полете столетий.
Голубые восторги твои ловят дети.
Говори о безумье миров, завертевшихся в танцах,
осмеющейся грусти веков,
опьянящих багрянцах.
Говори о полете столетий.
Голубые восторги твои чутко слышат притихшие дети.
Говори…
1903
67. Игры кентавров
Кентавр бородатый, мохнатый и голый на страже
у леса стоит.
С дубиной тяжелой от зависти вражьей
жену и детей сторожит.
В пещере кентавриха кормит ребенка пьянящим своим молоком.
утливо трубят молодые кентавры над звонко шумящим ручьем.
Вскочивши один на другого, копытами стиснувши спину, кусают друг друга, заржав.
Согретые жаром тепла золотого, другие глядят на картину, а третьи валяются, ноги задрав.
Тревожно зафыркал старик, дубиной корнистой взмахнув.
В лес пасмурно-мглистый умчался, хвостом поседевшим вильнув.
И вмиг присмирели кентавры, оставив затеи, и скопом, испуганно вытянув шеи,
к пещере помчались галопом.
1903
68. В полях
Солнца контур старинный, золотой, огневой,
апельсинный и винный над червонной рекой.
От воздушного пьянства онемела земля. Золотые пространства, золотые поля.
Озаренный лучом, я опускаюсь в овраг. Чернопыльные комья замедляют мой шаг.
От всего золотого к ручейку убегу —
холод ветра ночного на зеленом лугу.
Солнца контур старинный, золотой, огневой, апельсинный и винный убежал на покой.
Убежал в неизвестность. Над полями легла, заливая окрестность, бледно-синяя мгла.
Жизнь в безвременье мчится пересохшим ключом:
всѐ земное нам снится утомительным сном.
<1904>
69. Серенада
Ты опять у окна, вся доверившись снам, появилась… Бирюза, бирюза заливает окрестность… Дорогая, луна — заревая слеза —
где-то там в неизвестность скатилась.
Беспечальных седых жемчугов поцелуй, о пойми ты!..
Меж кустов, и лугов, и цветов струй зеркальных узоры разлиты…
Не тоскуй, грусть уйми ты!