Что давно я не видалася с тобой, — Муж ревнивый не пускает никуда;

Отвернусь лишь, так и он идет туда.

Принуждает, чтоб я с ним всегда была; Говорит он: «Отчего невесела?»

Я вздыхаю по тебе, мой свет, всегда, Ты из мыслей не выходишь никогда.

Ах, несчастье, ах, несносная беда, Что досталась я такому, молода;

Мне в совете с ним вовеки не живать. Никакого мне веселья не видать.

Сокрушил злодей всю молодость мою; Но поверь, что в мыслях крепко я стою;

Хоть бы он меня и пуще стал губить, Я тебя, мой свет, вовек буду любить.

<1770>

24. Двадцать две рифмы

Потемкин! Не гнусна хоро ша рифма взгляду И слуху не гадка,

Хотя слагателю приносит и досаду, Коль муза не гладка,

И геликонскому противна вертограду, Когда свиньей визжит.

И трудно рифмовать писцу, в науке младу, Коль рифма прочь бежит.

Увидеть можно рифм великую громаду, Но должно ль их тянуть?

А глупые писцы их ищут, будто кладу, В кривой тащат их путь.

Что к ним ни прибредет, поставят рифмой сряду, Так рифма негодна!

А я на рифму ввек некстати не насяду, Хоть рифма не бедна.

К заросшему она вралей приводит саду, Где только лес густой,

И ко ощипанну под осень винограду, Где хворост лишь пустой.

Набрався таковы в избах пииты чаду, Вертятся кубарем

И ставят хижину свою подобно граду, Вздуваясь пузырем.

Я ввек ни разума, ни мысли не украду, Имея чистый ум.

Не брошу рифмою во стихотворство яду

И не испорчу дум.

Не дам, не положу я рифмой порчи складу, Стихов не поврежу;

Оставлю портить я стихи от рифмы гаду, Кто гады — не скажу.

Им служит только то за враки во награду, Что много дураков,

Которые ни в чем не знали сроду ладу, И вкус у них таков.

Несмысленны чтецы дают писцам отраду, Толпами хвалят их,

Хотя стихи пищат и спереду и сзаду, И Аполлон им лих.

Однако скверному такому муз он чаду Обиды не творит.

Так он не свержется, хотя и врет, ко аду, И в аде не сгорит.

<1774>

И. Ф. Богданович (1743–1803)

25. Душенька Древняя повесть в вольных стихах (Отрывок)

Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои, Где в шуме вечных ссор кончали дни герои,

Но Душеньку пою.

Тебя, о Душенька! на помощь призываю Украсить песнь мою,

Котору в простоте и вольности слагаю.

Не лиры громкий звук — услышишь ты свирель. Сойди ко мне, сойди от мест, тебе приятных, Вдохни в меня твой жар и разум мой осмель Коснуться счастия селений благодатных, Где вечно ты без бед проводишь сладки дни, Где царствуют без скук веселости одни.

У хладных берегов обильной льдом Славе ны, Где Феб туманится и кроется от глаз, Яви потоки мне чудесной Иппокрены.

Покрытый снежными буграми здесь Парнас От взора твоего растаявал не раз.

С тобою нежные присутствуют зефиры, Бегут от мест, где ты, докучные сатиры, Хулы и критики, и грусти и беды; Забавы без тебя приносят лишь труды: Веселья морщатся, амуры плачут сиры.

О ты, певец богов, Гомер, отец стихов,

Двойчатых, равных, стройных

И к пению пристойных! Прости вину мою,

Когда я формой строк себя не беспокою И мерных песней здесь порядочно не строю.

Черты, без равных стоп, по вольному покро ю, На разный образец крою ,

Ималой меры и большия,

Ичасто рифмы холостые,

Без сочетания законного в стихах, Свободно ставлю на концах. А если от того устану, Беструдно и отважно стану, Забыв чернил и перьев страх, Забыв сатир и критик грозу,

Писать без рифм иль просто в прозу. Любя свободу я мою, Не для похвал себе пою;

Но чтоб в часы прохлад, веселья и покоя Приятно рассмеялась Хлоя.

1778–1783

Г. Р. Державин (1743–1816) 26. На смерть князя Мещерского

Глагол времен! металла звон!

Твой страшный глас меня смущает; Зовет меня, зовет твой стон, Зовет — и к гробу приближает. Едва увидел я сей свет, Уже зубами смерть скрежещет,

Как молнией, косою блещет, И дни мои, как злак, сече т.

Ничто от роковых кохтей, Никая тварь не убегает;

Монарх и узник — снедь червей, Гробницы злость стихий снедает; Зияет время славу стерть:

Как в море льются быстры воды, Так в вечность льются дни и годы; Глотает царства алчна смерть.

Скользим мы бездны на краю, В которую стремглав свалимся;

Приемлем с жизнью смерть свою, На то, чтоб умереть, родимся. Без жалости всѐ смерть разит:

И звезды ею сокрушатся,

Исолнцы ею потушатся,

Ивсем мирам она грозит.

Не мнит лишь смертный умирать

Ибыть себя он вечным чает; Приходит смерть к нему, как тать,

Ижизнь внезапу похищает.

Увы! где меньше страха нам, Там может смерть постичь скорее; Ее и громы не быстрее Слетают к гордым вышинам.

Сын роскоши, прохлад и нег, Куда, Мещерской! ты сокрылся? Оставил ты сей жизни брег, К брегам ты мертвых удалился;

Здесь персть твоя, а духа нет.

Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем. Мы только плачем и взываем:

«О, горе нам, рожденным в свет!»

Утехи, радость и любовь Где купно с здравием блистали, У всех там цепенеет кровь И дух мятется от печали.

Где стол был яств, там гроб стоит; Где пиршеств раздавались клики, Надгробные там воют лики, И бледна смерть на всех глядит.

Глядит на всех — и на царей, Кому в державу тесны миры; Глядит на пышных богачей, Что в злате и сребре кумиры; Глядит на прелесть и красы,

Глядит на разум возвыше нный, Глядит на силы дерзнове нны И точит лезвие косы.

Смерть, трепет естества и страх!

Мы — гордость с бедностью совместна; Сегодня бог, а завтра прах; Сегодня льстит надежда лестна, А завтра: где ты, человек?

Едва часы протечь успели, Хаоса в бездну улетели,

И весь, как сон, прошел твой век.

Как сон, как сладкая мечта,