И зову мечтателей… Вас я не зову!
<1902>
10. Прерывистый шелест
Есть другие планеты, где ветры певучие тише, Где небо бледнее, травы тоньше и выше, Где прерывисто льются Переменные светы,
Но своей переменою только ласкают, смеются. Есть иные планеты, Где мы были когда-то, Где мы будем потом.
Не теперь, а когда, потеряв — Себя потеряв без возврата,
Мы будем любить истомленные стебли седых шелестящих трав,
Без аромата, Тонких, высоких, как звезды — печальных,
Любящих сонный покой мест погребальных, Над нашей могилою спящих И тихо, так тихо, так сумрачно-тихо под луной
шелестящих.
<1903>
11. Гимн Солнцу
Жизни податель, Светлый создатель, Солнце, тебя я пою! Пусть хоть несчастной Сделай, но страстной, Жаркой и властной Душу мою!
Жизни податель, Бог и создатель,
Страшный сжигающий свет! Дай мне — на пире Звуком быть в лире, — Лучшего в мире Счастия нет!
<1903>
12. Лунный свет
Легкий лист, на липе млея, Лунный луч в себя вобрал —
Спит зеленая аллея, Лишь вверху поет хорал.
Это — лунное томленье, С нежным вешним ветерком,
Легкость ласк влагает в пенье Лип, загрезивших кругом.
И в истоме замиранья Их вершины в сладком сне
Слышат лунное сиянье, Слышат ветер в вышине.
Свет Луны и ветер вешний, Бледный ландыш спит в тени,
Грезя, видит сон нездешний, Дню хранит свои огни.
Полон зыблемого звона, Легкой грезы и весны,
С голубого небосклона Принимает луч Луны.
Лик Луны, любовь лелея, Мир чарует с высоты.
Спит зеленая аллея, Спят деревья и цветы.
<1905>
13. Творцам сих садов
О, страдатели, насаждатели, о, садовники сих садов, С разнородными вам породами бой готовится, бой готов.
Чуть посадите семя светлое, семя темное тут как тут, Чуть посадите стебель крепкий вы, травы цепкие здесь растут.
Чуть посадите цвет небесный вы, голубой цветок, и как снег, Чуть посадите нежно-алый цвет, слышен тихий шаг, слышен бег.
Над цветком — часы и толпы минут, вот подкралися, вот бегут, Стерегите их, а не то они всех не бережных стерегут.
Икогда впадут во внимание, в них воздушный звон, нежный цвет,
Икогда впадут в невнимание, это — вороны, свита бед.
Созидатели, насаждатели, вы, садовники сих садов, Цепки травы — прочь, и глядите в Ночь, тьмы минут — дадут вам
цветов.
<1909>
14. Тишь
Вот она — неоглядная ширь океана, который зовется Великим
И который Моаной зовут в Гавайики, в стране Маори. Человек островов, что вулканами встали, виденьем
возник смуглоликим. И кораллы растут, и над синей волной — без числа
острова-алтари.
<1912>
15. Кто кого
Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обгоню.
Я колдую. Вихри чую. Грею сбрую я коню.
Конь мой спорый. Топи, боры, степи, горы пролетим.
Жарко дышит. Мысли слышит. Конь — огонь и побратим.
Враг мой равен. Полноправен. Чей скорей вскипит бокал?
Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обогнал.
1915
16. Капля
Вглухой колодец, давно забытый, давно без жизни
ибез воды,
Упала капля — не дождевая, упала капля ночной звезды. Она летела стезей падучей и догорела почти дотла, И только искра, и только капля одна сияла, еще светла. Она упала не в многоводье, не в полногласье воды
речной, Не в степь, где воля, не в зелень рощи, не в чащу веток
стены лесной. Спадая с неба, она упала не в пропасть моря,
не в водопад, И не на поле, не в ровность луга, и не в богатый
цветами сад. В колодец мертвый, давно забытый, где тосковало
без влаги дно, Она упала снежинкой светлой, от выси неба к земле —
звено. Когда усталый придешь случайно к тому колодцу
в полночный час, Воды там много, в колодце — влага, и в сердце песня,
в душе — рассказ. Но чуть на грани земли и неба зеленоватый мелькнет
рассвет, Колодец меркнет, и лишь по краю — росистой влаги
белеет след.
<1924>
Ф. К. Сологуб (1863–1927) 17. Восьмидесятники
Среди шатания в умах и общей смуты, Чтобы внимание подростков поотвлечь И наложить на пагубные мысли путы, Понадобилась нам классическая речь.
Грамматики народов мертвых изучая, Недаром тратили вечерние часы И детство резвое, и юность удалая
В прилежном изученьи стройной их красы.
Хирели груди их, согнутые над книгой, Слабели зоркие, пытливые глаза, Слабели мускулы, как будто под веригой,
Игнулся хрупкий стан, как тонкая лоза.
Ивышли скромные, смиренные людишки. Конечно, уж они не будут бунтовать; Им только бы читать печатные коврижки
Да вкусный пирожок казенный смаковать.
1892
18
Я ждал, что вспыхнет впереди Заря и жизнь свой лик покажет И нежно скажет:
«Иди!»
Без жизни отжил я, и жду, Что смерть свой бледный лик покажет И грозно скажет:
«Иду!»
1892
19
Туман не редеет Молочною мглою закутана даль, И на сердце веет Печаль.
С заботой обычной, Суровой нуждою влекомый к труду, Дорогой привычной Иду.
Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой, Как моря седого Прибой.
Из тьмы вырастая, Мелькает и вновь уничтожиться в ней Торопится стая Теней.
1892
20
Сквозь кисейный занавес окна Мне видна
Улицы дремотной тишь — Снег на скатах крыш, Ворота, забор…
Изредка прохожие мелькнут… умный спор
Иногда бабенки заведут.
1894
21
О царица моя! Кто же ты? Где же ты? По каким заповедным иль торным путям Пробираться к тебе? Обманули мечты, Обманули труды, а уму не поверю я сам.
Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.
Преждевременно дева всѐ знает, — и счастье ее не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истертую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы. Побледневший колодник сбежавший прилег, отдыхая,
в лесу у ручья.
Кто же ты, Чаровница моя?
О любви вдохновенно поет на подмостках поблекший певец.
Величаво идет в равнодушной толпе молодая жена. Что-то в воду упало, — бегут роковые обломки
колец. Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.