XVI. Деятельное участие принял в революции воспитатель Александра I,

швейцарец Лагарп. Все это испугало Екатерину и она поняла, что зашла

слишком далеко в своей игре в "Императрицу-философа".

В первые годы французской революции Россия была наводнена

французскими революционными газетами, памфлетами и книгами. В книжных

лавках в Петербурге, Москве и др. городах можно было получить и щщ

"Парижской революции" и все другие издания. В. Н. Каразин пишет, что

"прелести французского переворота" доходили не только до Украины, но и "до

глубины самой Сибири простирали свое влияние молодые умы" (В. Н. Каразин.

Сочинения, Письма и Бумаги. Харьков, 1910 г., стр. 62-63). Ход французской

революции, как свидетельствуют мемуары, обсуждался и в Тобольске, и в

Семипалатинске, в Пензе и т. д. Вспоминая это время Ф. Ф. Вигель пишет, что

"цитаты из Священного Писания, коими прежние подьячие любили приправлять

свои разговоры, заменились в устах их изречениями философов XVIII века и

революционных ораторов (Воспоминания Ф. Ф. Вигеля, Том II, 1864, стр. 26).

В 1790 году масон Радищев издает свое сочинение "Путешествие из

Петербурга в Москву", полное нападок на монархию, и посылает его своему

приятелю масону А. Кутузову, присутствовавшему при взятии Бастилии, члену

Ордена Розенкрейцеров.

XX. Духовный отец русской интеллигенции

МАСОН А. РАДИЩЕВ

После получения образования в Германии, где он подпал под влияние

французских энциклопедистов и философов-материалистов, А. Радищев близко

сошелся с масонами. По мнению известного русского философа Н. Бердяева, А.

Радищев является первым русским интеллигентом. Так вот этот первый русский

интеллигент около пяти лет после возвращения в Россию был членом масонской

ложи. Этот факт не отрицается теперь даже советскими исследователями 18

века.

В "Истории русской литературы XVIII века" Д. Благого (Москва 1955

г.) мы, например, читаем:

"Большинство его Лейпцигских товарищей ушло в масонство: в числе их

оказался и самый большой его друг А. М. Кутузов. Некоторое время (до 1775

года) и сам Радищев посещал собрания одной из масонских лож."

Радищев вернулся в Россию в 1771 году и если он посещал масонские

ложи до 1775 года, он в течении пяти лет открыто был масоном. Радищев

перевел для масонского издательства видного масона Новикова "Размышления о

греческой истории", одного из самых радикальных представителей французской

просветительной философии Мабли.

"Употребляемый Мабли термин "деспотизм" Радищев переводит как

"самодержавство", то есть сознательно искажает значение самодержавия.

"Самодержавство, - пишет А. Радищев в примечании, - есть наипротивнейшее

человеческому естеству состояние.

...Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природные власти,

то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сем делаем с обществом

безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от наших

обязанностей. Неправосудие Государя дает народу, его судии, то же и более

над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первым

гражданин народного общества".

Ушел ли в 1775 году Радищев от масонов, или только сделал вид, что

ушел, мы не, знаем. Но известно, что и позже он состоял в "просветительных"

обществах, созданных масонами. В середине 80 годов он вступает в

организованное масоном Антоновским в Петербурге "Общество друзей словесных

наук" и сотрудничал в издаваемом Обществом журнале "Беседующий Гражданин".

Когда он издает "Путешествие из Петербурга в Москву", то посвящает его

своему близкому другу А. М. Кутузову, ставшему видным деятелем ордена

Розенкрейцеров. Так что масонские связи первого русского интеллигента

несомненны.

Во всех книгах, посвященных Радищеву представителями русской

интеллигенции, всегда превозносили великий ум и великую образованность

Радищева. Пушкин живо интересовавшийся А. Радищевым дает совершенно иную

оценку уму и образованию Радищева. В статьях "Александр Радищев" и "Мысли

на дороге", написанных Пушкиным в зрелую пору жизни, когда окончательно

сложилось его мудрое политическое мировоззрение, он характеризует его как

"представителя полупросвещения":

"Беспокойное любопытство, более нежели жажда познания, была

отличительная черта ума его". Об учении Радищева в Лейпцигском университете

Пушкин замечает, что оно не пошло ему "впрок". Радищев и его друг Ушаков не

учились, а "проказничали и вольнодумствовали". "Им попался в руки

Гельвеций. Они жадно изучили начала его пошлой и бесплодной метафизики".

"Теперь было бы для нас непонятно, - пишет Пушкин, - каким образом

холодный и сухой Гельвеций мог сделаться любимцем молодых людей, пылких и

чувствительных, если бы мы по несчастью не знали, как соблазнительны для

развивающихся умов мысли и правила новые "отвергаемые законом и преданием".

"В Радищеве отразилась вся французская философия его века:

скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политически цинизм Дидрота и

Рейналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво

отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель

полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное

изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные

поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему - вот что мы видим в

Радищеве".

Общение с масонами только усугубило недостатки свойственного

Радищеву мировоззрения. "Таинственность их бесед, - сообщает Пушкин, -

воспламенила его воображение. Он написал свое "Путешествие из Петербурга в

Москву" - сатирическое воззвание к возмущению, напечатал в домашней

типографии и спокойно пустил в продажу".

Ясный ум Пушкина не мог оправдать дикую затею Радищева выпустить его

книгу "Путешествие из Петербурга в Москву" в 1790 году, во время, когда во

Франции свирепствовал революционный террор. Пушкин дает следующую оценку

поступку А. Радищева:

"...Если мысленно перенесемся мы к 1791 году, если вспомним

тогдашние политические обстоятельства, если представим себе силу нашего

правительства, наши законы, не изменившиеся со времени Петра I, их

строгость, в то время еще не смягченную двадцатипятилетним царствованием

Александра, самодержца, умевшего уважать человечество; если подумаем: какие

суровые люди окружали престол Екатерины, то преступление Радищева покажется

нам действием сумасшедшего..."

И Пушкин дальше развивает свою мысль, почему он считает поступок

Радищева "действием сумасшедшего". "...Мелкий чиновник, человек без всякой

власти, без всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка,

противу самодержавия, противу Екатерины! И заметьте: заговорщик надеется на

соединенные силы своих товарищей; член тайного общества, в случае неудачи,

или готовится изветом заслужить себе помилование, или, смотря на

многочисленность своих соумышленников, полагается на безнаказанность. Но

Радищев один. У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха

- а какого успеха может он ожидать? - он один отвечает за все, он один

представляется жертвой закону."

Пушкин решительно осуждает Радищева, не находя для него никакого

извинения: "...Мы никогда не почитали Радищева великим человеком, - пишет

он. - Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а

"Путешествие в Москву" весьма посредственною книгою, но со всем тем не

можем не признать преступника с духом необыкновенным; политического

фанатика, заблудшегося, конечно, но действующего с удивительным

самоотвержением и с какою-то рыцарскою совестливостью."

Положение русского крестьянства при Екатерине было конечно, весьма

тяжелым, но Радищев, по мнению Пушкина, все же слишком сгущает краски.

"Путешествие в Москву" причина его несчастья и славы, - пишет Пушкин, -

есть как мы уже сказали очень посредственное произведение, не говоря уже о

варварском слоге. Сетование на несчастное состояние народа, на насилие

вельмож и прочее, преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и

надутой, иногда чрезвычайно смешны".

Пушкин отмечает, что даже самые бедные из крестьян имеют жилище.

Пушкин и считает, что несмотря на все свое бесправие, русский крестьянин

имеет больше фактических прав, чем имели их в то время крестьяне Западной

Европы. Ссылаясь на Фонвизина Пушкин пишет:

"Фонвизин, лет 15 перед тем путешествовавший по Франции, говорит,

что по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему

счастливее судьбы французского крестьянина".

Как относится Пушкин к "духовному" наследству Александра Радищева.

Он очень невысокого мнения о их художественно и идейной ценности.

"Самое пространное из его сочинений есть философское рассуждение "О

человеке и его смертности и бессмертии". Умствования оного пошлы и не

оживлены слогом. Радищев хотя и вооружается противу материализма, но в нем

все же виден ученик Гельвеция. Он охотнее; излагает, нежели опровергает

доводы чистого афеизма! (т. е. атеизма)."

Радищев занял более крайнюю революционную позицию, чем большинство

русских масонов того времени. Радищев выступает открыто как убежденный

противник монархии и веры в Бога. И в приведенном нами примечании к

переводу сочинения Мабли и в "Путешествии из Петербурга в Москву", и в оде

"Вольность", он всюду резко нападает на монархию и открыто призывает к

свержению монархии, убийству коронованных тиранов.

Радищев, которого все представители интеллигенции признают своим

родоначальником, провозглашает необходимость борьбы с самодержавием.

Идеалом для Радищева является ни царь, а Кромвель, который возвел на

плаху английского короля.

"Возникает рать повсюду бранна", - восклицает Радищев в оде

"Вольность":

Надежда всех вооружит

В крови мучителя венчанна

Омыть свой стыд уж всяк спешит.

Меч остр, я зрю, везде сверкает

В различных видах смерть летает

Над гордою главой царя.

Ликуйте склепанны народы

Се право мщения природы

На плаху возвело царя.

Призывы Радищева в эпоху кровавых безумств революционеров во

Франции, конечно, не могли остаться безнаказанными.

Разговаривая однажды с своим секретарем Храповицким, Екатерина

сказала ему о книге Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву":

"Тут рассеивание французской заразы: отвращение от начальства: автор

мартинист" (см. Памятные записки А. В. Храповицкого, статс-секретаря

Екатерины Второй. Москва. 1862 г.).

Е. Р. Дашкова писала, что "Путешествие" Радищева было расценено

Екатериной II, как "набат, призывающий к революционному взрыву" (Архив

князя Воронцова. Т. XXI).

По приказу Екатерины А. Радищев был арестован, осужден к смертной

казни. Но Екатерина смягчила этот суровый приговор, ссылкой на поселение в

Сибирь.

В оде Радищева "Вольность" в сжатом виде заключена вся идейная

программа будущей интеллигенции.

Русская интеллигенция приняла эти заветы к неуклонному исполнению.

Выступая в 1906 году в Гельсингфорсе, Леонид Андреев говорил:

"Падают, как капли, секунды. И с каждой секундой голова в короне все

ближе и ближе к плахе. Через день, через три дня, через неделю капнет

последняя, и, громыхая, покатится по ступеням корона и за ней голова." (47)

Ведь это же буквальное повторение призыва Радищева.

XXI. ЗАПРЕЩЕНИЕ МАСОНСТВА

I

В 1790 году Екатерина II начинает серьезно опасаться, как бы

французская мода не превратилась в "эпидемию", как она выражается в письме

к принцу Лигне, и не вызвала революцию в России. По ее приказу русский

посол во Франции И. М. Симолин стал подготавливать бегство Людовика XVI.

Королю и членам сто семьи были выданы русские паспорта.

С этими паспортами королевская семья бежала, но была схвачена в

Варение. Екатерина предпринимает дипломатические шаги для организации

дипломатического давления на революционную Францию со стороны всех

европейских держав. Екатерина настаивала на скорейшем военном вмешательстве

европейских держав в французскую революцию.

К сожалению Людовик XVI поверил, в добрые намерения революционного

правительства и в сентябре 1791 года подписал присягу на верность

конституции, устанавливавшей во Франции конституционную монархию. Екатерина

считает, что "короля заставили подписать не христианскую конституцию, но

антихристову".

После подписания Людовиком XVI конституции, по свидетельству

французского посла в Петербурге Жене, "большое число молодежи из

гвардейских офицеров приходило расписываться в книге посетителей". Из

записок С. Н. Глинки мы узнаем, что кадеты шляхетского кадетского корпуса с

увлечением читали французские революционные журналы, переводили на русский

язык революционные песни и пели их. Масонское воспитание, центром коего

издавна был шляхетский корпус, давало свои плоды.

После ссылки А. Радищева, несмотря на все большее усиление

революционных безумств во Франции, Екатерина не предпринимает никаких

активных мер к прекращению деятельности масонов. Решительные меры против

масонского центра Розенкрейцеров и мартинистов предпринимаются только в

1792 году.

Когда все было подготовлено к вторжению во Францию, было получено

сообщение о скоропостижной смерти в марте, одного из главных вдохновителей

военной монархической коалиции австрийского императора Леопольда II. Через

15 дней на балу в Стокгольме был убит и другой инициатор похода на

французских якобинцев - шведский король Густав III.

"В правящих кругах тогдашней Европы, - замечает М. М. Штранге, автор

книги "Русское общество и французская революция 1789-1794 гг.", многие

думали, что виновниками этих двух убийств (тогда считали, что австрийский

император был отравлен) были якобинцы". Нет никакого сомнения, что эти

убийства были организованы якобинцами-масонами. "Распространился слух, -

пишет А. М. Грабовский в "Записках о Императрице Екатерине II", - что

французские демагоги рассылали подобных злодеев для покушения на жизни

государей". В апреле было получено секретное сообщение из Берлина о том,

что в Россию выехал француз Бассевиль "с злым умыслом на здоровье ее

величества". Обнаружить Бассевиля полиции не удалось.

"Не только в высших кругах общества, но и даже в народе, - как

свидетельствует А. М. Тургенев, - была тогда молва, что якобинцы и

франкмасоны соединясь, умыслили отравить государыню ядом" ("Русская

старина", 1887, Т. 53, стр. 88). Говорили о существовании заговора,

"управляемого якобинцами из Парижа" (смотри "Рукописный фонд Московской

публичной библиотеки. Фонд 178, Дело М. 5691, Лист 25).

"В Москве, - как сообщает в письме Н. Н. Бантыш-Каменский, - ходила

молва, обвинявшая Новикова в "Переписке с якобинцами" (Русский Архив,

1.876, кн. III, стр. 273).

Даже в это время по сообщению московского генерал-губернатора А. А.

Прозоровского, "в Москве все, какие только во Франции печатаются книги,

здесь скрытно купить можно". Московские масоны, как мы видим, работали

очень не плохо.

К этому же времени стала известна тайная переписка московских

розенкрейцеров с главой берлинских масонов, прусским министром духовных дел

Вельнером.

Это был тот самый Вельнер, который с помощью Шварца вовлек Новикова

и других масонов в члены ордена Розенкрейцеров. Таким образом московские

масоны подчинялись Вельнеру, а Вельнер выполнял указания враждебно

настроенного к России короля-масона Фридриха-Вильгельма.

Только после установления секретных связей московских масонов с

Вельнером, Фридрихом-Вильгельмом и другими немецкими принцами, через четыре

дня после распоряжения о розыске Бассевиля, Екатерина II отдала приказ об

аресте Новикова и других московских масонов.

II

Арест Новикова вызвал негодование среди масонов и вольтерьянцев.

Когда Московский генерал-губернатор князь Прозоровский рассказал

Разумовскому об аресте Новикова, тот ответил ему:

- Вот расхвастался словно город взял: стариченка скорченного

гемороидами схватил под караул.

На самом деле Новиков, изображенный русскими масонами, а позже

русской интеллигенцией, как "безвинный страдалец" и "великий русский

"просветитель", не был неповинным агнцем.

"...В деле Новикова, - пишет проф. Сиповский, - не все шло так

гладко и невинно, как это иногда представляют исследователи. Нельзя не

обратить, например, внимания на то, что даже в своих показаниях Новиков

далеко выходит за пределы той деятельности, которая была бы свойственна

чистому масонству. Он, по собственному признанию, выпускает в свет

"мерзкие" книги, принимает деятельное участие в сношениях с Павлом, имеет в

руках бумаги, от которых сам приходит в "ужас", однако, переписывает и

сохраняет их. В своих ответах Шешковскому, Новиков несколько раз хитрит,

запирается, говорит неправду; два раза он давал подписку в том, что не

будет продавать запрещенных книг, и все же продавал. В руках правительства

были еще какие-то бумаги, уличающие Новикова." (48)

Граф Ф. В. Ростопчин сообщил Великой Княгине Екатерине Павловне

(дочери Павла I), что однажды у Новикова "30 человек бросало жребий, кому

зарезать Императрицу и жребий пал на Лопухина".

...Свое суждение об этом деле Екатерина высказала в указе на имя кн.

Прозоровского от I августа 1792 года. В этом указе приведены следующие

обвинительные, пункты.

I. Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники;

ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми

обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену

Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если

бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучения

и казни.

II. Мимо законной Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя

герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость,

потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства

подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях.

III. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским

министром Вельнером изобретенными ими шрифтами и в такое еще время, когда

Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброходство. Из

посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая

свое общество заграничному управлению и нарушая через то долг законной

присяги и верности подданства.

IV. Они употребляют разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту

известной по их бумагам особы. В сем уловлении, так и в упомянутой

переписке. Новиков сам признал себя преступником.

V. Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные

закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще

продавать оные, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам тут

признал свое и сообщников своих преступление.

VI. В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы,

епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды вне святой

нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в

самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для

приобретения ордену их вящего уважения и повиновения, но сим доказываются

коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых

умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще

сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые, обнаруженные и собственно им

признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и

нещадной подвергает его казни. Мы, однако ж, и в сем случае, следуя

сродному нам человеколюбию и оставляя еще время на принесение в своих

злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на

пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость".

"Дружеское ученное общество" было закрыто и все изданные им

масонские книги сожжены. Но даже заключение в Крепости не поколебало

убежденного масона Новикова.

Выпущенный на свободу Павлом I, Новиков, по характеристике К.

Валишевского, "вернувшись к франкмасонству, увлекается самыми грубыми и

эксцентричными формами его." (49)

Но и после осуждения Новикова и других масонов Екатерина все еще не

может понять, кто является истинным виновником французской революции.

Виновниками ее она считает не масонов, не французских философов, а то, что

французские философы ошиблись только в одной вещи, а именно они думали, что

проповедуют людям у которых "они предполагали доброе сердце, а вместо того

прокуроры, адвокаты и все злодеи прикрылись их принципами, чтобы под этим

покрывалом, которое они скоро сбросили, сделать все то, что совершало самое

ужасное злодейство".

Только постепенно Екатерина убеждается, что масоны не столь

безобидны, как они кажутся. Если даже многие из них искренне увлекаются

масонской мистикой и стараясь обрести "Истинную религию", часть их искренне

выступает против атеистического вольтерьянства, то в целом русское

масонство является спелым орудием в руках враждебных монархии европейских

масонских орденов. Постепенно изменяется и взгляд Екатерины на само

"вольтерьянство".

Но проходило еще много кровавых событий во Франции прежде, чем она в