XIV, Карла Великого, Людовика Святого, Наполеона. Свобода, выборы, личность

- таково общество реформации. К несчастью Франция во власти этой ужасной

формулы". "В настоящее время могущество России покоится главным образом на

объединении религиозного и монархического принципа. Царь, человек стоящий

на высоте своей Империи..."

Так писал Бальзак, создатель "Человеческой комедии" один из

величайших знатоков людей своей эпохи.

Николай I в царствование Александра I неоднократно путешествовал по

разным странам Европы и имел хорошее представление как выглядят на практике

демократические принципы. "Если бы к нашему несчастью, - сказал он однажды

Голенищеву-Кутузову, - злой гений перенес к нам все эти клубы и митинги, то

я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или еще лучше, лишить дара

слова всех тех, которые делают из него такое употребление".

"Я представляю себе республику, - сказал Николай I французскому

маркизу де Кюстин, - как правительство определенное и искреннее, или

которое по крайней мере может быть таковым; я допускаю самодержавную

монархию, ибо я возглавляю такую форму правления, но я не принимаю

конституционную монархию. Эта форма правления лжи, обмана и развращения: я

предпочел бы отступить до самого Китая, чем ужиться с ней".

И тем не менее, верный данному им слову, Николай I в течение четырех

лет был конституционным монархом-королем Польши. Несмотря на все свое

отрицательное отношение к конституционной форме правления, он стал

конституционным королем Польши и лояльно относился ко всем пунктам

конституции. Возбужденное против польских тайных обществ судебное дело было

передано Николаем I согласно 152 статьи Польской конституции не в русский

суд, а на рассмотрение польского Сената. Для своего наследника, будущего

конституционного короля Польши, Николай I взял Поляка который обучал

Цесаревича Александра польскому языку: "Я был, - сказал Николай I маркизу

де Кюстин, - конституционным государем и все знают, чего мне стоило, чтобы

не подчиняться требованиям этого гнусного правительства. Покупать голоса,

подкупать совесть, соблазнять одних, чтобы обманывать других; все эти

средства я презирал, как унизительные, одинаково для тех, кто повинуется и

кто приказывает, и я дорого заплатил за мою откровенность; но слава Богу я

навсегда покончил с этой позорной политической машиной. Я никогда не буду

конституционным монархом. Я слишком чувствую необходимость говорить то, что

думаю, чтобы согласиться царствовать над каким-нибудь народом при помощи

хитрости и интриги".

XV

Властителям для славы титул дан

И внешний блеск за внутреннюю тяжесть;

И целым миром тягостных забот

Они за призрак славы часто платят.

В. Шекспир. Ричард III.

"В отношении религии, - писал в 1847 году Николай I бар. М. А.

Корфу, - моим детям лучше было, чем нам, которых учили только креститься в

известное время обедни, да говорить наизусть некоторые молитвы, не заботясь

о том, что делалось в нашей душе". Несмотря на отсутствие настоящего

религиозного воспитания Николай I был очень религиозным человеком.

Религиозность Николая ничем не напоминала внеисповедной религиозности

Александра I по меткому выражению Меттерниха, маршировавшего "от одной

религии к другой". Своей любимой сестре Екатерине Павловне Александр одно

время писал, что книги католических богословов он предпочитает всем другим

религиозным и мистическим книгам: "...это чистое, беспримесное золото", -

писал он.

"Его склонность к католицизму, - писал граф де Лоскерен королю Карлу

Альберту, - подозревалась в его семье: Императрица мать боялась, чтобы

беседа со святым отцом не содействовала вхождению ее сына в недра

католической церкви и она настойчиво просила его не ездить в Рим. Император

Александр, всегда прислушивавшийся к своей матери, обещал это и сдержал

свое слово". Потом, как известно, Александр I питал большое расположение к

протестантству и интересовался европейским мистицизмом.

Николай I никогда не был подвержен религиозным шатаниям. Он был

верным сыном православной церкви. Религиозность Николая I отмечали многие

его современники. "Знаете ли, что всего более поразило меня в первый раз за

обедней в дворцовой церкви, - разукрашенной позолотой, более подходящей для

убранства бальной залы, чем церкви,- говорил Пушкин А. О. Смирновой, - это,

что Государь молился за этой официальной обедней, как и она (Императрица.

- Б. Б.), и всякий раз, что я видел его за обедней, он молился; он тогда

забывает все, что его окружает. Он также несет свое иго и тяжкое бремя,

свою страшную ответственность и чувствует ее более, чем думают. Я много раз

наблюдал за Царской семьей, присутствуя на службе; мне казалось, что только

они и молились..." Часто встречавшаяся с Царской семьей Е. Н. Львова в

своих мемуарах вспоминает: "Он говаривал, что, когда он у обедни, то он

решительно стоит перед Богом и ни о чем земном не думает. Надо было его

видеть у обедни, чтобы убедиться в этих словах: закон был твердо запечатлен

в его душе и в действиях его - это было и видно - без всякого ханжества и

фанатизма; какое почтение он имел к Святыне, как требовал, чтобы дети и

внуки, без всякого развлечения, слушали обедню". Император Николай I и всю

жизнь глубоко верил, что все что случается с человеком целиком зависит от

воли Бога. Узнав о военном заговоре 12 декабря 1825 года он писал кн. П. Н.

Волконскому в Таганрог: "14 числа я буду государь или мертв. Что во мне

происходит, описать нельзя. Вы наверное надо мною сжалитесь, да, мы все

несчастные, но нет несчастнее меня. Да будет воля Божия". "Я была одна в

моем маленьком кабинете и плакала, - вспоминает Императрица Александра

Федоровна ночь накануне восстания декабристов, - когда я увидела вошедшего

мужа. Он встал на колени и долго молился. "Мы не знаем, что нас ждет", -

сказал он мне потом. "Обещай быть мужественной и умереть с честью, если

придется умирать". Во время восстания "Оставшись один, - вспоминает Николай

I, - я спросил себя, что мне делать? и перекрестясь, отдался в руки Божии и

решил идти, где опасность угрожала". Все свое царствование Николай I,

чувствовал себя, как цари Московской Руси только слугой Бога. В день, когда

исполнилось 25 лет царствования Николая I, министрами были поднесены ему

отчеты, в которых были подведены итоги деятельности отдельных министерств.

Николай I был растроган этим знаком внимания. "Видя его умиление, - писала

графиня А. Д. Блудова, - дочь его подошла тихонько к нему из-за спины,

обняла его шею руками. "Ты счастлив теперь? - спросила она, - ты доволен

собою?" - "Собою? - ответил, он и, показывая рукою на небо, прибавил: - "Я

былинка".

Христианскую настроенность души Имп. Николая I, хорошо показывает

резолюция положенная им на всеподданнейшем отчете составленном к

двадцатипятилетию со дня восшествия на престол министерством иностранных

дел. Перед тем, как передать доклад министерства иностранных дел.

Наследнику, Николай I написал на нем: "Дай Бог, чтоб удалось мне тебе сдать

Россию такою, какою я стремился ее оставить сильной, самостоятельной и

добродеющей: нам - добро, никому - зло". В разгар Крымской войны Тютчева

записала в своем дневнике: "При виде того с каким страдальческим и

сосредоточенным видом он молится, нельзя не испытывать почтительного и

скорбного сочувствия к этой высоте величия и могущества, униженной и

поверженной ниц перед Богом".

Глубокая религиозность Имп. Николая I в духе чистого, ничем не

замутненного православия несомненна. И приходится весьма сожалеть, что

Николай I не смог осознать, что основной, решающей проблемой национального

возрождения является проблема восстановления духовной независимости

Православной Церкви, то есть проблема восстановления патриаршества. Это

была центральная проблема, от правильного решения которой зависело положит

ли Россия в основу своего исторического бытия идею Третьего Рима - идею

создания на земле наиболее христианского государства, или после некоторой

передышки снова пойдет по дороге дальнейшей европеизации навстречу

неизбежной катастрофе.

К несчастью для России Николай I не смог осознать всей важности

восстановления патриаршества. Виноват ли он был в этом? Нет, не виноват.

Идея восстановления патриаршества выветрилась ведь не только у

представителей верховной власти, но и у высших иерархов Православной

Церкви. Высшие иерархи Церкви не ставили перед Николаем I решительно вопрос

о скорейшем восстановлении патриаршества. Виднейшие из славянофилов

занимали в этом вопросе совершенно неправильную позицию. Православная

Церковь по мнению славянофилов необходимо освободить от опеки государства.

Синод должен быть уничтожен, но патриаршество восстанавливать не следует.

"Никакого главы церкви, ни духовного ни светского, мы не признаем, - писал

Хомяков в статье "По поводу брошюры г. Лорана".

XVI

С Николая I начинается возрождение монархического мировоззрения у

русских царей. Как и цари Московской Руси, Николай I понимает доставшуюся

ему царскую власть, которую он не искал и не добивался, как Царево Служение

Богу и русскому народу. "Николай I, - пишет член Ордена Русской

Интеллигенции П. Струве в предисловии к работе С. Франка "Пушкин, как

политический мыслитель", - превосходил Пушкина в других отношениях: ему

присуща была необычайная самодисциплина и глубочайшее чувство долга. Свои

обязанности и задачи Монарха он не только понимал, но и переживал как

подлинное СЛУЖЕНИЕ." "Поэт хорошо знал, что Николай I был - со своей точки

зрения самодержавного, т. е. неограниченного монарха - до мозга костей

проникнут сознанием не только права и силы монархической власти, но и ее

ОБЯЗАННОСТЕЙ". Фрейлина А. Ф. Тютчева пишет, что Имп. Николай "Был глубоко

и религиозно убежден в том, что всю жизнь свою он посвящает благу родины,

который проводил за работой восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех,

трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с

величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия, и всем ради

долга, и принимал на себя более труда и забот, чем последний поденщик из

его подданных". (А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров.)

Недавно умерший известный писатель М. Пришвин писал в своем дневнике

"Глаза земли": "В детстве после чтения "Песни о купце Калашникове" стал

вопрос: почему Грозный, сочувствуя вместе с автором Калашникову, неожиданно

для читателя награждает его виселицей?" И только теперь появляется ответ:

"Грозный сочувствовал Калашникову, как человеку и хотел бы по человечески

отнестись к нему, но, как царь, должен был повесить". "Я понял это только

теперь, пишет М. Пришвин, - потому что только теперь пришло время

очевидного для всех разделения жизни на человеческое начало, "как самому

хочется", и на должное "как надо". Когда Пришвин писал это

многозначительное признание ему шел восьмидесятый год. Потребовалось сорок

лет большевистских ужасов, чтобы представитель Ордена Русской

Интеллигенции, революционер в прошлом, М. Пришвин понял, наконец, то что

понимали все цари Московской Руси, что понимал двадцатидевятилетний Николай