Форам придаточных предложений

мун тпун, къассе макьуялъул кьал бук!уна дир, йокьулей гьеч/ого кынку-гейилан 'ни разу о тех пор не сомкнул я очей, как из дому вышел, про­стившись с тобой [букв, прощай, кол, оставив], ночью сон вздорит со мной: не спи, коль возлюбленной нет [букв, возлюбленной не будучи, не спи, мол, со сном у меня спор]' (Мах!., 7>); аян вит1ана 'послал, иди, мол' (Р, 5). Нередко весь основной текст сказок выражен в форме косвенной речи; таковы все тексты, опубликованные Шифнером, например: вук1анила. вук!анила цо пачах!, пачах!асул лъабго вас вух/анхла, щибаб къоялъ радалиса инсуде т/аде унаанила лъабавго вас 'жил-был один царь, у него было три сына, каждый день утром ходили к отцу все три сына' (Ш, 1) и т. п. „Причиной появления этих форм в языке фольклора мы должны считать презумпцию, что весь основной текст сказки является кем-то рас­сказанным, от кого-то услышанным, т. е. мы как бы подразумеваем в на­чале слова: «рассказали нам, чго...», «рассказывают, что...».¹

Как показывают примеры, суффикс прямой речи -леи присоединяется к причастной форме сказуемого. Что касается цитатных суффиксов как показателей косвенной речи, то они присоединяются обычно к глаголь­ной форме сказуемого (с указанными выше фонетическими изменениями); к причастной форме сказуемого они присоединяются обы ;но в том случае, если косвенная речь имеет декларативный оттенок (см. главу IX): анкьго вас вугевин дчр, — абунила аль, — щияб къоялъ чанаре хъвадулелин эл, жакъаги ругехин ун, нахъруссине мех щун бугебин эзие 'семь сыновей у меня —сказала она, — каждый день ходят они на охоту, и сегодня ушли, уже время вернуться им' (Ш, 3) и т. п.

Изредка пря глаголах речи может встретиться то построение сложного предложения, прзмеры на которое при глаголах восприятия и чувствова­ния были приведены выше: цГахъав чи вутлан. б-ииуна жиндхрго эмен дос ^сон говорит, что его отец сильный человек'.

г) Прямой и косвенны и вопросы. Прямой вопрос как форма зависимого вопросительного предложения присоединяется к главному посредством подчинительной интонации: вац, — абунила, — лъаббохилаб чода ргк1аниш вач1арав7 'брат,—сказала она, — не на трехногой ли лошади ты приехал?" (Ш, 80); ,,ваи/ дун гъанийиш телей?" абунила цо т1анхиде ккараб бидул т!анк!алъ '„брат! здесь ли меня оставишь?'' сказала капля крови, упавшая на лист' (Ш, 81); „дуе лъугъараб щи¹)? раг!араб квешаб хабариш, т!аде г[унт!араб к!удияб балагъиш, къва-ридлъийиш?" гъи.къаниш аз иксу да 'спросили они отца: „что с тобой случилось? услышал ли плохую весть, постигло ли большое несчастье, горесть?'¹' (Ш, 1); „нуж т!уруниш, гьаглъуниш? ' себанила азде эбел '„вы с ума сошли, или поглупели?" •— рассердилась на них мать' (Ш, 4); „абго щиб г/аламатлъи?" абун, цеве балагьанила вас '„что это за чудо?" — ска­зав, посмотрел юноша вперед' (Ш, 5) и т. п.

Прямой вопрос как фэрма подчиненного предложения встречается значительно чаще, чем прямая речь. Особенно часто он употребляется при глаголах речи в собственном смысле слова. Однако и при них преобладает фэрма косвенного вопроса, а при глаголах, только сходных по своему значению с глаголами речи, а также при глаголах восприятия и познания оп — единственно возможная форма подчинения и т. п. Выра­жение зависимости косвенного вопроса от главного предложения дости­гается присоединением к вопросительному предложенлю либо цитатных

Жирков. Грани, аварск, яз., стр. 56—57,

,-" ' • • Форягл придаточных предложений 251

суффиксов (как к глагольной, так и к причастной форме сказуемого), либо специальнэго суффикса косвенного вопроса -али; ияогда и те и другие суффиксы комбинируются. Примеры на употребление цитатных суффиксов „кивейин муя инее?" ах!т1анила асде вацал '„куда ты идешь?"—крикнули ему братья* (Ш, 2); гьнхъанчла гъачже алъ васасда: „мун щиб мухъалъул чийин, къзараг1ел щчбин?" 'спросила она теперь юношу: „из каких мест ты человек, какое у тебя дело?"' (Ш, 3); гьихъанила азда эЗелалъ: „гъединао чу бугишан?" абун 'спросила их мать: „есть ли такая лошадь?"' (Ш, 4); гъе.6 шагъар кинао шагъар бугоян бих изе балагъалагьизе она 'пошел посмотреть, что это за город' (Р, 8); г!адан-чи вихйуларода^:~;ам балагъизе ана 'поШ'ел посмотреть, не увидит ли людей' (Р, 16); рухъ киндай жичдиего гьабишян ургъизе лъугьана 'стал думать, как бы ему дом себе построить' (Р, 16); „гьанада дица щиб гъабилеб"? — ан рах!алде бач!ача 'пэдумал: „что я буду делать с мясом?"'(Р, 30) и т. п. Примеры на употребление суффикса -али: гьелъ [хвалчаиа] бицинебин дуе, дуч щив чаяли 'сабля расскажет тебе, что я за че-.овек' (Ш, 90); кип элъ (аздагъоялъ) лъин беччаларгбали цо дунги балагьизин 'посмотрю я, как это змей воду не отпустит' (Ш, 21); гама кибе ингб бугебали лъалеб бук!инчГо 'не знал, куда направляется ко­рабль' (Р, 13); лъаларо дав вач[аравишали 'не знаю, не приехал ли он' (Усл., 32); кисан бач[арабали лъач[ого цебе ч[анила хъах!аб чу 'невесть откуда придя, стала перед нам белая лошадь' (Ш, 7); кире аралали лъо.ч!ого т/аг/ине рех[анила асул кулънал 'невесть куда стали пропадать его тряпки' (Ш, 53); почта щаА кват!арабаш начзлъникас дасда гъикъана 'начальник спросил у него, почему опоздала пэчта'; кинабго г[одизе, ч[ич[идизг, лъугьана, щиб гъабилебали лъаларою хут/ана 'все начали плакать, причитать, не знали, что делать' (Р, 13); дида, дуца гъеб [жасъала] кинан бичилебали лъала 'я знаю, как ты будешь решать эту задачу' (И, 74).

д) Причастная форма сказуемого при глаголах позна­ния. Замечания об истории придаточных предложений. Наряду с рассмотренной формой объектного предложения при глаголах познания (суффикс -лъи, присоединяемый к причастию, при глаголах раг[изе 'слышать'>'узнать' и осэбеннэ лъазе 'знать'), употре5ляегся также особая фэрма придаточного предложения, в котором роль сказуе­мого выполняется причастием самдм пэ себе, без суффикса -лъи: Пусман т/ад вусстехъи.нев раг!ана нихкда 'мы слышали, чго Усман собирается вернуться'; дида гъанжелъаг!ан раг!ун бук!инч1о, г!иял рехъабаи,а хъумур лъухъараб 'я не слыхал до сих пор, чтобы стада овец ранили волка' (XI., 37); Азач/о къасилъаг[ан, къвех!аб ц[удул т1и.нч1 къу.чкъра-базул пг/елал.ъ т[аделъун ч/вара^ 'не знал до сих пор, чтобы орленка убивала журавлиная стая' (XI., 37); кипи дица тараб лъалариш дуда-'раяве ты не знаешь, что я выросла из пеленок [букв, оставила колы­бель]?' (Мах!., 90),> рохьул гъут1буздаса т!амах лъуг!анин, къалбалъе гъаяб ккун гъаараэ лъаларо 'осыпались листья с деревьев любви, не знаю, не порча ли проникла в корни' (Мах!., 69); аз лъутаравги лъак, бечча-нила Башйица хадуб ч!ор 'узнав, что он бежал, пустил Балай вслед стрелу' (Ш, 76); ав чияс лъияб гьабилареб лъан 'узнав, что этот человек

1 -ГУ*

252

придаточных предложении

хорошего не сделает' (С. М., 106) и т. п. За исключением того, что ска­зуемое придаточного предложения при таком способе выражений объекта познания не снабжено суффиксом -леи, сложное предложение рассматри­ваемого типа не отличается от сложных предложений с придаточным объектным, рассмотренным выше. В частности, в придаточном объектном предложении с причастным сказуемым также заключена своя собственная предикативная связь, выраженная обычными для отдельного предложения формами; см., например, первое предложение, в котором подлежащее придаточного предложения оформлено именительным падежом соответ­ственно непереходному значению причастного сказуемого, которое, в свою очередь, согласует с подлежащим оба своих классных показателя: Г/дсман т!ад в-уссинехине-в 'Усман собирается вернуться'; или второе предло­жение, в котором подлежащее придаточного предложения оформлено активным падежом, а объект — именительным, соответственно переходному значению причастного сказуемого, причем классный показатель сказуе­мого согласуется с объектом: г/мял рехъабаца хъумур лъукъара-б 'стада овец ранили волка' и т. п. Легко заметить также, что предикативная связь придаточного предложения так же независима в своем построении от отношений главного предложения, как и в рассмотренных выше видах сложного предложения. Что касается отношений между придаточным предложением в целом и сказуемым главного предложения, то они могут быть выяснены по классным показателям сказуемого главного предложе­ния. Сравнивая следующие предложения: г/алхул г!адамаз ц[а гьабулеб куц б-ицуне-б раг[ун б-ук!ана 'слышал, как рассказывали о способе, которым дикари добывают огонь' (Р, 24) и гьев чи в-ач1уне-в рагЛ/н 6-укГана дида 'я слышал, как шел этот человек', т1ок1аб бакъ баккизеги б-аккуларг-б Дидаш ц[акъ лъик! лъала (лъале-б) 'а очень хорошо знаю, что солнце больше не поднимется', гьев чи сон в-ач1ара-в лъан б-ук!ана дида 'я узнал, что этот человек вчера приехал', — нетрудно заметить, что к ассный показатель сказуемого главного предд.ожения безразличен к род/ существительных, употребленных в придаточном предложении, и остается одним и тем же, своей формой (3-й класс, ед. число) указывая, как и выше, на содержание придаточного предложения в целом. Так как при этом не только начальный, но и конешый классный показатель причастия служит для выражения внутренней предикативной связи придаточного предложения и следует всем изменениям рода и числа существительного в именительном падеже, то возможное различие клас­сных показателей причастия и сказуемого главного предложения пред­ставляет собою наиболее яркую формальную особенность рассматривае­мого типа сложного предложения и наиболее очевидным образом обна­руживает его сложность. Таким образом, формой зависимости рассматри­ваемого типа придаточного объектного предложения от главного является, во-первых, причастная форма его сказуемого, во-вторых, различная направленность согласования классных показателей придаточного и глав­ного сказуемого: первого — на объект (в случае переходности выражен­ного причастием действия или на субъект — в случае его непереходности), второго — на содержание придаточного предложения в целом.

Отношения, складывающиеся в сложном предложении при таком его построении, графически можно изобразять так: [куц б-ицуне]-б раг!ун б-ук/ана 'слышан, как рассказывали о способе'; [гьев чи ва-ч1дне]-в раг/ун б-ук!ана дида 'я слышал, как этот человек приходил'; [бакъ б-аккуларе]-б леале-б" 'знаю, что солнце не поднимется'; [гьав чи сон в-ач!ара/-в лъая б-ук!ана 'знал, что этот человек вчера приехал'.

Формы придеточных предложении 2§3

Придаточное предложение с причастной формой сказуемого распро­странено несравненно меньше, чем осложненное суффиксом -лай. Оно возможно, как кажется, только при глаголах раг!изе 'слышать' и лъазе 'знать'; при других глаголах, в частности при гл?голах восприятия в собственном смысле слова, оно неупотребительно. Но и при глаголах раг1изе и лъазе оно представляет собою вытесняемую форму. М. Саидов п/ямо утверждает в работе „Развернутые члены предложения в аварском язы­ке", что причастная форма сказуемого придаточного предложения ветре гается все реже и реже, заменяясь причастием, осложненным суффиксом -лъи. Веро­ятную причину этого следует видеть в том, что придаточное предложение с причастной формой сказуемого двусмысленно: само по себе в своей форме оно не отличает объектного значения от косвенно-вопросительного. Сравним с приведенными выше примерами: цо квешаб, х/инкъараб нухалъ анин эв, т1ок1ав вихьич!ила нижеда, хворав лъаларин, вахъарав лъаларин 'поехал он по недоброй, опасной дороге, более мы его не видели, не знаем, умер ли, не знаем, жив ли' (Ш, 11); балагьанила аз, аск!ой ясги гьеч/ила, зодое арай лъач!ила, ракъулъе пгГерхьарай лъач1ила 'смотрит он, нет девицы, невесты, улетела ли она в небо, скрылась ли под землей' (Ш, 41); цо вас вугевин дир, гьаглъарав лъаларин, пг/урарав лъаларин 'есть у меня сын, не знаю, с ума ли он сошел, взбесился ли' (Ш, 49); дица базаралда жалакъурисев жулица кьабурав лъашпи'и луда? 'разве ты не знаешь, как я бил на базаре метлой жалатлуринца!" (XI., 300); катил бохги босун хъвираб лъаларо — лъабг/аркьелаб буго г/емерисеб х!арп 'не знаю не пишешь ли ты кошачьей лапой — большинство букв состоит из трех ветвей' (XI., 230) и т, п. Косвенно-вопросительное значение причастного сказуемого чаще при отрицательной форме главного сказуемого, но сама по себе последняя не обязательно предполагает косвенно-вопросительное понимание, как об этом свидетельствуют некоторые из приведенных выше примеров. Косвенно-вопросительное значение обычнее в том случае, когда употреблено два придаточных предложения, каждое из которых выражает один из возможных случаев: хварав лъаларо, вахъарав лъаларо 'не знаем, умер ли, не знаем, жив ли'; но оно возможно, как показывают примеры, и при одном придаточном. Таким образом причастная форма сказуемого, являясь формой зависимости одного предложения от другого и закрепляя эту зависимость в различной направленности согласования классных по­казателей причастия и главного сказуемого, синтаксически двусмысленна и может быть понята как форма сказуемого, объектного в собственном смысле и косвенно-вопросительного придаточного предложения. Это и послужило, вероятно, причиной постепенного вытеснения ее другими более дифференцированными по своему значению формами. Двусмыслен­ность придаточного предложения с причастной формой сказуемого может быть ликвидирована в пользу косвенно-вопросигельного значения либо постановкой в придаточное предложение вопросительного слова (дос щиб абилеб лъаларо 'не знаю, что он говорит', либо присоединением вопросительной частицы к логически ударенному члену придаточного предложения (зодаейиш арай лъач[ила 'невесть, не в небо ли улетела'; гьаб ч1инк!иллъи щиб гьабураб 6ак1 бугебали, к!удиябиш гьаб бугеб, гъит1инабиш [гьаб бугеб\ дида лъаларо 'не знаю, что за место этот остров, большой ли он, маленький ли', — Р, 47), либо присоединением к причастию суффикса косвенного вопроса -али, что не исключает, а предполагает применение одного из двух предыдущих способов: дое

254

Формы Придаточных предложении

шиб абилебали лъаларо 'не знаю, что он говорит'; дав хеаравиш1ли лъаларо ^сне знаем, умер ли он'; дида, дууа гьгб [масъала] кинан бичилебали лъала 'я знаю, как ты будешь решать эту задачу' (И, 74) и т. п. Вэ всех этих случаях возможно только косвенно-вопросительное значение. С другой стороны, та же двусмысленность может быть ликви­дирована в пользу объектного в собственном смысле слова значения присоединением к придаточному предложению суффикса -лъи.

Мы видим, что сами по себе суффиксы -лъи и -али. являются ке столько показателями подчинения одного предложения другому (подчинение вы­ражено с достаточной отчетливостью сзмэй причастной формой сказуе­мого придаточного предложения, предполагающей различную направлен­ность согласования классных показателей придаточного и главного сказуемого), сколько показателями специальных видов подчинения (объект­ного в собсгвенном смысле и кэсвенно-вэпросительного), наращиваемыми на уже готовую форму подчиненного предложения; вероятно, что при­частная форма лежит в оснэве сказуемого и прямой речи, поскольку это сказуемое состоит из причастия и осложняющего его суффикса -лъи (Г1урух вдк1аравлъи бкцана 'рассказал, что был в Урухе'). Кажется, что такая характеристика суффиксов подчинения может быгь распространена и на цитатные суффиксы. Правда, при глаголах восприятия и чувствова­ния и речи, при которых употребляются эти суффиксы, само по себе причастие как форма зависимого сказуемого не употребляется. Ко в фор­мах объектного предложения при глаголах восприятия цитатные суффиксы наращиваются в ряде случаев не на глагольную, а именно на причастную форму сказуемого (г[а.Д1н вугееилаи кхун 'подумав, чго есть человек'); косвенный вопрос может быть выражен и с помощью цитатных суффик­сов, если в составе придаточного предложения есть вопросительное слово, и в этом случае цитатные суффиксы также могут присоединяться к при­частной форме сказуемого (асул лс/къулукъ ц!улалши бугебан жинца жиндего абуна 'сказал сам себэ: не деревянная ли у него глотка?' — Усл. II, 9), Таким образом, не только объективные формы выражения объекта познания и ргчи (объектное пред\ожение при глаголах познания, прямая речь), образуемые с помощью суффикса -лъи, но и часть субъек­тивных (при глаголах восприятия и чувствования, косвенный вопрос), образуемых с помощью суффикса -али и цитатных суффиксов,'предпола­гает в своей основе причастную форму зависимого сказуемого. Все это делает весьма вероятным предположение, что и цитатные суффиксы во всех случаях их применения, в том числе в качестве показателей косвенной речи, первоначальна представляли собою не столько показа­тели подчинения вообще, сколько способы уточнения, какой именно специальный вид подчинения употреблен в данном случае. Другими сло­вами, весьма вероятно, что в более или менее далекой перспекшве причаст­ная форма сказуемого была вообще формой зависимого сказуемого при гла­голах восприятия, познания и речи. Если это предположение верно,— а оно прямэ подсказывается материалами, — то появляется возможность до известной степени проследить историю возникновения придаточных предложений при глаголах познания, восприятия и речи.

Легко заметить, что сложное предложение, имеющее в себе придаточ­ное с причастной формой сказуемого, непосредственно примыкает по своему строению к предложению, в котором употреблено составное ска­зуемое, состоящее из причастия и глагола восприятия, и предполагает его в своей основе. С такими, например, сложными предложениями, как

ъъев чи ва.ч!унев раг!ун бук!ана дида 'я слышал, как этот человек при­ходил', ц1а гыбулеб куц бицунеб раг[ун бух/ана 'слышал, как рассказы­вали о способе, которым добывают огонь' и т. п., могут быть сопостав­лены простые с составным сказуемым: хъах!ал къакабахе ддн щвараб мехалъ ах!делев раг[ана хундерил заагъуш 'когда подходил к белым плитам, услышал хунзахского глашатая кричащим' (Д, 3); к/и абизеги раг!ана, „Я шейх Г1али!" абун ах[улеб 'во второй раз услышал, как говорили: „эй, шейх Али!"'. Это сопоставление не носит внешнего характера, ^нэ основано только на внешнем сходстве; его возможность вытекает из генетической связи обоих способов построения предложения.

Рассматривая в главе X сочетания причастий с глаголами восприятия и познания, мы отметили, что не все из этих сочетаний могут быть признаны составными сказуемыми в собственном смысле слова. Только глаголы батизе 'находить' и бихьизе 'видеть' образуют в сочетании с причастиями составное сказуемое (лалделей ятанила асда хъарт 'нашел он ведьму молотящей', вихьанила ав вацаца вач/инев 'увидели его братья идущим'); уже глагол раг!изе 'слышать' проявляет колебания в этом отношении, допуская при себе как определительное причастие (ах!делев района хундерил магъуш 'услышал хунзахского глашатая кри­чащим'), так и причастную форму зависимого предложения (гьев чи 8ач1арз.в раг!ун бук!ана дида 'я слышал, как этот человек пришел'), а глагол лъазе 'знать' вообще не может быть глагольной частью состав­ного сказуемого, допуская при себе только придаточное предложение с причастной формой сказуемого (ав лъупгарав лъана 'узнал, что он убежал'). Глагол батизе 'находить' вообще не допускает при себе объект­ных придаточных предложений, в основе которых, как мы видели, лежат придаточные с причастной формой сказуемого; во всяком случае, мне не встретилось ни одного такого примера, в то - время как примеры на определительное причастие встречаются на каждом шагу; в противо­положность этому все остальные глаголы сочетаются с придаточными предложениями. Таким образом, глаголы батизе 'находить' и лъазе 'знать' образуют крайние точки единой цепи, средние звенья которой составляют такие глаголы, как бихьизе 'видеть' и раг!иж 'слышать': при глаголе батизе возможно только составное сказуемое, при глаголе лъазе — только придаточное предложение, при глаголах бихьизе и раг!изе возможен (притом в разной степени) и тот и другой способы выражения.

В чем состоит смысл этого различия в употреблении причастных форм и придаточных предложений? Ответ на этот вопрос подсказывается анализом того формального различия, которое существует между отно­шениями простого предложения с составным сказуемым и сложного пред­ложения с придаточным объектным. Между сложным предложением и пред­ложением с составным сказуемым прежде всего то внешнее различие, что в сложном предложении классный показатель главного сказуемого имеет форму 3-го класса ед. числа, не зависящую от класса существительных в придаточном предложении, в то время как в простом предложении классный показатель глагольной части составного сказуемого согласован с родом того существительного, определение которого в составе сказуе­мого выражено причастием. К этому присоединяется также ю, что в пер­вом случае классный показатель причастия согласуется с существительным в именительном падеже (т. е. с субъектом или объектом придаточного предложения) независимо от показателя глагола, остающегося неизменным, и часто вразрез с ним (гьав чи в-ач1ара-в раг!ун б-ук!ана дида 'я слы­шал, как пришел этот человек'), в то время как во втором случае клае~

•"

256

Формы прид&йчнЫзс предложений

Фориы придаточных предложений

257

сные показатели причастия и глагола изменяются согласованно, соответ­ственно роду существительного (лалделе-й й-атанила хъарт 'нашел ведьму молотящей'). Согласованное изменение классных показателей причастия и глагола соответственно роду и числу существительного является выражением, с одной стороны, связанности глагола и существи­тельного, с другой — связанности глагола и причастия как частей состав­ного сказуемого. Хотя для глагола в составном сказуемом характерно ослабление его вещесгвенного значения, оно все же не заходит настолько далеко, чтобы глагол вообще потерял свое вещественное ,значение и превратился в чисто формальную связку и чтобы его огношение к суще­ствительному, с которым он согласует свой классный показатель, пере­стало быть отношением к объекту. Так, хотя в предложзнии гъэз/ий лалделе-й й-атанила асда хъарт 'нашел он ведьму молотящей на гумне' глагол ятанила к ослабил значительно свое вещественное значение (так как для говорящего важно не столько то, что Чилбик нашел ведьму, сколько то, что он нашел ее в процессе молотьбы), — все жз хъарт, 'ведьма* остается объектом непосредственного восприятия. Это оэстоя-тельство и находит свое выражение в согласовании классного показателя глагольной части составного сказуемого с существительным. Что касается отношений причастия и глагола, то причастие выражает тот действенный признак предмета, который обнаруживается в предмете в процессе его непосредственного восприятия, и составляет поэтому с глаголом опреде­ленное синтаксическое единство. Иное мы видели в сложных предложе­ниях, в которых нет согласования глагольной формы с существительным. Безразличие классного показателя глагольной формы к роду и числу существительного является выражением того, что нарушились непосред­ственные связи как существительного и глагола, так и причастия и гла­гола. Изменения рода и числа существительного в таких предложениях, как гьев чи вач1уне-в раг!дн б-ук[ана дида 'я слышал, как этот человек пришел', гъасда, г!алхул г!адамаз ц1а гьабулеб куц бицуне-б раг1ун б-ук!ин рак!алдг щвана 'он вспомнил, что слышал, как дикари добывают огонь [букв, слышал рассказываемым способ, которым добывают огонь]' (Р, 24), гьев чи сом вач/ара-в лъан б-ук!ана дида 'я узнал, что этот человек вчера призхал', т1ок1аб бакъ баккизеги баккуларе-б дидаги ц[акъ лъик! лъале-б 'я очень хорошо знаю, что солнце больше не вста­нет' и т. п., продолжают сказываться в изменениях конечного классного показателя причастия, но на этом последнем непосредственные связи между существительным и глаголом, причастием и глаголом обрываются: глагольная форма не отражает этих изменений. Безразличие классного показателя глагольной формы к роду и числу существительного, с одной стороны, и, наоборот, согласование с существительным классюго пока­зателя причастия,—с другой, и, как следствие этого, возможное различие классных показателей причастия и глагола проводят грань между глаголом и сочетанием существительного с причастием и становятся, таким образом, формальным показателем замкнутости оборота (образуемого существи­тельным и причастием), показывающим, что этот оборот относится к гла­голу как сложное, но синтаксически единое целое. Само собой,, разу­меется, что поскольку глагол не связан непосредственно с существи­тельным, а причастие откосится к глаголу только в составе цельного комплекса, постольку здесь уже нет составного сказуемого, оно уже разрушено как синтаксическое целое. На мзсте сочетания объекта с со­ставным сказуемым образовалось, таким образом, сочетание замкнутого причастного оборота с глаголом. В атом и состоят формальные особвн-

ности сложного предложения по сравнению с простым, на основе кото­рого оно возникло.

Смысловой стороной формальных отношений, складывающихся в слож­ном предложении, в отличие от простого является то, что предмет, выражаемый существительным, относится к действию восприятия и позна­ния не сам по сзбз, нз нзпосрэдствзнно, а только через посредство отношения его к другому действию, выражаемому причастием, т. е. что не чи 'человек', куц 'способ', бакъ 'солнцз' сами по себе, а все содер­жание замкнутого причастного оборота является объектом восприятия и познания: [гп1ак1а5 бзкъ баххизеги ба-скуларео] дида ц!ахъ лъик1 лъала 'я очень хорошо знаю [не солнцз само по себе, а то], что солнце больше не поднимется'. Именно этим обьяснязтся нзизменность формы сред­него рода единственного числа классного показателя глагольной формы: он указывает не на существительное само по сзбе как на свой непосред­ственный обьэкт, а на содержание оборота в целом, в который входит это существительное.

Мы высказали выше предположение, что придаточное предложение с при­частной формой сказуемого лежит в основе всех видов придаточного предложения при глаголах восприятия, познания и речи. Мы можем доба­вить теперь, что присоединение цитатных суффиксов и суффиксов -лъи и -али уточняло характер подчинения, но само по себе ничего не прибавило к тому различию непосредственного объзкта восприятия и познания, выражение которого заключено в простом предложении с составным ска­зуемым, и того обьзкга, который относится к действию восприятия и познания только через посредство отношения к другому действию, выра­жаемому причастием, и выражением которого служит придаточное пред­ложение • в составе сложного: грань между этими родами объектов поло­жена уже образованизм замкнутого причастного оборота. В необходи­мости формального выражзния этого различия и лежит причина образования сложного предложения при глаголах восприятия, познания и речи.

В этом пункте аварский язык до мелочей повторяет процессы, которые привели в истории русского языка к образованию сложного предложения. Описание этих процессов дал Потебня в своей книге „Из записок по русской грамматике, Ц". Потебня вводит историю образования слож­ного предложзния в широкую перспективу фронтальных сдвигов в логи­ческой подоснове языка, сказавшихся в ряде явлений русского синтаксиса. Круг употребления винительного падежа, — писал он, — „в древнем языке был, по крайней мере с одной стороны, многим обширнее, чем ныне. Теперь роз4 уегЬа зепйепсН, содтюзсепсК, с1ес!агапсН мы ставим в бес­предложном винительном только ближайший, непосредственный предмет восприятия, познания, речи, тем или другим способом отличая от такого предмета другой, дальнейший, более самостоятел:ный, до познания или выражения коего мы доходим посредством ощутительного для нашего сознания ряда умозаключений. Например, с одной стороны, мы говорим: услыхать новость, узнать знакомого, сказать слово, «видеть свет и его коловращение»; с другой: услыхать про новость, узнать о знакомом, сказать .о чем и про что, увидать, что свет коловрател. Чем далее по­двигаемся в старину, тем чаще встречаем отсутствиз в языке объектов второго рода, из чего — вероятное заключение, что было такое время, когда оба рода объектов, вовсе не различаясь в сознании, одинаково выражались простым ви;ительны)Яс.. Старинные памятники русского языка представляют много следов такого состояния мысли: пошелъ 6Ь Гюрги в Русь₍ слышавъ смерть Изяслаелю, Ип. 77 (= услыхавши о смерти) I...

17 Д. Д. БчДВ^в»

предложений '••-

пов-Ьдаша ему Володимера в Чернигов^ а Изяслава у СтародубЬ, Ип. 30 (=что В. в Чернигове)".¹

„В памятниках, из коих можно заимствовать подобные примеры, столь же или более обычны и обороты, близкие к нынешним, с предлогами и союзами: осслышавъ о...», ссув'Ьдоша, оже, аже, яко» и пр. Это только подтверждает ту известную истину, что явления, возникшие при таком-то строе языка, могут переживать этот строй, исподволь становясь исклю­чениями, и что, наоборот, новые явления языка вначале появляются как пятна на старых. Нам важно только то, что чем архаичнее памятник по языку, тем более обходимо в нем разграничение прямого и посред­ственного объекта, и что нынешнему книжному языку вовсе чужды обо­роты, еще встречаемые в просторечии, как: «я полагала вас далеко от , Москвы», Грибоед.; «сказывает журавля на сосне», «сказывает на вербе грушу»".² Ср. приведенные в § 12 материалы на употребление имени­тельного и родительного при глаголах восприятия и речи в аварском, а также ниже примеры типа дур вук1чн 'твое состояние' (см. „смерть Изяславля") и мун вук!ин (ср. „что Изяслав умер").

Подобное неразграничение объектов имело место и в более сложных формах предложения — в предложениях с составными членами при тех же глагонах восприятия, познания и речи.

„Кажется, что в древнем языке первый винительный роз1 уегЬа содтю-зсепЛ е1с, например „мьнящеть отьца свогего жива", решительно ничем не отличался от первого винит, роз* уегЬа {амепсН е4с, напр, „постави Мево-дья епископа". Если же мы иначе заменяем винительный в первом случае, а иначе во втором и говорим с одной стороны „думал, что отец его жив" или „думал об отце, что он жив", а с другой — „поставил Мефодия (винит., как и древ, яз.) епископом", то этих результатов позднейшего ' развития мы не в праве приписывать древнему языку".³ Ср. аварск. ах1т1елев раг/ара-в магъуш 'кричащего услышал глашатая' и дов унгоунгояв бах1арчч в-ахъина-в'унила 'сделали его настоящим молодцом [букв, настоящего молодца]', а также их замены „[вехь лъукъара-в] раг[ун б-ук!инч[о 'не слыхал, что пастух ранен' и гьев купецлъун в-ахъина-в-изе 'сделать его купцом'.

Возникновение оборотов типа „думал, что отец его жив" на месте оборотов типа „мьняшеть отьца свокго жива" знаменует разграничение двух родов объекта, неразграниченных в более старом состоянии языка, и в этой области: в нынешнем русском произошло ограничение смысла винительного, закрепившегося только за прямым объектом, и в нем „древнее «видЬша стада вмята» могло бы иметь только одно значение: «увидали взятые стада», причем «взятые стада»—предмет непосредствен­ного восприятия, между тем как содержание более сложного умозаклю­чения было бы выражено зависимым предложением: «увидали, что стада взяты»".⁴

Рассматривая случаи, ошибочно „подводимые под категорию аттракции, а в частности называемые предвзятием... и состоящие будто бы в том, что существительное, принадлежащее к зависимому предложению, вовле­кается в предшествующее главное, становясь в нем между прочим винительным",⁵ Потебня приходит к выводу, что в Действительности

¹ Потебня. Из записок по русской гравшатике, II, стр_в 299 ел,

² Там же_р стр. 302. 5 Там же, стр. 303, * Там же.

« Тжн же, етр, 332,

Формы придагочНЫх предложений

такого вовлечения члена зависимого предложения в связи главного не было.

Допустим, что в мысли возникает та потребность расчленения речи, которой выражением служат местоимения относительные и союзы изъяс­нительные, почему же такой порядок не может примкнуть к существующему уже винительному (в случаях: „... не вЬдяху князя Юрья..., къд& есть", Новг. I, 72) и должен начинаться с выражений паратактических „не вЪдяху", „князь Юрий есть?" ' „Кажется ошибочным, — говорит Потебня несколько раньше, — видеть здесь аттракцию, т. е. считать оборот с союзом исходною точкою. Напротив, винительный в первом обороте (т. е. без союза, типа «не вЬдяху князя Юрия, къдЪ есть», — А. Б.) может быть остатком такого оборота, в котором главное предложение вмещало в себе все придаточное в виде составного дополнения. Подобным образом, русск. выражение «Половци же услышавще Русь, оже пришли на нихъ, ради быша», Лавр. 164, отнюдь не предполагает оборота куслышавъше, оже Русь пришлиз); винит. Русь принадлежал и обороту с двумя винительными «услыщавъше Русь пришьдъщя (—а)з>, из причастия коего развилось придаточное предложение с союзом: оже пришли".² То же он говорит после разбора чешских и сербских примеров, аналогичных русским: „Везде мы принимаем за исходную точку второй согласуемый падеж причастия, из которого позже развилось полное придаточное предложение с относительным союзом".⁸ Ср. с этим (помимо ясного указания на гене­тическую связь придаточного предложения с составными членами) приве­денное выше соображение о возникновении в аварском языке косвенной речи на основе замкнутого причастного оборота, развившемся в свою очередь на основе „двойного именительного объекта", а также примеры типа хЫнкъуншан ккела дун гьев ханасда 'что испугался я, подумает этот хан', цГакъав чи вугилан бицуна дос жиндирго вмен 'он говорит, что его отец сильный человек', в которых подлежащее зависимого пред­ложения стоит в позиции непосредственного объекта главного сказуемого, но, в отличие от старых русских оборотов, не является уже его объектом, поскольку классные показатели этого сказуемого согласуются уже не с ним, а с придаточным предложением в целом.

Подведем итоги. Аварский язык, в связи с разграничением в нем объектов непосредственных и посредственных при глаголах восприятия, познания и речи, сменившим прежнюю нераздельность этих объектов, выработал формы, которые кладут грань между непосредственным (про­стое предложение с составным сказуемым) и более далеким объектом (сложное предложение). На основе замкнутого причастного оборота он выработал формы для выражения различных видов подчинения — объектного при глаголах познания, восприятия и чувствования, косвенно-вопросительного и косвенной речи. Процесс выработки этих форм по своей исходной точке, по общей тенденции и по ряду существенных деталей совпадает с процессом, приведшим в истории русского языка к образо­ванию придаточных предложений.

е) Масдар как форма объектного предложения. Рас­смотренные до сих пор типы объектного придаточного предложения обла­дают той общей им всем особенностью, что формы их сказуемых обес­печивают выражение времени, так как и причастная и глагольная формы

¹ Там же, стр. 323.

² Там же, стр. 322.

³ Таи иге, стр. 324,

1Т

261

2ёЬ Формы придаточных предложений

зависимого сказуемого всегда снабжены показателями времени. Наряду с этими формами в аварском языке есть еще одна отглагольная форма, употребляемая в качестве зависимого сказуемого, так называемый масдар, т. е. имя действия, особенкосгь которой состоит в том, что она не при­урочивает действие к какому-нибудь определенному моменту времени. Приводя примеры на употребление отпричастных форм с суффиксом -лъи и масдгра, Услар так определил их различие: „Через присоединение к формам причастий слога лъи образуются существительные, которые имеют более тесное значение, чем вук!ин; таковые существительные означают существование в пространстве и во времени, — вух1ин, .. озна­чает состояние, способ быть, бытие, быт, существование. Оно изображает собою все времена безразлично".¹ Масдар, имя действия необходимо отличать от отглагольного имени. В ряде случаев они различны по форме, так как образуются от отглагольной основы с помощью различных суф­фиксов; ср. хвей 'умирание' — хвел 'смерть', репг1ин 'одевание'—рет!ел 'одежда', къот1и 'резание' — къот!ел 'отрезок', 'кусок', лъукъи 'ранение' — лъукъел 'рана', квин 'процесс еды' — квен 'еда', 'пища' и т. п. Однако в большинстве случаев масдар не отличается по своей форме от отгла­гольного имени; так, вач1ин может значить как 'приход', так и 'прихожде-ние, процесс прихода', ц1али— 'учение, учеба' и 'чтение, процесс чтения', х1алт!и—'работа' и 'работание' и т. п. Тем не менее синтаксически эти формы всегда различны. Отглагольное имя, если оно сочетается с другим существительным, означающим реальный субъект или объект действия, выраженного основой отглагольного имени, требует от этого существи­тельного оформления родительным падежом, как и в русском языке: алжанул х!урулг1ш, ракьалде яч!ун, рокъи гъабунчги, гьеч[о рек!ел гъей 'если бы даже райские гурии, на землю спустившиеся, маня полюбили, не было бы веселья сердца' (Мах!., 94); кинаб алжаналде дур боям бдгеб? 'в какой рай ты веришь [букв, в какой рай твоя вера]?' (Мах!., 95); кьдч! бугеб жо гуро бгрзул балагъи 'беспочвенно любовное томление [букв, смотрение глаз]' (Мах!., 95); бесдал эбелалъул эсух балагъи квешаб бдк!ана 'мачеха плохо относилась к нему [букв, смотрение мачехи на него было плохим]' (XI., 48); балагьун вук/анила гьит1инав вац к/удиял вацазул рач[иналъух 'ждал меньший брат прихода старших братьев' (Ш, 67) и т. п. В противоположность этому масдар сочетается с обычными формами субъекта и объекта, т. е. требует при себе именительного падежа подлежащего, если он непереходен, и активного, дательного или местного падежа подлежащего и именительного объекта, если он переходен или именует восприятие или чувствование. Масдар, таким образом, не может быть сравнен ни с одной из глагольных форм русского языка: будучи именем действия и склоняясь как всякое имя, он сохраняет в то же время глагольное управление. Это объясняется тем, что масдар по самой сути своего употребления представляет собою зависимую форму сказуемого; его склонение, которое мы рассмотрим ниже, есть не столько его собствен­ное склонение, сколько средство уточнения связи между придаточным и главным предложениями. Таким образом, если отглагольное имя пред­ставляет собою член простого предложения и не икзет собственной предикативной связи, то масдар есть форма сказуемого придаточного предложения, имеет свою собственную предикативную связь и отличается от других форм придаточного сказуемого только тем, что не означает

* Аи. яз„ стр. 152-153, § 142.

Форж* придаточных предложений

времени. Услар прекрасно выразил различие между отглагольным именем и масдаром и связанными с ними формами предложений: „Дие бокъула дур [род. пад.] лъик! вук!ин 'мне нравится [любится, по сердцу] твое хорошев бытие [благосостояние]'. Здесь выражается, что мне нравится известное благосостояние, которым наслаждается тот, кому я говорю. Дие бокьула, м;н [им пад.] лъик! вук!ин 'мнз нравится твое хорошее бытие', т. е. мне нравится то, что ты находишься в благосостоянии. В- первом примере мое удовольствие не относится к лицу, которому говорится, во втором же относится".¹ Другими словами, в первом случае объектом удовольствия является содержание отглагольного имени, образ жизни сам по себе; родительный падеж относится к отглагольному имени как определение, указывая на один из признаков образа жизни, причем может быть и так, что сам по себе человзк, к которому обращаются, не нравится говоря­щем/; мы имеем дело в этом случае с простым предложением; во втором же случае объектом удовольствия является содержание того сочетания в целом, которое образуется именительным падежом существительного и масдаром, т. е. то, что ты хорошо живешь, причем отношения внутри этого соче­тания совпадают с отношениями членов отдельного предложения, и мы имеем дело со сложным предложением с объектным придаточным в составе. Приведу примеры на употребление масдарного объектного предложения: цо чанго соналъ цебеккун гъоркъияб Поволжьгялда махх бук/ин нилъеда лъалебиш бук!араб? 'разве мы знали несколько лет тому назад, что в нижнем Поволжье есть железо?' (И, 25); ц!али хазина бук/ин лъай дчда? 'помни, что учение—'сокровище' (Синт., 75); ясалъдл г!агарлъиялъ Т1алх1атпие гьоркьч!ел гъабизехин бдх1ин лъан, росдал дибирас Т1алх1апг рокъове вит!ун вуго 'узнав, что родные девушки хотят устроить Далгату засаду, мулла отослал Далгата домой'; гьасда, г/алхул г1адамаз ц!а гьабулеб куц бииунеб раг!ун бук1ин рак!алда щвана 'он вспомнил, что слышал, как дикари добывают огонь' (Р, 24); Робинзонида жиндир лъик1ал сурхКи рдк!ин ва гьезда жанир квен белъине бегъулеблш рак1алде щвана 'Робинзон вспомнил, что у него есть хорошие горшки и что в них можно варить пищу' (Р, 53) и т. п.