Линьков Е.С. Лекции разных лет. Том 1. 2012

153

самовоспроизводства. Сегодня к этому добавили, что через этот процесс отношения с природой происходит замена всех клеток в организме; одни клетки постоянно умирают, другие в этом отношении постоянно рож­ даются. Но если организм в таких отношениях с природной средой, что усваивает природное и делает это своим, а из себя выбрасывает то, что ему не нужно, то где же он начинает противоречить себе самому? Почему бы этому организму не быть вечным? Ведь мы нашли настоящий вечный дви­ гатель: нужное природное усваивается, а ненужное — выбрасывается, и так без конца. Но почему же всё-таки организм умирает? Говорят: нарушается равновесие с природной средой. Но почему нарушается? Природная среда меняется? — На здоровье! Для этого Ч. Дарвин как раз и пропагандировал свою основную мысль, что если среда меняется, то организм настолько пластичен, что он следует в своих изменениях за изменяющейся средой и, несмотря на изменения среды, ассимилирует её. Улавливаете? Ведь советского человека можно в конце концов приучить питаться атомом. А что вы смеётесь? Ведь нас, начиная с 1917-го года, в духовной сфере чем только ни пичкали: и государственной формой нравственности, и государ­ ственной формой морали, кодексами морали и даже тем, что мы должны думать и чувствовать, куда ходить, куда не ходить, с кем общаться, с кем не общаться, а если что-то у нас не получается, то немедленно сообщить, что общались не с тем, с кем надо. Всё это мы пережили и переживаем по сей день, потому что это не история, а это сидит в порах настоящего нашего общества!

Всё-таки, почему же организм гибнет? Сколько ни приставать с этим к естествознанию, никакого ответа мы получить не можем. И не уди­ вительно, ибо опытная наука всегда имеет дело с уже существующим, данным предметом, для которого сознание, осваивающее этот предмет, находится вне предмета. Я вам говорил и разъяснял, что вследствие этого внешнего отношения необходимость предмета для сознания не су­ ществует. Какую-то форму необходимости осваивать предмет сознание знает и раскрывает, но это не всеобщая, не определённая в себе самой его необходимость! Вот почему я в качестве примера указал, что Ф. Энгельс, разъясняя происхождение государства в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», тем не менее, грубо говоря, во­ дит читателя за нос. Почему? Потому что предполагает, что достигнутая определённость экономических отношений в обществе сразу приобретает форму государства. Великолепно, но только при одном условии: если мы с вами верим, что данные экономические отношения переходят в эту форму политического государства! Если перестаём верить, то это перестаёт вы­

ступать доказательством. Почему? Потому что здесь дана связь ещё исклю-

154

чихельно внешнего характера. Да, какая-то связь между экономическими отношениями в обществе и государственной организацией есть, но вопрос состоит в том, раскрыта ли внутренняя сердцевина этой связи.

Итак, почему гибнет всё природное конечное? Опытные науки не хотят нам этого дать. Если бы мы с вами взяли форму субъективного, сферу человеческого духа, то получили бы то же самое: сколько опытные науки здесь ни возятся, ответить на вопрос, почему существует то или иное особенное состояние человеческого духа и почему оно исчезает, они не могут. Поэтому на основе неудовлетворительности опытного знания встаёт общий вопрос: почему гибнет всё конечное (неважно, где оно существует: в сфере объективного или субъективного, то есть в природе, обществе или мышлении)? Всё, что конечно, ограниченно в природе, обществе и мышлении, необходимо умирает и умрёт. Почему? Философский ответ оказывается очень простым: только потому, что конечное не соответствует своей собственной всеобщей природе! Если конечное не соответствует своему же собственному бесконечному, то каким же образом оно может устоять? Ясно, что бесконечность поглощает свою маленькую собственную противоположность!

Теперь можно было бы говорить о следующих проблемах: в какой мере, с какой продолжительностью, интенсивностью и т.д. происходит гибель конечного, его исчезновение по формациям природы и духа? Здесь можно сказать, что продолжительности существования всеобщего единства в тех образованиях, которые выступают в природе, обществе и мышлении, далеко не тождественны друг другу; они различны. Обнаруживается вот что: кажется, что природа в общем совершенно однородна, но, даже за­ мыкаясь исключительно в сферу особенности всеобщего в природе, мы обнаруживаем именно неодинаковость существования и представления всеобщей природы в форме особенного существования. Если мы с вами бе­ рём неорганическую природу, то, увы, как раз неорганические образования больше всего обладают длительностью. Почему? Потому, что в мёртвой природе реальность выступает как эмпирическая единичность. Она здесь на поверхности выступает определяющим моментом, а потому момент всеобщего единства природы и духа здесь абсолютно скрыт. Кажется, что он почти отсутствует — вот почему образования неорганической природы существуют более длительно, чем образования органические. Противоречие есть и здесь: конечность, эмпирическое существование и бесконечность природы в нём. Но противоречие в неорганической фор­ ме природы — всего лишь зародыш; вот чем объясняется её временная, пространственная длительность и т.д. Если мы переходим к органиче­ ской природе и в том числе даже к человеческому духу, шагающему за

155

антропологической формой, то мы здесь обнаруживаем отчасти момент тождественный этому, а отчасти — различный. В сфере духовной жизни,

всфере истории человеческого общества наибольшей длительностью об­ ладает посредственность и серость. Почему? Потому, что она менее всего представляет природно-историческую основу человека. Чем менее развит человек, тем менее развито в нём противоречие. Поэтому в истории чело­ веческого общества и в истории духовной жизни истина, в общем-то, не лежит в готовом виде в качестве результата, а прокладывает себе дорогу. В связи с этим, по отношению к истинности существующего можно сказать, что на поверхности вследствие этого серость всегда правит миром. Притом правит в двояком смысле: во-первых, эмпирически она всегда находится

вуправлении; во-вторых, так называемая масса, включая мыслящий про­ летариат, находит соответствующего себе в этой серости вождя, а когда тот или иной индивид выбивается из оболочки серости своей эпохи и на­ чинает, по крайней мере, осознавать, в чём тут дело, тогда его, как правило, истребляют. Если же мы берём человеческий дух в его развитой форме, он, наоборот, обречён на очень кратковременное существование, потому что высшая форма противоположности оказывается, с одной стороны, высшим единением с истиной, но, с другой стороны, этим и достигнуто то, что может дать конечное существование духа. Он исчерпывает себя, выступает адекватным представлением своей всеобщей природы и благо­ даря этому убивает себя! Как видите, когда берёшь сферу представления, эта невинная и вроде бы равнодушная мысль о том, что такое различие противоположностей и противоречия, оказывается вовсе не такой, чтобы она не затрагивала наши чувственные интересы, хотя в абстрактном виде это нас вроде бы не касается. Как только это рассматриваешь в определён­ ности существующего, это производит совершенно другое чувственное впечатление.

Итак, резюмирую: конечное гибнет вследствие того, что оно не соот­ ветствует своей собственной всеобщей природе, бесконечной природе. Это нам дали не опытные науки — это впервые даёт нам философское познание. Потому что, пока мы не добираемся до единства природы и духа, бытия и мышления, до тех пор, собственно говоря, ни о какой всеобщей природе чего бы то ни было речь идти не может. Вдумайтесь: нет двух, трех всеоб­ щих; тем более нет бесконечного множества всеобщих — всеобщее одно! До чего же мы с вами добрались? До того, что если мы хотим добраться до сущности внешнего (так называемого «объективного») мира, до его истинной объективности, то мы с вами никак этого не можем сделать, не добравшись до сущности человека.

156

Сейчас у нас много возятся с человеком, везде хотят дело иметь с человеком, но человек человеку — рознь. Есть человек как ещё чисто­ природное существо и есть человек в высшей форме духовного развития. Это два совершенно антиподных человека, хотя вроде бы то и другое — человек. Так вот, если человек застревает на своей природной определён­ ности, на своих природных интересах, целях, потребностях, на своей, так близкой каждому, неповторимой и отличной от всех индивидуальности

— если человек останавливается на этом, то, увы, как раз всеобщая сущ­ ность внешнего мира для него никогда не будет существовать. Для того человека, который индивидуально не достиг своей всеобщей человеческой природы, не существует и всеобщая природа внешнего мира. Поэтому ин­ дивидуализм, самолюбие, самодовольство — всё это такие «добродетели», которые являются игольным ушком для вхождения в храм философского познания. Положительный вывод: значит, нужно сбросить с себя ветхий завет; нужно только и делать, что свою собственную индивидуальность делать тождественной всеобщей природе человека! На этом пути мы дви­ жемся к сущности человека и стараемся сами быть носителями, реализа­ торами, воплощениями этой всеобщей сущности, насколько это возможно индивидуально, вместе с чем впервые открывается для нас и сущность внешнего мира. Что самое интересное, здесь одно вполне соответствует другому: насколько человеку удалось продвинуться в своём собственном духовном развитии к своей всеобщей человеческой природе, настолько для него открывается сущность внешнего мира; насколько ему удалось продвинуться к сущности внешнего мира, настолько он, соответственно, продвигается к своей всеобщей человеческой природе.

Вот что значит полное самодовольства множество индивидуальных мнений — это есть абсолютизация того в человеке, что в нём является тленным, преходящим, прахом. Потому что индивидуальное, субъек­ тивное мнение интересуется не тем, каков предмет, каково содержание, истинно ли оно или ложно. Оно интересуется другим: «Это кто-то другой или я сказал?», «Это я привнёс или какая-то другая индивидуальность?» Вот в чём суть этого мнения! Значит, мнение есть исключительно сфера субъективности по форме и случайности по своему содержанию. Хороша бы была та же самая геометрия, если бы по поводу теоремы Пифагора выступило современное, пребывающее на земле братство индивидов с чем? — с мнением. Один говорит: «Знаете, у меня вот такое мнение по поводу отношений в этом треугольнике», а другой придумал бы иначе и т.д. Значит, уже опытная наука и мнение несовместимы друг с другом. Ещё более экстравагантно, когда речь идёт о мнениях в области философии, ибо предмет диалектики более математики не допускает мнения. Он требует

157

как раз определённости в самом предмете и ничего более, как бы индивид ни относился к этому содержанию. Когда говорят о мнениях об истине, то это означает абсолютный отказ иметь дело с истиной, абсолютный отказ от познания и даже от стремления познавать. Почему? Потому что мы с вами выяснили, что единство природы и духа, бытия и мышления — это дело не индивидуальности: «Я мыслю так-то, а другой может придумать иную форму отношения природы и духа, бытия и мышления». Если уж само конечное существование природы, общества и мышления, вместе взятое, всё целиком и полностью разлагает себя в это единство, то тут дело не в индивидуальности. Хотим мы этого или не хотим, приятно нам это или неприятно, но от этого мы никуда не уйдём. Раз конечное суще­ ствование природы, общества и мышления не соответствует всеобщему единству природы и духа, оно с необходимостью разрушает себя и гибнет во всеобщем единстве. Или, проще, если усматривать форму мирового заговора, то абсолютное единство бытия и мышления губит всё конечно существующее в природе, обществе и мышлении. Но какой бы из этих двух способов выражения мы ни брали, важно сразу оговориться, что оба эти способа страдают формой внешней рефлексии. На самом деле не существует единства мира с одной стороны и его многообразия — с другой. Поэтому не само конечное как конечное не хочет быть конечным

ирешает погибнуть, но и не бесконечному единству как бесконечному, видите ли, не понравилось, что рядом с ним существует в мире конеч­ ное, и оно решило его погубить. Дело обстоит не так, а вот как: в любом конечном существовании природы, общества и мышления есть это бес­ конечное единство природы и духа, бытия и мышления; его присутствие

исоставляет противоречие самого конечного существования. Вот почему всё конечное гибнет!

Значит, можно резюмировать. Можно идти двояким путём: можно идти путём субъективным, полагаясь на опытные науки, и не получить ника­ кого единства, но есть ещё одна разновидность субъективного движения. Она состоит в том, что мне в сознании не нравится что-то и я осознал, что этот предмет был и исчез, а вот этого предмета не было, а он возник. Отправляясь от этого, я прихожу посредством рефлексии к мысли: «Знаете, конечное есть то, ставку на что делать нельзя. Оно, оказывается, возникает, да ещё и исчезает. Поэтому я ищу противоположности для него — ищу бесконечное. Как я ищу? Я абстрагируюсь от всего, что есть в качестве конечного существования природы, общества, мышления и сразу иду в царство бесконечного». Между прочим, этот путь ещё короче, чем в опыт­ ной науке — его можно проделать за несколько секунд. Жаль только, что достигаемое таким путём единство мира нигде, кроме головы, никогда

158

не существует. Обратите внимание, оба способа в поисках единства мира являются субъективными: и сфера опыта, и сфера субъективного абстраги­ рования. Но опытная наука на пути движения к достижению единства мира ещё что-то даёт, хотя бы особенное в его собственной определённости, а вот субъективный метод в форме снятия многообразия мира и движения к единству в представлении абсолютно бессодержателен, мёртв и почти ничего в качестве результата не даёт. Можно только наблюдать осознание ничтожности самого этого представления, соответственно, отказ от него и выход к чему-то другому.

Итак, наконец, третье. Единственный способ, выступающий действи­ тельным способом движения к единству мира, к единству бытия и мыш­ ления, есть способ философского познания. Теперь мы можем спокойно сопоставить философское познание как итог, к которому мы подходим, и опыт как тот способ, который у нас есть, и подвести итог современному разглагольствованию. Итак, что же такое философствование: наука? Нет, никакого отношения к науке оно не имеет. Наука всегда есть знание, а философия есть познание. Это не одно и то же: знание и познание. Объясню их различие, дабы у вас не сложилось впечатление, что речь идёт о каких-то незначительных терминах. Знание есть условие и выра­ жение определённости конечного предмета, конечного содержания. Оно не ограничивается тем, чтобы просто воспроизводить, но оно раскрывает определённую форму связи, то есть направляет на проявления необхо­ димости в определённости этого эмпирического содержания. Правда, у нас есть такие философы, которые за знание спокойно выдают простую осведомлённость о чём-то. Такой философ прочитал, например, всего Платона; он помнит, о каких проблемах у того идёт речь от трактата к трактату, и с гордостью говорит: «Я знаю Платона». Но это такое знание, которое хуже научного и вообще несравнимо с опытной наукой, ибо уже опытная наука не ограничивается многообразием и старается раскрыть

иусвоить какую-то связь этого многообразного, а здесь (у «знающих» Платона) многообразное удерживается в куче, в агрегате, и это, видите ли, представляется для внимания. Если это — знание, то знание, лишённое какого-либо понимания, ибо многообразие без связи понимания не даёт. Как и наоборот, абстракция какой-то связи без всякого расчленения, без различения и т.д. тоже не есть понимание. Такое абстрактное единство тоже нельзя выдавать за знание, и мы его уже коснулись. Правда, здоро­ во: ни знание многообразия вселенной, ни знание абстрактного единства вселенной — ни то, ни другое не даёт понимания! Значит, нужно сказать: понимание даёт предмет философии — даёт потому, что единство бытия

имышления существует и выступает впервые в разумных определениях

159

мышления. И наоборот, если мы действительно добрались до разумного способа мышления, то мы сразу и с необходимостью имеем дело с содер­ жанием всеобщего единства природы и духа.

Но обратите внимание: в самом внешнем мире единство не есть ре­ зультат оставления вне себя многообразия природы — точно так же, как в сфере субъективности разум не есть выпрыгивание из неудовлетворяющих нас способов духа. Поэтому попытка выпрыгнуть за пределы чувственного сознания и рассудочного сознания, попытка совершить (как это сделали в Китае китайцы со своей историей) «великий скачок» в царство разума

несостоятельна. Такой скачок нас вместо разума тут же, увы, приземляет в какую-то особенную формацию духа, и оказываемся мы вместо разумного царства опять в неразумном. Значит, нельзя попасть в способ разумного познания за счёт абстрагирования, но нельзя попасть в него и за счёт обоб­ щения особенных способов человеческого духа, ибо абсолютная истина всеобщего из складывания особенных способов человеческого сознания не получится.

Фиксируем в качестве резюме: где бы это ни происходило (в сфере объ­ ективности или в сфере субъективности, или в сфере одного лишь высшего единства), всеобщее единство существует, выступает и сохраняет себя за счёт того, что происходит объективный процесс снятия всего особенного (повторяю, независимо, в объективной или субъективной сфере). Если само особенное вследствие противоречия в себе самом из-за наличия момента всеобщности (а оно одно, это всеобщее) разрушает себя и втягивается в процесс движения к всеобщему единству (всё равно, в объективном или субъективном мире), то это и есть объективный процесс снятия всего осо­ бенного. Значит, философия вообще не есть синтезирование, обобщение опыта; она не есть совокупный опыт — опыт, взятый в его полноте и завер­ шённости. Вот вам и лозунг: «Философия должна следить за естествозна­ нием и обобщать его успехи!» Кто решился так следить и обобщать, тот за пределы естественнонаучного представления о природе никогда не выйдет. Получается очень интересно: всё, что мы с вами разобрали в способах опы­ та, искусства и представления — всё это предшествует философии, и пока мы эти способы духовно не прошли, в философию не войти. Философия обязана своим существованием этим предшествующим способам и пре­ жде всего — науке, опыту. Но мы теперь обнаружили, что философия в высшей степени неблагодарна. Она не может быть получена из сложения всех этих способов и их результатов, но не может быть получена и по ту сторону их, путём выпрыгивания за все эти способы. Поэтому остаётся только одно: философия есть результат самораспада опыта, искусства и способа представления — самораспада — и того, что выступает из этого

160

самораспада. Выражаясь философски, философия выступает как результат самоотрицания всех особенных способов духа.

Теперь сравним две главные из этих многообразных форм: рассудок как форму опыта и разум как форму философского познания. Каковы их отношения друг к другу? Я уже разъяснил, что рассудок — не такая уж положительная вещь, чтобы заниматься только определением явлений. Уже рассудок есть первое отрицание природного, и он эмпирическинепосредственно разлагает простое. Вы знаете, что с этим отрицательным отношением связана основная форма опыта. До анализа предмет кажется простым, непосредственным, лишённым в себе различённости. Анализ в своём результате вскрывает, что этот предмет имеет определённость и в этой определённости сохраняет и имеет в себе (в себе самом!) отношения, а через это — отношение с другими предметами и т.д. Значит, уже рас­ судок как способ мысли есть отрицание и разложение простого. В чём ограниченность рассудка? В том, что, разлагая простое, он дальше раз­ личения, непосредственного отрицания простого не может идти по своей собственной природе как особенного способа мысли. Поэтому конечным результатом рассудочного познания всегда выступает, с одной стороны, разложение, различение, а с другой стороны, — фиксирование достигнутой формы различия, которую оно почему-то считает за противоположность. Каков поэтому результат рассудка независимо от того, каким предметом он занят в природе, обществе или мышлении? Он таков: вот вам внутреннее, с одной стороны, а вот вам внешнее, с другой. Вот вам причина, с одной стороны, вот вам действие, с другой стороны. Вот вам основание, вот вам обоснованное и т.д.

Кстати, когда рассудок набрасывается на философию, вот тут-то он и выступает на сцену так, как в своё время говорил Никита Хрущёв про из­ вестного у нас маршала Георгия Жукова: «Является ко мне весь в регалиях и чуть ли не на белом коне!» Так вот, на белом коне как раз выступает рассудок, заявляя претензию на философию. Как только речь заходит об исторической роли философии в целом, то такая рассудочная форма страсти раскладывает всё на «чистых» и «нечистых»: «Вот вам, с одной стороны, материалисты чистейшей породы, а с другой — идеалисты, не­ годная тварь!» Это — потасовка между материализмом и идеализмом как абсолютно противостоящими друг другу для вечной борьбы классами в смертельном бою, где обязательно один класс должен истребить другой. Почему? Потому что один из них истинен и представляет человеческое благо, а другой — «от лукавого» и подлежит истреблению. А ведь это та же самая формула — «или-или»: или материализм истинен, или идеализм истинен! То же самое, что я вам только что разъяснил в качестве причи­

161

ны и действия и т.д. Кстати, ведь все исторические формы истребления человека всегда есть дело рук рассудка. Вы думаете, что приказчики от инквизиции пользовались чем-то иным по способу мысли, чем рассудком, всё разделяющим на «или-или»?! На конечное, тварное, греховное — с одной стороны, и бесконечное, божественное — с другой? На больше­ вистское — с одной стороны, и на меньшевистское — с другой? Вы думаете, что это не рассудок?! — Чистейший рассудок! А в чём разница этой арифметики? В одном случае это — подавляющее меньшинство, а в другом случае это — подавляющее большинство. Обратите внимание, обе партии в философии, в политике и т.д. выглядят нехорошо. Всё равно

одна партия — подавляющая, хотя лучше, когда большинство подавляет, и хуже, когда — меньшинство. Но улавливаете, что одно при этом пропало: там, где есть подавляющее и есть подавляемые, там нет истины!

Поэтому рассудок — отнюдь не невинный способ. Это способ практи­ ческой деятельности политиков всех времён и народов. Были, конечно, ис­ ключения, когда политики и государственные мужи выходили за пределы рассудочного, инквизиторского способа. Вспомните мемуары Наполеона Первого, где он вынужден подробно, на полтома, оправдываться, поче­ му он в определённых обстоятельствах был вынужден отдать приказ о расстреле пленных. Этот человек знал, что цель войны, способ войны и т.д. вовсе не сводится к тому, чтобы уничтожить врага, и старался разъ­ яснить, какие обстоятельства не давали ему поступить иначе. У нас же с 1917-го года вообще не задумывались: «Ещё оправдываться за то, что

кого-то уничтожили, подумаешь!» Какие-то триста человек, уничтоженных Наполеоном, — у нас миллионами истребляли, и никто не мучается от этого! Обратите внимание, всё это — рассудок; поэтому прошу серьёзно осознать этот способ мысли. Понимаете, он кажется очень невинным тогда, когда мы имеем дело со сферой естествознания. Действительно, рассудок даёт гигантские результаты для нашего способа природного существо­ вания, но даже и в этом направлении современный способ применения рассудка естествознания в практике промышленности уже показывает себя обратной стороной. В качестве исходного пункта цель рассудка — всегда благая, но результат всегда таков, что не знают, куда деваться от этого результата. Пример: классовая борьба и история классов. Давно ли она ещё была у нас святая святых; откройте любую работу К. Маркса и посмотрите, какая у него гордость за то, что Тьери и Г изо открыли классы, а К.Маркс примкнул к ним и добавил ещё одно открытие, что на какой-то стадии классы должны истребить друг друга как классы! Однако классовые отношения внутри общества или отдельного государства есть та же сфера различения, которая существует и между государствами. Поэтому, если

162

есть классы и классовая борьба внутри общества и государства, то есть борьба и уничтожение между государствами. Наконец-то опыт и рассудок догадались, в каком направлении мы пойдем далее, и благословили эту человеческую скотобойню! Увы, человеческий род должен исчезнуть! Вот вам «за здравие» в исходном пункте рассудочного способа и «за упокой» в качестве конца. В сфере экономики и политики рассудок я вам объ­ яснил: и там, и там, куда не повернись, рассудок столько же даёт блага, сколько приносит в своём результате зла. Но это понятно, поскольку это происходит за счёт его собственной природы! Для рассудка предмет — с одной стороны, а сознание — с другой; момент тождества между ними есть, но и момент различия есть. За счёт момента тождества можно созда­ вать материальные блага (у нас их строили и до сих пор строят), а за счёт момента различия все планы рушатся, ни один не выполняется! Потому что никому неизвестно, каким образом преодолеть это несоответствие сознания предмету в опыте. Вывод: ни один рассудочный план в мире, во вселенной не осуществляется и никогда не будет осуществлен — все планы будут сорваны, и последует корректировка!

Я стараюсь для вас как можно доступнее разъяснить великие дости­ жения рассудка и его ограниченность, являющуюся следствием простой причины — того, что мы не знаем всеобщей необходимости, а потому по необходимости находимся не в царстве свободы, а в той же самой слепой необходимости. Однако слепая необходимость есть та же самая случай­ ность! Поэтому, когда обращаются к гадалкам, тогда, по крайней мере, инстинктивно пытаются избавиться от этой слепой необходимости, сделать её доступной зрению. Но мы с вами идём не к гадалке, а в область философ­ ского познания, ибо для знания того, что нам делать в плане индивидуаль­ ного и общественно-исторического поведения, нам с вами нужно познать всеобщую необходимость, в соответствии с которой мы с вами только и можем одновременно пребывать в сфере свободы. Поэтому я резюмировал бы этот пассаж мысли следующим образом: с одной стороны, философия

— это действительно роскошь, ибо она не производит ни ковров, ни теле­ визоров (и вообще она лишняя, ибо в производстве никак не участвует), а с другой стороны, поскольку она есть определённый способ мышления, постольку она оказывается таким способом (независимо, любят филосо­ фию или презирают), без которого не обойтись. Мы с вами убедимся, что даже рассудок, оказывается, существует только потому, что он является хоть какой-то тенью, зародышем разумного способа познания!

Мы с вами незамедлительно приступаем к этому, но, поскольку я убе­ дился, что вам легче следить за ходом мысли, не утрачивая почву пред­ ставлений, отправимся от них (это, видимо, привычнее). Простой вопрос: