Линьков Е.С. Лекции разных лет. Том 1. 2012

43

реальностью природы, реальностью общественно-исторической формы и совершенно не знает величайшей ценности и важности мышления!

Постарались в этом плане эксплуатировать и основоположников, ци­ тируя по-своему интересное положение, что мышление есть всего лишь «реальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». Знаете, кому принадлежит афоризм. Фокус в трактовке состоит в том, что при трактовке выброшен процесс развития, тем более диалектического развития. Если дело представлять себе так, что есть внешний мир и рядом

вготовом виде есть мышление неизвестно откуда, то тогда можно давать эту пошлую трактовку этому афоризму. Но на самом-то деле мышление,

вкакой бы неразвитой и жалкой форме оно первоначально ни выступило, есть результат диалектического развития всей природы и всей истории общества, это его предпосылки. Вдумайтесь, диалектический процесс (хоть это сейчас и не входит в мою задачу) — это вовсе не то, что нам повседневно говорят, твердят и пишут: «Это брать всё в совокупности, не упуская ничего, учитывая все стороны и т.д., и по возможности в движе­ нии, в изменении». Нет, господа! Диалектический процесс заключается в отрицании всех особенных формаций природы и истории общества — вот что это такое. А поскольку для сознания даже в самой жалкой его форме, например, в качестве формы чувственного сознания, требуется пред­ посылкой природа и все общественно-исторические формации, чтобы выступило это сознание, простите, даже самая жалкая форма сознания есть отрицание этих великих реальностей природы и истории общества. Потому-то сознание и способно хоть что-то знать и познавать в этих реаль­ ностях. И оно здесь не излишнее, по той простой причине, что если эти реальности оказались бы в своем существовании той сущностью, которая впервые раскрывается в сознании, то сознание абсолютно не нужно было бы. Но в том-то и дело, что сознание даже самой примитивной формы в этих великих реальностях природы и истории общества раскрывает ту сущность, которая в самой реальности вовсе не выступает! Резюмирую: даже самая жалкая форма сознания есть не только отрицание сущности способов природы и истории общества, но одновременно и развитие этой сущности в более высокую реальность. Вот что значит «преобразованное

вчеловеческой голове, пересаженное, переведенное» и т. д. Это совсем другое. Этим я воспользовался как примером.

Итак, несмотря на то, что сознание (чтобы вам не показалось, что я его третирую) обладает этим величайшим завоеванием по сравнению с фор­ мациями природы и истории общества, тем не менее отношение моментов всеобщности и особенности таково, что момент всеобщности сам ещё не определяет себя к особенности, как и особенность не обнаруживает в себе

44

всеобщности. В чём тут суть дела? В том, что сознание есть совершенно определённая ступень всеобщего развития. И, увы, мы не можем потре­ бовать от этой ступени того, чтобы отношение моментов всеобщности и особенности выступило более развитым, чем на самом деле оно есть на этой ступени. Означает ли это, что здесь именно такое отношение, что всеобщность сознания — с одной стороны, а другой момент — с другой стороны, и между ними — китайская стена, чтобы отгородиться от все­ общей истории? Ничего подобного, такого нет. Я вам разъяснял уже в прошлый раз, что даже когда мы берём любое единичное существование природы, то как бы оно ни представлялось нам единичным и на самом деле ни выступало прежде всего в определении единичного, тем не менее в нём есть и момент особенности, и момент всеобщности. Поэтому мы с вами, рассматривая сознание, не должны отождествлять два момента:

каково сознание в его собственной природе и, второй момент, как природа сознания является в его собственной определённости этих двух моментов и в их отношении друг к другу — это не одно и то же. На самом деле в со­ знании нет абстрактной всеобщности как момента (исключительно только тождественность себе самому и ничего более) и нет в сознании также момента особенности, который просто является разным, чем-то внешне иным по отношению к моменту всеобщности. То есть отношение голой разности, внешней разности этим двум моментам сознания не присуще по природе. По являемости же эти два момента сознания таковы; поскольку сознание является определённой ступенью всеобщего развития, то оно в моменте всеобщности представляется в качестве тождественности себя, а в моменте особенности — как различие.

Получается интересная вещь. Оказывается, момент всеобщности не­ обходим для того, чтобы каким-то образом не дать возможности бесконеч­ ному многообразию особенности утопить сознание в этом многообразии особенностей. В «Критике чистого разума» Кант высказал интересное положение, касающееся высшего единства мышления, которое называется у Канта Я, трансцендентальное единство самосознания. Кант говорит, что это Я сопровождает все наши чувства, ощущения, созерцания, пред­ ставления, интересы, поступки и т.д. Сопровождает! Вдумайтесь, это есть адекватное выражение сознания в его исторической являемости и это по­ ложение поэтому является ложью в отношении к природе сознания. Кант недвусмысленно выразил то отношение, которое нас здесь интересует, что момент всеобщности, видите ли, только сопровождает всю особенность сознания. Как вам нравится?! А теперь вдумайтесь, к каким неразрешимым противоречиям это привело бы нас с вами, если бы на самом деле имело место такое отношение. Что значит: момент всеобщности «сопровожда­

45

ет» момент особенности или, выражаясь иначе, моменты всеобщности

иособенности представляют отношение разности? Это значит простое, что момент всеобщности внутренне никоим образом не присутствует в особенности, поэтому отношение между моментами всеобщности и осо­ бенности хуже, чем отношение, например, полицейского или тюремщика

изаключенного. Там хоть внешняя связь есть. Один находится в тюрьме изнутри, другой находится в тюрьме извне, но в принципе оба — принад­ лежность тюрьмы. А тут и этого нет. Понимаете, момент всеобщности абсолютно ничего не имеет ни внутри, ни внешне тождественного с моментом особенного. Поэтому непонятно, зачем этот всеобщий момент должен ещё и сопровождать особенное. Это раз. Во-вторых, как он может сопровождать то, с чем не имеет момента тождества? Ответ на это получить нельзя, ведь сопровождающий должен обязательно иметь момент тожде­ ства с сопровождаемым. Поэтому я и привёл вам в пример двух тюрем­ щиков с обратной стороны или в совсем противоположных положениях, казалось бы, находящихся: один — в положении заключённого, другой

— в положении заключающего. На самом деле оба — заключённые, ибо сторожащий кого-то с необходимостью сторожится самим сторожимым. Он поставил себя в зависимость от того, над чем он должен по видимости господствовать. Возьмите купца как пример в связи с этим. Вроде бы владеет сокровищами и через это увеличивает свою самостоятельность. На самом деле сокровища господствуют над ним и правят им, то есть не­ известно, кто кого накопляет и т.д.

Итак, это — всего лишь явление, что моменты всеобщности и осо­ бенности являются абсолютно несвязанными друг с другом. По природе своей они связаны, только в форме сознания эта связь ещё не может быть выявлена. И вот эта являемость этих двух моментов прежде всего

исоздает видимость, что момент всеобщности есть лишь абстрактно тождественный себе, абстрактное тождество А=А, а момент особенности есть момент различия. Исключительно являемость природы сознания, но не природа сознания! Вот на этой являемости природы сознания, которая была отождествлена с самой природой сознания, и была построена так называемая формальная логика. Явления природы сознания она до сих пор, к сожалению (хотя пора с этим покончить), выдаёт за саму природу сознания. И согласно этому написаны её знаменитые законы: закон А=А как высший закон, основной, закон противоречия, разности и т.д. Итак, обратите внимание, хотя внутренняя связь моментов особенности и все­ общности в сознании есть, но сознание как способ развития мышления таково, что это внутреннее единство здесь ещё не выступает. Оно есть, но оно есть ещё только исключительно внутреннее единство, не выявившее

46

себя в отношении этих двух моментов. Вот это и создает впечатление, что будто бы между моментом всеобщности и моментом особенности существует исключительно только внешнее отношение.

И тем не менее это чревато не только тем, что на этом построена формальная логика, которая две с половиной тысячи лет претендовала на истинную логику мышления, но с этим связано и более важное, а именно сам характер отношения к содержанию и та определённость со­ держания, которая выступает для сознания. Суть здесь проста: каково отношение сознания к себе, таково и отношение сознания к предмету. Ведь не случайно у нас миллиарды раз повторено уже в современной так называемой философской литературе, что сознание обязательно имеет дело с предметом, который обязательно существует вне и независимо от сознания. Это как «Отче наш». Но вдумайтесь, что это положение означает. Я специально потратил прошлую встречу на разъяснения, что эти предметы вовсе не могли бы выступить в отношении к сознанию как существующие вне и независимо от сознания, если бы сознание уже не имело отношения к себе самому, — то, что я делаю и сегодня. Значит, не из отношения нашего сознания как tabula rasa к предметам выступает от­ ношение сознания к себе самому, а, наоборот, из отношения сознания к себе самому, благодаря этому, для сознания впервые выступает предмет вне и независимо от сознания. Странное дело, мы с разного рода лишай­ никами, болезнями на теле человека, животных и т.д. имеем дело всерьёз как с чем-то существенным, существующим и т.д. И даже не говорим о таких вещах: «А что такое органическая природа? — А знаете, она — всего лишь свойство неорганической природы», потому что ясно каждому, что органическая природа не могла бы существовать, если бы её предпосылкой не выступила неорганическая природа. И обратите внимание, мы же не сводим органическую природу к неорганической природе, как функцию неорганической природы, а говорим, что органическая природа — это «более развитая форма движущейся материи». Так ведь? Как только речь заходит о сознании, оно исключительно оказывается только «свойством»...

Всё хорошо: феодальная формация — это более развитая форма обще­ ства, чем первобытно-общинная, рабовладельческая и т.д. Но ведь мы не говорим: «Знаете, капитализм — это функция первобытно-общинной формации» — или ещё круче: «Коммунизм — это функция первобытно­ общинной формации». Нет, тут более развитая реальность. Как только духовная жизнь человека, сознание и т.д., то тут обязательно «функция» или «свойство». Это взгляд деградации, а не развития! Да, этот взгляд является в высшей степени унижением человека, потому что собственно

47

человеческое сознание и тем более развитую форму мышления — разум

— здесь отрицают как момент деградации.

Возвращаюсь к мысли, которая нам нужна. Каково отношение сознания к себе самому, таково и отношение сознания к предмету, ничего другого здесь быть не может. Но остаётся ещё третий момент. А что, в таком случае в самом предмете выступает ли сознание? Как вы думаете, раз сознание вот таково и таково отношение его двух моментов друг к другу, что-нибудь иное может в предмете выступить и существовать для этого сознания? Так вот, суть в том, что здесь налицо оказывается момент тождества, по крайней мере, абстрактного. То же самое отношение, которое мы выявили в созна­ нии как моменте опыта и с которого начали, оно же является отношением сознания к предметам, потому что сознание в отношении к предмету всего лишь делает некоторую метаморфозу. Момент всеобщности оно оставляет за собой, притом непосредственной, якобы абстрактной всеобщности, а момент особенности относит к предмету. И знаете за счёт чего? За счёт того, что через момент особенности сознание-то и знает о предмете, о его определённости. И вот за счёт этого сознание ухитряется свой собственный особенный момент отнести исключительно как принадлежащий предмету. Недурно? То есть, узнав в предмете свою собственную определённость, сознание успело объявить, что она является внутренней определённостью предмета. Хороший способ опредмечивания у сознания? Нетрудно сооб­ разить, что является результатом этого. Как выступает предмет? Предмет выступает прежде всего своим моментом особенности дм сознания. Ну и ничего более? Особенный момент предмета выступает для сознания, поскольку само сознание не исчерпывается моментом особенности, а с не­ обходимостью имеет в себе момент всеобщности, который хоть и кажется абсолютно внешним для момента особенности, но имеет внутреннюю связь с ним и только через эту связь и есть познание, имеющее место в осознании предмета. И вот только благодаря этому сознание и начинает хоть что-то понимать в моменте особенности предмета.

Как оно начинает понимать? Очень просто. Оно начинает анализи­ ровать особенность предмета. «Анализ» — ходкое словечко, и у нас как «дважды два — четыре» давно вбили в обыденное сознание, что анализа нет без синтеза, синтеза — без анализа. У нас это все великолепно знают уже с детского сада. Но вот, что интересно: никто не знает, даже достигнув величайших постов в философии, что сознание, чтобы быть анализом, должно прежде всего выступить отрицательностью того, что анализи­ руется. В самом деле, послушайте непосредственно доверчивых людей. Им говорят: «Проанализируйте современные общественные отношения в

СССР». Они говорят: «Простите, а с чего начинать?» Вот как начать ана­

48

лизировать? Вопрос резонный, учитывая предшествующие десятилетия в нашей стране. Ведь как у нас «анализировали»? Новые явления выступили на сцену — «Да здравствует!» — это как раз то, что должно быть в трех­ тысячном году, но уже сейчас выступило на сцену. Вот и весь «анализ», то есть анализа, по сути дела, не было, а была форма непосредственного животного восприятия явлений. И это неудивительно, потому что граж­ дане, мыслящие существа, которые должны иметь свободную волю, свободное мышление и т.д., были низведены, не в смысле Аристотеля, а в современном смысле, до уровня политических животных! А животные всегда воспринимают единичное как единичное: «Вот это — мой хозяин, а вот это — враг, так как он чужой человек, и т.д.». Так вот, восприятие единичного, которое при этом объявлялось мышлением, методологией, и было завоеванием предшествующих десятилетий — всё это выдавалось за глубочайший анализ, за предвосхищающие понятия, за науку, руководя­ щую партией и т.д. На самом деле, чтобы мышление выступило в форме анализа особенности предмета, оно должно быть отрицательностью этого предмета. Не только это мышление, о котором мы ведём речь, — созна­ ние, но даже примитивное ощущение уже есть отрицание ощущаемого.

Подумайте, чтобы иметь ощущение теплоты, нужно, чтобы определённость предмета была отнята у этого предмета и перенесена в форму субъектив­ ности чувственности. А иначе получилось бы так, что тёплые предметы сами бы себя ощущали. Так вот, если уже ощущение требует перенесения содержания из формы объективности в форму субъективности, то тем более это относится к более развитым формам, в том числе и к сознанию. Сознание есть отрицание определённости предмета. Значит, чтобы на­ чать что-то анализировать, надо анализируемое подвергнуть отрицанию. Вот этот философский скептицизм — исторически он интересный — или сократовское положение, что я знаю, что в современных явлениях СССР

я ничего не знаю и т.д., это и есть начало мышления. Значит, мышление даже в форме сознания не есть апология явлений, апология особенности предмета или особенных предметов. Сознание есть отрицание и опреде­ лённости предмета, и определённостей предметов вообще.

Значит, сознание с этой стороны вовсе не так уж и приятно. Если Просвещение во Франции ухватывалось как раз за тот момент, что со­ знание как tabula rasa является всего лишь отражением, о чём мы с вами так давно ведём речь, то во Франции была и вторая линия, которая мыш­ ление рассматривала как отрицательность. А она как раз менее всего понята и изучена до сих пор. В мышлении, сознании хотим видеть по­ ложительное и невинное. Тогда скажите, а за что же отравили Сократа, если мышление такое невинное? За что у нас в сталинский период многих

49

отправили в лучший из миров, если мышление невинно и не является отрицательностью? Обратите внимание, Сталин политически понимал, что мышление является отрицательностью, и поэтому лучше, если будут люди не думающие и не имеющие головы. В философии Сталин заводил старую песню про отражение, но в политике знал, что мышление есть от­ рицательность. И за отрицательность мышления отвечать должны были индивиды именно потому, что у них было мышление. Если не было — не отвечали, и, кстати, те, у кого не было мышления, живы до сих пор, и у нас на факультете хватает.

Я вам рассказываю вещи простые, но, обратите внимание, они в выс­ шей степени важны, то есть если мы с вами не усвоим это простейшее, что мышление есть отрицательность своего предмета, то мы ничего не поймём в субстанциональной связи мышления с сущностью внешнего. Поскольку мышление является одной из многих форм существования вселенной, то нетрудно сообразить, что мышление как форма должно быть существенно связано с формами, предшествующими мышлению. А что такое форма и материя, например, в неорганической природе, это вы уж и сами знаете. С одной стороны, форма вроде бы сохраняет единичное теле­ сное образование. Но эта же самая форма и губит это единичное телесное образование и переводит его в собственную противоположность в понятии. Даже определённость формы неорганической природы отнюдь не такая невинная, как кажется. Если это и служит моментом самосохранения её, то лишь в той мере, в какой это является моментом утверждения иного, то есть особенного и всеобщего, не более. Хотим мы или не хотим, но отрицательность формы присутствует даже в неорганической природе, отрицательность формы в отношении материи. Поэтому форма есть не только способ самоутверждения всего конечного, всего особенного, но благодаря форме происходит самоуничтожение всего особенного. Поэтому без шуток, из смерти природного рождается человеческий дух. И это хорошо схвачено, по сути дела, христианской легендой о воскрешении Иисуса как духа после распятия его тела. Если понимать это буквально, то это просто бессмыслица. А на самом деле в этой религиозной форме содержится то, что я вам сказал о природе сознания: его отрицательность как высшая форма существующего. Поэтому мышление действительно достойно внимания, и не только политиков для истребления тех, у кого оно есть, а прежде всего с его положительной стороны.

Что даёт эта отрицательность мышлению? А даёт многое. Она даёт мышлению возможность подвергать отрицанию особенность предмета, разлагать его или анализировать. Вдумайтесь, не предмет ведь сам разлага­ ет себя и анализирует. Возьмите математику, разве треугольник схватывает

50

себя так или этак, своими углами и сторонами? Ничего подобного. Разве один треугольник и другой и тем более другие фигуры сами соотносят себя друг с другом? Ничего подобного. А вот если бы сознание было tabula rasa, то даже элементарное сравнение двух особенных моментов было бы невозможно. Только отрицательность мышления служит причиной этого. Отрицательность мышления! А теперь вы соображаете, откуда это: как раз потому, что сознание относится к себе самому, оно и есть уже от­ рицательность. Потому как что значит «быть для себя предметом»? Это значит подвергнуть отрицанию свою собственную неопределённость, ограничить неопределённую безграничность. Но если сознание само себя отрицает, если оно такое беспощадное к себе, то почему ему быть мягким по отношению к тому, что находится вне и независимо от сознания? Если бы сознание действительно было бы таким мягким, то оно ничего бы не осознавало. Чтобы осознавать что бы то ни было, нужно это подвергнуть отрицанию. Сознание, строго говоря, есть первое отрицание внешней объ­ ективности мира вообще. Здесь есть и положительные моменты, и слиш­ ком большие ограниченности. Забегая вперёд, скажу одно: с этой первой формой отрицания объективности внешнего мира в сознании связано то, что благодаря отрицанию внешнего мира и всей определённости в нём происходит только снятие внешней формы, и всё. То есть объективное переводится в субъективное — это так, но переводится ещё таким неудо­ влетворительным способом, что хотя объективное переведено в субъек­ тивное, выступило как субъективное, тем не менее само объективное ещё не таково, каким оно выступает в форме сознания. Как раз с этой неудо­ влетворительностью сознания связаны все исторические политические, государственные формы. То коммунизм у нас уже построили, например, до движения к коммунизму и т.д., то перезрелый социализм, прежде чем поставить вопрос, в какой особенности социализма мы находимся и т.д. Это всё результат и следствие определённости сознания.

Итак, сознание анализирует предмет благодаря тому, что это есть от­ рицательность предмета, снятие определённости предмета как объективной и возведение этой определённости в субъективную форму. Ну и в каком направлении идёт этот процесс? А в том, что в процессе анализа осущест­ вляются все сопутствующие, связанные необходимо с этим моменты, то есть раз происходит разделение предмета благодаря отрицательному отношению к нему, к его собственной определённости за счёт момента особенности сознания и тем более удерживается момент всеобщности, то отсюда следует вот что: благодаря этому устанавливается не только в этом предмете, но и во многих особенных предметах, что у них общего, а что различного. На этом и построен весь метод Бэкона. Берётся явление

51

за явлением — определённый круг явлений, все явления анализируются благодаря отрицательности сознания, и устанавливается теперь путём аналогий, сравнений и т.д., что является общим моментом, а что — раз­ личённым. Различённый момент объявляется несущественным, случай­ ным и т.д., то, что является общим, объявляется важным, существенным, субстанциональным и т.д. Вот отгадка лебединой песенки по сей день, что познание есть познание общего. То, что фиксируется что-то общее в предметах, в единичных реальностях, в единичных существованиях — это не так уж плохо. Плохо то, что это общее выдаётся за высшее в познании. А как высшее оно оказывается превратным именно потому, что общее-то всегда оказывается достаточно внешним. В этом и состоит неудовлетво­ рительность этого общего.

К сожалению, это настолько ходячий предрассудок не только в области философии, но и в области политики, что мы с вами ещё возимся с так назы­ ваемыми общечеловеческими ценностями и т.д. Вдумайтесь, что означает это выражение при том, что я вам сказал вкратце о познании особенности предмета. Оно означает, что это единственно общечеловеческое является или одним и тем же во всех исторических ступенях, пройденных челове­ ческим обществом, чтобы оно вообще могло быть хоть чем-нибудь. Или, наоборот, поскольку говорят, что общечеловеческое и возникает благодаря неудовлетворительности обусловленных формациями ценностей человека, постольку общечеловеческое вообще выносится за пределы формаций и определённости ступени истории общества. Значит, общечеловеческое — по ту сторону всех исторических определённостей общества, то есть опять нам сулят светлое будущее, которое всегда будет целью впереди — мы должны за ним идти и никогда его не достигать — и во имя которого мы должны поднимать топор над существующим. Это великолепная форма проповеди самоубийства: давайте, уничтожьте существующее, чтобы на­ ступило потустороннее будущее! Вот уж поистине рассудочное сознание есть рассудочное сознание: то ему момент особенности чрезвычайно люб и мил, то, наоборот, момент всеобщности, который в явлении производит впечатление непосредственности, абсолютной тождественности с собой (что я объяснил вам сегодня) оказывается единственной реальностью, за которой нужно гнаться. Улавливаете, какие выверты современной по­ литики! Это тот же самый рассудок, та же самая раздвоенность сознания. Сознание разорвалось, потому что разорвана и сама реальность бытия человека. Теперь долго у нас это сознание ещё будет ходить на голове, но не в голове.

Итак, вдумайтесь, что получается. Оказывается, предмет для сознания выступает вследствие определённости самого сознания исключительно

52

только моментом особенности. Но поскольку моментом особенности дело не исчерпывается, иначе бы и процесса познания, движения познания не было бы, то сознание с необходимостью идёт от особенного. Но куда? Или в бесконечность особенного в поисках, что есть общего. И когда оно утомляется в этой недостижимой цели, оно наконец становится раздражи­ тельным и говорит: «Да хватит, нужно вообще всеобщее», — но какое? По ту сторону всего особенного. А где же в опыте это всеобщее? Во-первых, за пределами особенных предметов на манер светлого будущего. Но глав­ ное, что оно связано и с тем, что это всеобщее присутствует как момент сознания. Вот эта являемость сознания в двух моментах всё время тут как тут. Ведь вдумайтесь, чтобы осознавать что бы то ни было особенное, нужно особенность предмета обязательно отнести через особенность со­ знания к моменту всеобщности. А момент всеобщности в представлении для сознания всегда внешен, потусторонен для определённости предмета. Значит, куда ни вертись, в сознании для его являемости всеобщность оказывается лишь недостижимой целью. Да ещё такой, о которой мы не можем сказать, что это такое, потому что оно же не связано с особенностью, в особенности не присутствует. Значит, если быть последовательными, мы с необходимостью придём к выводу, что всеобщее в сознании непо­ знаваемо, то есть что момент всеобщности сознания есть вещь в себе. Точно так же и в предметности сознания, в его содержании всеобщность, выходящая за пределы особенного содержания, оказывается всего лишь постоянно пребывающей по ту сторону особенного, значит, никогда не познаваемой, никогда не достижимой. Вот вам и знаменитое определение истины в современном диалектическом материализме: «Истина есть то, к чему мы вечно приближаемся»! Ну и приближайтесь вечно! Потому что приближаться к чему-то вечно значит пребывать вне того, к чему при­ ближаешься, это значит не быть в сфере истины, а все время быть вне её.

Яясно разъяснил, в чём заключается эта бессмыслица.

Вдвух словах я должен резюмировать следующее. Опыт является величайшим способом познания, потому что ему действительно удаётся, рассматривая явления, в формировании этой особенности определять эту особенность. И результатом этого является особенность связей явлений

— то, что называется громко законами. А ведь закон есть форма необхо­ димости, значит, хотим или не хотим, опыт даёт нам определённые знания проявления необходимости. Но наивно было бы думать, что в опыте мы имеем или когда-нибудь получим всеобщую необходимость, не как аб­ стракцию, а как конкретную в себе всеобщую необходимость. Вот как раз этой необходимости опыт не знает и никогда не узнает. Почему? Потому что хотя моменты для внутренней определённости необходимости в опыте