§ 6. Правовая система Российской империи

Понятие закона по русскому праву.

Источник права есть его форма выражения - это общее определение одного из важнейших элементов права достигло в эпоху Империи наивысшей точки развития. Таким образом, по состоянию на 1 января 1917 г. право Российской империи вполне можно было рассматривать в определенной системе, т.е. во внутренних взаимоотношениях различных источников права друг с другом. Особенностью правовой системы права Российской империи была ее мозаичность или многоуровневость; с полным основанием дореволюционные юристы могли бы воскликнуть: "Constat autem ius nostrum aut ex scripto aut ex non scripto, ut apud Graecos" (I. 1. 2. 3).

В общем виде российское право имело следующие формы выражения: а) официальное право, представленное прежде всего результатами законотворчества органов государственной власти Империи; б) церковное право - огромные отрасли человеческой жизни до 1917 г. регулировались исключительно нормами канонического права; в) обычное право, по которому жило все стомиллионное русское крестьянство, при этом не следует забывать, что оно официально было санкционировано к применению в волостных учреждениях и мировых судах; г) местное право - правовые нормы инородцев, для многих из которых в качестве привилегии (priva lex) было сохранено пользование теми правовыми порядками, которым они подчинялись до присоединения к Империи. Все эти формы права были санкционированы к применению и с успехом действовали до 1917 г.

Первым по иерархии в системе источников права, как известно, всегда идет закон. Понятие закона - общей нормы права (lex generalis), регулирующей наиболее общие стороны жизни, - в российском праве до 1917 г. не подвергалось сомнению, поскольку шло вслед за традицией в этом вопросе: "закон есть общее предписание... общее обещание государства" (D. 1.3.1). При этом до 1906 г. действенна была и другая древняя норма: "То, что император постановил путем письма и подписи или предписал, исследовав дело, или вообще высказывал, или предписывал посредством эдикта, как известно, является законом" (D. 1.4.1 § 1). Совершенно естественным тогда кажется практическая невозможность отличия на практике закона от подзаконного акта (административного распоряжения). Правда, А.Д. Градовский в своем фундаментальном курсе находил, что так называемые высочайшие повеления, особенно изданные в словесной форме, могут считаться административными распоряжениями.

Совершенно оригинальную точку зрения высказал Н.М. Коркунов. Согласно его точке зрения, закон - тот акт, который прошел стадию обсуждения в Государственном Совете, указ (lex specialis), соответственно, не прошедший эту стадию, мог вполне претендовать на статус подзаконного акта. Следует отметить, что в данном случае Н.М. Коркунов был не совсем оригинален, так как следовал за традицией, основанной еще М.М. Сперанским, последний также пытался безуспешно найти точку разграничения закона и подзаконного акта в способе принятия названных актов.

Надо заметить, точка зрения Н.М. Коркунова оказала довольно сильное влияние на русскую доктрину, кроме того, взгляды зарубежных юристов той эпохи на русский государственный строй также отчасти исходили из данного положения: закон - тот акт, в выработке которого принимало участие народное представительство. Следует помнить, что подобные взгляды утвердились в европейской науке только после 1789 г. под влиянием идей Французской революции. Именно тогда известной Декларацией прав человека и гражданина было постановлено: "Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его образовании" (п. 6). Однако представляется очевидным, что при подобной оценке критерия закона юрист неизбежно впадает в противоречие с объективным правом, для которого не существует иных определений, кроме догмы того же самого права. Получается, что государственный строй в силу тех или иных своих особенностей может быть начисто лишен естественных правовых форм, к одной из которых относится закон. Что это, как не попытка нравоучительного наставления, политического морализаторства и предвзятого отношения? В общем виде - попытка судить о чем-то через призму чуждой предмету суждения системы ценностей? Безусловно, любая такая оценка не научна, поскольку категория "ценность" и производные от нее сродни категориям "плохой" - "хороший", что напоминает личное, т.е. внутреннее, пристрастие автора оценки, а не систему выверенных объективных данных. Напомним, именно такая система способна к верификации, к объяснению и толкованию, а не противоположная ей.

Соответственно, в России подзаконным актом или административным распоряжением могла быть такая норма права, на придание характера подзаконности которой воспоследовала высочайшая воля. Следовательно, если обратиться к ст. ст. 80 и 81 Осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1892 г., которыми устанавливалось деление государственного управления на верховное и подчиненное, что в дополнение постановлений ст. 51 того же акта ("никакое место или правительство в государстве не может само собою установить нового закона и никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения самодержавной власти"), то мы получаем определение административного распоряжения по русскому праву до 1906 г. как норму, направленную к исполнению закона (прим. к ст. 51 Осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1892 г.). Понятно, что подобные меры, могущие иметь нормативно-технический характер, принимаются в рамках подчиненного управления. Подтверждение столь ригористическим образом выраженному понятию законности или "закономерности управления", как говорили до 1917 г., находится снова в статьях Основных государственных законов и после 1906 г., не изменивших этого главного оселка российской государственности: "Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке" (ст. 84 Св. осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1906 г.); ср. прежнюю редакцию этой же статьи (ст. 47 в Св. зак. изд. 1892 г.): "Империя Российская управляется на твердом основании положительных законов, уставов и учреждений, от самодержавной власти исходящих".

Итак, повторим: до 1906 г. различие между законом и указом (подзаконным актом) устанавливалось на каждый отдельный случай самой верховной властью, после указанной даты формальный закон стал означать тот акт, который был издан в порядке ст. 7 Св. осн. гос. зак.! Все же остальные акты, издаваемые в порядке исполнения других статей Основных государственных законов, имели силу либо указа (общее правило, установленное в порядке верховного управления, т.е. проявления власти монарха как гаранта существующего порядка вещей), либо административного распоряжения - технического ли, частного ли или иного какого характера.

Классификация законов Российской империи.

В России за период существования Империи сложилась своеобразная дуалистическая система классификации законов. Данный род классификации можно определить как (1) законы по сфере применения и (2) законы по форме выражения. Добавим здесь, что, в свою очередь, законы по форме выражения могут подразделяться на понятие закона в материальном и формальном смысле, но последняя классификация, будучи чересчур специальной, в данном случае не принимается.

Законы по сфере применения. Под названной категорией нормативных актов следует понимать те общие нормы права, которые, формируясь постепенно весь XVIII в., в кодификации графа М.М. Сперанского приобретают характер актов, регулирующих отдельные сферы государственной жизни. Одним из главных разделений подобных законов следует считать, конечно же, законы основные и законы коренные. Под первыми, основными законами российское право понимало те нормы права, которые были призваны регулировать важнейшие отрасли государственного общения, - словом те, которые сегодня получают свое разрешение в конституционных актах; законы коренные в таком случае будут теми актами, которые призваны регулировать также важнейшие сферы государственного общения, но в отличие от основных коренные законы заключаются в давности издания первых и, как следствие этого, в практической невозможности их изменения. Как отмечалось в Наказе Непременному совету от 5 апреля 1801 г., коренные законы те, "коих предметы постоянны и непременны и которые объемлют в себе все времена и узаконения навеки". По меткому определению А.С. Алексеева, подобные законы устанавливают своеобразие государственного строя страны, отличающее его от государственного строя других стран.

В дальнейшем законы подразделялись на постоянные и временные. Впервые практика подобного разделения встречается уже при Петре Великом, например Указ от 29 апреля 1721 г. "О различении указов на временные и к всегдашнему наблюдению издаваемые и о напечатании последних"; ср. Указ от 16 марта 1714 г., в котором между прочим читаем: "Указы все за нашею подписью разбирать надвое: которые временные - в особливую книгу, а которые в постановлении какого дела, то припечатывать, а именно что подлежит до коллегии, то в регламент коллегии, а что к уставу или к артикулам и прочим делам - в регламент, а не на время: то оные припечатывать на все годы к оным книгам". Впоследствии важные законы получили наименование "непременных", так они были названы в Манифесте от 14 декабря 1766 г., а законы временные получили более точное легальное толкование: "все те, кои определяют какое-либо обстоятельство государственное, перемене подлежащее" (Наказ Непременному совету от 5 апреля 1801 г.).

При Петре I устанавливается и общее деление законов на генеральные и сепаратные, иными словами, общие и частные. Правда, если в правление царя-реформатора различие этих актов определяемо было по способам издания, то в позднейшую эпоху под lex generalis подразумевается общая норма, регулирующая ряд однородных отношений, а под специальным законом (lex special's) подразумевается норма, регулирующая ряд фактов, характерных либо для части населения Империи - сословные законы, либо для части территории Империи - местные законы. Именно под определение lex specialis подпадало обычное право. Наконец, особенным видом специальных законов следует признать сепаратные акты (priva lex), согласно легальному определению, "указ так называемый сепаратный, то есть состоявший по частному делу, если в нем не будет именно означено, что он распространяется в подобных случаях и на будущее, и при этом если он не будет надлежащим порядком обнародован, не имеет силы закона" (ст. 67 Осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1892 г.). Надо отметить, что сила сепаратных законов, одной из разновидностью которых были так называемые привилегии, представлялась чрезвычайно великой, не случайно ст. 70 Осн. гос. зак. по этому поводу гласила: "Высочайший указ по частному делу, последовавший или особенно на каком-либо роде дел состоявшийся по сему именно делу или роду дел, отменяет действие законов общих". Впрочем, это постановление только подтверждало старую презумпцию: lex specialis derogat generalis.

Последней классификацией в этом ряду следует признать уже неоднократно упоминавшиеся нами устные указы, каковые по характеру своего применения представляли собой дополнение и изъяснение закона ("истинный смысл закона" - ст. 55 Осн. гос. зак.), а также указывали способ его исполнения.

Законы по форме выражения. Во многом эти акты представляли собой смесь установлений самых разных наименований, объединенных их материальным содержанием, - по этому критерию все они содержали общие нормы права. Последуем в классификации этих форм за М.М. Сперанским, доктринальные определения которого были положены в основу легального же определения. Как гласил закон, ст. 53 Осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1857 г., "законы издаются в виде уложений, уставов, учреждений, грамот, положений, наказов (инструкций), манифестов, указов, мнений Государственного Совета и докладов, удостоенных Высочайшего утверждения". Примечание к данной статье гласило: "Высочайшие повеления в порядке управления изъявляются сверх сего рескриптами и указами".

Итак, уложение представляло собой систематическое изложение законов, посвященных какой-либо отрасли права вообще. В этом смысле уложение представляет собой кодификацию отдельной отрасли права. На этом сходились практически все ведущие юристы дореволюционной России. Особое внимание обращалось на то, что уложение никак нельзя было отожествлять со сводом, так как последний всегда представлял собой инкорпорационный акт. Наиболее яркий пример уложения - Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., смененное в 1903 г. Уголовным уложением.

Учреждения есть совокупность законов, которыми определяется организация "мест и властей, их состав, их предметы и порядок производства в них дел" или, по Градовскому, "совокупность законов, определяющих устройство и порядок действия известных отраслей государственного управления". Такими актами, например, были Общее учреждение министерств, Учреждение Государственного Совета, Учреждение губерний 1775 г. и ряд других.

Устав - совокупность правил управления какой-либо отдельной частью администрации или, по определению В.Н. Латкина, "специальные законодательные акты, изданные для известного ведомства и имеющие в виду определенную отрасль материального права". Здесь в первую очередь следует назвать Воинский устав 1716 г., Устав благочиния 1782 г., Устав о питейном сборе 1817 г., Судебные уставы 1864 г. и целый ряд других важнейших актов.

Грамота или "грамата", если пользоваться старой орфографией, происшедшей от греч. ГаммаРоАльфаМиМиАльфаТауАльфа ДельтаЭтаМиОмикронСигмаЙотаАльфа, представляет собой акт, устанавливающий, как правило, привилегии для целых сословий, такова, например, Жалованная грамота дворянству 1785 г., либо изъятия из общих правил по управлению какой-либо отраслью или местностью, например, Жалованная грамота городу Риге 1713 г.

Положение - совокупность однородных законов, относящихся к учреждению и способам деятельности неправительственных установлений, к учреждениям сословным и общественным и даже к правам состояний. Наиболее яркие примеры таких законов: Положение о губернских и уездных земских учреждениях 1864 г., Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости 1861 г. и др.

Наказ или инструкция представляют собой порядок деятельности того или иного органа государственного управления в осуществление тем своих задач. Наказ в данном случае тесно примыкает к учреждению. Примеры издания наказов также многочисленны: Инструкция или наказ воеводам 1719 г., Наказ министрам 1811 г. и ряд других.

Манифест - объявление высочайшей воли в торжественной форме, поводом к чему могут служить совершенно разные обстоятельства: объявление войны, заключение мира, присоединение (инкорпорация) территории к Империи, дарование монарших милостей, правда, в этом случае отличие манифеста от грамоты будет заключаться в адресате нормы, манифест адресуется ко всему населению Империи. Своеобразие манифеста заключается еще и в том, что, будучи актом личной воли, непосредственного обращения Монарха к своему народу, он тем не менее является законом, пусть даже и не прошедшим стадию обсуждения в Государственном Совете, - последнее лишний раз подтверждает ошибочность воззрений Н.М. Коркунова.

Указ - одна из старейших форм законодательства российских монархов, которой не чужды и современные президенты России, правда, в отличие от дореволюционных Указов современные не могут претендовать на статус закона, хотя подчас выполняют не менее важную роль. Указ служил формой выражения личной воли Императора и, как правило, выходил помимо всех вспомогательных, правительственных и законосовещательных органов государственной власти. Указы, изданные за личной подписью монарха, именовались "именными" в отличие от Указов, издававшихся Сенатом по его уполномочиванию.

Мнения Государственного Совета, удостоенные высочайшего утверждения, представляли собой законы, прошедшие стадию обсуждения в Государственном Совете (ст. 109 Уч. Госсовета Т. I Св. зак. изд. 1892 г.). Данные акты могли регулировать различные стороны государственной жизни. В отношении их интересно отметить, что Император фактически мог утвердить мнение любого числа членов Совета, как большинства, так и меньшинства, причем истории известны случаи, когда Император утверждал мнение только одного члена Совета.

Рескрипты давались Императором на имя отдельных должностных лиц Империи; в них, как и в Манифестах и Указах, выражалась его личная воля. Рескрипты, как правило, содержали в себе выражение монаршей благодарности, но нередко включали в себя некоторые правовые нормы.

Приказ издавался Императором по текущим делам управления.

Административные распоряжения.

Только в XIX в. в России начинают осознавать четкое различие между законом и подзаконным актом. Надо заметить, Россия не была одинока в этом процессе - вся Западная Европа в равной мере переживала сходный процесс отличия закона от административного распоряжения. Однако как только появляется строгая форма закона как акта выражения воли народного представительства, так сразу же появляется и форма подзаконного акта как форма выражения воли государственного органа, отличного от парламента.

Эта догма конституционного права начинает утверждаться на континенте, как мы говорили выше, со времен Французской революции. Соответственно, с этого же времени устанавливается и другое правило: административное распоряжение не может противоречить или отменять положение закона. Под влиянием подобной теории в сфере конституционного права стали происходить изменения и в тех странах, которые напрямую не испытали на себе влияния революционности. Не осталась в стороне и Россия.

Первая попытка провести в теоретическом плане разграничение между законом и подзаконным актом состоялось при М.М. Сперанском, что было сделано по способу исполнения, однако эта попытка не увенчалась успехом, так как практика российского законодательствования не терпела никакого различия в силе актов, санкционированных самодержавной волей. Оставался только один путь - проводить эту разграничительную линию согласно разделению всего порядка управления на верховное и подчиненное. При этом устанавливалось, что закон в условиях российской абсолютной монархии принимается через обсуждение в Государственном Совете, т.е. в порядке ст. 50 Осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1892 г., хотя практика неоднократно опровергала именно это положение, например, в Высоч. утв. мнении Госсовета от 23 мая 1879 г. "О гарантии земств строительства железных дорог" законодательным был назван порядок прохождения обсуждения законопроекта через Комитет Министров.

Соответственно единственной возможностью различения закона и указа до 1906 г. в России был путь, который указывал, что всякая норма, изданная непосредственно волей Императора, есть закон, всякая норма, изданная органами правительственной власти в порядке осуществления ими своей компетенции, есть административное распоряжение. Таким образом, к подзаконным актам относились указы Сената, толкующие закон, приводящие закон в исполнение, при этом, как гласила ст. 200 Уч. Сената Т. I Св. зак. изд. 1892 г., "Сенат основывает определения везде во всех делах на изданных законах, не изменяя в оных без докладу Императорскому Величеству ни единой буквы". Далее, власть издавать административные распоряжения была предоставлена министрам, которые издавали необходимые распоряжения в исполнение собственной компетенции (ст. ст. 232 - 236 Об. нак. мин. Т. I Св. зак. изд. 1892 г.). Начальникам губерний также предоставлялась широкая административная власть по изданию распоряжений относительно частей управления той местностью, руководить которой они призваны.

Положение резко меняется после 1906 г. Во-первых, это обусловлено было появлением народного представительства, и, как следствие этого, стало возможно более четкое формальное определение закона. Во-вторых, Основными государственными законами Империи от 23 апреля 1906 г. устанавливается круг формальных же актов, которые соответствуют определению административных распоряжений. Таковых было несколько. Согласно ст. 11 Св. осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1906 г. Император издавал указы в порядке верховного управления и повеления, необходимые для исполнения законов. Указы, изданные в порядке верховного управления, не должны были противоречить законам, они издавались в соответствии с ними. В то же время необходимо отметить, что категории "соответствие" и "непротиворечие" суть категории временные, не могущие быть рассмотренными в качестве непременного условия существования самого государственного порядка. Последний вечен и непреложен, тогда как закон, постановленный частной волей государства по единичному случаю, может связывать только этот единичный случай; для государства важен континуитет самого своего существования, который не должен страдать от случайностей, привносимых обстоятельствами, пусть даже и урегулированных законами. Данный тезис следует понимать, конечно, только в совокупности с формулировкой ст. 4 Св. осн. гос. зак. изд. 1906 г.: "Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть". Последнее означает, что ради сохранения государственного целого имеет применение непосредственно сама прямая воля государства, выраженная в любой форме. Конечно, такое возможно и терпится только в исключительных случаях, когда уклонение от проявления подобной государственной воли грозит самому государству гибелью. Если уместна в таком контексте аналогия, то это право государства на самозащиту и самопомощь.

Указы, изданные для исполнения законов, представляют собой административные распоряжения, которыми (а) закон приводится в силу и (б) закон применяется к тем или иным фактическим составам. В этом случае указанная власть могла быть передана отрасли подчиненного управления, но с общей ограничительной мерой - содержание такого указа не должно противоречить закону.

Император имел право издавать указы в отношении собственного имущества (ст. 20 Св. осн. гос. зак. изд. 1906 г.), а также в отношении удельного имущества и ведомства Императорского двора (ст. 21 Там же). Подобного рода административные распоряжения, обладая специфической сферой регулирования, никак не могли быть отнесены к важной категории правительственных актов и удерживали за собой таковое наименование исключительно потому, что Россия по форме правления являлась монархией.

Наконец, последним видом административных распоряжений, появившихся в российском праве после 1906 г., стал чрезвычайный указ (Nothverordnung). Порядок его издания регулировался ст. 87 Св. осн. гос. зак. Т. I Св. зак. изд. 1906 г. Ничего предосудительного в появлении данного рода актов искать не приходится. Это нормальная практика любого государства, сталкивающегося с обстоятельствами, требующими немедленного реагирования на них. Условия издания указов в порядке ст. 87 были следующими: а) прекращение заседаний Госдумы; б) наличие обстоятельств, не терпящих отлагательств. Отмена указа происходила автоматически, если соответствующий министр в течение двух месяцев не вносил его в виде законопроекта в парламент. Закон также предусматривал ограничение сферы применения подобных указов: они не могли вносить изменения в основные законы, учреждения Госсовета и Госдумы, в правила выборов в вышеуказанные органы.

И последнее замечание, категория административных распоряжений, имевших такой характер до 1906 г., после указанной даты перешла в категорию ведомственных актов; более четкому отграничению последних от указов помешала революция, вообще прервавшая русскую правовую традицию и самым губительным образом сказавшаяся на развитии права в России.

Обычай.

Правовой обычай (usus, consuetudo и пр.) являлся одним из важнейших источников действующего права периода Империи, несмотря на дружные заявления всех ведущих юристов дореволюционной России об обратном. К слову сказать, дореволюционные цивилисты проявляли в этом вопросе больше такта и сдержанности, что, на наш взгляд, объясняется, конечно же, тем, что обычай продолжал применяться в сфере торгового оборота и в сфере личных имущественных отношений; в сфере публичного права периода Империи его влияние действительно было ничтожным.

Итак, в частном праве применение обычая было санкционировано, например, ст. 130 Уст. гр. суд.: "При постановлении решения мировой судья может по ссылке одной из сторон руководствоваться общеизвестными местными обычаями, но лишь в том случае, когда применение местных обычаев дозволяется именно законом". Наконец, можно сослаться на ст. 107 Об. пол. о крест. Т. IX Св. зак. изд. 1886 г., согласно которой обычай являлся главным источником права для волостных судов, что фактически было признано еще по реформе графа Кисилева (управления государственными крестьянами в 1837 г.), а по крестьянской реформе, упразднявшей крепостное право, это положение было перенесено с государственных крестьян на все сословие сельских обывателей в целом. Последнее означало, что 9/10 населения Империи регулировало свои имущественные, семейные (на последнее махнула рукой даже синодальная Церковь) и иные отношения с помощью местного обычая. Точно такой же порядок дел установлен был и для инородцев. Не ошибемся, если скажем, что русская деревня пользовалась обычаем и после 1917 г., вплоть до сталинской коллективизации в конце 1920-х - начале 1930-х гг., когда государством был нанесен действительно сокрушительный удар по общине.

В сфере торгового права usus seu consuetudo mercatorum играл очень важное значение. При этом особой разновидностью торгового обычая, известного русскому праву, признавались и так называемые stylus mercatorum - торговые обыкновения, под которыми понималась торговая обрядность, в более широком смысле - вообще культура общения продавца с покупателем. К сожалению, современные businessmen и работники торговли не имеют об этом ни малейшего понятия.

Согласно ст. 1 Уст. торг. Т. XI Св. зак. изд. 1887 г. "права и обязанности, проистекающие из сделок и отношений, торговле свойственных, определяются законами торговыми. В случае недостатка этих законов применяются законы гражданские и принятые в торговле обычаи". Статья 327 Уст. суд. торг. Т. XI Св. зак. изд. 1903 г. гласила еще более определенно: "Решения коммерческих судов утверждаются на законах; в тех же случаях, на кои нет точных и ясных законов, дозволяется принимать в основание торговые обычаи и примеры решений (res iudicata - те же обычаи, но в форме судебных прецедентов. - М.И.) в том же суде последовавших и вступивших окончательно в законную силу"; более того, п. 4 ст. 148 того же акта постановлял при составлении мотивировочного обоснования решения суда принимать во внимание "в недостатке положительных законов - принятые в торговле обычаи и примеры бывших в том же суде решений в подобных случаях".

Согласно официальной точке зрения обычай в сфере гражданского и торгового оборота играл субсидиарную, т.е. вспомогательную, роль, что тем не менее позволяет сделать вывод о значимости обычая, так как гражданское и торговое (особенно последнее) право не было столь разработанным, как, например, в странах Западной Европы. Например, в России первый Гражданский кодекс появился только после революции 1917 г. - ГК РСФСР 1922 г., хотя кодификационные работы над ним начались в конце XIX в. Торгового кодекса Россия не имеет до сих пор.

Судебное решение.

Старая московская практика, состоявшая в том, что решение суда считалось особым законом, изданным ad hoc, в эпоху Империи канула в Лету. Практически все время до издания Судебных уставов 1864 г. с точки зрения правительства судебные места должны были подчас механически, не рассуждая, применять к обстоятельствам дела нормы положительного закона. На этот счет имеется прямая ссылка в Указе от 13 июня 1715 г.: "...повелел всякого чинам судьям всякие дела делать и вершить все по Уложению, а по Новоуказным пунктам и сепаратным указам отнюдь не делать, разве тех дел, о которых в Уложении не мало не помянуто... А те все указы, которые учинены не в образец, также которые учинены противно Уложению, и прочие тому подобные, хотя помечены именными указами и полатными приговорами, все оставить и на пример не выписывать". Со временем устанавливаются еще большие ограничения, например, Указ от 17 апреля 1722 г. гласил: "...буде же в тех регламентах что покажется темно, или такое дело, что на оное ясного решения не положено, такие дела не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том, где повинны, Сенат собрать все коллегии и об оном мыслить и толковать под присягою, однако ж не определять, но положить на пример свое мнение, объявлять нам, и когда определим и подпишем, тогда оное напечатать и приложить к регламентам, и потом в действо по оному производить" (ПСЗРИ. 1-е изд. Т. VI. N 3970). Этот закон явился источником ст. 227 Уч. Сената Т. I Св. зак. изд. 1857 г.: "Сенат не приступает к решению тех дел, на которые не окажется точного закона, но о всяком случае, требующем издания новых или пополнения либо перемены существующих узаконений, составляет проект разрешения, и все дела по ст. 205 вносятся министром юстиции с его заключения к Императорскому Величеству через Государственный Совет". Следующие царствования равно отрицательно относились к свободному усмотрению суда, например, ст. ст. 152, 153 и 158 Наказа 1767 г. Екатерины II вообще отрицали за судом право толкования закона. Аналогичные инвективы встречаем и в более поздних актах: "Понеже всякое решение дела не инако да учинится как точно в силу узаконений и по словам закона" (ст. 184 Уч. губ. 1775 г.). Одно из позднейших подобных установлений датируется 1825 г. Все вместе они явились источником ст. 65 Осн. гос. зак. Т. I Св. зак., изд. в 1857 г.: "Законы должны быть исполняемы по точному и буквальному смыслу оных, без всякого изменения или распространения. Все без изъятия места, не исключая и высших правительств... должны утверждать определения свои на точных словах закона, не переменяя в них без доклада Императорскому Величеству ни единой буквы и не допуская обманчивого непостоянства (какой стиль! - М.И.) самопроизвольных толкований. Но если бы где-либо по различию буквального смысла узаконений встретилось затруднение в избрании и приложении закона к рассматриваемому делу, в таком случае, по невозможности согласить буквальный смысл одного закона с таковым же другого, самая необходимость предписывает, особенно в высших местах, следовать общему духу законодательства и держаться смысла наиболее оному соответствующего". Таким образом, толкование после издания в 1832 г. Св. зак. допускалось в исключительных случаях и в ограниченном объеме.

Естественно, при таком положении дел судебное решение не могло играть роль прецедента - особого источника права, суть которого состоит в юридической обязанности нижестоящих судов в своих решениях следовать или руководствоваться решениями вышестоящих. При этом решения вышестоящего суда, которому следуют нижестоящие, содержат в себе норму права (группу норм), регулирующую тот состав фактических отношений, который не урегулирован каким-либо иным объективным источником права. Одним из непременных условий возникновения прецедентного права является свободное толкование судами применяемого закона (разумеется, речь в данном случае идет о континентальной системе права). В России свободное толкование появляется только с изданием Судебных уставов 1864 г., в которых находим следующие положения: "Воспрещается останавливать решение дела под предлогом неполноты, неясности или противоречия законов" (ст. 13 Уст. уч. суд.; ср. ст. 10 Уст. гр. суд. аналогичного содержания). Не секрет, что образцом для постановлений этих законов явилась следующая норма Французского гражданского кодекса 1804 г.: "Судья, который отказался судить под предлогом молчания, темноты или недостаточности закона, может подлежать преследованию по обвинению в отказе в правосудии" (ст. 4). Однако подобная норма еще не устанавливают, как известно, прецедентного права - судья в своем решении, преодолевающий недостатки закона, постановляет право, действительное только для данного конкретного случая, вовсе не факт, что нормативная часть данного решения будет применена в дальнейшем судами в сходных обстоятельствах. Последнее правило или принцип устанавливается в странах континентальной правовой системы посредством правильно организованного института апелляции и кассации решений нижестоящих судов судами вышестоящими.

Посмотрим же, как развивалась практика российских судов в период с 1864 по 1917 г. Основанием ее принято считать разд. V Уст. уг. суд. и разд. II Уст. гр. суд. В этих частях процессуальных законов содержатся правила о производстве обжалования состоявшихся решений судов в кассационном и апелляционном порядке. По смыслу кассация, как известно, есть обжалование решения суда на основании неправильного применения им норм формального и материального права к фактическим обстоятельствам дела; апелляция же представляет собой обжалование решения суда на основании неправильного установления самого фактического состава дела и уж, как следствие, неверного применения норм права. Очевидно, что в таком случае наиболее важным институтом будет кассация, так как именно она служит делу установления единообразной практики и через это укрепляет решение судьи, найденное им в ходе свободного толкования.

Соответственно, в таком случае наибольший авторитет приобретают кассационные решения суда высшей инстанции. Об этом как раз и говорили Судебные уставы: "Суд, в который обращено дело для нового решения, обязан, в изъяснении точного разума закона, подчиняться суждениям Правительствующего сената. Жалобы против постановленного на сем основании решения не допускаются" (ст. 930 Уч. суд. уст.; ср. ст. 813 Уст. гр. суд.: "В разъяснении точного разума закона судебные установления обязаны подчиняться суждению Сената, и кассационные жалобы против постановленного на сем основании второго решения ни в каком случае не приемлются"). Важно подчеркнуть, что кассационная практика Сената в лице его особых департаментов (ст. 114 Уч. суд. уст.) публиковалась во всеобщее сведение "для руководства к единообразному истолкованию и применению законов" (ст. 933 Ус. уг. суд. и ст. 815 Уст. гр. суд.). Гарантию единообразия судебной практики можно усмотреть и в Законе от 10 июня 1870 г., предоставившем министру юстиции (он же и генерал-прокурор Сената) право предлагать на обсуждение кассационных департаментов вопросы о недостаточно единообразном применении законов в нижестоящих судебных инстанциях.

Конечно, единообразная практика судов, следующая за решениями высшего суда, не в полной мере могла считаться формирующей прецедентное право. Русская судебная практика шла по пути признания решений высших кассационных инстанций субсидиарным источником права при вынесении решений по существу в судах низших инстанций (см. ст. ст. 119, 130, 766 Уч. суд. уст.; ст. ст. 82, 129, 142, 367, 711 Уст. гр. суд.; ср. ст. ст. 352 Уст. торг. суд. ред. 1903 г.). То, что данная практика не сформировалась в полной мере, конечно, объяснимо только сравнительно ранним ее прерыванием, подчас прямым противодействием властей <1>, но не ошибемся, если скажем, что именно судебные решения, особенно практика кассационных департаментов Сената, явились в конце XIX в. мощнейшим фактором развития права в Российской империи.

--------------------------------

<1> В этой связи уместно привести следующий факт: в 1890 г. Московская судебная палата пыталась возбудить дисциплинарное преследование против окружного суда за уклонение от исполнения последним определений палаты относительно толкования ст. 277 Уст. уг. суд. (прекращение следствия только судом), настаивая, таким образом, на своих решениях как на источнике права - res iudicata. Сенат, однако, не поддержал палату [Демченко. 1903. С. 237].

Статутное право.

Под статутным правом в дореволюционной России понималась такая его форма, в которую облекали свои нормативные решения органы местного самоуправления. Зарождение этого официально признанного источника права также следует относить к эпохе великих реформ середины XIX в. Статья 66 Пол. о зем. уч. 1864 г. предоставляла губернским земским собраниям право издавать обязательные постановления для местных земских учреждений, равное право, но с меньшим объемом компетенции предоставлялось уездным земским собраниям. Правда, Градовский утверждал, что из смысла данной статьи "никак не вытекает права их издавать какие-либо постановления, обязательные для всех жителей губернии или уезда". Отметим, что вкупе со ст. ст. 2, 61, 68 Пол. о зем. уч., устанавливающими круг ведомства земских учреждений, представляется все же несомненной нормообразующая власть земств и по отношению к населению, коль скоро это население соотносит свои нужды с объемом компетенции органов местного самоуправления. Аналогичные положения находим и в Гор. пол. 1870 г., ст. 103 которого прямо гласила, что "городской Думе предоставляется... издавать... обязательные для городских жителей постановления". К сожалению, со временем правительство пошло по пути уменьшения контроля как за содержанием актов статутного права, так и за ограничением сферы их применения, поэтому существенного значения они не имели.

Доктрина.

Юридическая наука не во всех странах и не во все времена имела силу и значение источника права. Традиционно сильные позиции науки были, как известно, в Древнем Риме, вспомним хотя бы знаменитый Lex Allegatoria, в странах мусульманского права и в Англии. В последней, впрочем, значение доктрины подвергается сомнению. Юриспруденция по своему значению призвана объяснять, а не создавать право, однако такое условие для самой науки вовсе не обязательно, примеров тому множество, и отчасти мы их уже приводили. Ученый-юрист влияет на развитие права косвенно, опосредованно: с одной стороны, через разработку важных проблем материального и формального права, с другой - оказывая консультативную помощь эксперта правотворящим органам государства.

Надо сказать, в истории русского права имперского периода мы встречаем примеры и того и другого порядка. Классическим примером воздействия доктрины на право Российской империи можно назвать работу сотрудников II отделения СЕИВК под руководством графа М.М. Сперанского, создавшего и разработавшего систематику всего корпуса российского права, во многом лично внесшего в право целые институты его, равно можно указать в качестве примера на работу редакционной комиссии графа Сольского, из-под пера которой вышли Основные государственные законы от 23 апреля 1906 г., созданные буквально на пустом месте. Равно огромное значение для практики в области цивилистики имели труды таких выдающихся ученых, как А.Х. Гольмстен, Г.Ф. Шершеневич, К.П. Победоносцев и др., для разработки институтов публичного права - Н.М. Коркунов, Б.Н. Чичерин и др.

Рецепция права.

В XVIII и XIX вв. правовая система России испытала на себе сильное влияние иностранного права, причем степень этого влияния не идет ни в какое сравнение с предыдущей эпохой. В царствование Петра Великого, как, впрочем, и других монархов, чье правление ознаменовалось какой-либо реформаторской деятельностью, мы встречаем заимствования подчас целых отраслей права, целых институтов государственного управления. Порой такие заимствования происходили механически, чем особенно грешил Петр I, порой происходила вдумчивая и кропотливая работа по обогащению собственного нормативного материала зарубежным опытом. Самый простой пример: знаменитые Судебные уставы 1864 г. имели своим образцом Французский и Бельгийский процессуальные кодексы, отечественная цивилистика во второй половине XIX в. пережила сильнейшее влияние немецкой школы пандект, что отчасти было связано с расцветом российской школы юридической романистики. Именно под влиянием впечатляющих успехов кодификации гражданского права в Германии, вылившейся, как известно, в принятие Германского гражданского уложения, в России также приступают к работе над собственным гражданским кодексом, проект Гражданского уложения был готов к 1916 г., только война и разразившаяся за ней революция помешали России принять первый в своей истории кодекс гражданского права.

В связи с влиянием норм иностранного права на российское встает логичный вопрос, насколько российское право в данной ситуации было самобытным. Обычно ответ на такой вопрос связан с другим, насколько Россия вписывается в общие рамки европейской правовой культуры. Очевидно, ответ может быть дан только в рамках самого права: форма российского права во многом была самобытной, как форма права любого другого народа, содержание его - как степень дозволенной свободы индивидуума - было точно такое же, как и у любого другого народа.

История кодификации русского права.

История кодификации, приведения в систему, удобную для пользования правом, занимает 132 года. Ровно столько лет понадобилось России, если считать срок с 1700 по 1832 г., чтобы создать упорядоченный Свод законов Российской империи.

Итак, I кодификационная комиссия для обработки и упорядочивания отечественного права создается еще при Петре I, 18 февраля 1700 г. выходит Указ об учреждении особой палаты - Палаты об уложении; в ее задачу входило создать Новоуложенную книгу, которая, по замыслу Петра, должна была заменить Соборное уложение 1649 г. Основной материал, с которым ей пришлось работать, заключал в себе нормативные акты, вышедшие в период с 1650 по 1699 г. Сама Палата об уложении комплектовалась за счет дьяков и подьячих московских приказов (общим числом более 70), председателем Палаты был князь И.Г. Троекуров. Поскольку работать приходилось со старым материалом, хорошо известным московской бюрократии, кроме того, задача была достаточно простой - дополнить Соборное уложение, то Палата в основном закончила работу к июню 1701 г. Составленный проект был представлен Петру, им одобрен, но не обнародован. Стремительное развитие законодательства при Петре все время ставило задачи по своевременному учету кодификацией всех изменений, поэтому Петр приходит к выводу о необходимости отказаться от дополнения Соборного уложения новым материалом, а вместо этого создавать совершенно особый кодификационный акт. Однако и эта задача правительством преследовалась крайне непоследовательно, доказательством чему является деятельность второй кодификационной комиссии.

II кодификационная комиссия была образована в 1714 г. с той же задачей, что и первая, - исправить Соборное уложение, но теперь вместо Новоуложенной книги полагалось создать Сводное уложение. В отличие от предыдущей работы теперь главный упор делался на обработку материалов собственно петровского законодательства, а не законодательства его предшественников, но и здесь основанием к кодификации продолжала оставаться систематика Соборного уложения. Председателем комиссии был назначен сенатор Апухтин. Работа этой комиссии ничем не завершилась, так как 9 мая 1718 г. вышел Указ, предписывающий прервать работу комиссии и начать работу над составлением Свода законов, взяв за образец Шведское уложение (Sveriges riketslag). Петр при этом указал, когда должна быть закончена эта работа - декабрь 1719 г.

Работа III комиссии ознаменовала собой крутой поворот в ее задаче: если ранее полагалось использовать материал собственной правовой традиции, то отныне ставка делается на механическое копирование иностранного опыта. Последнее, еще по замечанию М.М. Сперанского, должно было натолкнуться на обычные трудности, "вызванные разностью в языке, от недостатка сведущих людей, от коренного несходства двух разных систем законодательства" [Сперанский. 1961. С. 17]. Подобное шараханье от одной задачи кодификации к другой продолжалось и далее.

Разумеется, работа III комиссии закончилась ничем, поэтому следующая, IV комиссия образуется Сенатским указом от 8 августа 1720 г. Ее основная задача состояла опять-таки в составлении нового Уложения. Однако в ноябре 1723 г. выходит Указ, которым предписывается весь законодательный материал классифицировать по ведомствам коллегий; фактически указы петровского царствования полагалось разместить в качестве приложения к Регламентам коллегий. Подобная мера также наглядно свидетельствовала о полной неспособности тогдашней бюрократии разрешить поставленную перед ней задачу. Интересно отметить при этом, что предложенный самим Петром способ систематизации указного материала являлся не чем иным, как повторением практики московских приказов, когда после издания Второго судебника стали возникать Указные книги приказов, содержащие в себе новый нормативный материал, дополнявший постановления Судебника. Основанием к этому, напомним, послужила ст. 98 названного акта: "А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела с государеву докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сем Судебнике приписывати". Конечно, и эта практика, хоть и проверенная временем, не увенчалась успехом. На ее основе новый кодификационный акт создать было нельзя.

V кодификационная комиссия была образована Указом ВТС от 14 мая 1728 г. Ее особенность заключалась в том, что к работе в ней полагалось привлечь выборных от населения: "А для этого... выслать к Москве из офицеров и дворян добрых и знающих людей из каждой губернии, кроме Лифляндии и Эстляндии и Сибири, по пяти человек за выбором из шляхетства". Как видим, выборных полагалось посылать только из дворянства. Работу этой комиссии также постигло фиаско. Дворяне ехали неохотно, кроме того, скорая перемена царствования ознаменовалась и переменой самой комиссии.

VI кодификационная комиссия была учреждена Указом от 1 сентября 1730 г. В основу ее работы была положена не оправдавшая себя идея заимствования иностранных юридических образцов, поэтому в 1735 г. эта комиссия вернулась к проекту 1700 г., над которым проработала до 1740 г., но сумела подготовить только несколько глав (о богохульниках, о вотчинах, о суде). С воцарением Елизаветы деятельность и этой комиссии сходит на нет, хотя формально она продолжает существовать до 1742 г.

VII кодификационная комиссия образуется в марте 1754 г. из сенатской комиссии по систематизации указов. Работа этого кодификационного собрания была организована уже несколько лучше. На местах при губернаторах создавались ее специальные отделы, точно такие же отделы были созданы и при центральных ведомствах. Работа этих отделов проходила по единому плану, выработанному "центральной комиссией". Кроме того, скопив к 1761 г. материал и выработав проект нового Уложения, комиссия попросила Сенат назначить выборы от дворянства, духовенства и купечества, с тем чтобы выборные могли участвовать в окончательной доработке проекта и принятии его в качестве главного законодательного акта Империи. Такие выборы были назначены, но к 1763 г. так и не смогли собрать "кворума" - население пассивно участвует в этих выборах, поэтому и эта комиссия закончилась ничем. Вместе с тем, как отмечал В.Н. Латкин, проект Уложения, планировавшийся к принятию елизаветинской комиссией, отличался определенной новизной, в нем имелось "много совершенно новых постановлений, не встречающихся в прежних законодательных актах, изданных до них. По многим вопросам отдельных отраслей права проекты предлагают совершенно новые ответы, зачастую реформируя юридический быт народа и внося в него новые начала на смену прежним" [Латкин. 1909. С. 60].

Деятельность VIII комиссии всецело связана с попыткой Екатерины II издать новое Уложение, для которого она, как известно, собственноручно составила свой Наказ (проект будущего Уложения). Манифестом от 14 декабря 1766 г. велено было созвать комиссию выборных от основных сословий (за исключением духовенства). Уложенная комиссия собралась и начала свою работу в 1767 г.; особенностью ее депутатского корпуса было то, что, пожалуй, впервые в России создавался институт депутатской неприкосновенности. Выборным в качестве привилегии было дано освобождение от смертной казни, телесных наказаний, пыток и конфискации имущества; их личность находилась под усиленной уголовной защитой.

Депутаты съехались, имея на руках особые наказы от своих избирателей, некоторые из них были подвергнуты обсуждению во время заседаний комиссии. Работа этого представительного органа проходила в два этапа. Сначала заседания проходили в Москве, затем они были перенесены в Петербург. Заседания комиссии закончились также ничем, воспользовавшись, как предлогом, объявлением Турцией войны России, комиссия была распущена. Вместе с тем влияние идей екатерининского Наказа ощущалось в отечественной литературе вплоть до 30-х гг. XIX в., т.е. до составления Свода законов.

IX кодификационная комиссия была образована Указом от 16 декабря 1796 г. Перед ней ставилась задача составить три книги законов: уголовных, гражданских и казенных дел. Вскоре комиссия была переименована в Комиссию для составления законов Российской империи. Комиссия эта использовала в своей работе метод сенатского законодательства: в случае обнаружения пробелов в законах (а им несть числа) она обращалась к генерал-прокурору Сената с проектом заполнения подобной лакуны, последний, снабдив его собственным представлением, восходил на "Высочайшее благовоззрение", как тогда говорили, - представлял проект Императору, Император выносил решение, оформленное, таким образом, уже в качестве законодательного акта. С одной стороны, комиссия прибегала к законодательствованию, совершенно не свойственному подобного рода органам, а с другой - подобная работа затягивала принятие кодификационного акта целиком, поскольку по бюрократическим условиям того времени законодательная работа требовала усложненной процедуры и занимала очень много времени.

Результатом работы IX комиссии были 17 глав о судопроизводстве, 9 глав о правах вотчинных, 13 глав законов уголовных. "Но так как все эти работы были лишь началами, - отмечал С.В. Пахман, - и не представляли ничего целого, то оставались без рассмотрения. Тем и закончились кодификационные усилия XVIII века" [Пахман. 1876. 1. С. 380].

X кодификационная комиссия была образована на месте предыдущей по Указу от 5 июля 1801 г. (ПСЗРИ. 1-е изд. Т. XXVI. N 19904) под руководством графа Завадовского, двумя годами позже комиссия была передана в ведомство Министерства юстиции (председателем ее стал князь Лопухин); вскоре комиссию возглавил барон Розенкампф. Последний имел специальное юридическое образование, но не знал ни единого слова по-русски (именно к этому времени относится попытка известного английского философа-утилитариста Иеремии Бентама по объявленному конкурсу написать для России свод законов, основанных на Разуме). Все служащие комиссии Розенкампфа были иностранцами. Понятно, что из подобной организации работы ничего путного получиться не могло бы и, естественно, не получилось.

В августе 1808 г. в состав X комиссии входит М.М. Сперанский, с его приходом она получает новую организацию и начинает работать вполне правильно. В связи с чем комиссию, в которой участвовал Сперанский, в литературе принято считать одиннадцатой по счету. Итак, XI комиссия состояла из следующих учреждений: совета, правления и сословия юрисконсультов. Последние разделялись на шесть отделений, возглавлявшихся особыми начальниками. Правление надзирало за работой отраслевых отделений и координировало их работу. Совет состоял из чинов правления и особо назначенных в него членов от имени Императора. Совет разрешал своей властью те затруднения, с которыми встречались юрисконсульты: санкционировал своей властью те кодификационные нормы, которые содержали в себе нечто новое, восполняющее пробел в прежнем законотворчестве.

1 января 1810 г. данная комиссия получила новую организацию, так как ввиду ее присоединения к образованному Государственному Совету она превратилась в структурное подразделение последнего. Комиссию возглавил М.М. Сперанский в звании экзекутора. Данная комиссия уже будет двенадцатой по счету. Сперанский в качестве ее руководителя составил план работы этого структурного подразделения Госсовета.

"1. Составить и проверить лучшие и вернейшие своды Уложения или расположить законы по материям, отвечая за верность и полноту сих сводов всех членов подписанием, - своды сии под ее смотрением напечатаются. 2. Сочинить историю российских законов, изобразив в ней перемены, их начала, случаи и, есть ли можно, влияние на государственное благо. 3. Привести в ясность и порядок рассеянные упражнения прежних комиссий, извлечь из них проекты и материалы, в них изготовленные, дополнить то, что временем и небрежением в них потеряно, перевесть или исправить и дополнить переведенные уже уложения: шведское, датское и особенно прусское" [Сперанский. 1961. С. 23 - 24].

Работа, надо заметить, предстояла гигантская, ибо сам ее руководитель отмечал:

"В бездне наших указов есть множество статей, кои или вовсе не определены, или на кои изданные законы темны и противоречащи. Поверят ли, что у нас нет точного закона о наследстве ab intestato (без духовного завещания. - М.И.), нет точного закона о завещаниях и проч. В уголовной части - но у нас нет почти всей уголовной части - на самые простые и обыкновенные вещи нет определения, например, сколько раз судили людей за перелив монеты, и пусть мне укажут хотя одну строку, которая бы определяла за сие или суд, или наказание" [Там же. С. 24].

Последний крик души великого законодателя на самом деле идет от незнания - фальшивомонетничество судили в России весь XVIII в. по Соборному уложению.

Как отмечали историки гражданского права, XI и XII кодификационные комиссии интересны еще и тем, что под их эгидой в России отмечены первые попытки составить специальное Гражданское уложение (кодекс). В этой связи обращают на себя внимание два проекта: 1809 г. и 1814 г. Гражданского уложения, в систематике и содержании которых обнаруживается сильнейшее влияние норм ФГК 1804 г. Проект 1814 г. был даже принят к законодательному рассмотрению Госсоветом, правда, рассмотрение это длилось очень долго. Исследователи объясняют подобное положение вещей падением Сперанского, последнего, как известно, в 1812 г. перед самой войной с Наполеоном в лучших российских традициях объявили французским шпионом и сослали сначала в Пермь, а потом в Сибирь. Правда, как в Перми, так и в Сибири Сперанский находился на руководящих должностях.

После удаления Сперанского работа XII кодификационной комиссии фактически замирает. Только с воцарением императора Николая I дело сдвигается с мертвой точки.

XIII кодификационная комиссия представляла собой в организационном плане II отделение СЕИВК, учрежденное в 1826 г. Во главе Отделения был поставлен генерал Богульянский, но фактически руководство над всей работой по кодификации осуществлял М.М. Сперанский, вернувшийся к тому времени из ссылки и вновь приближенный к Государю. До сих пор точно не известно, однако, кто является истинным творцом произведенной в 1826 - 1832 гг. кодификации русского права. Дело в том, что первоначальный план, представленный Сперанским Николаю I, выполнен не был. Кроме того, до сих пор определенную загадку составляет истинная степень влияния Императора на ход и объем кодификационных работ.

Известно, например, что план Сперанского предполагал три этапа: 1) составление полного собрания законов; 2) выработка Свода этих законов; 3) составление Уложения. По общему смыслу предложенного плана полное собрание должно было представлять собой публикацию всех нормативных актов с определенной даты (забегая вперед, скажем, что ей был определен 1649 г. - Соборное уложение) в хронологическом порядке; Свод должен был представлять собой систематическую обработку законодательного материала, объединенного в целое методом инкорпорации; выработка же Уложения представляла собой чистый кодификационный акт <1>. Однако творческая роль Николая I проявилась в том, что он указал на практическую непригодность последнего метода применительно к российскому правовому материалу. В речи на заседании Государственного Совета 19 января 1833 г., утверждавшего Свод законов, он отметил, что при издании Свода преследовал цель "составить из всех многочисленных указов Свод тех узаконений, которые действительную силу ныне имеют". Эта же мысль была еще раз подчеркнута и в Манифесте от 31 января 1833 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. VIII. N 5947): "В самом начале царствования нашего, признав необходимым привести отечественные наши законы в ясность и твердый порядок, повелели мы прежде всего собрать и издать их в полном их составе и потом из сего общего состава, отделив одни действующие ныне в Империи нашей законы, соединить их в правильный и единообразный свод и изложить их в точной их силе, без всякого в существе их изменения". Во многом эти мысли являлись логическим развитием положений Указа от 31 января 1826 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. I. N 114).

--------------------------------

<1> Напомним, что представляют с точки зрения права оба этих технических приема: "Под инкорпорацией разумеют такую форму систематической обработки законодательства, когда составитель ограничен в выборе материала одним действующим законодательством, когда имеется в виду изменить только форму, оставляя неизменным самое содержание. Инкорпорация дает объединение уже имеющемуся налицо законодательному материалу. Поэтому она, конечно, может дать только внешнее объединение: противоречий в самом содержании она устранить не может. Кодификация не ограничивается изменением только формы, она дает систематическое объединение и содержание, а потому кодификатор не ограничивается одним действующим в момент составления кодекса законодательством. Он может черпать свой материал и из обычного права, и из судебной практики, и из научной литературы. Кодекс является не новой только формой старого закона, а новым законом в полном смысле слова". [Коркунов. 1909. С. 305]. Это классическое определение является догмой, т.е. неизменным определением права.

В период с 1826 по 1830 г. под руководством М.М. Сперанского была проделана гигантская работа, результатом которой явились подготовка и издание Полного собрания законов в 46 томах. В период с 1830 по 1832 г. было с успехом завершено составление Свода законов. Вся серьезность, с которой Сперанский отнесся к порученной ему работе, видна также из того, что по его почину были командированы за границу молодые люди для получения юридического образования. Вернувшись после учебы, многие из них плодотворно работали не только на ниве кодификации, но и на ниве отечественной науки. Именно с этого "призыва" можно вести отсчет истории российской юридической науки.

Полное собрание законов Российской империи.

Выполняя волю державного руководителя, М.М. Сперанский выработал следующие задачи выполнения первого этапа общего плана. Полное собрание законов необходимо (1) для уяснения истинного смысла узаконений, помещаемых в Свод, (2) для работ законодательных по дополнению законов (восполнению обнаружившихся пробелов), (3) для научных целей (познание истории России, ее учреждение и права), (4) собрание должно послужить базой для дальнейшей работы.

В основу составления Собрания, как мы уже говорили, был положен хронологический метод. Вместе с тем, и это отмечалось в литературе, Собрание не в полной мере оправдывало свое название как Полного. В него не включались явно устаревшие акты, а также те, которые "в уважение особых исключительных обстоятельств признано было неудобным оглашать во всеобщее сведение". Такая обтекаемая формулировка указывала на политические мотивы, за которыми скрывались события прошедших времен, по тем или иным причинам считавшиеся секретными (хотя во многом это был секрет Полишинеля). Например, в первое издание ПСЗРИ не вошли 5115 узаконений, датируемых периодом с 1725 по 1741 г., среди них: Форма присяги от 21 февраля 1730 г., которой Анна Иоанновна отрекалась от самодержавной власти в пользу ВТС, Манифесты от 5 и 17 октября 1740 г., Указы от 17 октября 1740 до 25 ноября 1741 г., охватывавшие царствование несчастного Иоанна VI Антоновича и регентство Анны Леопольдовны, Манифест от 6 июля 1762 г. о воцарении Екатерины II. В Собрание не включались также акты, регулировавшие внутренний распорядок правительственных учреждений; не было отражено в нем и местное право, те акты, которыми определялся статус отдельных местностей Империи: Царства Польского, Великого княжества Финляндского и др.

К 1 апреля 1830 г. было завершено печатание всех 46 томов Полного собрания законов. Оно охватывало акты с 29 января 1649 г. по 12 декабря 1825 г., т.е. до Манифеста о воцарении императора Николая I. Собрание состояло из 30920 актов, каждый из которых имел свой порядковый номер. Особый интерес представляли приложения к Собранию: т. XLI - хронологический указатель актов; т. XLII - алфавитный указатель; т. XLIII и XLIV - штаты ведомств; т. XLV - книги тарифов; т. XLVI - чертежи и рисунки, образцы гербов, монет. Для юридической техники интерес представлял т. XLII, содержавший алфавитный указатель, в котором "в начале были даны по алфавиту "главные слова", содержавшие родовые понятия предмета акта, затем - эти же "главные слова", размещенные по группам, предмету законодательства, и затем сам алфавитный указатель. Поскольку в каждом случае по "главному слову" указаны страницы алфавитного указателя, создается возможность обозреть при необходимости все законодательство по отдельным отраслям и институтам права" [Мишуткин. 1969. С. 31 - 32].

Сразу после завершения работы над первым изданием ПСЗРИ начались работы по выпуску второго издания. Единственно, следует добавить, что высочайшим повелением определялось не вносить в данное издание акты секретного рода. Секретными по условиям той эпохи были документы, в отношении которых это определялось высочайшим же повелением, что они не подлежат огласке. Указом от 10 апреля 1843 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XVIII. N 16728) повелевалось всем ведомствам доставлять во II отделение СЕИВК те узаконения, которые подлежат всеобщему сведению. Из таких актов к 1855 г. составили два дополнительных тома: первый том содержал ведомственные акты с 1825 по 1843 г., второй - с 1844 по 1850 г. С переменой царствования в 1855 г. велено было продолжить печатание второго издания ПСЗРИ прежним порядком. Однако уже к 1879 г. общее число томов этого собрания достигло 53, а общее число опубликованных в них актов - 59182; во втором издании при этом отсутствовали специальные указатели, составлявшие такое большое подспорье для первого издания. В этой связи 19 февраля 1880 г. решено было приступить к третьему изданию Полного собрания законов, однако убийство императора Александра II отсрочило это издание, в связи с чем понадобилось издание 55-го тома второго издания ПСЗРИ, охватывавшего нормативный материал с 19 февраля 1880 г. по 1 марта 1881 г.

Для третьего издания Собрания законов устанавливались следующие правила: 1) внесению подлежат обнародованные соответствующим образом узаконения как по гражданской, так и по военной сфере управления; 2) секретные акты публикуются только с Высочайшего разрешения в силу настоятельной государственной необходимости; 3) "Узаконения и Высочайшие повеления помещаются в полном собрании законов в порядке хронологическом, соответствующем времени их утверждения, с указанием нумерации издаваемого Правительствующим Сенатом Собрания узаконений и распоряжений правительства"; 4) не подлежат обнародованию в ПСЗРИ уставы акционерных обществ и акты министерств и ведомств. Особенностью третьего издания Полного собрания было то, что в него могли теперь помещаться мотивы законодателя. Последний, 33-й том третьего издания ПСЗРИ вышел в 1916 г. и охватывал материал за 1913 г.

Надо заметить, что система Полного собрания законов оказалась не совсем удачной для использования, в связи с чем Указом от 22 декабря 1862 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XXXVII. N 39070) велено было начать издание хронологического собрания узаконений и распоряжений правительства. Со временем официальные издания текущего законодательства только умножаются, в добавление к прежним появляются новые. Важно при этом иметь в виду, что многие министерства и ведомства Российской империи имели собственные официозы в виде газет или журналов, в которых также помещались важные нормативные акты.

Свод законов Российской империи.

Несмотря на общее определение Свода как акта инкорпорации (corpus legum), М.М. Сперанскому удалось провести в отдельных его частях скрытую кодификацию. Сам великий администратор при составлении Свода руководствовался следующим: 1) не включать в Свод устаревших законов; 2) исключать повторения, включая то, которое есть полнейшее из имеющихся; 3) сохранять терминологию инкорпорируемого закона, включая его самые мелкие и дробные части, после соединяя их по порядку; 4) излагать только саму суть юридической нормы, отсекая изложение обстоятельств, вызвавших ее издание; 5) противоречия между нормами разрешать по принципу lex posteriori derogat priori; 6) подвергнуть составленный Свод процедуре прохождения через законодательные органы Империи; 7) при составлении Свода включать в него только нормы общеимперского права. Работа над составлением Свода проходила параллельно работе над ПСЗРИ, но растянулась на два дополнительных года и закончилась к концу 1832 г., когда, он, собственно, и был издан. По мере составления различных частей Свода они были подвергнуты ревизии департаментами соответствующих министерств. Целью ревизии было удостовериться в правильности изложения статей подготовительного акта: в полной ли мере они соответствуют опубликованным в ПСЗРИ законам. Особый интерес в этой связи представляет работа Комитета Министерства юстиции, ревизовавшего положение Законов гражданских, помещенных в т. X Св. зак. Во многом это объяснялось тем, что именно в этой части Свода кодификационная работа сказалась более всего. Комитет состоял из управляющего (министра юстиции), двух сенаторов, обер-прокурора, директора канцелярии Министерства юстиции, управляющего II отделением СЕИВК, юрисконсульта, редактора той части ревизуемой части Законов гражданских, которая находилась в данное время на обсуждении в Комитете. На заседаниях этого органа практически всегда присутствовал Сперанский. Историки права отмечали, что в общей сложности Комитет высказал около 2000 замечаний к тексту Законов, из которых Сперанским было принято только 500; в остальном противоречия полагалось разрешать, повергая их, как тогда говорили, на "Высочайшее благоусмотрение". Позднее этот Комитет рассматривал Основные государственные законы и Учреждение центральных правительственных мест и ведомств.

Обращает на себя внимание систематика Свода законов. В ее основу Сперанский положил принцип дуализма права: противопоставление публичного частному и материального формальному. В терминологии той эпохи публичное право определялось как законы союза государственного, частное - как законы союза гражданского, материальное - как законы определительные, формальное - как законы охранительные. Сама систематика Свода представляла собой следующее: законы союза государственного определительные разделялись на законы основные, учреждения, законы сил государственных, законы о состояниях; законы союза государственного - на законы предохранительные (уставы благочиния), законы уголовные; законы союза гражданского определительные - на законы союзов семейственных, общие законы об имуществах, особенные законы об имуществах; законы союза гражданского охранительные - на законы о порядке взысканий по делам бесспорным, законы судопроизводства, законы о мерах гражданского взыскания. Таким образом, Свод состоял из восьми книг, распределенных на 15 томов: кн. I включала основные государственные законы (т. I ч. I Св. зак.); кн. II - учреждения центральные, местные, уставы о службе государственной (т. I ч. 2 Св. зак.); кн. III - законы правительственных сил (т. IV - VIII Св. зак.); кн. IV - законы о состояниях (т. IX Св. зак.); кн. V - законы гражданские и межевые (т. X Св. зак.); кн. VI - уставы государственного благоустройства (т. XI и XII Св. зак.); кн. VII - уставы благочиния (т. XIII и XIV Св. зак.); кн. VIII - законы уголовные (т. XV Св. зак.). При каждом акте, составлявшем в Своде отдельную его часть, помещался хронологический указатель актов, послуживших основанием для его инкорпорации, равно помещалось и оглавление, руководствуясь которым можно было отыскать требуемую статью.

Свод законов изд. 1832 г. содержал около 36000 статей, вместе с приложениями к нему - 42198 статей. Справочный аппарат к Своду издавался отдельными томами: в 1833 г. издано оглавление Свода, в 1834 г. - алфавитный указатель, в 1835 г. - указатель хронологический.

Свод законов Российской империи был введен в действие 1 января 1835 г., одновременно с этим вводились положения о толковании и негласной проверке Свода. Правила толкования (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. VII. N 7654) были разработаны самим Сперанским и позднее они помещались в качестве приложения к ст. 66 Уч. Сената Т. I Св. зак. изд. 1892 г.; правила негласной проверки были установлены Положением Госсовета от 16 марта 1833 г.:

"Сомнение в точности статьи может представляться, когда при сличении с нею законов, к делу принадлежащих, примечено будет, что смысл их существенно различен от смысла, какой им дан в своде. Такие сомнения по мере их открытия обер-секретарями в порядке служебной подчиненности, восходя до министра юстиции, рассматриваются в особом комитете, при нем составленном, и затем, когда будут им уважены, сообщаются от него во II отд. СЕИВК для надлежащего объяснения. Если это объяснение будет найдено удовлетворительным и по оному смысл и изложение статьи признаны будут правильными, то представление оставляется без дальнейшего последствия, в противном случае, оно вносится на рассмотрение Государственного Совета установленным порядком".

В Свод изд. 1832 г. тем не менее не вошли местные законы, из них позднее были составлены особые Сводные сборники; не вошли в него также узаконения по Министерству народного просвещения, постановления по ведомству православной Церкви, узаконения, относящиеся к МИДу, удельному ведомству, управлению почт, ведомству учреждений императрицы Марии; не включались военно-морские постановления. Манифестом 1833 г., вводившим в действие Свод законов, определялся порядок издания Продолжений Свода законов. Продолжения издавались к каждому тому Свода с одновременным указанием измененных новым законом постановлений прежнего. Всего к первому изданию Свода законов вышло шесть томов Продолжений: 1834, 1835, 1836, 1837, 1838 и 1840 гг.

Второе полное издание Свода законов состоялось в 1842 г., в действие оно было введено 4 марта 1843 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XVII. N 16594). Это издание, несмотря на исправление погрешностей предыдущего, в частности были исключены повторения, уже включало в себя 52328 статей, при этом приложения содержали 7040 дополнительных постановлений. В издании содержалось 870 форм и образцов деловых бумаг. К нему также издавались Продолжения общим числом 19 томов. Продолжения эти носили хронологический характер.

Третье издание Свода законов вышло в 1857 г., в действие введено 12 мая 1858 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XXXIII. N 33140). Это издание повторяло систему предыдущего, но ввиду расширения законодательного материала некоторые тома (I, II, VII, X, XI, XII, XV) пришлось разделить на две части. Это издание отличалось от предшествующих еще и тем, что включало в себя акты, не вошедшие в них. Общее число статей в данном памятнике дошло до 90000. Это издание было последним в истории полностью переизданным Сводом законов, после указанной даты издавались либо отдельные акты, например Устав рекрутский 1862 г. из т. IV Св. зак., либо отдельные тома самого Свода. Практика издания Продолжений Свода также имела место, причем теперь тома Продолжений сами стали издаваться в сводном виде, например Сводное продолжение в четырех томах, вышедшее в 1863 г. и включавшее материалы крестьянской реформы. Выс. утв. мнением Госсовета от 5 ноября 1895 г. (ПСЗРИ. 3-е изд. Т. XV. N 3261) велено было внести в Свод законов новый том, шестнадцатый по счету, в который включались Судебные уставы 1864 г. императора Александра II. В 1892 г. сразу были полностью переизданы I, II, IV, XII и XVI тома Свода законов. В 1897 г. переиздаются т. XIII и ч. 1 т. XI. В 1900 г. переиздается ч. 1 т. X. Практика изданий Продолжений к Своду имела место и в новом XX в.

В общем к началу Первой мировой войны практическое применение частей Свода представляло довольно большую трудность и требовало определенных навыков. Сама форма ссылок на действующее законодательство приобрела следующие черты: 1) указание времени издания Свода или Продолжений; 2) указание тома Свода и части его, если том делился на таковые; 3) указание названия закона с допущением лишь указанного в самом законе сокращения его заглавия; 4) номер статьи цитируемого акта.

Отношение Свода законов к Полному собранию законов.

В отечественной дореволюционной доктрине существовало довольно большое разногласие по поводу того, что считать действующим или применимым правом, иначе, какой из плодов деятельности М.М. Сперанского - ПСЗРИ или СЗРИ - является действующим правом Империи. Данная неопределенность обусловлена была самим характером Свода, он занимал промежуточное положение между актами инкорпорации и кодификации одновременно. В результате, как отмечал известный дореволюционный процессуалист Е.В. Васьковский, при толковании его статей в первую очередь должно применяться историческое толкование, т.е. привлечение норм ПСЗРИ. В результате получалась парадоксальная ситуация: одновременному применению к определенному фактическому составу подлежали статьи и Свода законов, и Полного собрания законов.

Уже сам М.М. Сперанский предлагал законодателю на выбор три основных способа применения Свода: 1) признать статьи Свода единственным основанием в решениях дел, но так, чтобы текст законов служил лишь указанием источников, из коих статьи составлены; 2) признать статьи Свода законом, но не единственным, а действующим в тех только случаях, где нет сомнения ни о существовании закона, ни о его смысле; 3) признать текст законов единственным и исключительным основанием при решении дел, а статьи Свода только средством вспомогательным, или, так сказать, совещательным к приисканию и познанию их смысла. На заседании Государственного Совета 19 января 1833 г. постановлено было придерживаться первого правила, позднее подтвержденного п. 4 Манифеста от 31 января 1833 г.: "Как Свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их только в единообразие и порядок, то как в случае неясности самого закона, так и в случае недостатка или неполноты его порядок пояснения и дополнения остается тот же, какой существовал доныне".

Соответственно. подобное решение вопроса, предложенного законодателем, вело к ситуации, когда Свод нельзя было считать новым законом; он представлял собой лишь новую форму ранее действующих законов, "для установления точного смысла которых решающее значение имеет не положение статей Свода, а первоначальный законодательным порядком утвержденный текст" [Коркунов. 1909. С. 332]. Другая точка зрения (интересно отметить, что среди ее приверженцев преобладали в основном цивилисты) состояла в том, что полагала Свод законов новым постановлением, заменившим собой по принципу lex posteriori derogatpriori старый закон.

Судебная практика тем не менее указывала, что применению в основном подлежали нормы СЗРИ, но в особых случаях судьи прибегали к историческому толкованию данной нормы, т.е. обращались к условиям ее составления, и в конечном счете восходили к тексту, помещенному в ПСЗРИ. Данная ситуация объясняется тем, что как Собрание, так и Свод представляли собой незавершенную работу по кодификации правовой системы Российской империи, подобная незавершенность и позволила появиться данной юридической неопределенности.

Свод законов духовных.

Состав СЗРИ не включал в себя некоторые отрасли русского права. Прежде всего это относилось к законоположениям, регулирующим статус и полномочия Русской православной церкви. Ввиду этого профессор А.П. Куницын, работая во II отделении СЕИВК, подготовил проект особого Свода законов духовных; в 1836 г. этот проект был представлен М.М. Сперанским на утверждение Николая I. Проект носил наименование "Полное собрание духовных узаконений в России со времен учреждения Святейшего Синода". Проект этот встретил в самом Синоде резкое сопротивление, поэтому работы над его составлением были прекращены. В 1865 г. уже сам Синод инициировал издание такого Свода. В основу его были положены: проект Куницына; Сборник узаконений, составленный оренбургским епископом Августином, и Предметный указатель, составленный диаконом Волобуевым. Весь законодательный материал должен был располагаться в хронологическом порядке. К 1901 г. было издано 10 томов Полного собрания постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Тома охватывали период с царствования Петра I до воцарения Елизаветы. Дальше работа не продвинулась.

Свод военных постановлений.

Работа над законодательством по военному праву Империи началась уже в 1827 г. в рамках Главного штаба. Работу эту курировал М.М. Сперанский. В 1831 г. проект был представлен на ревизию в Военное министерство. Ревизия положений Свода заняла несколько лет, и в 1839 г. этот акт был обнародован Манифестом от 25 июня 1839 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XIV. N 12468). Свод состоял из пяти частей и размещался в 12 томах. Первая часть (т. I - IV) содержала учреждения военных установлений; вторая (т. V - VI) - Устав о службе по военному ведомству; третья (т. VII) - Наказ войскам; четвертая (т. VIII - XI) - Устав хозяйственный; пятая (т. XII) - Устав военно-уголовный. Переиздание этого Свода осуществлено было в 1859 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XXXIV. N 36464); система его изменена не была. Третье издание началось в 1869 г. (ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XLIV. N 47267), но происшедшая в 1874 г. широкая военная реформа существенно изменила систему Свода; необходимо отметить, что главный акт этой реформы - Устав о воинской повинности 1874 г. вошел в т. IV Св. зак. Сама систематика Свода военных постановлений приобрела следующие черты: ч. I - акты военного управления; ч. II - войска регулярные; ч. III - войска иррегулярные; ч. IV - военные заведения; ч. V - военное хозяйство; ч. VI - уставы военно-уголовный, дисциплинарный и военно-судебный.

Свод морских постановлений.

Работа над этим актом началась 13 мая 1833 г. по инициативе начальника Главного морского штаба. М.М. Сперанский курировал и эту работу; в частности, он составил план Свода. Работа над ним тем не менее тянулась более 50 лет, наконец, 18 апреля 1888 г. он был обнародован (ПСЗРИ. 3-е изд. Т. VIII. N 5115). Сам Свод состоял из 18 книг: 1) общее образование управления морским ведомством; 2) экипаж и команда; 3) учебные заведения; 4) врачебные заведения; 5) технические заведения; 6) учреждения по гидрографической части; 7) тюремные заведения; 8) прохождение службы; 9) награды, пособия и меры призрения; 10) Морской устав; 11) Портовый устав; 12) общие распоряжения по хозяйству; 13) о довольствии чинов морского ведомства; 14) хозяйство экипажей команд на берегу и хозяйство на судах флота; 15) Счетный устав; 16) Военно-морской устав о наказаниях; 17) Военно-морской дисциплинарный устав; 18) Военно-морской судный устав. С 1896 г. работы по кодификации военно-морского права сосредоточены были в канцелярии Морского министерства (ПСЗРИ. 3-е изд. Т. XVI. N 12994). Текущее законодательство по морскому ведомству издавалось в виде Продолжений свода морских постановлений.

Наряду с перечисленными выше изданиями в Российской империи выходили сборники местных узаконений.