Х. Смит в своей книге «Русские» (1976) утверждает, что при одном только упоминании о водке «у русского человека начинается слюноотделение и смягчается настроение». Водка сближает людей, многие утверждают, что не могут доверять человеку, пока не выпьют с ним. Известно, что еще князь Владимир провидчески заявлял: «Веселие на Руси есть пити». Но, по мысли Р. Кайзера, это еще и «русское проклятье».

По мнению американских корреспондентов, русские беззаконны в душе, они готовы подчиниться силе, а не закону.

Общинность, соборность, патернализм и русское «авось»

Обширность просторов России и многочисленность ее населения на протяжении столетий придавали русской душе склонность к размаху, гиперболизму, максимализму. Традиционно привлекало внимание и ценилось то, что отличалось грандиозностью. «Великие стройки коммунизма» и проект поворота сибирских рек – в чем-то сродни строительству египетских пирамид. В этом – восточная черта русской культуры.

Склонность к преувеличению всего, что бы ни делалось, воспринимается русскими как культурная норма.

«Русский размах» многократно воспет в литературе и искусстве. Рельефнее всего это выразил А. К. Толстой:

Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не на шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча.

Главным фактором обеспечения единства и целостности огромной державы традиционно была самодержавная государственная власть. В национальном сознании эта власть фетишизировалась, складывался культ государства, оно стало одной из святынь народа. Государственная власть мыслилась как единственно надежная защита от врагов (внешних и внутренних), гарант порядка и безопасности в стране, в конечном счете, – как условие коллективного, а значит и личного, выживания, как способ самосохранения.

183

Отношения между народом и властью исстари строились по восточному образцу – как патриархально-семейные (почти конфуцианское почитание старших и вышестоящих). Отсюда называние государя «царем-батюшкой», а себя – «детьми государевыми». Само поклонение богоданной царской власти и ее персональным носителям (монархам) сродни древневосточному обожествлению царей.

Фетишизация власти и патернализм (надежда на попечение со стороны властей) были культурным фоном и нормой российской действительности и национального самосознания при самодержавии, в советское время, во многом остаются установкой общественного сознания и в новой России.

С культом власти и государства исторически связан и особый характер русского патриотизма, органически объединяющего в себе любовь к родине (родной земле) и любовь к Отчизне (государству).

Патернализма проистекает из традиционной общинности русского народа. Истоки русского коллективизма (до Октябрьской революции 1917 года – «общинного», в СССР – «советского») – в давней традиции общинной жизни и патриархального быта русского крестьянства, которое составляло 9/10 всего населения дореволюционной России. Крестьянская община («вервь», «мир») способствовала организации земледельческого труда и всего уклада деревенской жизни. Община позволяла решать любые вопросы сообща, «всем миром», облегчала властям управление людьми, накладывая коллективную ответственность за налоги и выдачу преступников на всю общину («круговая порука»). Многовековой общинный коллективизм вырабатывал привычку подчинения мыслей, воли и действий отдельного человека требованиям общины и – шире – социальной среды, способствовал развитию конформистских настроений.

Групповая сплоченность снимала проблему индивидуальной инициативы и ответственности.

Растворение личности в коллективе, в массе порождает безответственность за свое собственное поведение, за личный

184

выбор и участие в совместном действии (эффект «коллективной ответственности»).

Русскую душу отличали бескорыстие, осуждение склонности к приобретательству, накопительству, скопидомству. Почитались юродивые, отшельники, бессеребренники, – те, кто пренебрегал мирскими благами ради возвышенных духовных (читай: религиозных) идеалов. У нас даже Покровский собор на Красной площади в Москве называют в честь юродивого – Василия Блаженного.

Первенство духа над презренной плотью и обыденностью порождало презрительное отношение к житейскому расчету, «мирской суетности», «мещанской сытости». «Мелочным расчетам» противопоставляются «широкие движения души», материальному – духовное, расчетливой предусмотрительности – бесшабашное русское «авось».

Однако стремление к высотам духовного совершенства и благие мечтания нередко оборачиваются практической беспомощностью, бездеятельностью и попросту ленью. Русская культура, а вслед за ней и русский человек скорее готовы признать и принять прелесть восточной созерцательности и пассивности, чем достоинства западной активности, практицизма и деловитости.

Русский человек действует по принципу сохранения собственной энергии, денег и спокойствия, чтобы удержаться на достигнутом уровне благосостояния; западный – по принципу сохранения времени, траты энергии и вкладывания денег в выгодное дело ради повышения собственного благосостояния.

Первый избегает риска, второй – не боится оправданного целью риска.

Современные социологические опросы среди иностранцев выявили следующие характерные, с их точки зрения, черты русских: отсталость, леность, бюрократизм, мечту о «сильной руке».

Наряду со многим нелестным для нас главное в русском национальном характере – неформальные, душевные человеческие отношения.

185

Русский человек добродушен и отзывчив, терпим и терпелив, щедр и гостеприимен, весел и беззаботен.

Его поведение строится на коллективизме и доверии, корни которых в традиционных общинности и соборности.

Насколько нынешние перемены в новой России, нацеленные на буржуазно-капиталистические преобразования в экономике, социальном укладе и общественном сознании, смогут изменить эти черты русского характера, – покажет будущее.

186