Текстуальная продуктивность

Франц. production textuelle. Термин, введенный Ю. Кристевой (Kristeva:1969b, с. 75), близкий по своему смыслу шизофреническому дискурсу Ж. Делеза и Ф. Гваттари. Под текстуальной продуктивностью Кристева понимает «потен­циальную бесконечность» поэтического языка, рассматриваемого как одно из средств той децентрирующей семиотической практи­ки, которая борется против «господствующего идеологического дискурса», подрывая его попытки «рационального самооправда­ния» (легитимации). Этот «семиотический механизм текста» трак­туется Кристевой как проявление действия бессознательного, при­дающего «поэтическому языку» якобы революционный характер. Текстуальная продуктивность «поэтического языка» на уровне сознания творящего субъекта приобретает то же свойство, что и политическая революция: «Первая делает для субъекта то, что вторая внедряет в общество» (Kristeva:1974, с. 14).

Для М. Фуко сама концепция о якобы присущих тексту «деконструктивной критики» и особой «текстуальной энергии», проявляющейся как имманентная «текстуальная продуктивность», приписывание языку особой автономности по отношению ко всем историческим и социальным системам («рамкам референции», по его терминологии), является одной из форм «идеологии», которая препятствует развитию познания.

Текстуальность

Франц. textuellite, англ. textuality. Рассматривая мир только через призму его осознания, т. е. исключительно как идеоло­гический феномен культуры и, даже более узко, как феномен письменной культуры, постструктуралисты готовы уподобить са­мосознание личности некой сумме текстов в той массе текстов раз­личного характера, которая, по их мнению, и составляет мир куль­туры. Поскольку, как не устает повторять Деррида, «ничего не существует вне текста», то и любой индивид в таком случае неиз­бежно находится внутри текста, т. е. в рамках определенного исто­рического сознания, что якобы и определяет границы интерпрета­тивного своеволия критика. Весь мир в конечном счете восприни­мается Дерридой как бесконечный, безграничный текст.

Панъязыковая и пантекстуальная позиция постструктурали­стов, редуцирующих сознание человека до письменного текста, а заодно и рассматривающих как текст (или интертекст) литерату­ру, культуру, общество и историю, обуславливала их постоянную критику суверенной субъективности личности и порождала много-

[297]

численные концепции о смерти субъекта, через которого «говорит язык» (М. Фуко), «смерти автора» (Р. Барт), а в ко­нечном счете и «смерти читателя» с его «текстом-сознанием», рас­творенном в всеобщем интертексте культурной традиции.

Для некоторых направлений постмодернизма, в частности, для того направления левого деконструктивизма, который пытается соединить теории текстуальности и интертекстуальности с теорией социального текста, характерно более трезвое и умеренное пони­мание текстуальности. Так, по мнению Г. Спивак, было «ошибкой представлять себе тематику текстуальности как простую редукцию истории до языка» (Spivak: 1981, с. 171). Принцип текстуальности для нее не означает разрыва всякой связи с социаль­но-экономическими, политическими или историческими сферами.