Культурное бессознательное

Англ. cultural unconscious. Одной из первых и довольно реши­тельных попыток десексуализации и дебиологизации биологиче­ского индивидуального бессознательного Фрейда была концепция коллективного бессознательного швейцарского ученого Кар­ла Густава Юнга; при этом «коллективность» этого бессозна­тельного понималась им настолько широко, что это дало основание ученым, работавшим позднее в этой области, определить данное явление скорее как культурное бессознательное.

В свое время юнгианское понимание «коллективного бессозна­тельного» как остатков доисторического знания, которое совре­менный человек сохраняет в виде мифов и архетипов, оказало ог­ромное влияние на общую культурологическую мысль и даже на художественную практику: достаточно будет вспомнить такие имена, как Томас Манн и Герман Гессе. Эта теория укрепила ин­терес к мифу, мифологии и порождаемым ею вечным образам, к которым питала такое неизбывное пристрастие художественная литература, да и все искусство XX столетия.

[125]

Пик влияния юнгианских мифологем пришелся на 60-е годы. Затем, в 70-80-е годы интерес к данной трактовке коллективного бессознательного существенно, ослабевает, неофрейдистские кон­цепции явно перехватывают инициативу.

Однако само понятие коллективного бессознательного вошло в обиход разных сфер гуманитарного знания и стало насыщаться новыми представлениями и данными, не столь подчеркнуто гипо­тетическими, как это было в случае Юнга. Социология, антропо­логия, история — прежде всего «история ментальностей», лин­гвистика, семиотика, философия, культурология, литературоведе­ние — все она внесли свой вклад в создание особого проблемного поля, которое получало название культурного бессознательного. Именно на 80-е и 90-е годы приходится расцвет, прячем в разных науках, так называемых «культурных исследований». Са­мо появление этого исследовательского поля было обусловлено воздействием многих факторов: и французской «Школой анна­лов», и теориями постструктурализма Мишеля Фуко и Жака Дерриды, идеями лингвопсихоанализа Жана Лакана и уже по­стмодернистских теорий Лиотара, Бодрийара и многих других. С одной стороны, предметом анализа стало воздействие на мышле­ние и поведение людей так называемых «культурных прак­тик», их семиотических систем и общественно-духовных институ­тов, обеспечивающих функционирование этих практик в обществе;

с другой стороны, большое внимание стало уделяться бессозна­тельным структурам повседневной жизни (повседнев).

Разумеется, ни культурные практики, что бы под ними не под­разумевать, ни тем более молодое, только становящееся учение о повседневе не могут исчерпать всего потенциального содержания коллективного бессознательного — крайне многоликого и весьма разнообразного явления, тесно связанного с проблематикой соци­альной антропологии, которая лишь последние 20-30 лет перешла от изучения обществ, условно называемых первобытными, к со­временному обществу, оказавшемуся при ближайшем рассмотре­нии столь же непонятным, если только не более диким, чем какое-нибудь племя мирных людоедов амазонских джунглей.

Наиболее значительная страница в изучении культурного бес­сознательного связана с именем Мишеля Фуко. Главной целью его исследований было выявление исторического бессозна­тельного различных эпох начиная с Возрождения и по XX век включительно (также эпистема, дискурсивные практики). Другая разновидность учения о культурном бессознательном — концепция «социального бессознательного» Э. Фромма,

[126]

для которого «бессознательное — это весь человек минус та его часть, которая сформирована его общественной средой». Для социологизированной неофрейдистской концепции Эриха Фромма социальное бессознательное представляет собой «вытесненные сферы, свойственные большинству членов общества» и содержа­щие все то, что данное «общество не может позволить своим чле­нам довести до сознания» (цит. по: Овчаренко:1988, с. 77).

Если попытаться дать в самом общем виде дефиницию куль­турного бессознательного, то его можно определить как все те элементы материальной и духовной культуры, семейных и общест­венных отношений, поведенческих и мыслительных стереотипов, которые не осознаются бытовым сознанием повседнева в фило­софском смысле этого термина и, по определению Лапланша и Понталиса (Laplanche, Pontalis:1980), не присутствуют «в актуаль­ном поле сознания».

В сферу культурного бессознательного входят «обычаи», «нравы», «конвенции», «традиции», социально-духовные инсти­туты. Все эти явления могут получать и рациональные объяснения — оправдания своего существования, быть даже легитимирован­ными в рамках принятого законодательства, но в основном они пребывают в царстве не подлежащей обсуждению подразумеваемости, если не вообще табуированной подспудности, входящей в систему неявной культуры; «это не столько те знания и взгляды, которые рационально усвоены личностью в процессе воспитания, образования и т. п. ... , сколько те, которые бессознательно асси­милируются человеком уже в силу самой его погруженности в оп­ределенный культурный мир, выступая как ... невысказанный кон­текст этой культуры» (Косиков:1998, с. 36).

Для правильного понимания концепта культурного бессозна­тельного необходимо учитывать два момента. Во-первых, совер­шенно естественно, что говоря о бессознательном, тем более куль­турном, мы все же делаем акцент на сфере сознания, т. е. невольно замыкаемся на проблемах бытования идей, поскольку в первую очередь интересуемся тем, какие идеи попадают или не попадают в сферу бессознательного. Во-вторых, следует иметь в виду, что культурное бессознательное, будучи тесно связано с миром идей, весьма многолико, разнообразно, гетерогенно и существует на разных уровнях бытования культуры, — причем на уровнях, не образующих иерархически упорядоченное целое; иными словами, культурное бессознательное — это не та пирамида привычно по­нимаемых культурных ценностей, которая всегда ощущается как

[127]

иерархия более или менее определяемых приоритетов, ранжиро­ванных в соответствии со своей значимостью.