Акт высказывания высказывание, акт высказывания актант

Франц, англ. астаnt. Термин структурализма, наиболее аб­страктное понятие реализатора функции действия или, по

[9]

А.-Ж. Греймасу и Ж. Курте, «синтаксическая позиция». В сво­ем «Объяснительном словаре теории языка» они охарактеризова­ли актант как «определенный тип формальной синтаксической единицы, еще не получившей семантическую и/или идеоло­гическую нагрузку» (Греймас: Курте: 1983. с. 483).

По структуралистским представлениям, актант является абст­рактным выражением функциональной сущности персонажа. Греймас использовал понятие актанта для описания глубинного процесса — смыслопорождения. В нарратологии вместо ак­танта употребляется понятие актора (также актантовая система).

Актантовая схема

Франц. systeme actantiel. Формализованное описание системы персонажей произведения как определенной конфигурации ком­муникативных и функциональных позиций. Идея актантовой схе­мы выработалась в трудах Проппа, Леви-Стросса, Якобсона, Су­рьо, Теньера; самая влиятельная концепция актантовой схемы была предложена А.-Ж. Греймасом. В 1959 году в книге «Элементы структурного синтаксиса» (Tesniere:1959) Теньер вы­двинул специфическое понятие актанта — большой синтаксиче­ской функции — и предложил модель, состоящую из трех актан­тов, необходимых, по его мнению, для осуществления повествова­тельного действия: «агента» (agent), «пациента» (patient) и «бенефициарий» (beneficiere).

6 Функций Этьенна Су­рьо

Еще раньше, в 1950 году, профессор Сорбонны Этьенн Су­рьо выпустил небольшую книгу «Двести тысяч драматических ситуаций» (Sourian:1950), где на основе анализа европейской дра­матургии выявил шесть функций и пять методов их комбинаций, что дает общим числом 210141 всевозможных драматических си­туаций — цифра столь астрономическая, что никто из ученых ни за рубежом, ни у нас всерьез ее не принимал. Однако сам принцип выявления 6 функций, несмотря на вызвавшую усмешки склон­ность Сурьо обозначать их астрологическими символами (знаками зодиака), получил свое дальнейшее развитие в работах структура­листов. Функция у Сурьо представляет собой абстрактное понятие Драматической роли, взятой в отрыве от любой ее характеристики. Соответственно столь же абстрактно понимается и драматическая ситуация — как специфический набор функций в их взаимодейст­вии.

Основной функцией любого драматического действия Сурьо считает «силу», «волю» или «желание», что является главной

[10]

пружиной действия. Эта функция получила наименование Льва, его желание или воля и двигает действие. Для того, чтобы это дей­ствие стало драматизированным, ему необходимо противоборство, и поэтому вводится функция Марса — соперника, оппонента. Оппозиция этих двух функций и составляет главную драматиче­скую ось любой пьесы. Затем вводятся две функции, конкретизи­рующие направленность действия основной функции — желания или воли Льва: объект желания Льва (Лев желает чего-то или кого-то; разумеется, этим некто может быть он сам) и назначение этого желания (Лев желает этого для кого-то). Эти функции обо­значаются как Солнце или желаемое благо и Земля или получатель блага. Последние две функции — это Весы или арбитр (судья) и Луна или помощник (при этом функция Луны способна оказывать свое влияние на любую другую функ­цию и выступать в сочетании с ней).

Функции могут быть воплощены в драматические характеры, но могут и не принимать облика персонажей: например, желаемое благо — Солнце, к обладанию которым стремиться Лев, может быть чем угодно: возлюбленной, общественным положением или просто необходимостью решить сложную задачу. Точно так же каждая функция необязательно должна быть представлена от­дельным персонажем, как и необязательно наличие в пьесе всех функций сразу.

6-актантовая схема Греймаса

Греймас, испытавший влияние Сурьо и В. Проппа, работа ко­торого «Морфология сказки» (новое издание: Пропп:1998) служи­ла и служит импульсом вдохновения для многих поколений струк­туралистов, переосмыслил функции Сурьо как актанты: пропповский «герой» выступает у Греймаса в виде «субъекта», «искомый персонаж» как «объект», «антагонист» и «ложный герой» — в виде «противника». Самое же главное заключается в том, что Греймас дал актантам четкую схему взаимодействий, графически разместив их по принципу схемы функций акта речевой коммуни­кации, предложенной в свое время Якобсоном:

	КОНТЕКСТ (референтная функция)
ОТПРАВИТЕЛЬ (экспрессивная функция)	СООБЩЕНИЕ (поэтическая функция)	ПОЛУЧАТЕЛЬ (конативная функция)
	КОНТАКТ (фатическая функция)
	КОД (металингвистическая функция)

 

[11]

Экспрессивная функция ориентирована на отправителя, кона­тивная — на получателя, познавательная (референтная) — на контекст, металингвистическая — на код, фатическая — на кон­такт.

Греймас предложил свою схему актантов:

Отправитель	Объект à	Получатель
(адресант, донатор, даритель) à	­	(адресат, бенефициарий)
Помощник à	Субъект à	Противник
		(антагонист)

 

6-актантовая схема расшифровывается следующим образом. Актант — класс понятий, объединяющий различные роли в одной большой функции, например, «союзник», «противник». Совокуп­ность манифестаций актанта называется «действием». «Субъект» — функция рассказа, объединяющая все атрибуты и действия главного героя, стремящегося получить желаемый объект или достичь желаемой цели. «Объект» — функция рассказа, означающая все то, что является предметом желания главного субъекта, т. е. понятие «цели» включено в один большой класс «объекта». «Помощник» — класс персонажей или персонифи­цированных сил, приходящих на помощь главному субъекту рас­сказа или вступающих с ним в союз. «Бенефициарий» или «получатель» — актант, испытывавший на себе улучшение; тот, кто извлекает выгоду из результатов деятельности главного субъекта рассказа или вмешательства отправителя-донатора (дарителя благ). Таково, например, сверхъестественное, чудесное вмешательство донатора в жанре волшебной сказки. «Противник», «антагонист» — один из больших классов или функций рассказа, объединяющий всех персонажей или пер­сонифицированные силы, которые противостоят главному субъек­ту рассказа. «Донатор» или «даритель» в схеме Греймаса применительно к мифу, эпосу и волшебной сказке, является актан­том, стоящим как бы над действием и вмешивающимся в него, чтобы прийти на помощь главному герою. Иногда донатора назы­вают отправителем или отождествляют с отправителем акта коммуникации, например, с писателем, сочинившим рассказ. Та­ким образом, любой персонаж может быть определен как пучок дифференциальных функций и в зависимости от своего ситуацион­ного положения может объединять разные функции.

[12]

Приведенная здесь схема уже есть результат определенной трансформации первоначальных положений Греймаса, поскольку он выстраивал ее прежде всего для описания мифа, эпоса и вол­шебной сказки и уже потом распространил ее применение на лю­бой вид повествования. В результате наложения первоначальной схемы Греймаса на схему акта коммуникации Якобсона — про­цесса, который был начат самим Греймасом, — «даритель», или «донатор», стал пониматься как «отправитель», или «адресант», а «бенефициарий» — как «получатель» или «адресат». Эта посто­янная переакцентуация актантов осуществлялась в зависимости от того, на каком уровне залегания структур велся анализ, какие глу­бинные пласты человеческого сознания, исторического «менталитета» имелись в виду. Любой культурный текст мыслится как материализованный (вербализованный) «кусок» сознания, и поскольку в основе всех текстов лежит один и тот же принцип структурной организации (обусловленный глубинной актантовой структурой самого сознания), то возникает радужная перспектива сквозного сопоставления, соблазняющая обманчивой легкостью «глубинного анализа» в рамках единой формальной упоря­доченности всеобщих закономерностей.

В предварительном порядке прежде всего необходимо отме­тить, что вне зависимости от субъективных намерений исследова­теля, впоследствии превратившихся в теоретически обосновывае­мую преднамеренность, подобное «операционное», «функцио­нальное», «ролевое» понятие агента действия (актанта) снимало с повестки дня вопрос о целостном характере персонажа и создавало литературоведческую иллюзию если не его отсутствия, то по край­ней мере несущественности для анализа художественного произ­ведения. Разумеется, на уровне мифов, сказок и вообще всего фольклорного искусства, где действующие лица обладают стерео­типными характеристиками и жестко лимитированы набором дей­ствий, подобный подход несомненно приносит неоценимую поль­зу: достаточно вспомнить новаторские работы Проппа и Леви-Стросса.

Но как только речь заходит о качественно иных образованиях, например, о романе нового времени, то попытки анализа подоб­ного рода не дают пока удовлетворительных результатов. Когда же за этими попытками стоит идеологическая установка, направ­ленная на дискредитацию самого понятия личности, на деперсона­лизацию авторского, творческого начала, то подобные усилия мо­гут привести лишь к тому явлению, которое, знаменуя собой об­щую тенденцию кризиса личного начала, получало различные тер-

[13]

минологические именования: дегуманизация искусства, теоретический антигуманизм постструктурализма, смерть автора, смерть субъекта и т. д. (также деперсо­нализация).

Естественно, позиция исследователя во многом определяется как его мировоззренческими исходными посылками, так и способ­ностью критически подойти и оценить возможные последствия негибкого применения своей методики анализа, иными словами — умением не впадать в крайности. В эпоху всеобщего увлечения структурами, в которых видели основополагающие, глубинные закономерности микро- и макрокосмоса, Греймас в качестве ак­тантов стал вводить понимаемую в неокантианском духе систему ценностей — сетку социальных, нравственных и биологических координат, которые, по его мнению, то сознательно, то бессозна­тельно определяют этическую и политическую ориентацию чело­века и его поведенческую психологию, а, следовательно, в кон­кретном случае любого анализируемого произведения определяют также контуры и закономерности «повествовательного универсу­ма» (l'univers raconte).

Для этого Греймасу надо было сначала редуцировать совре­менные представления о мире до статической структуры мифа, чтобы потом иметь возможность наложить на него актантовую схему. Таким образом, актантовая модель получила два измере­ния: с одной стороны, она служит основой для «синтаксического функционирования хронологической модели Проппа» (Blanchard:1975, с. 306), с другой — основой глубинной структуры мира, представляя собой «фундаментальную актантовую модель».

В «Структурной семантике» Греймас конструирует две «фундаментальные актантовые модели»: «классическую» и «марксистскую», соответствующие его пониманию буржуазной и марксистской идеологий.

«классической идеологии»

Для «классической идеологии» им пред­лагается следующий набор актантов: субъект — философ, объект — мир, отправитель — бог, получатель — человечество, противник — материя, помощник — дух.

«марксистской идеологии»

Для «марксистской идеологии» модель будет выглядеть по-другому: субъект — человек, объект — бесклассовое общество, отправитель — история, получатель — человечество, противник — буржуазный класс, помощник — рабочий класс (Greimas:1966, с. 181).

Надо отметить, что впоследствии актантовая модель Греймаса имела довольно странную судьбу. С одной стороны, благодаря своей простоте, общедоступной ясности и внешней логической

[14]

непротиворечивости (основные требования любой научно-ес­тественной гипотезы — престижного образа Большой и Настоя­щей науки, оказывающей в наш век физики и математики столь завораживающее воздействие на умы гуманитариев), а также бла­годаря авторитету своих первоисточников — работ Проппа и Су­рьо, близости схеме функций акта коммуникации Якобсона она получила широкое распространение в пестром мире структура­листов и обрела статус общепризнанности. С другой стороны, вся­кое ее применение к конкретным задачам более или менее деталь­ного литературоведческого анализа сразу встречало сопротивление материала и вынуждало к дополнениям, переработкам и оговоркам столь существенного характера, что это вызывало сомнение в це­лесообразности самой модели как таковой. Ее стойкое существо­вание, вопреки очевидным трудностям применения, в виде специ­фического, терминологически устойчивого понятийного аппарата и кроющихся за ним представлений, можно объяснить редукционистской природой абстрактного мышления и самих структуралистов-семиотиков, и их последователей и противников одновремен­но — постструктуралистов и постмодернистов.

При рассмотрении конкретного художественного произведения возникает проблема «включения» данного текста в исторически детерминированную эпистему — совокупность речевых практик определенного времени. Актантовая схема Греймаса, претендую­щая на внеисторическую универсальность, не решает этой задачи:

выделенные в качестве функций и как таковые определяемые и описываемые, актанты в процессе развития общей структуралистской мысли были гипостазированы и превратились у Греймаса в инертные сущности, лишенные динамизма. В даль­нейшем, в результате конкретизации представлений об актантах они расщепились на собственно актанты и приписываемые им функции в более узкой значении этого термина (также Функциональная нарративистика Греймаса).

АКТОР

Франц. acteur, англ. actor. Термин нарратологии; теоретический конструкт, абстрактная категория, одна из функций рассказа или инстанций акта художественной коммуникации. В зависимости от степени абстрактности его понимания может означать различные функции. На самом верхнем уровне повествования (уровне мани­фестации) актор выступает в роли (функции) персонажа (как пи­шет голландская исследовательница М. Баль, «акторы приобре­тают в результате дистрибуции отличительные черты, таким обра-

[15]

зом они индивидуализируются и трансформируются в персонажи» — Bal: 1997., с. 7) или принимает облик одушевленных предметов — например, в баснях, сказках, научной фантастике, в тех произведениях символической и реалистической литературы, где объекты изображаемого мира действительности приобретают функции действующего лица, активно влияющего на ход повествования (шахта в «Жерминале», паровоз в «Человеке-звере» Золя).

На дискурсивном уровне актор способен приобрести функцию рассказчика: как автор реплик в диалоге между персонажами; как один из повествователей вставного рассказа; как единственный повествователь всего произведения, где повествование может вес­тись в третьем лице, но в перспективе ограниченного знания и специфики мироощущения повествователя (подробнее нарративные типы). На самом глубинном уровне существова­ния имплицитных (неявных) структур, где, по представлениям структуралистов, происходит процесс смыслопорождения, актор выступает в своей самой абстрактной форме — актанта.

Разграничивая понятия «актант» и «актор», Греймас отмеча­ет: «Если акторы могут быть помещены внутрь рассказа-происшествия (conte-occurence), то актанты, которые являются классами акторов, могут быть установлены только исходя из кор­пуса вcех рассказов; одна артикуляция акторов конституирует от­дельный рассказ; структура актантов — отдельный жанр. Актан­ты, следовательно, обладают металингвистическим статусом по отношению к акторам; они предполагают при этом функциональ­ный анализ, т. е. конституирование определенных сфер действия» (Greimas:1966.c. 175).

Главным определяющим признаком актора является его вторичность по отношению к остальным повествовательным инстан­циям и, как следствие, его от них зависимость. Когда идет речь об акториальном типе повествования, то имеется в виду, что автор всеми доступными ему повествовательными средствами подчерки­вает ограниченность той картины, той нарративной перспективы, которая создается данным типом рассказа, чтобы дать возмож­ность читателю почувствовать за ней совсем иную точку зрения, по-иному интерпретирующую и оценивающую описываемые собы­тия. По нарратологическим представлениям предполагается, что когда акторы приобретают функцию рассказчика на уровне диа­лога между персонажами, то фактически имеет место цитирование их дискурсов, осуществляемое либо рассказчиком этого эпизода (в случае «рассказа в рассказе»), либо нарратором всего произ­ведения в целом.

[16]

Из этого следует еще один постулат нарратологии: принципи­альное несовпадение персонажа и актора, нарратора и актора. По­следний, являясь абстрактным выражением функции действия, всегда служит объектом повествования (повествовательного акта), в то время как персонаж выполняет одновременно функции и субъекта и объекта повествования, т. е. и нарратора, и актора. Та­ким образом, по своим функциям нарратор и актор четко различа­ются друг от друга: нарратор берет на себя функции репрезента­ции (нарративную функцию) и контроля (функцию управления), никогда не осуществляя функцию действия, тогда как актор всегда наделяется функцией действия и лишается функций повествования и контроля.

АРХИВ

Франц. archives. Понятие в культурологической концепции М. Фуко, посредством которого ученый описывает правила по­рождения «новых дискурсивных объектов», формализует процесс, ведущий к смене одной научной формации другой.

Как подчеркивает Фуко, «архив» не представляет собой уни­формного и недифференцированного корпуса дискурсов, напро­тив, это сильно дифференцированная «общая система формации и трансформации высказываний» (Foucault:1972b. с. 130). При этом для современников «открыть», сделать явственным свой собст­венный «архив» невозможно: «поскольку мы говорим, находясь внутри этих правил, постольку он [архив] придает тому, что мы можем сказать — как и самому себе, как объекту нашего дискур­са, — свои модусы правдоподобия, свои формы существования и сосуществования, свою систему накопления научных фактов, их историчности и исчезновения» (там же).

Если и можно успешно исследовать «архив» другой эпохи, то только потому, что он предстает перед людьми иного времени как «Другой», как носитель признаков «отличия», и в этом акте изу­чения «другого», по мнению Фуко, мы якобы тем самым косвенно признаем нашу дистанцию и отличие и имплицитно отвергаем идею непрерывного «телеологического» прогресса или просто пре­емственность «монологической» линии развития. Именно дискурсивные практики каждой эпохи устанавливают те исто­рически изменяющиеся системы «предписаний», которые и предо­пределяют свойственный для нее код «запретов и выборов». Фуко постулирует четыре «порога» в процессе возникновения дис­курсивной практики: пороги позитивности, эпистемологизации, научности и формализации (там же. с.

[17]

186-187). Последний «порог», когда очередная специфическая дискурсивная практика превращается в замкнутую, самодовлею­щую систему, не допускающую каких-либо «инноваций», означает наступление времени «нового эпистемологического разрыва», ведущего к появлению новой дискурсивной практики, и, соответ­ственно, нового «архива». Фактически мы видим, что в «Археологии знания» понятие «архива» пришло на смену эпистеме; недаром В. Лейч заявляет, что эпистема — это сво­его рода «позитивное бессознательное культуры — ее архив» (Leitch:1983, с. 149). Однако содержательный аспект нового поня­тия и цель его введения в качестве аналитического принципа оста­ются теми же — доказать факт разрыва линии исторической пре­емственности. Иными словами, каждая историческая эпоха обла­дает ей присущим «архивом», утверждающим свою оригиналь­ность и неповторимость и «аннулирующим» свое происхождение и дальнейшую судьбу: ему на смену придет другой «архив», кото­рый так же «забудет» о своем предшественнике.

АУКТОР

От лат. auctor — создатель, творец, писатель. Термин нарратологии, широко применяемый и критиками других на­правлений. Введен в 1955 г. в форме «аукториальной повествова­тельной ситуации» и «аукториального повествователя» австрий­ским литературоведом Ф. Л. Штанцелем (Slanzel:1955. Stanzel:1964. Stanzel:1979) и затем получил дальнейшую разработку у Ю. Кристевой (Kristeva:1969h. Kristeva:1970), Ж. Женетта (Genette:1982, Genette: 1989), Я. Линтвельта (Lintvelt: 1981) и др. Близкий по своей функции абстрактному автору, термин «ауктор» был введен для разграничения различных нарративных типов (нарративные типы) или способов презентации повествова­тельного материала с точки зрения того, кто служит для читателя центром ориентации в ходе рассказа. Иными словами, ауктор — это тот, кто является организатором описываемого мира художе­ственного произведения и предлагает читателю свою интерпрета­цию, свою точку зрения на описываемые события и действия, до­минирующую по отношению ко всем остальным «идеологическим позициям», выражаемым различными персонажами. Аукториальным могут быть два типа повествования: там, где ауктор выступа­ет в роли «чистого» рассказчика, объективно не зависящего от описываемых им событий и не являющегося действующим лицом рассказываемой истории; и там, где ауктор выполняет двойную функцию: рассказчика и действующего лица, участника событий,

[18]

происходящих в фиктивном, вымышленном мире художественного произведения (гетеродиегетическое и гомодиегетическое повествование).

Как и в случае с акторским повествованием (актор), инстанция ауктора не предопределяет условия, будет ли рассказ идти от первого или третьего лица, а лишь служит указанием на то, чья точка зрения, чьи оценки и суждения будут преобладать: всеведу­щего ли безымянного повествователя (гетеродиегетический аукториальный тип, в таком случае рассказ ведется от третьего лица) или персонажа-повествователя (гомодиегетический аукториальный тип с повествованием от первого лица).

Как и большинство повествовательных инстанций, ауктор яв­ляется прежде всего теоретическим конструктом, абстрактным понятием, вычленяемым в результате анализа, и по-разному фор­мулируемым разными исследователями. Например, у Ф. Штанцеля «аукториальной повествовательной ситуации» (auktoriale Erzahlsituation) противостоит «персональная повествова­тельная ситуация» (personale Erzahlsituation), т. е. «персонажная» и «Я-повествовательная ситуация», относящаяся ко всем повество­ваниям от первого лица (Ich-Erzahlsituation): Линтвельт соответст­венно их обозначает как «гетеродиегетический аукториальный тип, гетеродиегетический акториальный тип и гомодиегетическое пове­ствование».