Общество и культура Трансформацияценностей в истории философии

По мнению Карла Ясперса, смысл истории заключается в целостности её уникальных событий, а ценность истории – в обретении внутреннего покоя, позволяющего не просто пережить её, но и выйти из-под её влияния к подлинному, истинному в настоящем. История человека, таким образом, тесно связывается им с историей философии: «Быть человеком означает быть мысля. Мысля, понимает человек свой мир и себя самого: он пробуждается. Мысля, связывается человек со своим истоком и целостностью бытия: он пробуждается в сердцевине бытия»⁷⁶⁵. В этой связи отметим, что философия должна быть не только объективной и актуальной, но и эффективной в том смысле, что её способность пробуждать человеческий разум и направлять его на реализацию человеком своего высшего предназначения не должна быть подменена какими бы то ни было преходящими целями. Однако из истории философии мы знаем немало примеров того, как философия забывала о собственной уникальности и малодушно подражала религии и политике, действующим в совершенно иных плоскостях. Специалисты отмечают, что «религиозные символы играют важную роль в духовно-культурном и политическом сплочении как членов социальной (этнической) группы между собой, так и представителей социальных групп и общностей, исповедующих одну религию»⁷⁶⁶. Указывается, что «в качестве религиозных символов могут выступать объекты или вещи (например, крест – символ христианской веры), поведение (крестное знамение, коленопреклонение перед алтарем и т.д.), мифы или предания (библейская повесть о сотворении человека), а также люди (Будда как символ мудрости и просветления)»⁷⁶⁷.Как бы в ответ на это В. В. Бибихин отмечал интерес философии к религии: «Символ предполагает веру, что в мире идёт тайная перекличка смыслов. В таком случае разгадывание путеводных нитей, будь они вложены в мир Творцом или свойственны миру как таковому должно было стать главным делом мысли»⁷⁶⁸. Философия на основе спекулятивной логики имела все возможности для создания абстрактных символов, рождённых совершенно иным путём. Проблема, которую мы здесь усматриваем, состоит вовсе не в том, что философия служила тогда не истине, а церкви и государству, а в том, что уже упомянутая способность возвышать человека эксплуатировалась для целей влияния и управления невежественными людьми. Философия, которая посредством облагораживания присущей человеку способности мыслить, способствовала самопознанию, самоконтролю, самостоятельности, самосовершенствованию, самореализации и, в конечном счете, самодостаточности личности, в определённых случаях использовала эти могущественные методы для морализаторства и критиканства, вольнодумства и спекулятивного словоблудия, а порой – для запугивания и соблазнения.

Диалектически рассмотренная традиция создаётся и разрушается одновременно, что отражается в идее преодоления теоретических несовершенств в учениях предшественников. Однако нужно заметить, что в одном случае исходной точкой учения является стремление развить и переосмыслить учение предшественника, преодолев допущенные им недостатки, в другом же идёт речь о принципиально новом учении, полностью отвергающем предыдущее. Примеров принципиального преодоления учений предшественников путём создания новой философии гораздо больше. Новое учение в определённой степени можно считать уходом от поставленных ранее проблем в иную сферу и освобождением от необходимости рассматривать и исследовать их наиболее сложные стороны и моменты. Можно видеть, что с древних времен философия представляла собой целостную систему, а великие мыслители каждый раз переосмысливали весь спектр проблем полностью. Таким образом, то, что современная философия дифференцирована по узкоспециализированным областям, приводит к накоплению больших объёмов не согласовывающейся информации, даже не предполагающей её целостное восприятие.

Сциентизация философии характеризуется появлением специализированной интерпретации понятий и категорий в специфическом смысле. Это чревато тем, что ценности, выраженные в понятиях и категориях, могут полностью подменяться через употребление последних в ином качестве, нежели предполагалось изначально. Пожалуй, наиболее яркий пример приводится Мартином Хайдеггером в труде «Парменид». «Овладевающее знание», благодаря которому можно получить власть над вещами, характерно, по мнению Мартина Хайдеггера, в том числе и для науки, которая «есть основанное на информации овладение сущим, горделивое возвышение над ним, опережение его, а порой – и напористое подавление»⁷⁶⁹. Мартин Хайдеггер анализирует то, как «несокрытая» истина (алетейя) последовательно трансформируется в сознании европейцев в veritas, понимаемую как сообразованность (adaequatio) и правильность (rectitudo), справедливость (iustitia) и достоверность (certitude). В смысловом значении Алетейя как богиня эллинов, рассмотренная через призму христианско-римского сознания, превращается в разумный принцип соответствия и уподобления, обоснованную и оправданную правом праведность. Сущность истории представляется как изменение сущности истины⁷⁷⁰, что свидетельствует об отсутствии именно смыслоценностной преемственности.

Анализируя историю в этом контексте, Аллан Мегилл отмечает, что история как дисциплина не рассматривает людей как абсолютно свободных, поскольку абсолютно свободный субъект не нуждается в том, чтобы его исследовали исторически⁷⁷¹. Выявление факта исторической обусловленности мыслящего человека и тем более философа или её факторов было бы объяснением направленности человеческого развития и развития философии.

Теистические идеи Вед получают имперсональную трактовку в философии буддизма, материалистическую – в философии чарвака-локаяты, вайшешики и даже санкхьи, ритуалистическую – в философии карма-мимансы и даже йоги. В отличие от религиозной направленности философии древней Индии, рассматривающей человеческую жизнь через призму страданий заточённой в теле души и устремляющей её к освобождению из материального плена, философия древнего Китая ориентирована на воспитание совершенного человека или правителя, счастье которого может быть обретено уже в этой жизни. Взгляды на воспитание и образование представителей различных школ расходились, главным образом, в понимании того, что является их отправной точкой. Так, конфуцианец Мэн-цзы видел задачу образования в том, чтобы культивировать природные качества, а близкий к идеям моизма и легизма Сюнь-цзы – в совмещении обучения с практической деятельностью, способствующую изживанию природных недостатков. Ясно, что в этом случае направленность воспитания и образования определялась пониманием природы человека, его положения в мире.

Ясно, что с древнейших времён философ и учитель, как правило, соединялись в целостной и самореализованной личности, а потому стремление учить с использованием разумного слова обязательно предполагало мудрость поступка. Древнегреческая παιδαεια (греч. пайдейя – «воспитание детей») как воспитание и образование человека также интерпретировалась как «культивация» личности, её «взращивание», ведущее в направлении культуры. Культура личности, выраженная в составляющем сущность культуры ценностном отношении к Миру, Истине, Другому, является истинной целью философии.

Западноевропейская философия всегда ориентировалась на формирование личности, однако такая личность в большинстве случаев становилась образцом для целых обществ или поколений. Уже софисты стремились не к тому, чтобы просто реализовать имеющиеся у них знания, но к вознаграждаемому преподаванию: обучая красноречию будущих политиков, они также учили логике, с помощью которой, по их собственному убеждению, можно было доказать всё что угодно. Уже в этой беспринципности софистов можно отыскать зачатки вооружённой разумом расчётливости. Вспоминается и тактика ранних апологетов, использовавших понятийно-категориальный аппарат эллинов для критики их «язычества» и философского обоснования превосходства христианской религии. Обмолвимся и о так называемой «школьной философии» – схоластике, которая ныне упоминается в качестве оторванного от жизни умствования и мелочности во взглядах. Если сегодня мы теоретически знаем, что сотрудничество философии и педагогики ориентировано на индивидуальный характер и особенности каждой личности, проявляющиеся в её уникальной самобытности, то в схоластике учитель предстаёт уже не как педагог, но как педант. Для педанта, по справедливому замечанию Артура Шопенгауэра, характерны «приверженность к форме, манере, выражению и слову, которые заменяют для него существо дела», а также «знание вещи in abstracto, но не in concreto»⁷⁷².

Открытием эпохи Возрождения был вовсе не переродившийся разум-λογος, способный мыслить незабвенную и несокрытую истину, а разум-ratio, расчётливо ищущий выгоду. Так, живший на стыке Возрождения и Нового времени Галилео Галилей сформулировал принцип, согласно которому книга природы написана языком математики, и поэтому, изучая число, человек может познать природу и управлять ей. Появление формул, не открывающих Истины, но способствующих в вопросах управления и контроля, – ещё один шаг на пути к абстрактному мышлению, рационализации и механизации, которые становятся своеобразными символами веры. Так, например, принцип рационализма Рене Декарта сводится к тому, что знанием считается только то знание, которое порождается субъектом. Анализируя учение Рене Декарта, Мераб Константинович Мамардашвили отмечает, что изначально ratio как рациональность означало проведение чёткой границы между наличным бытием и идеальным бытием⁷⁷³. Рациональность не только конкурировала с религиозностью, но и активно вытесняла её.

«Новое время» в действительности предполагает существенную трансформацию ценностей и кардинальную смену ориентиров. Свободная личность эпохи Возрождения приобретает атрибут всеобщности и рождает новый символ веры – Просвещение. Как отмечают исследователи, «противоречие между mythos и logos, верой и разумом, религиозной экзегезой и логическим мышлением проходит через западную философию невидимой нитью и лежит в основе всех теорий символа»⁷⁷⁴.Пожалуй, идею просвещения без каких бы то ни было оговорок можно назвать светской верой. Воспитание и образование, человеческий разум и прогресс – таковы новые идеалы, требующие не только внимания и принятия, но и преданности. Просветителей объединяло предвкушение «триумфа философии», способной на основе человеческого разума и идеи просвещения изменить ситуацию, и настроение мессианства – собственной избранности для победы над тьмой невежества. Но как были поняты их идеи? Немецкий идеализм, по праву называемый классической философией, окончательно способствовал тому, чтобы общество ценностно утвердилось на принципиально ином основании.

Как известно, «Критика чистого разума» Иммануила Канта направлена на критическое рассмотрение способности разума получать знание вне опыта, способствуя разграничению субъективных и объективных компонентов в структуре человеческого познания и противопоставлению эмпирического и трансцендентного. В таком ракурсе личностное «я» есть лишь форма мышления, основа высших познавательных способностей. «Критикой практического разума» Иммануил Кант стремился доказать, что чистый разум также является и практическим, а не только спекулятивным, теоретическим. В подходе к религии это означает, что мораль не следует из религиозного учения и вообще не зависит от нее, а религия – только одна из исторических форм человеческой морали. Как мы уже упоминали, в таком ракурсе практический разум предписывает считать поступки обязательными не потому, что они суть заповеди Бога, но считать их божественными заповедями потому, что мы внутренне обязаны совершать их.

В итоге синтеза абстрагирования и абсолютизации Георг Вильгельм Фридрих Гегель предлагает такую модель самоидентификации: ««Я» есть простая и чистая сущность сознания. <…> «Я» есть пустота, приёмник (das Rezeptakulum) всего, для которого всё существует и который всё сохраняет в себе. <…> Животное не может сказать «я»; это может сказать сделать лишь человек, потому что он есть мышление»⁷⁷⁵. Социокультурный уровень такого рода спекуляций выражается в стремлении мыслителя отождествить философию с религией. Специалист по истории философии, исследовавший творчество великого диалектика, А. В. Гулыга отмечает, что «Гегель рационализирует веру в Бога»⁷⁷⁶.

Какие же перспективы предлагает Людвиг Андреас Фейербах? «Место веры теперь заняло неверие, место Библии – разум, место религии и церкви – политика, место неба – земля, место молитвы – работа, место ада – материальная нужда, место Христа – человек»⁷⁷⁷. Религия используется в этом случае не с ценностной, а с функциональной точки зрения: её механизмы воздействия на человека остаются, но Богом становится человек. Его учение, хотя и является научным, поскольку опирается на наглядные, исторические, эмпирические факты и примеры, в то же самое время является не столько атеистическим, сколько нигилистическим и демоническим: посредством человека всё сверхъестественное он стремится свести к природе и посредством природы всё сверхчеловеческое свести к человеку⁷⁷⁸. По нашему мнению, это яркий пример того, как мысль философа всякий раз является лакмусовой бумажкой социальных тенденций.