§ 4. Левое и правое

Теперь следует постараться выявить третье из тех подтвержде­ний, которые мы ожидали найти, и посмотреть, является ли прогресс, обнаруживаемый ребенком в оперировании таким отношением, как правая и левая стороны, также результатом прогрессирующего умень­шения эгоцентризма мысли, как и то, что мы наблюдали по поводу понятия «брат». Мы попытаемся сделать это, показав, что приобре­тение понятий правой и левой сторон как понятий относительных проходит три стадии, соответствующие трем стадиям «обезличива­ния», или трем прогрессивным стадиям социализации мысли: пер­вая стадия (5—8 лет), когда левая и правая стороны рассматрива­ются только с собственной точки зрения; вторая (8—11 лет) — когда они рассматриваются с точки зрения других и собеседника; наконец, третья стадия (11—12 лет) отмечает момент, когда левая и правая стороны рассматриваются еще и с точки зрения самих вещей. И вот, как читатель видит, эти три стадии как раз отвечают трем социаль­ным стадиям, которые мы перед тем установили: возраст от 7 до 8 лет сопровождается уменьшением примитивного эгоцентризма, а возраст 11—12 лет появлением оформленной мысли, вбирающей сразу все точки зрения. Но перейдем к фактам. Известно на основа­нии теста Бине и Симона, что возраст, когда ребенок может показать свою левую руку и свое правое ухо, — 6 лет. Но не следует полагать, что в этом возрасте левая и правая стороны известны и употребля­ются в качестве отношений. Очень возможно, что данные понятия еще абсолютны, что имеются, иначе говоря, левая и правая сторо­ны «в себе», как для греков имелся «верх» и «низ», независимо от

274

притяжения. Абсолютные левая и правая стороны естественно оп­ределяются собственным телом ребенка, и большая работа приспо­собления остается необходимой для того, чтобы ребенок дошел до понимания, что могут существовать, во-первых, правая и левая сто­роны для каждого человека и, во-вторых, что псами предметы могут находиться слева или справа друг от друга, занимая в то же время определенное положение по отношению к нам.

Опыт показал нам это очень ясно. Мы начали с того, что стали искать, в каком возрасте ребенок знает свою правую и свою левую стороны, — с теста (7). В Женеве в простонародной среде, где мы работали, это 5 лет (если мы будем соблюдать обычное правило о 75%)². Но следующий факт доказывает с полной очевидностью, что в этом возрасте левая и правая стороны — только названия из­вестной руки и известной ноги ребенка и что ребенок еще не спосо­бен поставить эти понятия в соотношение с различными точками зрения собеседника: когда экспериментатор садится перед ребенком и за­дает ему вопрос (8): «Покажи мне левую руку» и т. д., то около трех четвертей детей 5 лет на это не способны правильно ответить. Этот тест удается только в 8 лет. Ввиду важности вопроса мы считали необходимым проконтролировать этот результат путем другого тес­та. Действительно, тест (10) содержит как раз ту же задачу, но иначе выраженную. И он также удается в 8 лет. Можно, таким образом, допустить, что ребенок способен стать на точку зрения других в том, что касается левой и правой сторон, только в 8 лет, то есть три года спустя после того, как он дошел до пользования этими понятиями со своей собственной точки зрения. Значит, повторим еще раз, именно В 7—8 лет детский эгоцентризм подвергается существенному умень­шению (часть I, глава I).

Что касается относительности левой и правой сторон примени­тельно к самим предметам, то она выявляется гораздо медленнее, И, повторяем, здесь нужно избегать иллюзий, которые могут явиться да первых порах при расспрашивании детей. Итак, вопрос (9) (опре­делить, находится ли монета слева или справа от карандаша) раз­решается в 7 лет (около 70% уже в 6 лет.) Но само собой разумеет­ся, что в подобных случаях ребенок судит о предметах попросту по отношению к самому себе. Взрослый тоже, конечно, судит по отно­шению к самому себе, и логики знают хорошо, что левая и правая стороны — это понятия, которые нельзя иначе определить, как при­нимая во внимание (скрыто или явно) положение своего собственно­го тела. Но разница состоит в том, что, имея перед глазами монету и ларандаш, взрослый скажет, что монета слева от карандаша, в то время как ребенок просто скажет, что она слева. Оттенок не только

275

словесный: он существен с точки зрения логической, и его важность доказывается тем, что ребенок до 11 лет не решает тест (11) как раз потому, что он не понимает выражения «слева от», когда речь идет об отношении между двумя предметами. Успешное же прохождение теста (9) в 7 лет нисколько не доказывает, что относительность по­нятий левой и правой сторон приобретена по отношению к самим предметам³.

Следовало бы потребовать от ребенка (но это вопрос, о котором мы подумали, только приступив к классификации данных настоящей анкеты), чтобы он перешел на другую сторону стола после того, как сказал, что монета слева от карандаша, и прибавить: «А теперь где монета — слева или справа от карандаша?» Было бы интересно проделать опыт еще раз, идя по этому пути.

Доказательством того, что понятия правой и левой сторон не от­носительны, может служить результат тестов (11) и (12). Положив рядом три предмета и требуя от ребенка указать отношение между ними, буквально принуждаешь его открыть относительность поня­тий о положении. И в самом деле, о ключе, находящемся между ка­рандашом и монетой, нельзя сказать в абсолютном смысле — «сле­ва» или «справа»: «Он слева по отношению к монете и справа по отношению к карандашу». Ребенок, предоставленный самому себе, скажет, что этот ключ «посередине»; но у него ясно спрашивают: «Где ключ — слева или справа от монеты? Слева или справа от ка­рандаша?» Если ребенок не привык оперировать понятиями левой и правой сторон по отношению к самим предметам, то выражение «слева от» ему покажется непонятным. Что и показывает опыт: данный тест успешно проходится только в 11 лет. В 9 лет его понимают еще всего лишь 15% детей.

11-летний возраст важен для нас потому, что он отмечен оконча­тельным усвоением понятий правой и левой сторон, поскольку они относятся к самим предметам. Правда, тест (12) удается лишь в 12 лет, но это запоздание легко объяснить: тест (12) имеет ту же логическую структуру, что и тест (11); но сверх того он требует запо­минания данных и известной топографической памяти (приходится судить о положении трех предметов, которые показывали лишь в тече­ние полминуты). Ведь дело здесь в том, чтобы воображать отноше­ния, а не попросту констатировать их.

Интересно отметить, что эти два теста (11 и 12) вполне подтвер­ждают результаты, полученные ранее из теста Берта, которые мы привели в § 4 главы II: «Эдит светлее, чем Сюзанна, Эдит тем­нее, чем Лили, какая из трех темнее — Эдит, Сюзанна или Лили?» И в самом деле, тест об отношениях цветов и наши тесты (11) и (12)

276

имеют совершенно одну и ту же логическую структуру: они требуют сравнения промежуточного индивида с двумя крайними индивида­ми в группе из трех. Однако нас упрекали иногда,,что мы пользова­лись тестом Берта (который требует большого усилия внимания да­же со стороны взрослых), чтобы выявить явления, которые зависят не от психологии внимания, а от психологии логических отношений. На это мы отвечали фактами, показывая, что, когда ребенок доста­точное число раз прочел и перечел тест, когда этот тест запе­чатлелся в его мозгу и трудность внимания больше для него не существует, остается все же логическая трудность, а именно: необ­ходимость понять, как девочка может быть в одно и то же время и светлее, чем другая, и темнее, чем третья. Теперь мы можем дать еще лучший ответ, чтобы доказать неспособность ребенка пользо­ваться логикой отношений. Это ответ, который нам подсказывают тесты (11) и (12) или по крайней мере один (11). Сточки зрения вни­мания тест (11) очень прост. Сначала вместо того, чтобы его выска­зать, его разыгрывают, то есть ребенок имеет перед глазами пред­меты, и ему не приходится думать о трех предметах сразу в течение всего испытания. Ему ставят шесть вопросов один за другим, и он на «их отвечает отдельно: «Где карандаш — слева или справа от клю­ча?» и т. д. Однако этот тест имеет ту же логическую структуру, что и тест о цветах.

Полученные ответы оказались как раз эквивалентными ответам, добытым с помощью теста Берта. Прежде всего, в аспекте возраста тест Берта удается в среднем между 11 и 13'годами, если дать ре­бенку время подумать. Этот возраст совпадает с тем, в котором уда­ются наши тесты (11) и (12). Но аналогия особенно поразительна не механизму ответов. Что касается теста о цветах, то софизм ре­бенка, говоря языком логиков, состоит в том, что он принимает от-*юшения «светлее, чем» и т. д. за суждение о принадлежности (Эдит — блондинка или брюнетка, Сюзанна — блондинка, Лили — брюнетка). В случае с левой и правой сторонами происходит то же Самое. Ребенок заявляет, что монета справа, а карандаш слева. Но эти термины не относительны. А поэтому в тесте о цветах ребенок не знает, что ему делать с Эдит: она в одно и то же время и блон­динка, и брюнетка. Точно так же и в настоящем случае ребенок не понимает, что ключ (предмет, находящийся посередине) одновре­менно лежит и слева от монеты, и справа от карандаша. Он заявля­ет^ что ключ «посередине». Если его принуждают уточнить свои сло­ва и сказать, что ключ слева от монеты, то он скажет также, что ключ слева и от карандаша. Если начать с карандаша, то ребенок объ­явит, ч_то ключ справа от карандаша, и на вопрос, где ключ, слева

277

или справа от монеты, ответит, что ключ тоже справа. Короче, ключ находится в абсолютном смысле слева или справа либо может быть сразу же и слева, и справа. Ребенок не понимает, что ключ может находиться просто слева от монеты и справа от карандаша. Чита­тель видит, что аналогия между тестом Берта и нашими тестами (11) и (12) — полная: эволюция понятий о правой и левой сторонах так же сложна, как и эволюция других относительных понятий, и повину­ется точно таким же законам.

Какой вывод можно сделать из этих фактов? Соответствуют ли они объяснению, предложенному нами, когда безотносительность дет­ских понятий сводится к эгоцентризму мысли? Кажется, что да. В этой эволюции понятий правой и левой сторон три стадии в вы­сшей степени ясны: в первой ребенок становится на свою собствен­ную точку зрения, во второй — на точку зрения других и в третьей — на точку зрения вполне относительную, причем принимая во внима­ние самые простые предметы. Процесс, таким образом, совершенно тот же, как и при постепенной социализации мысли: сначала чистый эгоцентризм, потом социализация и наконец полная объективация. Замечательно, что эти три стадии определяются годами, точно со­ответствующими годам социального кризиса у ребенка: в 7—8 лет уменьшение эгоцентризма, в 11—12 лет — стадия правил и мысли, становящейся достаточно оформленной, чтобы рассуждать со всех данных точек зрения. Мы увидим, что эти три стадии отмечают также три стадии рассуждения в собственном смысле слова: трансдукцию, примитивную дедукцию и полную дедукцию.

Даже если придется на основании дальнейших исследований не­сколько переместить возрастную норму, то порядок, в какой стадии следует одна за другой, останется тот же. Впрочем, для общей пси­хологии этот порядок единственно и важен.