§ 4. Синкретизм понимания

До сих пор мы имели дело с детьми, которые приблизитель­но понимали каждую из двух сравниваемых фраз. Относительно фраз, соответствующих пословицам, понимание не оставляет со­мнения; о пословицах же можно сказать, что вербально они были поняты, то есть ребенок, читая их, составлял себе конкретное пред­ставление об их значении, упуская лишь из виду их моральный

120

121

смысл. Однако у всех детей было чувство, что нужно приписать пос­ловице символический смысл, причем оно проявлялось без всякого давления с нашей стороны. Мы полагаем, в таких условиях доста­точно понимания, что описанные выше явления несомненно зависят от синкретизма рассуждения.

Откуда происходит это явление синкретизма? До сих пор мы рас­сматривали способность создавать схемы целого как такового и как результат неаналитических привычек мысли, которые вытекают из эгоцентризма. Наступил момент ближе исследовать этот механизм, перейдя к изучению синкретизма понимания. Действительно, на ос­новании явлений, которые мы изучили в первых главах, можно допу­стить, что, когда ребенок слушает речь другого, эгоцентризм толка­ет его к мысли, что он понимает все, и мешает ему последователь­но обсуждать слова и предложения своего собеседника. Вместо ана­лиза подробностей того, о чем ему говорят, он рассуждает о целом. Он не старается приспособиться к собеседнику и именно из-за от­сутствия приспособления думает схемами целого. В этом смысле можно говорить, что эгоцентризм противоречит анализу. Существу­ет легкий способ изучить механизм такого образования синкрети­ческих схем: посмотреть, что происходит в наших опытах, когда одно из слов пословицы или соответствующие фразы неизвестны ребен­ку. Заинтересуется ли он этим словом, как это сделал бы неэгоцен­трический ум, старающийся приспособиться к точке зрения собе­седника, станет ли он анализировать это слово раньше, чем вести свое рассуждение далее, или предположит слово известным и бу­дет рассуждать дальше, как если бы никакого затруднения не было? Мы видим, что эгоцентрические привычки мыслить оказываются силь­нее и что ребенок рассуждает так, как если бы он не слушал собе­седника, как если бы он все понял. А отсюда неизвестное слово усваивается в зависимости от глобальной схемы фразы или двух фраз. Синкретизм понимания как раз и состоит в том, что понима­ние деталей происходит — правильно или неправильно — лишь в зависимости от схемы целого. Итак, именно в синкретизме понима­ния мы найдем настоящее связующее звено между эгоцентрически­ми привычками мысли, уже нам известными из наших первых трех глав, и синкретизмом, который оттуда вытекает.

Чтобы сразу представить, что такое синкретизм понимания у ре­бенка, достаточно поразмыслить о способе, каким интуитивные умы переводят с иностранного языка, которым они плохо владеют, или понимают трудные предложения в их собственном языке. Им случа­ется, например, понять целое иностранной фразы или целое стра­ницы философского содержания, не понимая ни всех слов, ни всех

122

деталей доказательства. Строится схема целого, относительно пра­вильная (как это покажет впоследствии полное понимание), но опи­рающаяся всего на несколько пунктов, связанных спонтанно. Такая схема целого, во всяком случае, предшествует аналитическому по-ниманию.

Этот-то прием и употребляет ребенок. Он позволяет ускользнуть от своего внимания всем трудным словам в данной фразе. Потом он свя­зывает понятые слова, делая из них схему целого, каковая позволяет затем истолковывать непонятные слова. Естественно, что этот синкре­тический прием может привести к глубоким заблуждениям, подобным тем, какие мы видели выше, но мы полагаем, что это самый эконом­ный прием — и именно тот прием, который ведет ребенка к точному пониманию, разумеется, путем целой серии последовательных при­ближений и отбора.

Вот пример этого приема в одном из случаев с нашими посло­вицами.

" Во (10 л.) отождествляет высказывание «Каждому в соответствии с его труда­ми» с фразой «Некоторые люди много суетятся, но ничего не делают». Он не знает слова «в соответствии» (зе1оп), но он сразу же полагает, что его понимают Й'вот как. Он соединил эти два предложения только «.потому, что это прибли­зительно одно и то же»: одно значит «Каждый делает свои дела, у каждого свой труд*, а другое — «Каждый хочет сделать что-нибудь, но он ничего не делает». Схема, таким образом, в обеих фразах одинакова, за исключением антитезы. А что же значит «в соответствии» (зе!оп)? «Что это значит? — Чтобы они пришли. Чтобы каждый пришел и взялся за работу». Полчаса спустя мы просим Во повторить нам обе фразы наизусть. Он нам воспроизводит первую фразу так: «Каждый в соответствии на работу». Слово «в соответствии» приняло смысл «прийти» (уегмг). Действительно, Во воспроизводит нам соответствующую фра-»у следующим образом: «Некоторые люди идут напрасно. — Почему эти две фразы значат одно и то же? — Потому что некоторые люди ходили, но ничего не делали. Там [в пословице] они ходили, но что-то делали».

Этот очень отчетливый случай показывает нам ребенка, не знаю­щего слова, но не отдающего себе отчета в своем незнании. А отсюда незнакомое слово истолковывается в зависимости от схемы целого двух сравниваемых фраз. Следовательно, Во нисколько не старался детально анализировать в фразах то, что в них было непонятно. Он решил, что они значат то же самое, потом истолковал отдельные слова фраз, опи­раясь на образовавшуюся глобальную схему, независимо от неизвес­тного слова. Если мы связываем этот механизм понимания слов с син-«ретизмом, то потому, что это понимание идет от целого к части, как Раз так, как при примитивном восприятии. ^!«Вот другие примеры.

Кауф (8 л. 8 м.) уподобляет пословицу «Баран всегда будет острижен» фразе «Люди маленького роста могут иметь большие заслуги», она не знает слова

123

«заслуга» (тёп(е) и заключает: «Это значит, что они могут стать большими позже». Неизвестное слово снова истолковывается в зависимости от глобальной схемы. Действительно, говорит нам Кауф, баран будет всегда острижен, потому что он, старея, толстеет. А отсюда обе фразы значат одно и то же, «потому что бараны могут стать толстыми, старея, они маленькие; люди, когда они маленькие, маленького роста, а старея, они толстеют [ = у них большие заслу­ги в том смысле, который мы только что видели]».

Та же соответствующая фраза уподобляется Доном (9 л.) пословице «Мухи, которые жужжат вокруг лошадей, не двигают вперед дилижанса». И Дон делает вывод, что «заслуга» означает «что-то большое» или «большое число мух». Здесь снова схема дает свой смысл неизвестному слову.

Нет нужды настаивать на этих фактах, наблюдаемых постоянно. Они объясняют явление вербализма. Если дети так легко пользуют­ся незнакомым словом, не замечая, что они его не понимают, то не потому, что они считают себя в состоянии его определить. Исклю­ченное из своего контекста слово для них ничего не значит, но в пер­вый раз, когда они его встретили, общее контекста дало этому слову вполне достаточный смысл, благодаря синкретической связи всех терминов контекста и псевдологическим обоснованиям, всегда гото­вым возникнуть.

В то же время синкретизм понимания объясняет синкретизм рас­суждения и служит мостом между эгоцентрической мыслью и явле­ниями, описанными в последних параграфах. Вот приблизительно как это происходит: слушая чужую речь, ребенок делает усилия, не столь­ко, чтобы приспособиться к мысли другого или усвоить ее, сколько для того, чтобы уподобить ее своей собственной точке зрения и своему предшествующему ответу. А отсюда неизвестное слово не кажется ему неизвестным в той степени, каким бы оно казалось, если бы он делал усилия действительно приспособиться к другому лицу. Это слово, на­против, слито с непосредственным контекстом, который ребенку пред­ставляется достаточно понятным. Слишком новые слова не влекут ни­когда никакого анализа. Так что восприятие или понимание всегда син­кретичны, ибо они не анализированы, а не анализированы они потому, что не адаптированы. От этого, как сказать, синкретизма «рецепции» (восприятия или понимания) к синкретизму рассуждения всего один шаг: простое осознание. Вместо того чтобы пассивно регистрировать: такая-то фраза «подходит» (чувство согласованности) к другой или факт, что луна не падает, «подходит» к факту, что луна очень высоко, ребенок может себя спросить, «почему» происходит так, или то же самое можно спросить у него; он создаст тогда связи или откроет раз­нообразные основания, которые выявят просто чувство «согласован­ности», которое он испытывает по всякому поводу. Алогизм детских «потому что» или отсутствие понятия случайности, о котором свиде-

124

•уельствует примитивное «почему», зависят тоже от синкретизма пони­мания и синкретизма восприятия, а синкретизм зависит от неумения приспособиться, порождаемого эгоцентризмом.

Мы можем, таким образом, в двух словах повторить задачу, кото­рую мы обсуждали в § 2: «Рождаются ли синкретические связи пред­ложений из аналогий в деталях или же наоборот?» Этот вопрос, ко­торый мы, впрочем, уже решили, утверждая, что между аналогиями в деталях и связями схем целого имеется взаимная зависимость, может быть поставлен по поводу синкретизма понимания и синкре­тизма восприятия так: понимает ли ребенок фразу в зависимости от слов, или, наоборот, он воспринимает целое в зависимости от дета­лей? Эти вопросы являются праздными, если речь идет о легких фра­зах или об обыденных предметах, но они становятся интересными, как только применяются к новым предметам.

. Что же касается восприятия, то хотя вопросом этим еще нужно заняться, но уже теперь представляется возможным прийти к сле­дующим заключениям: по поводу случая, приведенного Клапаредом, например, можно спросить себя: что руководит ребенком, узнаю­щим нотную страницу среди многих других? Общий ли вид страни­цы, как утверждает гипотеза синкретизма, либо какая-нибудь част-йая подробность (конец строчки или же какая-нибудь фигура, обра-1^емая нотными знаками)? Итак, существование «фигуры» целого и |фигуры» отдельных деталей взаимосвязано. Если имеется фигу-фа целого, то это потому, что, кроме неразличимой массы, служа-1|$ей фоном, случайно выбираются и становятся особо заметными Й^которые подробности; благодаря этим-то выделяющимся деталям р получается целое — и наоборот. В этом нет ни софизма, ни ба­нальной истины, чему может служить доказательством то, что мы, взрослые, привыкшие анализировать каждую группу нотных знаков ,|* каждое слово, не видим больше ни фигуры целого, ни этих доми-.Йирующих деталей. Если для нас нет больше выделяющихся дета­лей, то потому, что нет больше фигуры целого, и наоборот. Но как только мы прищурим глаза, то видим, что некоторые группы нотных знаков, некоторые слова выделяются. То при их помощи страница Принимает известную общую физиономию, то, напротив, общая фигу­ра определяет детали в силу известного постоянного ритма. Так же Точно в детском рисунке отличительные подробности и фигура це­лого солидарны. Вот почему, чтобы изобразить человеческую фи-

ребенок довольствуется случайным соположением несколь-незначащих и нескольких существенных деталей (голова, пу-•*&8мца, ноги, пупок и т. д.), которые мы бы выбрали совершенно

, ибо наше восприятие не синкретично в такой же мере. Ска-

125

зать, что схема целого и анализ выделяющихся деталей взаимно за­висят друг от друга, — это не значит сказать трюизм: тут имеются два ясно различимых элемента, из которых один влечет за собой дру­гой, следуя ритму, легко поддающемуся наблюдению.

При синкретизме понимания дело происходит совершенно так же. В известных случаях кажется, что важна одна схема и что понима­ние слов идет потом. Вот пример.

Периль (10 л. 6 м.) отождествляет пословицу «Кто пил, тот и будет пить» с предложением «Кто поздно засыпает, поздно пробуждается», «потому что перед запятой находятся те же слова во фразе, помещено то же самое, слова повторены, в двух фразах имеется слово, которое повторяется». Хотя Пери-лем, по-видимому, руководила одна схематизированная форма целого, он затем переходит к отождествлению смысла слов: «Так как тот, который пил, хочет еще пить, а который поздно засыпает, пробуждается тоже поздно».

В других случаях кажется, что ребенок разыскивает слова, сходные только по смыслу или по звуку: «маленький» и «маленькие», «одежда» и «обычай» (паЬК е! паЬКиде) и т. д., что он, иначе говоря, отправляет­ся от сравнения отдельных слов: но и здесь схема целого строится потом также отчетливо. Короче, в синкретизме понимания, как и в син­кретизме восприятия, схемы целого и подробности солидарны. Одно может появиться раньше другого и быть от него независимым, но оно влечет за собой другое или влечется им в непрестанном колебании. Результатом этого ритма является, таким образом, все более и более подробный анализ деталей и все более и более полный синтез целого. А отсюда вначале воспринимаются лишь одни крупные или очень вы­дающиеся детали и строятся лишь очень грубые схемы целого. Внача­ле, следовательно, заметные детали и фигура целого более или ме­нее смешиваются, потом анализ и синтез совместно развиваются за счет этого начального синкретизма.

Теперь понятно, почему в синкретическом рассуждении отноше­ния между рассуждением путем явных аналогий и рассуждением путем включения глобальных схем так перепутаны: это обстоятельство снова зависит от того, что синкретизм рассуждения происходит от синкре­тизма понимания и восприятия через целую серию последователь­ных осознаний.