1. В примитивных обществах любые вещи, имеющие важные следствия для социальной жизни, неизбежно становятся объектами ри- туальных обрядов (негативных или позитив- ных), и функция таких ритуалов состоит в том, чтобы выражать, а тем самым закреплять и увековечивать признание социальной ценно- сти тех объектов, к которым они обращены.

2. Следовательно, в обществе, существова- ние которого полностью или в весьма значи- тельной степени зависит от охоты и собира- тельства, различные виды животных и расте- ний, в особенности те из них, которые упот- ребляются в пищу, становятся объектом риту- альных обрядов.

3. В дифференцированных обществах не- которых типов (например, в племенах, разде-

ленных на роды или кланы, т. е. на группы родственников) различные сегменты общества имеют тенденцию отграничиваться друг от дру- га различием ритуала; обряды одного и того же типа, общего для всего племени, направ- ляются каждым из его сегментов на свой осо- бый объект или класс объектов.

(4) Следовательно, если в недифференциро- ванных обществах (например, у андаманцев) ритуальная связь с животными и растения- ми, используемыми в пищу, является общим недифференцированным отношением между обществом в целом и миром природы в целом, то для дифференцированных обществ харак- терна общая тенденция развивать особые ри- туальные отношения между каждым из соци- альных сегментов (кланов или других групп) й каким-то одним или более видами живот- ных и растений либо, в некоторых случаях, ка- ким-то особым фрагментом природы, в кото- рый включено много видов.

Сейчас у меня, разумеется, нет времени для развития и объяснения этой теории тотемиз- ма. В первом и третьем тезисах устанавлива- емся общие законы, обсуждение которых по- требовало бы рассмотрения в полном объеме общей теории ритуала⁴. Я даю лишь схема- тичное изложение этой теории, с тем чтобы показать, что возможна такая теория тотемиз- ма, которая, будучи доказанной, поможет нам Понять не только тотемизм, но и многое дру-

гое, не прибегая ни к каким гипотезам об ис- торическом происхождении тотемизма. Далее я хотел бы указать, и указать со всей опреде- ленностью, что такого рода теория (будь то очерченная выше или какая-то другая) мо- жет быть проверена с помощью обычных про- цедур верификации. Впервые тотемизм заин- тересовал меня около шестнадцати лет назад. Тогда я решил начать с исследования какого- нибудь примитивного народа, у которого бы тотемизм отсутствовал, если бы, конечно, та- кой удалось найти. Такой народ я нашел на Андаманских островах. Поработав некоторое время среди андаманцев, я рискнул сформу- лировать по поводу тотемизма рабочую гипо- тезу примерно в той форме, в какой я ее вам только что представил. Позднее я отправился в Австралию, где встречаются некоторые из наиболее интересных форм тотемизма, наме- реваясь провести там лет восемь-десять — столько, на мой взгляд, требовалось для про- верки этой гипотезы. К сожалению, через два с небольшим года моя работа была прервана войной, и я, поскольку представилась такая возможность, поехал в Полинезию, где обна- руживаются, по всей видимости, остатки тоте- мической системы, ныне инкорпорированные в систему политеизма. Таким образом, хотя я и не могу сказать, что мне удалось полностью подтвердить указанную гипотезу, мне все-таки довелось проверить ее на достаточно обшир-

ном полевом материале. Во всяком случае, я привожу ее здесь не как пример верифициро- ванной гипотезы, а как пример такой гипоте- зы, которая в силу самой своей природы под- дается проверке, в отличие от теорий проис- хождения тотемизма.

В самом слове «происхождение» присут- ствует двусмысленность. В том смысле, в ка- ком его использует Дарвин в заглавии рабо- ты «Происхождение видов», оно обозначает силы или законы, которые действовали в про- шлом и продолжают действовать в настоящем, производя и закрепляя видоизменения в жи- вой материи. В этом смысле теория, которую я только что в общих чертах обрисовал, тоже могла бы быть названа теорией происхожде- ния тотемизма. Она имеет дело с силами или законами, которые действовали в прошлом и до сих пор действуют, производя и закрепляя изменения в культуре, и объясняет, ссылаясь на эти силы и законы, существование тоте- мизма в одних обществах и отсутствие его в других.

Однако как в обыденном употреблении, так и в антропологии слову «происхождение» ча- ще придается исторический смысл. Каждый конкретный институт возникает в определен- ное время и в определенном обществе как ре- зультат определенных событий. Чтобы выяс- нить его происхождение, мы должны узнать, каким образом — и, если возможно, где и

когда — произошло его появление. Я говорю о происхождении именно в этом смысле; и я стараюсь показать, что таким происхождени- ем социальная антропология специально не занимается и не должна заниматься. Конеч- но, если у нас имеются реальные историче- ские данные о происхождении того или иного института, это знание может представлять огромную ценность для социальной антропо- логии. Однако не подтвержденные и вообще не поддающиеся верификации гипотезы о про- исхождении никак не могут быть использова- ны в поиске общих законов.

Специфические социальные силы, являю- щиеся предметом социальной антропологии, постоянно присутствуют в любом обществе, где их можно наблюдать и изучать в такой же степени, в какой психолог может наблюдать проявление определенных сил в индивидуаль- ном человеческом поведении.

Я хочу, чтобы было предельно ясно: не- прекращающийся поиск теорий происхожде- ния не дал социальной антропологии развить- ся в тех направлениях, которые бы стали для нее наиболее плодотворными. Социальная ан- тропология не только нисколько не нуждает- ся в теориях исторического происхождения, но, более того, такие теории и сосредоточение на них внимания могут принести ей немало вреда. Не говоря уж о том, что при отсутст- вии реальных исторических данных теории

происхождения неизбежно базируются на предполагаемых общих законах. Многие тео- рии прежней антропологии строятся на допу- щении, что изменения в культуре вызывают- ся потребностью или желанием человека по- нять и объяснить феномены окружающего ми- ра; это желание заставляет его формулиро- вать объяснения, и как только они принима- ются, его поведение под их воздействием изме- няется, в результате чего складываются все- возможные социальные обычаи. Классиче- ский пример этой гипотезы можно найти в теории анимизма Тайлора и Фрэзера. Прими- тивный человек хочет объяснить феномены сновидений и смерти; он формулирует гипо- тезу, что у человека есть душа, которая про- должает жить после смерти тела; и, однажды приняв эту гипотезу, он создает на ее основе несметное множество ритуальных обычаев, в частности, связанных со смертью, похорона- ми и почитанием предков. Однако предполо- жение о том, что изменения в культуре обыч- но происходят подобным образом — через же- лание понять, формулировку объяснения и установление обычая на базе сложившегося таким образом верования (а это допущение, по-видимому, лежит в основе не только тео- рии происхождения, приведенной в качестве примера, но и многих других), — является общим законом, который еще требуется дока- зать. Этот закон еще можно как-то применить

к некоторым изменениям, происходящим в на- ших развитых цивилизациях, где благодаря развитию науки страсть к объяснениям и по- иск объяснений приобрели большое значение. Но для примитивных народов их значение, как мне представляется, сравнительно неве- лико; я думаю, что у них основой развития обычая является потребность в действии и кол- лективном действии, ощущаемая в определен- ных обстоятельствах, оказывающих влияние на общество или группу, а обычай и связан- ные с ним верования развиваются, чтобы удов- летворить эту потребность. Обсуждение этой темы увело бы нас слишком далеко, и я кос- нулся ее лишь для того, чтобы показать, что теории происхождения вроде анимистической теории или теории тотемизма Фрэзера неиз- бежно заключают в себе такие допущения, ко- торые, будь они истинными, являлись бы об- щими законами. Следовательно, прежде чем приступать к разработке теорий происхожде- ния, нужно тщательно проверить предпола- гаемые нами общие законы и доказать их с помощью достаточно широкой индукции.

Теперь, надеюсь, вы сможете увидеть, к ка- кому выводу привели нас наши рассуждения. Неразбериха, царившая в изучении культу- ры, тормозившая ее развитие и вызывавшая в последние годы серьезное недовольство сре- ди ученых, стала результатом того, что не бы- ла в достаточной степени разработана мето-

дология нашей науки. Лекарство в этой ситу- ации одно: признать, что два разных метода объяснения культурных фактов, историче- ский и индуктивный, должны быть четко отде- лены друг от друга, а сделать это будет легче, если мы признаем, что они принадлежат двум разным дисциплинам, имеющим разные на- звания. Тогда этнология становится названи- ем попытки реконструировать историю куль- туры, должна со всей строгостью и опреде- ленностью принять историческую точку зре- ния и должна разработать особые методы, с помощью которых она могла бы получать выводы, обладающие определенной степенью вероятности. Эта позиция принята ныне боль- шинством американских ученых и постепен- но обретает почву в Германии и Англии. Со- циальная антропология же будет чисто индук- тивной наукой о явлениях культуры, наце- ленной на открытие общих законов и адапти- рующей к своему особому предмету изучения обычные логические методы естественных наук. Теории происхождения, занимавшие столь важное место в литературе прошлого века, будут тогда рассматриваться как своего рода ничейная территория на стыке этноло- гии и социальной антропологии. Поскольку они представляют собой попытки реконструи- ровать историю культуры, они относятся ско- рее к этнологии; но поскольку они допускают и не могут не допускать наличие определен-

ных общих законов, они зависят от социаль- ной антропологии, которая должна эти зако- ны доказывать и верифицировать. Иначе го- воря, теории происхождения должны объеди- нить в себе достижения этнологии и социаль- ной антропологии, дабы когда-нибудь в буду- щем суметь извлечь из этого пользу. Сегодня же нужно собирать точные и общепризнан- ные результаты социально-антропологических и этнологических исследований, а это станет возможно лишь тогда, когда каждая из этих наук будет строго придерживаться своих соб- ственных целей и методов.

Оставив в стороне эту ничейную террито- рию теорий происхождения, что мы можем сказать о взаимоотношениях между этноло- гией и социальной антропологией? Социальная антропология как индуктивная наука должна опираться исключительно на факты и хоро- шо удостоверенные наблюдения этих фактов. Когда этнология выдвигает недостаточно до- казанные гипотезы (а в настоящее время лишь немногие из гипотез этнологии могут быть пол- ностью доказаны), социальная антропология такие гипотезы использовать не может. Ибо это значило бы строить гипотезы на гипоте- зах, а это слишком уж шаткая постройка. Эт- нология может дать социальной антрополо- гии мало, очень мало новых фактов. Она спо- собна на большее. Что же касается знаний о том, какие изменения и при каких обстоятель-

ствах имели место, то здесь социальная антро- пология должна опираться на историю, а не на гипотетическую историю.

С другой стороны, я склонен считать, что этнология никогда не сделает ничего стояще- го без помощи социальной антропологии. Ког- да Адам Смит впервые попытался построить «гипотетическую историю», он старался стро- ить свои предположения на основе «извест- ных принципов». Любая гипотетическая ре- конструкция может претендовать на успех только в том случае, когда она базируется на прочном знании законов истории. Но дать та- кие законы может только социальная антро- пология. Если проштудировать двухтомную «Историю меланезийского общества», в кото- рой Риверс предпринял этнологический ана- лиз культуры Океании и попытался реконст- руировать ее историю, то вы увидите, что на протяжении всей книги выводы строятся на предположениях о том, что может произойти при определенных условиях, например, что может произойти, когда два народа с разной культурой входят в контакт и селятся на од- ном острове. Все допущения такого рода явля- ются гипотетическими общими суждениями, которыми специально занимается социальная антропология и которые можно доказать толь- ко с помощью индукции. И основное возра- жение против допущений, принятых Ривер- сом, состоит в том, что они, судя по всему, не

основываются на достаточно широкой индук- ции и, следовательно, остаются спорными, от- чего и все здание, на них построенное, явля- ется шатким.

Или почитайте Сепира, пытавшегося уста- новить принципы, с помощью которых мы мог- ли бы вписать в факты локального распреде- ления культурных элементов так называемую «временную перспективу». Вы вновь столкне- тесь с тем, что он допускает и не может не до- пустить определенные общие принципы, или законы. Они могут как быть, так и не быть ис- тинными, но доказательство их — дело ин- дуктивного метода, а следовательно, социаль- ной антропологии. И раз уж этнология вы- нуждена пользоваться такими предположени- ями — а я не вижу, как она могла бы этого избежать, — то в их верификации она должна опираться на социальную антропологию.

Следовательно, как только этнология и со- циальная антропология будут признаны от- дельными науками — одна исторической, дру- гая индуктивной, — отношение между ними будет отношением односторонней зависимо- сти. Социальная антропология может обой- тись и без этнологии, но этнология, по всей видимости, не может существовать без тех до- пущений, которые входят в компетенцию со- циальной антропологии.

Перейдем теперь к краткому рассмотрению другого важного вопроса, а именно, о практи-

ческой полезности тех результатов, которых можно ожидать соответственно от этнологии и социальной антропологии.

Этнология дает нам гипотетическую рекон- струкцию исторического прошлого цивилиза- ции, причем некоторые из ее выводов уста- навливаются с достаточно высокой степенью вероятности, другие же остаются не более чем правдоподобными догадками.J Ее практиче- ская ценность для человеческой жизни не мо- жет по существу отличаться от ценности исто- рии и уж точно не может быть большей. Го- лые исторические факты часто очень интерес- ны сами по себе. Нам, может быть, любопыт- но будет узнать, что несколько веков назад произошло проникновение на Мадагаскар вы- ходцев из Юго-Восточной Азии. Но простое знание событий прошлого не способно само по себе дать нам никаких ориентиров в нашей практической деятельности. Для этого нам нужны не факты, а основанные на фактах обобщения. В задачи истории и этнологии не входит давать такие обобщения; историки и этнологи все яснее это осознают. А потому я не могу убедить себя в том, что остроумные и интересные построения этнолога будут когда- нибудь иметь для человечества большую прак- тическую ценность. Поскольку вы можете за- подозрить меня в том, что я, отстаивая здесь притязания социальной антропологии, неспра- ведлив к этнологии, процитирую вам, что го-

ворит профессор Крёбер в рецензии на книгу Лоуи «Примитивное общество». Профессор Крёбер — один из самых решительных сто- ронников строго исторического метода изуче- ния культуры. От него, стало быть, менее все- го можно ожидать предвзятости по отноше- нию к своей науке. Он пишет:

«Если от успеха книги в логическом при- менении метода мы перейдем теперь к са- мому методу, то что мы можем сказать о его ценности? Видимо, неизбежно придет- ся признать: несмотря на то, что сам метод обоснован и является единственным, кото- рый этнолог считает правомерным, для ученых, работающих в других областях на- уки, и для любознательных интеллектуа- лов выводы, получаемые с его помощью, скорее всего окажутся бесполезными. Лишь немногие результаты могут найти применение в других науках, и даже пси- хология, лежащая в основании антрополо- гии, вряд ли сможет что-то из нее почерп- нуть и использовать. Короче говоря, нет причинных объяснений. Этот метод позво- ляет узнать, что когда-то произошло то-то и то-то и при таких-то и таких-то обстоя- тельствах. Человеческая природа остается по сути неизменной со всем ее консерва- тизмом, инертностью и подражательно- стью. Но конкретные формы, принима- емые теми или иными институтами, несо- мненно, зависят от множества разных фак-

торов, и если существуют какие-то общие и постоянно действующие факторы, то они либо не могут быть выделены, либо оста- ются такими же неопределенными, как и три упомянутые тенденции. Следователь- но, современная этнология по существу го- ворит о том, что произошло то-то и то-то, и может поведать нам, почему в данном кон- кретном случае это произошло именно так, а не иначе. Она ничего не говорит, да и не пытается сказать, о том, почему все это во- обще происходит в обществе.

Такой пробел, вероятно, неизбежен. И он не может быть ничем иным, как резуль- татом обычного научного метода, приме- няемого в истории. Важно, чтобы этнолог это признал. До тех пор, пока мы будем предлагать миру лишь реконструкции ча- стных деталей и упорствовать в своем не- гативном отношении к более широким вы- водам, мир будет видеть в этнологии мало пользы. Люди хотят ответа на вопрос «по- чему». После того, как спала первая волна интереса, вызванная тем фактом, что у ирокезов есть матрилинейные кланы, а у арунта — тотемы, они желают знать, поче- му у них все это есть, а у нас всего этого нет. Ответ этнологии, олицетворяемой Лоуи, по существу гласит, что есть племена, такие же примитивные, как ирокезы и арунта, у которых, как и у нас, нет ни кланов, ни тотемов. Но вновь возникает законный во- прос: почему в некоторых культурах кла- ны и тотемы формируются, а в других —

нет? А мы в ответ либо говорим, что этого не знаем, либо говорим, что диффузия не- кой идеи достигла одних регионов, а дру- гих не достигла. Можно было бы заявить, что подобные вопросы наивны. Но они все же возникают и будут возникать. И, каза- лось бы, этнологи должны чистосердечно признать, насколько ограниченными явля- ются достигаемые ими результаты, как мало они удовлетворяют требованию (будь то законному или праздному) давать более масштабные выводы и как мало они пред- лагают формулировок, которые бы помеша- ли рядовому исследователю вновь бросить- ся в удобные объятья легковесных и бес- почвенных теорий. Такого признания в книге Лоуи нет.

И наконец, как бы прочно ни привязы- вали нас научные идеалы к тем инстру- ментам, которые мы используем, мы долж- ны признать и то, что желание практиче- ской применимости знания в человеческом поведении — желание неизбежное. От- расль науки, отказывающаяся от надежды внести хотя бы какой-нибудь вклад в упо- рядочение жизни, заходит в тупик. Сле- довательно, если мы не можем предложить ничего, чем мир мог бы воспользоваться, на нас лежит обязанность по крайней мере осознать эту неудачу.

Сколь бы серьезна ни была эта сравни- тельная бесполезность, подобная позиция все-таки предпочтительнее той, которая признает предъявляемое ей требование, но

пытается удовлетворить его выводами, сде- ланными на основе поверхностных раз- мышлений и под влиянием личных пре- дубеждений. В конце концов, честность первейшая добродетель, и сдержанность Лоуи представляет собой большой прогресс по сравнению с блистательными иллюзия- ми Моргана. Но иной раз вздохнешь с сожа- лением по поводу того, что честность мето- да, столь успешно представленная в этой книге, не заставляет быстрее биться серд- це видением более широких перспектив».

£Итак, если этнология с ее строго историче- ским методом может лишь рассказать нам о том, что какие-то события произошли либо могли или должны были произойти, то соци- альная антропология с ее индуктивными обоб- щениями может рассказать нам, как и поче- му, т. е. в соответствии с какими законами, это происходит._Может быть, и опрометчиво пытаться предсказать, что принесет нам в бу- дущем наука, ныне еще находящаяся в мла- денческом состоянии, но я бы предположил, учитывая, каких результатов мы уже достиг- ли в нашей жизни благодаря открытиям наук о природе, что открытие фундаментальных за- конов, управляющих поведением человече- ских обществ и развитием социальных инсти- тутов (права, морали, религии, искусства, язы- ка и т. д.), будет, вероятно, иметь огромные и далеко идущие последствия для будущего чело-

4-4216

вечества. Не так давно обретенное нами зна- ние законов физических и химических явле- ний уже позволило нам достичь огромного про- гресса в материальной цивилизации благода- ря контролю над силами природы. Открытие законов человеческой психики, являющееся особой задачей психологии, по-видимому, обе- щает нам аналогичный прогресс в таких во- просах, как воспитание и просвещение. Разве не вправе мы заглянуть вперед, в то время, когда адекватное познание законов социаль- ного развития, дав нам знание социальных сил (как материальных, так и духовных) и конт- роль над ними, позволит достичь практичес- ких результатов величайшего значения? Тако- ва, во всяком случае, моя вера, и такой долж- на быть вера социального антрополога. Кто из нас в наше время не ощущает, что многое в нынешней цивилизации лучше было бы изме- нить или вообще устранить? Но мы не знаем, как достичь желаемых целей, ибо наши зна- ния о процессах социального изменения слиш- ком скудны, да и те в лучшем случае чисто эмпирические или немногим более того. В сво- их попытках справиться с болезнями нашей цивилизации мы напоминаем эмпириков в ме- дицине, но даже еще более несведущи. Они ста- вят эксперименты, испытывают одно средство за другим, не зная с определенностью, какими будут результаты. Мы тоже ставим или пыта- емся ставить эксперименты на «политическом

теле», и единственным, что отличает нас от ре- волюционеров, является то, что последние го- товы пойти на героические действия, рискнув всем ради веры в свою панацею. Давайте же прежде всего признаем собственное невежест- во и необходимость не просто эмпирических знаний, а затем приступим к терпеливой ра- боте по накоплению этих знаний в надежде на то, что будущие поколения сумеют их приме- нить для построения такой цивилизации, ко- торая будет больше соответствовать чаяниям человеческого сердца.

Между тем, этот прогноз результатов, кото- рых мы можем ожидать от социальной антро- пологии в отдаленном будущем, вероятно, бу- дет не очень-то по душе «человеку дела», ищу- щему непосредственной отдачи от своих за- трат. Посмотрим, каких более быстрых прак- тических результатов можно достичь с помо- щью нашей науки. В нашей стране мы стал- киваемся с одной чрезвычайно сложной про- блемой. Это потребность найти какой-нибудь способ, при помощи которого две очень раз- ные расы с совершенно разными формами ци- вилизации могли бы жить вместе в одном обще- стве, поддерживая друг с другом тесные поли- тические, экономические и моральные контак- ты, но чтобы белая раса не утратила при этом Достижений своей цивилизации, обладающих высочайшей ценностью, и чтобы не было того нарастающего беспокойства и внутреннего бро-

жения, которое, по-видимому, угрожает нам как неизбежный результат отсутствия стабиль- ности и единства в обществе. Не сомневаюсь, что найдутся люди, отрицающие существова- ние этой проблемы или ее сложность; но вме- сте с тем я верю, что люди думающие прихо- дят все более и более к осознанию как слож- ности данной проблемы, так и ее насущности, а некоторые уже увидели, что мы не обладаем ни знанием, ни пониманием, необходимыми для того, чтобы с этой проблемой справиться.

Мне кажется, что здесь социальная антро- пология может сослужить неоценимую служ- "бу" ипринести почти немедленные результа- ты. Изучение верований и обычаев коренных народов с целью не просто реконструировать их историю, а раскрыть их смысл, их функ- цию, т. е. место, занимаемое ими в менталь- ной, моральной и социальной жизни, может оказать огромную помощь миссионеру или го- сударственному служащему, занимающемуся практическими проблемами приспособления туземной цивилизации к новым условиям, вызванным оккупацией страны. Представим себе миссионера или чиновника, интересую- щегося возможными результатами меропри- ятий по искоренению или дискредитации обы- чая укулобола. Он может поэкспериментиро- вать, но тогда рискует вызвать такие непред- виденные результаты, что от эксперимента

будет больше вреда, чем пользы. Этнологиче- ские теории, описывающие вероятную про- шлую историю африканских племен, не ока- жут ему ровным счетом никакой помощи. Но социальная антропология, хотя пока еще не может предложить завершенную теорию лобо- ла, все-таки может сообщить ему много тако- го, что оказало бы ему немалую помощь, а также указать направление исследования, сле- дуя в котором, он мог бы узнать еще больше. Это лишь один из множества примеров, кото- рые я мог привести. Проблема избавления от веры в колдовство — еще один пример, когда социальная антропология может дать мисси- онеру или администратору такое знание и пони- мание, без которого он, вероятно, не смог бы найти удовлетворительного решения стоящих перед ним практических проблем. Пытаться решать эти практические проблемы — не дело социального антрополога; заниматься этим бы- ло бы ему, на мой взгляд, неразумно. Ученый должен оставаться как можно более свобод- ным от соображений практического примене- ния получаемых им результатов; особенно это касается тех проблем, которые стали предме- том горячих и нередко пристрастных дискус- сий. Работа ученого — изучать жизнь и обы- чаи коренных народов и находить для них объяснение в терминах общих законов. Мис- сионер, учитель, просветитель, администратор, судья — вот те люди, которые должны приме-

нять полученное знание для решения практи- ческих проблем, с которыми мы в настоящее время сталкиваемся.

Мне хотелось бы остановиться на этом воп- росе подробнее и показать вам, как хотя бы небольшое знание социальной антропологии могло бы спасти нас от многих крупных оши- бок в обращении с коренными народами. Од- нако я должен перейти к заключительной теме моего выступления, и это будет связь соци- альной антропологии с этнографией.

(Под этнографией имеется в виду наблюде- ние и описание феноменов культуры, или ци- вилизации, особенно у неразвитых народов. Таким образом, она собирает факты, которы- ми должны заниматься и этнология, и соци- альная антропология. В прошлом работа по наблюдению и фиксации этнографических дан- ных выполнялась главным образом людьми, почти или вовсе не имевшими подготовки в области социальной антропологии, а нередко плохо знакомыми и с этнологией._^Ракты, со- бранные таким образом со всего земного ша- ра, затем изучались антропологом, который часто не имел возможности сам заниматься этнографическими наблюдениями; он разра- батывал объяснения. Результаты такого раз- деления труда были крайне неудовлетвори- тельны с обеих сторон. С одной стороны, на- блюдения, сделанные неподготовленным пу- тешественником или миссионером, чаще все-

го ненадежны и крайне редко бывают точны- ми. В физике и химии трудно провести точ- ные наблюдения, не имея систематической под- готовки в соответствующей "науке. Но в этно- графии работа по проведению наблюдений го- раздо сложнее, чем в физике. Нет другой нау- ки, где наблюдение было бы делом более слож- ным и даже, осмелюсь заметить, таким же слож- ным, как в ней. В прошлом этнография нема- ло пострадала от отсутствия обученных наблю- дателей и надежных описаний, которые толь- ко они могут нам дать. Ныне этот недостаток постепенно преодолевается, и неуклонно на- капливается объем информации, собранной обу- ченными наблюдателями во многих районах мира.

Между тем разделение труда между наблю- дателем и теоретиком было неудовлетворитель- но еще и с другой стороны. Во-первых, соци- альному антропологу приходилось полагать- ся на описания, точность которых он никак не мог контролировать; и, во-вторых, он был лишен возможности проверить свои гипотезы дальнейшими наблюдениями, а этот процесс представляет собой неотъемлемую часть ин- дуктивного метода.

Мне представляется, что разрыв между на- блюдением и гипотезой плох со всех сторон и что социальной антропологии никогда не до- стичь прогресса, пока она не соединит их так, как они соединены в других науках. Мой лич-

ный опыт твердо убедил меня в этом. Я читал интерпретации обычаев тех людей, среди кото- рых мне довелось жить, и у меня есть уверен- ность, что авторы этих интерпретаций никог- да не решились бы их предложить, когда бы им довелось самим наблюдать этих людей и их обычаи. Впрочем, мне и самому доводи- лось разрабатывать гипотезы для объяснения обычаев некоторых регионов, а после, когда я посещал эти регионы, малейшие реальные наблюдения очень быстро заставляли меня отказаться от этих теорий.

Чтобы достичь прогресса, социальная ан- тропология должна соблюдать все правила ин- дукции. Сначала должны наблюдаться факты и формулироваться гипотеза, которая бы, по- видимому, объясняла этих факты. Но это лишь первые два шага в индукции, притом не самые сложные. Следующим шагом является возвращение к полевому наблюдению с целью верифицировать или проверить гипотезу. Мо- жет оказаться, что рабочую гипотезу необхо- димо модифицировать либо вообще отвергнуть и заменить новой. И этот процесс продолжа- ется до тех пор, пока наша гипотеза не будет установлена в качестве теории, обладающей определенной степенью вероятности.

Такой процесс индукции, сочетающий на- блюдение и формулировку гипотезы, может быть осуществлен социальным антропологом лишь в полевых условиях. Я глубоко убеж-

ден, что только так мы сможем подобающим образом выполнить свою работу. Ученый, не только обученный научным методам этногра- фического наблюдения, разработанным в по- следнюю четверть века доктором Риверсом, но и хорошо знающий теорию социальной ан- тропологии, должен быть готов провести не- сколько лет своей жизни в ближайшем кон- такте с тем народом или народами, которые он собирается изучить. Он должен не только вести наблюдения, но и пытаться объяснить обычаи и верования этих людей, т. е. должен стремиться показать, что каждый из этих обы- чаев и каждое из этих верований являются частными случаями некоторого общего зако- на, присущего человеческому обществу.

Несомненно, при этом существует опасность того, что на наблюдение могут повлиять прежде усвоенные теории. На любое наблюдение в эт- нографии оказывают влияние предпонятия, однако предпонятия опытного антрополога несоизмеримо менее вредны, чем предрассуд- ки обычного путешественника или професси- онально неподготовленного, пусть даже и про- свещенного, человека, на чьи сообщения о не- цивилизованных народах нам в прошлом при- ходилось опираться.

Позвольте мне теперь предельно коротко резюмировать основные идеи, которые я вам представил. Систематическое изучение циви- лизации началось с середины прошлого века.

Сначала оно не вполне сознавало себя, свои це- ли и методы. Его последователи были склонны к принятию теорий, методов и свидетельств, ко- торые мы должны теперь поставить под со- мнение либо вовсе отвергнуть. Но именно бла- годаря усилиям этих людей смогла развиться наша наука. С конца прошлого века предпри- нимались решительные попытки ввести более строгие методы наблюдения и интерпретации. Одним из результатов этих усилий стало то, что теперь мы располагаем гораздо большим объемом точной информации о культуре неци- вилизованных народов, и в свете нашего ново- го знания многие прежние обобщения оказа- лись необоснованными. В отношении метода ин- терпретации наиболее заметной тенденцией бы- ло растущее влияние исторической точки зре- ния и исторического метода объяснения, при- ведшее к признанию в качестве отдельной нау- ки того, что я здесь называю этнологией, чьи задачи строго ограничиваются гипотетической реконструкцией прошлого и исключают всяко- го рода обобщения и всякие попытки форму- лировать законы. В частности, старые теории эволюции были поставлены под вопрос, а мно- гими учеными и вовсе отвергнуты.

Между тем почти не обращали внимания на другой метод изучения, а именно индуктив- ный, при помощи которого мы пытаемся сде- лать обобщения и открыть естественные зако-

ны человеческого общества. Это произошло по двум причинам. Во-первых, вместо того что- бы искать законы, антропологи занялись вы- яснением происхождения. Во-вторых, эту на- уку путали с психологией, и эта путаница до сих пор сохраняется в умах многих исследова- телей цивилизации, заставляя их считать лю- бую попытку изучения обычаев примитивных народов с индуктивной точки зрения задачей психологов.

Следовательно, во имя будущего науки о цивилизации надо разделить эти два разных метода, а это легче будет сделать, если мы бу- дем использовать в отношении них разные на- звания, один назвав этнологией, а другой со- циальной антропологией. Эти две дисципли- ны, хотя и самостоятельны, связаны друг с дру- гом. В частности, я считаю, что этнология не сможет продвинуться вперед без помощи соци- альной антропологии; историю цивилизации невозможно реконструировать без знания фун- даментальных законов жизни обществ.

Далее я утверждал, что от социальной ан- тропологии мы можем ожидать результатов, имеющих гораздо большее практическое зна- чение, причем не только в более или менее от- даленном будущем, но и прямо сейчас, чего мы вряд ли можем ожидать от этнологии.

Итак, я особо подчеркивал притязания со- циальной антропологии в противовес притя- заниям этнологии. В последние годы этноло-

гия привлекала к себе необоснованно много внимания в Англии, Германии и Америке, тог- да как социальная антропология везде, кроме Франции, встречала незаслуженное пренеб- режение. Это, на мой взгляд, достаточное оправдание — если вообще требуются какие- то оправдания — для настоящей попытки до- биться признания ее важности и ее практи- ческой ценности.

Сейчас, как мне кажется, настал критиче- ский момент для изучения примитивной куль- туры. После семидесятилетних напряженных усилий оно наконец-то обретает почву. Оно все более сознает свои цели и методы, свои возможности и ограничения. Оно получило — правда, не без долгой борьбы, — признание в университетах и вне университетских стен как наука в ряду других наук. Ныне оно, как мне кажется, в состоянии дать такие результаты, которые будут иметь исключительную прак- тическую ценность, в особенности для тех, кто занимается управлением и просвещением от- сталых народов. В последние годы выросло число ученых, профессионально обученных строгим методам наблюдения и обладающих знаниями, необходимыми для проведения по- левых исследований. Но в то время, пока на- ука, так сказать, взрослеет и набирается опы- та, сам предмет ее исследования стремитель- но исчезает. Распространение белой расы и европейской цивилизации по всему миру вы-

звало в нем за одно-два столетия колоссаль- ные изменения. Коренные народы во многих регионах либо были истреблены, как, напри- мер, тасманийцы, либо находятся на грани исчезновения, как, например, австралийские аборигены и наши бушмены. В других регио- нах, даже если удается выжить самим людям, их обычаи и образ жизни меняются. Они уже не делают тех вещей, которые делали рань- ше, они осваивают новый язык, их обычаи выходят из употребления, а многие их преж- ние верования предаются забвению. На на- ших глазах исчезает сам материал, на кото- рый опираются в своих исследованиях этно- лог и социальный антрополог. Нет, кажется, больше ни одной науки, которая бы находи- лась в этом положении. Нет больше ни одной науки, где работа, не сделанная сегодня, уже не сможет быть сделана никогда.

Следовательно, наша работа неотложна, она не может ждать, а ввиду ее огромной важ- ности для решения практических проблем, сто- ящих перед этой страной, где нас окружает коренное население, я бы предположил, что нет в настоящий момент для Ассоциации луч- шего способа осуществить свою цель, а имен- но развитие науки, нежели поощрять и под- держивать всеми возможными способами со- циальную антропологию и научное изучение коренных народов этого континента.