0470486_EC709_orwell_george_1984

NINETEEN EIGHTY-FOUR

1984

GEORGE ORWELL

ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ

PART I

Первая

I

I

It was a bright cold day in April, and the

Был холодный ясный апрельский день, и

clocks were striking thirteen. Winston

часы пробили тринадцать. Уткнув

Smith, his chin nuzzled into his breast in

подбородок в грудь, чтобы спастись от

an effort to escape the vile wind, slipped

злого ветра, Уинстон Смит торопливо

quickly through the glass doors of Victory

шмыгнул за стеклянную дверь жилого

Mansions, though not quickly enough to

дома «Победа», но все-таки впустил за

prevent a swirl of gritty dust from entering

собой вихрь зернистой пыли.

along with him.

The hallway smelt of boiled cabbage and

В вестибюле пахло вареной капустой и

old rag mats. At one end of it a coloured

старыми половиками. Против входа на

poster, too large for indoor display, had

стене висел цветной плакат, слишком

been tacked to the wall. It depicted simply

большой для помещения. На плакате было

an enormous face, more than a metre wide:

изображено громадное, больше метра в

the face of a man of about forty-five, with a

ширину, лицо, -- лицо человека лет

heavy black moustache and ruggedly

сорока пяти, с густыми черными усами,

handsome features. Winston made for the

грубое, но по-мужски привлекательное.

stairs. It was no use trying the lift. Even at

Уинстон направился к лестнице. К лифту

the best of times it was seldom working,

не стоило и подходить. Он даже в лучшие

and at present the electric current was cut

времена редко работал, а теперь, в

off during daylight hours. It was part of the

дневное время, электричество вообще

economy drive in preparation for Hate

отключали. Действовал режим экономии

Week. The flat was seven flights up, and

-- готовились к Неделе ненависти.

Winston, who was thirty-nine and had a

Уинстону

предстояло одолеть семь

varicose ulcer above his right ankle, went

маршей; ему шел сороковой год, над

slowly, resting several times on the way. On

щиколоткой у него была варикозная язва:

each landing, opposite the lift-shaft, the

он поднимался медленно и несколько раз

poster with the enormous face gazed from

останавливался передохнуть. На каждой

the wall. It was one of those pictures which

площадке со стены глядело все то же

are so contrived that the eyes follow you

лицо. Портрет был выполнен так, что,

about when you move. BIG BROTHER IS

куда бы ты ни стал, глаза тебя не

WATCHING YOU, the caption beneath it

отпускали. СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА

ran.

ТЕБЯ, -- гласила подпись.

Inside the flat a fruity voice was reading out

В квартире сочный голос что-то говорил о

a list of figures which had something to do

производстве чугуна, зачитывал цифры.

with the production of pig-iron. The voice

Голос шел из заделанной в правую стену

came from an oblong metal plaque like a

продолговатой металлической

пластины,

dulled mirror which formed part of the

похожей на мутное зеркало. Уинстон

surface of the right-hand wall. Winston

повернул ручку, голос ослаб, но речь по-

turned a switch and the voice sank

прежнему звучала внятно. Аппарат этот

somewhat, though the words were still

(он назывался телекран) притушить было

distinguishable. The instrument (the

можно, полностью же выключить --

telescreen, it was called) could be dimmed,

нельзя. Уинстон отошел к окну;

but there was no way of shutting it off

невысокий тщедушный человек, он

completely. He moved over to the window: a

казался еще более щуплым в синем

smallish, frail figure, the meagreness of his

форменном

комбинезоне

партийца.

body merely emphasized by the blue

Волосы у него были совсем светлые, а

overalls which were the uniform of the

румяное лицо шелушилось от скверного

party. His hair was very fair, his face

мыла, тупых лезвий и холода только что

naturally sanguine, his skin roughened by

кончившейся зимы.

coarse soap and blunt razor blades and the

cold of the winter that had just ended.

Outside, even through the shut window-

Мир снаружи, за закрытыми окнами,

pane, the world looked cold. Down in the

дышал холодом. Ветер закручивал

street little eddies of wind were whirling

спиралями пыль и обрывки бумаги; и,

dust and torn paper into spirals, and

хотя светило солнце, а небо было резко

though the sun was shining and the sky a

голубым, все в городе выглядело

harsh blue, there seemed to be no colour in

бесцветным

--

кроме

расклеенных

anything, except the posters that were

повсюду плакатов. С каждого заметного

plastered

everywhere.

The

угла смотрело лицо черноусого. С дома

blackmoustachio’d face gazed down from

напротив

тоже.

СТАРШИЙ

БРАТ

every commanding corner. There was one

СМОТРИТ НА ТЕБЯ, -- говорила подпись,

on the house-front immediately opposite.

и темные глаза глядели в глаза Уинстону.

BIG BROTHER IS WATCHING YOU, the

Внизу, над тротуаром трепался на ветру

caption said, while the dark eyes looked

плакат с оторванным углом, то пряча, то

deep into Winston’s own. Down at street

открывая единственное слово: АНГСОЦ.

level another poster, torn at one corner,

Вдалеке между

крышами скользнул

flapped fitfully in the wind, alternately

вертолет, завис на мгновение, как

covering and uncovering the single word

трупная муха, и по кривой унесся прочь.

INGSOC. In the far distance a helicopter

Это полицейский

патруль

заглядывал

skimmed down between the roofs, hovered

людям в окна. Но патрули в счет не шли.

for an instant like a bluebottle, and darted

В счет шла только полиция мыслей.

away again with a curving flight. It was the

police patrol, snooping into people’s

windows. The patrols did not matter,

however. Only the Thought Police mattered.

Behind Winston’s back the voice from the

За спиной Уинстона голос из телекрана

telescreen was still babbling away about

все еще болтал о выплавке чугуна и

pig-iron and the overfulfilment of the Ninth

перевыполнении

девятого

трехлетнего

Three-Year Plan. The telescreen received

плана. Телекран работал на прием и на

and transmitted

simultaneously.

Any

передачу. Он ловил каждое слово, если

sound that Winston made, above the level

его произносили не слишком тихим

of a very low whisper, would be picked up

шепотом; мало того, покуда Уинстон

by it, moreover, so long as he remained

оставался в поле зрения мутной

within the field of vision which the metal

пластины, он был не только слышен, но и

plaque commanded, he could be seen as

виден. Конечно, никто не знал,

well as heard. There was of course no way

наблюдают за ним в данную минуту или

of knowing whether you were being

нет. Часто ли и по какому расписанию

watched at any given moment. How often,

подключается к твоему кабелю полиция

or on what system, the Thought Police

мыслей -- об этом можно было только

plugged in on any individual wire was

гадать. Не исключено, что следили за

guesswork. It was even conceivable that

каждым -- и круглые сутки. Во всяком

they watched everybody all the time. But at

случае, подключиться могли когда угодно.

any rate they could plug in your wire

Приходилось жить -- и ты жил, по

whenever they wanted to. You had to live --

привычке, которая превратилась в

did live, from habit that became instinct --

инстинкт, -- с сознанием того, что

in the assumption that every sound you

каждое твое слово подслушивают и

made was overheard, and, except in

каждое твое движение, пока не погас

darkness, every movement scrutinized.

свет, наблюдают.

Winston kept his back turned to the

Уинстон держался к телекрану спиной.

telescreen. It was safer, though, as he well

Так безопаснее; хотя -- он знал это --

knew, even a back can be revealing. A

спина тоже выдает. В километре от его

kilometre away the Ministry of Truth, his

окна громоздилось над чумазым городом

place of work, towered vast and white above

белое здание министерства правды --

the grimy landscape. This, he thought with

место его службы. Вот он, со смутным

a sort of vague distaste -- this was London,

отвращением подумал Уинстон, вот он,

chief city of Airstrip One, itself the third

Лондон, главный город Взлетной полосы

most populous of the provinces of Oceania.

I, третьей

по населению

провинции

He tried to squeeze out some childhood

государства Океания. Он обратился к

memory that should tell him whether

детству -- попытался вспомнить, всегда

London had always been quite like this.

ли был таким Лондон. Всегда ли тянулись

Were there always these vistas of rotting

вдаль эти вереницы обветшалых домов

nineteenth-century houses, their sides

XIX века, подпертых бревнами, с

shored up with baulks of timber, their

залатанными

картоном

окнами,

windows patched with cardboard and their

лоскутными

крышами,

пьяными

roofs with corrugated iron, their crazy

стенками

палисадников?

И

эти

garden walls sagging in all directions? And

прогалины от бомбежек, где вилась

the bombed sites where the plaster dust

алебастровая пыль и кипрей карабкался

swirled in the air and the willow-herb

по грудам обломков; и большие пустыри,

straggled over the heaps of rubble; and the

где бомбы расчистили место для целой

places where the bombs had cleared a

грибной семьи убогих дощатых хибарок,

larger patch and there had sprung up

похожих на курятники? Но -- без толку,

sordid colonies of wooden dwellings like

вспомнить он не мог; ничего не осталось

chicken-houses? But it was no use, he

от детства, кроме отрывочных ярко

could not remember: nothing remained of

освещенных сцен, лишенных фона и

his childhood except a series of bright-lit

чаще всего невразумительных.

tableaux occurring against no background

and mostly unintelligible.

The Ministry of Truth -- Minitrue, in

Министерство правды -- на новоязе[1]

Newspeak[1] -- was startlingly different

Миниправ -- разительно отличалось от

from any other object in sight. It was an

всего,

что

лежало

вокруг.

Это

enormous pyramidal structure of glittering

исполинское

пирамидальное

здание,

white concrete, soaring up, terrace after

сияющее белым бетоном, вздымалось,

terrace, 300 metres into the air. From

уступ за уступом, на трехсотметровую

where Winston stood it was just possible to

высоту. Из своего окна Уинстон мог

read, picked out on its white face in elegant

прочесть на белом фасаде написанные

lettering, the three slogans of the Party:

элегантным

шрифтом

три

партийных

лозунга:

WAR IS PEACE

ВОИНА -- ЭТО МИР

FREEDOM IS SLAVERY

СВОБОДА -- ЭТО РАБСТВО

IGNORANCE IS STRENGTH

НЕЗНАНИЕ -- СИЛА

The Ministry of Truth contained, it was

По слухам, министерство правды

said, three thousand rooms above ground

заключало в себе три тысячи кабинетов

level,

and corresponding ramifications

над

поверхностью

земли

и

below. Scattered about London there were

соответствующую корневую

систему в

just three other buildings of similar

недрах. В разных концах Лондона стояли

appearance and size. So completely did

лишь три еще здания подобного вида и

they dwarf the surrounding architecture

размеров. Они настолько возвышались

that from the roof of Victory Mansions you

над городом, что с крыши жилого дома

could see all four of them simultaneously.

«Победа» можно было видеть все четыре

They were the homes of the four Ministries

разом. В них помещались четыре

between which the entire apparatus of

министерства,

весь

государственный

government was divided. The Ministry of

аппарат:

министерство

правды,

Truth, which concerned itself with news,

ведавшее информацией, образованием,

entertainment, education, and the fine arts.

досугом и искусствами; министерство

The Ministry of Peace, which concerned

мира, ведавшее войной; министерство

itself with war. The Ministry of Love, which

любви, ведавшее охраной порядка, и

maintained law and order. And the Ministry

министерство изобилия, отвечавшее за

of Plenty, which was responsible for

экономику. На новоязе: миниправ,

economic affairs. Their names, in

минимир, минилюб и минизо.

Newspeak: Minitrue, Minipax, Miniluv, and

Miniplenty.

The

Ministry of Love was the really

Министерство

любви внушало

страх. В

frightening one. There were no windows in

здании отсутствовали окна. Уинстон ни

it at all. Winston had never been inside the

разу не переступал его порога, ни разу не

Ministry of Love, nor within half a kilometre

подходил к нему ближе чем на

of it. It was a place impossible to enter

полкилометра. Попасть туда можно было

except on official business, and then only

только по официальному делу, да и то

by penetrating through a maze of barbed-

преодолев

целый

лабиринт

колючей

wire entanglements, steel doors, and

проволоки,

стальных

дверей

и

hidden machine-gun nests. Even the

замаскированных

пулеметных

гнезд.

streets leading up to its outer barriers were

Даже на улицах, ведущих к внешнему

roamed by gorilla-faced guards in black

кольцу

ограждений,

патрулировали

uniforms, armed with jointed truncheons.

охранники в черной форме, с лицами

горилл,

вооруженные

суставчатыми

дубинками

Winston turned round abruptly. He had set

Уинстон резко повернулся. Он придал

his features into the expression of quiet

лицу выражение спокойного оптимизма,

optimism which it was advisable to wear

наиболее уместное перед телекраном, и

when facing the telescreen. He crossed the

прошел в другой конец комнаты, к

room into the tiny kitchen. By leaving the

крохотной кухоньке. Покинув в этот час

Ministry at this time of day he had

министерство, он пожертвовал обедом в

sacrificed his lunch in the canteen, and he

столовой, а дома никакой еды не было --

was aware that there was no food in the

кроме ломтя черного хлеба, который надо

kitchen except a hunk of dark-coloured

было поберечь до завтрашнего утра. Он

bread which had got to be saved for

взял с полки бутылку бесцветной

tomorrow’s breakfast. He took down from

жидкости

с

простой

белой этикеткой:

the shelf a bottle of colourless liquid with a

«Джин Победа». Запах у джина был

plain white label marked VICTORY GIN. It

противный,

маслянистый,

как

у

gave off a sickly, oily smell, as of Chinese

китайской рисовой водки. Уинстон налил

rice-spirit. Winston poured out nearly a

почти полную чашку, собрался с духом и

teacupful, nerved himself for a shock, and

проглотил, точно лекарство.

gulped it down like a dose of medicine.

Instantly his face turned scarlet and the

Лицо у него сразу покраснело, а из глаз

water ran out of his eyes. The stuff was like

дотекли слезы. Напиток был похож на

nitric acid, and moreover, in swallowing it

азотную кислоту; мало того: после глотка

one had the sensation of being hit on the

ощущение было такое, будто тебя огрели

back of the head with a rubber club. The

по спине резиновой дубинкой. Но вскоре

next moment, however, the burning in his

жжение в желудке утихло, а мир стал

belly died down and the world began to look

выглядеть веселее. Он вытянул сигарету

more cheerful. He took a cigarette from a

из мятой пачки с надписью «Сигареты

crumpled packet marked VICTORY

Победа», по рассеянности держа ее

CIGARETTES and incautiously held it

вертикально, в результате весь табак из

upright, whereupon the tobacco fell out on

сигареты высыпался на пол. Со

to the floor. With the next he was more

следующей

Уинстон

обошелся

successful. He went back to the living-room

аккуратнее. Он вернулся в комнату и сел

and sat down at a small table that stood to

за столик слева от телекрана. Из ящика

the left of the telescreen. From the table

стола он вынул ручку, пузырек с

drawer he took out a penholder, a bottle of

чернилами и толстую книгу для записей с

ink, and a thick, quarto-sized blank book

красным корешком и переплетом под

with a red back and a marbled cover.

мрамор.

For some reason the telescreen in the

По неизвестной причине телекран в

living-room was in an unusual position.

комнате был установлен не так, как

Instead of being placed, as was normal, in

принято. Он помещался не в торцовой

the end wall, where it could command the

стене, откуда мог бы обозревать всю

whole room, it was in the longer wall,

комнату, а в длинной, напротив окна.

opposite the window. To one side of it there

Сбоку от него была неглубокая ниша,

was a shallow alcove in which Winston was

предназначенная,

вероятно,

для

now sitting, and which, when the flats were

книжных полок, --

там и

сидел сейчас

built, had probably been intended to hold

Уинстон. Сев в ней поглубже, он

bookshelves. By sitting in the alcove, and

оказывался недосягаемым для телекрана,

keeping well back, Winston was able to

вернее, невидимым. Подслушивать его,

remain outside the range of the telescreen,

конечно, могли, но наблюдать, пока он

so far as sight went. He could be heard, of

сидел там, -- нет. Эта несколько

course, but so long as he stayed in his

необычная

планировка

комнаты,

present position he could not be seen. It

возможно, и натолкнула его на мысль

was partly the unusual geography of the

заняться тем, чем он намерен был сейчас

room that had suggested to him the thing

заняться.

that he was now about to do.

But it had also been suggested by the book

Но кроме того, натолкнула книга в

that he had just taken out of the drawer. It

мраморном переплете. Книга была

was a peculiarly beautiful book. Its smooth

удивительно красива. Гладкая кремовая

creamy paper, a little yellowed by age, was

бумага чуть пожелтела от старости --

of a kind that had not been manufactured

такой бумаги не выпускали уже лет

for at least forty years past. He could guess,

сорок, а то и больше. Уинстон

however, that the book was much older

подозревал, что книга еще древнее. Он

than that. He had seen it lying in the

приметил ее на витрине старьевщика в

window of a frowsy little junk-shop in a

трущобном районе (где именно, он уже

slummy quarter of the town (just what

забыл) и загорелся желанием купить.

quarter he did not now remember) and had

Членам партии не полагалось ходить в

been stricken immediately by an

обыкновенные магазины (это называлось

overwhelming desire to possess it. Party

«приобретать товары на свободном

members were supposed not to go into

рынке»), но запретом часто пренебрегали:

ordinary shops (“dealing on the free

множество вещей, таких, как шнурки и

market”, it was called), but the rule was not

бритвенные лезвия, раздобыть иным

strictly kept, because there were various

способом было невозможно. Уинстон

things, such as shoelaces and razor blades,

быстро оглянулся по сторонам, нырнул в

which it was impossible to get hold of in

лавку и купил книгу за два доллара

any other way. He had given a quick glance

пятьдесят. Зачем -- он сам еще не знал.

up and down the street and then had

Он воровато принес ее домой в портфеле.

slipped inside and bought the book for two

Даже пустая, она компрометировала

dollars fifty. At the time he was not

владельца.

conscious of wanting it for any particular

purpose. He had carried it guiltily home in

his briefcase. Even with nothing written in

it, it was a compromising possession.

The thing that he was about to do was to

Намеревался же он теперь -- начать

open a diary. This was not illegal (nothing

дневник. Это не было противозаконным

was illegal, since there were no longer any

поступком

(противозаконного

вообще

laws), but if detected it was reasonably

ничего не существовало, поскольку не

certain that it would be punished by death,

существовало больше самих законов), но

or at least by twenty-five years in a forced-

если дневник обнаружат, Уинстона

labour camp. Winston fitted a nib into the

ожидает смерть или, в лучшем случае,

penholder and sucked it to get the grease

двадцать пять лет каторжного лагеря.

off. The pen was an archaic instrument,

Уинстон вставил в ручку перо и облизнул,

seldom used even for signatures, and he

чтобы снять смазку. Ручка была

had procured one, furtively and with some

архаическим инструментом, ими даже

difficulty, simply because of a feeling that

расписывались

редко,

и

Уинстон

the beautiful creamy paper deserved to be

раздобыл свою тайком и не без труда: эта

written on with a real nib instead of being

красивая кремовая бумага, казалось ему,

scratched with an ink-pencil. Actually he

заслуживает того, чтобы по ней писали

was not used to writing by hand. Apart

настоящими чернилами, а не корябали

from very short notes, it was usual to

чернильным карандашом. Вообще-то он

dictate everything into the speak-write

не привык писать рукой. Кроме самых

which was of course impossible for his

коротких

заметок, он все

диктовал в

present purpose. He dipped the pen into

речепис, но тут диктовка, понятно, не

the ink and then faltered for just a second.

годилась.

Он

обмакнул

перо

и

A tremor had gone through his bowels. To

замешкался. У него схватило живот.

mark the paper was the decisive act. In

Коснуться

пером

бумаги

--

small clumsy letters he wrote:

бесповоротный шаг. Мелкими корявыми

буквами он вывел:

April 4th, 1984.

4 апреля 1984 года

He sat back. A sense of complete

И откинулся. Им овладело чувство полной

helplessness had descended upon him. To

беспомощности. Прежде всего он не знал,

begin with, he did not know with any

правда ли, что год -- 1984-й. Около этого

certainty that this was 1984. It must be

-- несомненно: он был почти уверен, что

round about that date, since he was fairly

ему 39 лет, а родился он в 1944-м или 45-

sure that his age was thirty-nine, and he

м; но теперь невозможно установить

believed that he had been born in 1944 or

никакую дату точнее, чем с ошибкой в

1945; but it was never possible nowadays

год или два.

to pin down any date within a year or two.

For whom, it suddenly occurred to him to

А для кого, вдруг озадачился он, пишется

wonder, was he writing this diary? For the

этот дневник? Для будущего, для тех, кто

future, for the unborn. His mind hovered

еще не родился. Мысль его покружила

for a moment round the doubtful date on

над сомнительной датой, записанной на

the page, and then fetched up with a bump

листе,

и

вдруг

наткнулась

на

against the Newspeak word doublethink.

новоязовское слово двоемыслие. И

For the first time the magnitude of what he

впервые ему стал виден весь масштаб его

had undertaken came home to him. How

затеи. С будущим как общаться? Это по

could you communicate with the future? It

самой сути невозможно. Либо завтра

was of its nature impossible. Either the

будет похоже на сегодня и тогда не

future would resemble the present, in

станет его слушать, либо оно будет

which case it would not listen to him: or it

другим, и невзгоды Уинстона ничего ему

would be different from it, and his

не скажут.

predicament would be meaningless.

For some time he sat gazing stupidly at the

Уинстон сидел, бессмысленно уставясь на

paper. The telescreen had changed over to

бумагу. Из телекрана ударила резкая

strident military music. It was curious that

военная музыка. Любопытно: он не

he seemed not merely to have lost the

только потерял

способность

выражать

power of expressing himself, but even to

свои мысли, но даже забыл, что ему

have forgotten what it was that he had

хотелось

сказать.

Сколько

недель

originally intended to say. For weeks past

готовился он к этой минуте, и ему даже в

he had been making ready for this moment,

голову не пришло, что потребуется тут не

and it had never crossed his mind that

одна храбрость. Только записать -- чего

anything would be needed except courage.

проще?

Перенести

на

бумагу

The actual writing would be easy. All he

нескончаемый

тревожный

монолог,

had to do was to transfer to paper the

который звучит у него в голове годы,

interminable restless monologue that had

годы. И вот даже этот монолог иссяк. А

been running inside his head, literally for

язва над щиколоткой зудела невыносимо.

years. At this moment, however, even the

Он боялся почесать ногу -- от этого всегда

monologue had dried up. Moreover his

начиналось воспаление. Секунды капали.

varicose ulcer had begun itching

Только белизна бумаги, да зуд над

unbearably. He dared not scratch it,

щиколоткой, да гремучая музыка, да

because if he did so it always became

легкий хмель в голове -- вот и все, что

inflamed. The seconds were ticking by. He

воспринимали сейчас его чувства.

was conscious of nothing except the

blankness of the page in front of him, the

itching of the skin above his ankle, the

blaring of the music, and a slight booziness

caused by the gin.

Suddenly he began writing in sheer panic,

И вдруг

он

начал писать --

просто

от

only imperfectly aware of what he was

паники, очень смутно сознавая, что идет

setting down. His small but childish

из-под пера. Бисерные, но по-детски

handwriting straggled up and down the

корявые строки ползли то вверх, то вниз

page, shedding first its capital letters and

по листу, теряя сперва заглавные буквы,

finally even its full stops:

а потом и точки.

April 4th, 1984. Last night to the flicks. All

4 апреля 1984 года. Вчера в кино. Сплошь

war films. One very good one of a ship full of

военные фильмы. Один очень хороший

refugees being bombed somewhere in the

где-то и Средиземном море бомбят судно

Mediterranean. Audience much amused by

с беженцами. Публику забавляют кадры,

shots of a great huge fat man trying to swim

где

пробует

уплыть

громадный

away with a helicopter after him, first you

толстенный мужчина а его преследует

saw him wallowing along in the water like a

вертолет. сперва мы видим как он по-

porpoise, then you saw him through the

дельфиньи бултыхается в воде, потом

helicopters gunsights, then he was full of

видим его с вертолета через прицел

holes and the sea round him turned pink

потом он весь продырявлен и море вокруг

and he sank as suddenly as though the

него розовое и сразу тонет словно через

holes had let in the water, audience

дыры набрал воды. когда он пошел на дно

shouting with laughter when he sank. then

зрители загоготали. Потом шлюпка

you saw a lifeboat full of children with a

полная детей и над ней вьется

helicopter hovering over it. there was a

вертолет. там на носу сидела женщина

middle-aged woman might have been a

средних лет похожая на еврейку а на

jewess sitting up in the bow with a little boy

руках у нее мальчик лет трех. Мальчик

about three years old in her arms. little boy

кричит от страха и прячет голову у нее

screaming with fright and hiding his head

на груди как будто хочет в нее

between her breasts as if he was trying to

ввинтиться а она его успокаивает и

burrow right into her and the woman putting

прикрывает руками хотя сама посинела

her arms round him and comforting him

от страха. все время старается

although she was blue with fright herself, all

закрыть его руками получше, как будто

the time covering him up as much as

может заслонить от пуль. потом

possible as if she thought her arms could

вертолет

сбросил

на

них

20

keep the bullets off him. then the helicopter

килограммовую бомбу ужасный взрыв и

planted a 20 kilo bomb in among them

лодка разлетелась в щепки. потом

terrific flash and the boat went all to

замечательный

кадр

детская

рука

matchwood. then there was a wonderful

летит вверх, вверх прямо в небо наверно

shot of a child’s arm going up up up right up

ее снимали из стеклянного носа

into the air a helicopter with a camera in its

вертолета и в партийных рядах громко

nose must have followed it up and there

аплодировали но там где сидели пролы

was a lot of applause from the party seats

какая-то женщина подняла скандал и

but a woman down in the prole part of the

крик, что этого нельзя показывать при

house suddenly started kicking up a fuss

детях куда это годится куда это

and shouting they didnt oughter of showed

годится при детях и скандалила пока

it not in front of kids they didnt it aint right

полицейские не вывели не вывели ее вряд

not in front of kids it aint until the police

ли ей что-нибудь сделают мало ли что

turned her turned her out i dont suppose

говорят

пролы

типичная

проловская

anything happened to her nobody cares

реакция на это никто не обращает...

what the proles say typical prole reaction

they never--

suddenly decided to come home and begin

дневник сегодня.

the diary today.

It had happened that morning at the

Случилось оно утром в министерстве --

Ministry, if anything so nebulous could be

если о такой туманности можно сказать

said to happen.

«случилась».

It was nearly eleven hundred, and in the

Время приближалось к одиннадцати-

Records

Department,

where

Winston

ноль-ноль, и в отделе документации, где

worked, they were dragging the chairs out

работал Уинстон, сотрудники выносили

of the cubicles and grouping them in the

стулья из кабин и расставляли в середине

centre of the hall opposite the big

холла перед большим телекраном --

telescreen, in preparation for the Two

собирались на двухминутку ненависти.

Minutes Hate. Winston was just taking his

Уинстон приготовился занять свое место

place in one of the middle rows when two

в средних рядах, и тут неожиданно

people whom he knew by sight, but had

появились еще двое: лица знакомые, но

never spoken to, came unexpectedly into

разговаривать

с

ними

ему

не

the room. One of them was a girl whom he

приходилось. Девицу он часто встречал в

often passed in the corridors. He did not

коридорах. Как ее зовут, он не знал, зная

know her name, but he knew that she

только, что она работает в отделе

worked in the Fiction Department.

литературы. Судя по тому, что иногда он

Presumably -- since he had sometimes seen

видел ее с гаечным ключом и маслеными

her with oily hands and carrying a spanner

руками, она обслуживала одну из машин

-- she had some mechanical job on one of

для сочинения романов. Она была

the novel-writing machines. She was a

веснушчатая, с густыми темными

bold-looking girl, of about twenty-seven,

волосами, лет двадцати семи; держалась

with thick hair, a freckled face, and swift,

самоуверенно, двигалась по-спортивному

athletic movements. A narrow scarlet sash,

стремительно. Алый кушак -- эмблема

emblem of the Junior Anti-Sex League, was

Молодежного антиполового союза, -- туго

wound several times round the waist of her

обернутый несколько раз вокруг талии

overalls, just tightly enough to bring out

комбинезона, подчеркивал крутые бедра.

the shapeliness of her hips. Winston had

Уинстон с первого взгляда невзлюбил ее.

disliked her from the very first moment of

И знал, за что. От нее веяло духом

seeing her. He knew the reason. It was

хоккейных полей, холодных купаний,

because of the atmosphere of hockey-fields

туристских

вылазок

и

вообще

and cold baths and community hikes and

правоверности. Он не любил почти всех

general clean-mindedness which she

женщин, в особенности молодых и

managed to carry about with her. He

хорошеньких. Именно женщины, и

disliked nearly all women, and especially

молодые в первую очередь, были самыми

the young and pretty ones. It was always

фанатичными

приверженцами

партии,

the women, and above all the young ones,

глотателями

лозунгов,

добровольными

who were the most bigoted adherents of the

шпионами и вынюхивателями ереси. А

Party, the swallowers of slogans, the

эта казалась ему даже опаснее других.

amateur spies and nosers-out of

Однажды она повстречалась ему в

unorthodoxy. But this particular girl gave

коридоре, взглянула искоса -- будто

him the impression of being more

пронзила взглядом, -- и в душу ему вполз

dangerous than most. Once when they

черный страх. У него даже мелькнуло

passed in the corridor she gave him a quick

подозрение, что она служит в полиции

sidelong glance which seemed to pierce

мыслей. Впрочем, это было маловероятно.

right into him and for a moment had filled

Тем не менее всякий раз, когда она

him with black terror. The idea had even

оказывалась рядом, Уинстон испытывал

crossed his mind that she might be an

неловкое

чувство,

к

которому

agent of the Thought Police. That, it was

примешивались и враждебность и страх.

true, was very unlikely. Still, he continued

to feel a peculiar uneasiness, which had

fear mixed up in it as well as hostility,

whenever she was anywhere near him.

The other

person was

a man

named

Одновременно

с

женщиной

вошел