0470486_EC709_orwell_george_1984

thought of Katharine’s white body, frozen

вспомнил он белое тело Кэтрин, навеки

for ever by the hypnotic power of the Party.

окоченевшее под гипнозом партии.

Why did it always have to be like this? Why

Почему всегда должно быть так? Почему

could he not have a woman of his own

у него не может быть своей женщины и

instead of these filthy scuffles at intervals

удел его -- грязные, торопливые случки,

of years? But a real love affair was an

разделенные годами? Нормальный роман

almost unthinkable event. The women of

-- это что-то почти немыслимое. Все

the Party were all alike. Chastity was as

партийные

женщины

одинаковы.

deep ingrained in them as Party loyalty. By

Целомудрие вколочено в них так же

careful early conditioning, by games and

крепко, как преданность партии.

cold water, by the rubbish that was dinned

Продуманной

обработкой

сызмала,

into them at school and in the Spies and

играми и холодными купаниями,

the Youth League, by lectures, parades,

вздором, которым их пичкали в школе, в

songs, slogans, and martial music, the

разведчиках, в Молодежном союзе,

natural feeling had been driven out of

докладами,

парадами,

песнями,

them. His reason told him that there must

лозунгами, военной музыкой в них убили

be exceptions, but his heart did not believe

естественное чувство. Разум говорил ему,

it. They were all impregnable, as the Party

что должны быть исключения, но сердце

intended that they should be. And what he

отказывалось

верить.

Они

все

wanted, more even than to be loved, was to

неприступны -- партия добилась своего.

break down that wall of virtue, even if it

И еще больше, чем быть любимым, ему

were only once in his whole life. The sexual

хотелось -- пусть только раз в жизни --

act, successfully performed, was rebellion.

пробить эту стену добродетели. Удачный

Desire was thoughtcrime. Even to have

половой акт -- уже восстание. Страсть --

awakened Katharine, if he could have

мыслепреступление. Растопить Кэтрин --

achieved it, would have been like a

если бы удалось -- и то было бы чем-то

seduction, although she was his wife.

вроде совращения, хотя она ему жена.

But the rest of the story had got to be

Но надо было дописать до конца. Он

written down. He wrote:

написал:

I turned up the lamp. When I saw her in the

Я прибавил огня в лампе. Когда я увидел

light--

ее при свете...

After the darkness the feeble light of the

После

темноты

чахлый

огонек

paraffin lamp had seemed very bright. For

керосиновой

лампы

показался

очень

the first time he could see the woman

ярким. Только теперь он разглядел

properly. He had taken a step towards her

женщину как следует. Он шагнул к ней и

and then halted, full of lust and terror. He

остановился, разрываясь между похотью

was painfully conscious of the risk he had

и ужасом. Он сознавал, чем рискует,

taken in coming here. It was perfectly

придя сюда. Вполне возможно, что при

possible that the patrols would catch him

выходе его схватит патруль; может быть,

on the way out: for that matter they might

уже сейчас его ждут за дверью. Даже

be waiting outside the door at this moment.

если он уйдет, не сделав того, ради чего

If he went away without even doing what he

пришел!..

had come here to do--!

It had got to be written down, it had got to

Это надо было записать, надо было

be confessed. What he had suddenly seen

исповедаться. А увидел он при свете

in the lamplight was that the woman was

лампы -- что женщина старая. Румяна

old. The paint was plastered so thick on her

лежали на лице таким толстым слоем,

face that it looked as though it might crack

что, казалось, треснут сейчас, как

like a cardboard mask. There were streaks

картонная маска. В волосах седые пряди;

of white in her hair; but the truly dreadful

и самая жуткая деталь: рот приоткрылся,

detail was that her mouth had fallen a little

а в нем -- ничего, черный, как пещера.

open, revealing nothing except a cavernous

Ни одного зуба.

blackness. She had no teeth at all.

He wrote hurriedly, in scrabbling

Торопливо, валкими буквами он написал:

handwriting:

When I saw her in the light she was quite an

Когда я увидел ее при свете, она

old woman, fifty years old at least. But I

оказалась совсем старой, ей было не

went ahead and did it just the same.

меньше

пятидесяти.

Но

я

не

остановился и довел дело до конца.

He pressed his fingers against his eyelids

Уинстон опять нажал пальцами на веки.

again. He had written it down at last, but it

Ну вот, он все записал, а ничего не

made no difference. The therapy had not

изменилось.

Лечение

не

помогло.

worked. The urge to shout filthy words at

Выругаться во весь голос хотелось ничуть

the top of his voice was as strong as ever.

не меньше.

VII

VII

If there is hope, wrote Winston, it lies in the

Если есть надежда (писал Уинстон), то

proles.

она в пролах.

If there was hope, it must lie in the proles,

Если есть надежда, то больше ей негде

because only there in those swarming

быть: только в пролах, в этой клубящейся

disregarded masses, 85 per cent of the

на государственных задворках массе,

population of Oceania, could the force to

которая

составляет

восемьдесят

пять

destroy the Party ever be generated. The

процентов населения Океании, может

Party could not be overthrown from within.

родиться сила, способная уничтожить

Its enemies, if it had any enemies, had no

партию. Партию нельзя свергнуть

way of coming together or even of

изнутри. Ее враги -- если у нее есть враги

identifying one another. Even if the

-- не могут соединиться, не могут даже

legendary Brotherhood existed, as just

узнать друг друга. Даже если существует

possibly it might, it was inconceivable that

легендарное Братство -- а это не

its members could ever assemble in larger

исключено, -- нельзя себе представить,

numbers than twos and threes. Rebellion

чтобы члены его собирались группами

meant a look in the eyes, an inflexion of the

больше двух или трех человек. Их бунт --

voice, at the most, an occasional whispered

выражение глаз, интонация в голосе;

word. But the proles, if only they could

самое большее -- словечко, произнесенное

somehow become conscious of their own

шепотом. А пролам, если бы только они

strength. would have no need to conspire.

могли осознать свою силу, заговоры ни к

They needed only to rise up and shake

чему.

Им

достаточно

встать

и

themselves like a horse shaking off flies. If

встряхнуться -- как лошадь стряхивает

they chose they could blow the Party to

мух. Стоит им захотеть, и завтра утром

pieces tomorrow morning. Surely sooner or

они разнесут партию в щепки. Рано или

later it must occur to them to do it? And

поздно они до этого додумаются. Но!..

yet--!

He remembered how once he had been

Он вспомнил, как однажды шел по

walking down a crowded street when a

людной улице, и вдруг из переулка

tremendous shout of hundreds of voices

впереди вырвался оглушительный, в

women’s voices -- had burst from a side-

тысячу глоток, крик, женский крик.

street a little way ahead. It was a great

Мощный, грозный вопль гнева и

formidable cry of anger and despair, a deep,

отчаяния, густое «A-а-а-а!», гудящее, как

loud “Oh-o-o-o-oh!” that went humming on

колокол. Сердце у него застучало.

like the reverberation of a bell. His heart

Началось! -- подумал он. Мятеж!

had leapt. It’s started! he had thought. A

Наконец-то они восстали! Он подошел

riot! The proles are breaking loose at last!

ближе и увидел толпу: двести или триста

When he had reached the spot it was to see

женщин

сгрудились

перед рыночными

a mob of two or three hundred women

ларьками, и лица у них были

crowding round the stalls of a street

трагические, как у пассажиров на

market, with faces as tragic as though they

тонущем пароходе. У него на глазах

had been the doomed passengers on a

объединенная

отчаянием

толпа

будто

sinking ship. But at this moment the

распалась: раздробилась на островки

general despair broke down into a

отдельных ссор. По-видимому, один из

multitude of individual quarrels. It

ларьков торговал кастрюлями. Убогие,

appeared that one of the stalls had been

утлые жестянки -- но кухонную посуду

selling tin saucepans. They were wretched,

всегда было

трудно

достать.

А

сейчас

flimsy things, but cooking-pots of any kind

товар

неожиданно

кончился.

were always difficult to get. Now the supply

Счастливицы, провожаемые толчками и

had unexpectedly given out. The successful

тычками, протискивались прочь со

women, bumped and jostled by the rest,

своими кастрюлями, а неудачливые

were trying to make off with their

галдели вокруг ларька и обвиняли

saucepans while dozens of others

ларечника в том, что дает по блату, что

clamoured round the stall, accusing the

прячет под прилавком. Раздался новый

stall-keeper of favouritism and of having

крик. Две толстухи -- одна с

more saucepans somewhere in reserve.

распущенными волосами -- вцепились в

There was a fresh outburst of yells. Two

кастрюльку и тянули в разные стороны.

bloated women, one of them with her hair

Обе дернули, ручка оторвалась. Уинстон

coming down, had got hold of the same

наблюдал с отвращением. Однако какая

saucepan and were trying to tear it out of

же устрашающая сила прозвучала в

one another’s hands. For a moment they

крике всего двухсот или трехсот голосов!

were both tugging, and then the handle

Ну почему они никогда не крикнут так

came off. Winston watched them

из-за чего-нибудь стоящего!

disgustedly. And yet, just for a moment,

what almost frightening power had

sounded in that cry from only a few

hundred throats! Why was it that they

could never shout like that about anything

that mattered?

He wrote:

Он написал:

Until they become conscious they will never

Они никогда не взбунтуются, пока не

rebel, and until after they have rebelled they

станут

сознательными,

а

cannot become conscious.

сознательными не станут, пока не

взбунтуются.

That, he reflected, might almost have been

Прямо как из партийного учебника

a transcription from one of the Party

фраза, подумал он. Партия, конечно,

textbooks. The Party claimed, of course, to

утверждала, что освободила пролов от

have liberated the proles from bondage.

цепей. До революции их страшно

Before the Revolution they had been

угнетали капиталисты, морили голодом и

hideously oppressed by the capitalists, they

пороли, женщин заставляли работать в

had been starved and flogged, women had

шахтах (между прочим, они там

been forced to work in the coal mines

работают до сих пор), детей в шесть лет

(women still did work in the coal mines, as

продавали

на

фабрики.

Но

a matter of fact), children had been sold

одновременно,

в

соответствии

с

into the factories at the age of six. But

принципом двоемыслия, партия учила,

simultaneously, true to the Principles of

что пролы по своей природе низшие

doublethink, the Party taught that the

существа, их, как животных, надо

proles were natural inferiors who must be

держать в повиновении, руководствуясь

kept in subjection, like animals, by the

несколькими простыми правилами. В

application of a few simple rules. In reality

сущности, о пролах знали очень мало.

very little was known about the proles. It

Много и незачем знать. Лишь бы

was not necessary to know much. So long

трудились и размножались -- а там пусть

as they continued to work and breed, their

делают что хотят. Предоставленные сами

other activities were without importance.

себе, как скот на равнинах Аргентины,

Left to themselves, like cattle turned loose

они всегда возвращались к тому образу

upon the plains of Argentina, they had

жизни, который для них естествен, --

reverted to a style of life that appeared to be

шли по стопам предков. Они рождаются,

natural to them, a sort of ancestral pattern.

растут в грязи, в двенадцать лет

They were born, they grew up in the

начинают

работать,

переживают

gutters, they went to work at twelve, they

короткий период физического расцвета и

passed through a brief blossoming-period of

сексуальности, в двадцать лет женятся, в

beauty and sexual desire, they married at

тридцать уже немолоды, к шестидесяти

twenty, they were middle-aged at thirty,

обычно

умирают.

Тяжелый

физический

they died, for the most part, at sixty. Heavy

труд, заботы о доме и детях, мелкие

physical work, the care of home and

свары с соседями, кино, футбол, пиво и,

children, petty quarrels with neighbours,

главное, азартные игры -- вот и все, что

films, football, beer, and above all,

вмещается в их кругозор. Управлять ими

gambling, filled up the horizon of their

несложно Среди них всегда вращаются

minds. To keep them in control was not

агенты полиции мыслей -- выявляют и

difficult. A few agents of the Thought Police

устраняют тех, кто мог бы стать

moved always among them, spreading false

опасным; но приобщить их к партийной

rumours and marking down and

идеологии не стремятся. Считается

eliminating the few individuals who were

нежелательным,

чтобы

пролы

judged capable of becoming dangerous; but

испытывали большой интерес к политике.

no attempt was made to indoctrinate them

От них требуется лишь примитивный

with the ideology of the Party. It was not

патриотизм -- чтобы взывать к нему.

desirable that the proles should have

когда идет речь об удлинении рабочего

strong political feelings. All that was

дня или о сокращении пайков. А если и

required of them was a primitive patriotism

овладевает ими недовольство -- такое

which could be appealed to whenever it was

тоже бывало, -- это недовольство ни к

necessary to make them accept longer

чему не ведет, ибо из-за отсутствия

working-hours or shorter rations. And even

общих идей обращено оно только против

when they became discontented, as they

мелких

конкретных

неприятностей.

sometimes did, their discontent led

Большие беды неизменно ускользали от

nowhere, because being without general

их внимания. У огромного большинства

ideas, they could only focus it on petty

пролов нет даже телекранов в квартирах.

specific grievances. The larger evils

Обычная полиция занимается ими очень

invariably escaped their notice. The great

мало. В Лондоне существует громадная

majority of proles did not even have

преступность, целое государство в

telescreens in their homes. Even the civil

государстве:

воры,

бандиты,

police interfered with them very little. There

проститутки, торговцы наркотиками,

was a vast amount of criminality in

вымогатели всех мастей; но, поскольку

London, a whole world-within-a-world of

она замыкается в среде пролов,

thieves, bandits, prostitutes, drug-peddlers,

внимания на нее не обращают. Во всех

and racketeers of every description; but

моральных вопросах

им

позволено

since it all happened among the proles

следовать обычаям предков. Партийное

themselves, it was of no importance. In all

сексуальное пуританство на пролов не

questions of morals they were allowed to

распространялось. За разврат их не

follow their ancestral code. The sexual

преследуют,

разводы

разрешены.

puritanism of the Party was not imposed

Собственно говоря, и религия была бы

upon them. Promiscuity went unpunished,

разрешена, если бы пролы проявили к

divorce was permitted. For that matter,

ней склонность. Пролы ниже подозрений.

even religious worship would have been

Как гласит партийный лозунг: «Пролы и

permitted if the proles had shown any sign

животные свободны».

of needing or wanting it. They were beneath

dirty, miserable place where hardly

темный, грязный, мрачный город, и там

anybody had enough to eat and where

почти все жили впроголодь, а сотни и

hundreds and thousands of poor people had

тысячи бедняков ходили разутыми и не

no boots on their feet and not even a roof to

имели крыши над головой. Детям, твоим

sleep under. Children no older than you had

сверстникам,

приходилось

работать

to work twelve hours a day for cruel masters

двенадцать часов в день на жестоких

who flogged them with whips if they worked

хозяев; если они работали медленно, их

too slowly and fed them on nothing but stale

пороли кнутом, а питались они

breadcrusts and water. But in among all this

черствыми корками и водой. Но среди

terrible poverty there were just a few great

этой ужасной нищеты стояли большие

big beautiful houses that were lived in by

красивые дома богачей, которым

rich men who had as many as thirty

прислуживали иногда до тридцати слуг.

servants to look after them. These rich men

Богачи назывались капиталистами. Это

were called capitalists. They were fat, ugly

были толстые уродливые люди со злыми

men with wicked faces, like the one in the

лицами -- наподобие того, что изображен

picture on the opposite page. You can see

на следующей странице. Как видишь, на

that he is dressed in a long black coat which

нем длинный черный пиджак, который

was called a frock coat, and a queer, shiny

назывался фраком, и странная шелковая

hat shaped like a stovepipe, which was

шляпа в форме печной трубы -- так

called a top hat. This was the uniform of the

называемый

цилиндр.

Это

была

capitalists, and no one else was allowed to

форменная одежда капиталистов, и

wear it. The capitalists owned everything in

больше никто не смел ее носить.

the world, and everyone else was their

Капиталистам

принадлежало

все

на

slave. They owned all the land, all the

свете, а остальные люди были их рабами.

houses, all the factories, and all the money.

Им принадлежали вся земля, все дома,

If anyone disobeyed them they could throw

все фабрики и все деньги. Того, кто их

them into prison, or they could take his job

ослушался, бросали в тюрьму или же

away and starve him to death. When any

выгоняли с работы, чтобы уморить

ordinary person spoke to a capitalist he had

голодом.

Когда

простой

человек

to cringe and bow to him, and take off his

разговаривал с капиталистом, он должен

cap and address him as “Sir”. The chief of

был пресмыкаться, кланяться, снимать

all the capitalists was called the King, and--

шапку и называть его «сэр». Самый

главный капиталист именовался королем

и...

But he knew the rest of the catalogue. Он

знал

этот

список

назубок. Будут

There would be mention of the bishops in

епископы с батистовыми рукавами,

their lawn sleeves, the judges in their

судьи

в

мантиях,

отороченных

ermine robes, the pillory, the stocks, the

горностаев, позорный столб, колодки,

treadmill, the cat-o’-nine tails, the Lord

топчак, девятихвостая плеть, банкет у

Mayor’s Banquet, and the practice of

лорд-мэра, обычай целовать туфлю у

kissing the Pope’s toe. There was also

папы. Было еще так называемое право

something called the jus primae noctis,

первой ночи, но в детском учебнике оно,

which would probably not be mentioned in

наверно, не упомянуто. По этому закону

a textbook for children. It was the law by

капиталист имел право спать с любой

which every capitalist had the right to sleep

работницей своей фабрики.

with any woman working in one of his

factories.

How could you tell how much of it was lies?

Как узнать, сколько тут лжи? Может

It might be true that the average human

быть, и вправду средний человек живет

being was better off now than he had been

сейчас лучше, чем до революции.

before the Revolution. The only evidence to

Единственное

свидетельство против

--

the contrary was the mute protest in your

безмолвный протест у тебя в потрохах,

own bones, the instinctive feeling that the

инстинктивное ощущение, что условия

conditions you lived in were intolerable and

твоей жизни невыносимы, что некогда

that at some other time they must have

они наверное были другими. Ему пришло

been different. It struck him that the truly

в

голову, что самое

характерное

в

characteristic thing about modern life was

нынешней жизни -- не жестокость ее и не

not its cruelty and insecurity, but simply

шаткость, а просто убожество, тусклость,

its bareness, its dinginess, its listlessness.

апатия. Оглянешься вокруг -- и не

Life, if you looked about you, bore no

увидишь ничего похожего ни на ложь,

resemblance not only to the lies that

льющуюся из телекранов, ни на те

streamed out of the telescreens, but even to

идеалы, к которым стремятся партия.

the ideals that the Party was trying to

Даже у партийца бoльшая часть жизни

achieve. Great areas of it, even for a Party

проходит вне политики: корпишь на

member, were neutral and non-political, a

нудной службе, бьешься за место в вагоне

matter of slogging through dreary jobs,

метро, штопаешь дырявый носок,

fighting for a place on the Tube, darning a

клянчишь

сахариновую

таблетку,

worn-out sock, cadging a saccharine tablet,

заканчиваешь окурок. Партийный идеал

saving a cigarette end. The ideal set up by

-- это нечто исполинское, грозное,

the Party was something huge, terrible, and

сверкающее: мир стали и бетона,

glittering -- a world of steel and concrete, of

чудовищных машин и жуткого оружия,

monstrous machines and terrifying

страна воинов и фанатиков, которые

weapons -- a nation of warriors and

шагают в едином строю, думают одну

fanatics, marching forward in perfect unity,

мысль, кричат один лозунг, неустанно

all thinking the same thoughts and

трудятся

сражаются,

торжествуют,

shouting the same slogans, perpetually

карают -- триста миллионов человек -- и

working, fighting, triumphing, persecuting -

все на одно лицо. В жизни же -- города-

- three hundred million people all with the

трущобы, где снуют несытые люди в

same face. The reality was decaying, dingy

худых

башмаках,

ветхие

дома

cities where underfed people shuffled to

девятнадцатого века, где всегда пахнет

and fro in leaky shoes, in patched-up

капустой и нужником. Перед ним

nineteenth-century houses that smelt

возникло видение Лондона -- громадный

always of cabbage and bad lavatories. He

город

развалин,

город

миллиона

seemed to see a vision of London, vast and

мусорных ящиков, -- и на него наложился

ruinous, city of a million dustbins, and

образ миссис Парсонс, женщины с

mixed up with it was a picture of Mrs.

морщинистым

лицом

и

жидкими

Parsons, a woman with lined face and

волосами,

безнадежно

ковыряющей

wispy hair, fiddling helplessly with a

засоренную канализационную трубу.

blocked waste-pipe.

He reached down and scratched his ankle

Он опять почесал лодыжку. День и ночь

again. Day and night the telescreens

телекраны хлещут тебя по ушам

bruised your ears with statistics proving

статистикой, доказывают, что у людей

that people today had more food, more

сегодня больше еды, больше одежды,

clothes, better houses, better recreations --

лучше дома, веселее развлечения, что они

that they lived longer, worked shorter

живут дольше, работают меньше и сами

hours, were bigger, healthier, stronger,

стали крупнее, здоровее, сильнее,

happier, more intelligent, better educated,

счастливее, умнее, просвещеннее, чем

than the people of fifty years ago. Not a

пятьдесят лет назад. Ни слова тут нельзя

word of it could ever be proved or

доказать и нельзя опровергнуть. Партия,

disproved. The Party claimed, for example,

например, утверждает, что грамотны

that today 40 per cent of adult proles were

сегодня

сорок

процентов

взрослых

literate: before the Revolution, it was said,

пролов, а до революции грамотных было

the number had only been 15 per cent. The

только пятнадцать процентов. Партия

Party claimed that the infant mortality rate

утверждает, что детская смертность

was now only 160 per thousand, whereas

сегодня -- всего сто шестьдесят на

before the Revolution it had been 300 --

тысячу, а до революции была -- триста...

and so it went on. It was like a single

и так далее. Это что-то вроде одного

equation with two unknowns. It might very

уравнения с двумя неизвестными. Очень

well be that literally every word in the

может быть, что буквально каждое слово

history books, even the things that one

в исторических книжках -- даже те,

accepted without question, was pure

которые

принимаешь

как

fantasy. For all he knew there might never

самоочевидные, -- чистый вымысел. Кто

have been any such law as the jus primae

его знает, может, и не было никогда

noctis, or any such creature as a capitalist,

такого закона, как право первой ночи,

or any such garment as a top hat.

или такой твари, как капиталист, или

такого головного убора, как цилиндр.

Everything faded into mist. The past was

Все расплывается в тумане. Прошлое

erased, the erasure was forgotten, the lie

подчищено, подчистка забыта, ложь

became truth. Just once in his life he had

стала правдой. Лишь однажды в жизни

possessed -- after the event: that was what

он располагал -- после событий, вот что

counted -- concrete, unmistakable evidence

важно -- ясным и недвусмысленным

of an act of falsification. He had held it

доказательством того, что совершена

between his fingers for as long as thirty

подделка. Он держал его в руках целых

seconds. In 1973, it must have been -- at

полминуты. Было это, кажется, в 1973

any rate, it was at about the time when he

году... словом, в то время, когда он

and Katharine had parted. But the really

расстался с Кэтрин. Но речь шла о

relevant date was seven or eight years

событиях семи- или восьмилетней

earlier.

давности.

The story really began in the middle sixties,

Началась эта история в середине

the period of the great purges in which the

шестидесятых годов, в период больших

original leaders of the Revolution were

чисток, когда были поголовно истреблены

wiped out once and for all. By 1970 none of

подлинные вожди революции. К 1970

them was left, except Big Brother himself.

году в живых не осталось ни одного,

All the rest had by that time been exposed

кроме Старшего Брата. Всех разоблачили

as traitors and counter-revolutionaries.

как предателей и контрреволюционеров.

Goldstein had fled and was hiding no one

Голдстейн сбежал и скрывался неведомо

knew where, and of the others, a few had

где, кто-то просто исчез, большинство же

simply disappeared, while the majority had

после шумных процессов, где все

been executed after spectacular public

признались в своих преступлениях, было

trials at which they made confession of

казнено. Среди последних, кого постигла

their crimes. Among the last survivors were

эта участь, были трое: Джонс, Аронсон и

three men named Jones, Aaronson, and

Резерфорд. Их взяли году в шестьдесят

Rutherford. It must have been in 1965 that

пятом. По обыкновению, они исчезли на

these three had been arrested. As often

год или год с лишним, и никто не знал,

happened, they had vanished for a year or

живы они или нет; но потом их вдруг

more, so that one did not know whether

извлекли дабы они, как принято,

they were alive or dead, and then had

изобличили себя сами. Они признались в

suddenly been brought forth to incriminate

сношениях с врагом (тогда врагом тоже

themselves in the usual way. They had

была Евразия), в растрате общественных

confessed to intelligence with the enemy (at

фондов,

в

убийстве

преданных

that date, too, the enemy was Eurasia),

партийцев, в подкопах под руководство

embezzlement of public funds, the murder

Старшего Брата, которыми они занялись

of various trusted Party members, intrigues

еще

задолго до революции,

во

against the leadership of Big Brother which

вредительских актах, стоивших жизни

had started long before the Revolution

сотням тысяч людей. Признались, были

happened, and acts of sabotage causing the

помилованы, восстановлены в партии и

death of hundreds of thousands of people.

получили посты, по названию важные, а

After confessing to these things they had

по сути -- синекуры. Все трое выступили

been pardoned, reinstated in the Party, and

с длинными

покаянными статьями

в

given posts which were in fact sinecures

«Таймс», где рассматривали корни своей

but which sounded important. All three had

измены и обещали искупить вину.

written long, abject articles in the Times,

analysing the reasons for their defection

and promising to make amends.

Some time after their release Winston had

После

их

освобождения

Уинстон

actually seen all three of them in the

действительно видел всю троицу в кафе

Chestnut Tree Café. He remembered the

«Под каштаном». Он наблюдал за ними

sort of terrified fascination with which he

исподтишка, с ужасом и не мог оторвать

had watched them out of the corner of his

глаз. Они были гораздо старше его --

eye. They were men far older than himself,

реликты древнего мира, наверное,

relics of the ancient world, almost the last

последние крупные фигуры, оставшиеся

great figures left over from the heroic days

от ранних героических дней партии.

of the Party. The glamour of the

Славный дух подпольной борьбы и

underground struggle and the civil war still

гражданской войны все еще витал над

faintly clung to them. He had the feeling,

ними. У него было ощущение -- хотя

though already at that time facts and dates

факты и даты уже порядком расплылись,

were growing blurry, that he had known

-- что их имена он услышал на несколько

their names years earlier than he had

лет раньше, чем имя Старшего Брата. Но

known that of Big Brother. But also they

они были вне закона -- враги, парии,

were outlaws,

enemies, untouchables,

обреченные

исчезнуть

в

течение

doomed with absolute certainty to

ближайшего года или двух. Тем, кто раз

extinction within a year or two. No one who

побывал в руках у полиции мыслей, уже

had once fallen into the hands of the

не было спасения. Они трупы -- и только

Thought Police

ever escaped in the end. ждут, когда их отправят на кладбище.

They were corpses waiting to be sent back

to the grave.

There was no one at any of the tables

За столиками вокруг них не было ни

nearest to them. It was not wise even to be

души. Неразумно даже показываться

seen in the neighbourhood of such people.

поблизости от таких людей. Они молча

They were sitting in silence before glasses

сидели за стаканами джина, сдобренного

of the gin flavoured with cloves which was

гвоздикой, -- фирменным напитком этого

the speciality of the café. Of the three, it

кафе. Наибольшее впечатление на

was Rutherford whose appearance had

Уинстона произвел Резерфорд. Некогда

most impressed Winston. Rutherford had

знаменитый карикатурист, он своими

once been a famous caricaturist, whose

злыми рисунками немало способствовал

brutal cartoons had helped to inflame

разжиганию

общественных

страстей в

popular opinion before and during the

период революций. Его карикатуры и

Revolution. Even now, at long intervals, his

теперь изредка появлялись в «Таймс». Это

cartoons were appearing in the Times. They

было всего лишь подражание его

were simply an imitation of his earlier

прежней

манере,

на

редкость

manner, and curiously lifeless and

безжизненное

и

неубедительное.

unconvincing. Always they were a

Перепевы старинных тем: трущобы,

rehashing of the ancient themes -- slum

хижины, голодные дети, уличные бои,

tenements, starving children, street battles,

капиталисты в цилиндрах -- кажется,

capitalists in top hats -- even on the

даже на баррикадах они не желали

barricades the capitalists still seemed to

расстаться с цилиндрами, -- бесконечные

cling to their top hats an endless, hopeless

и безнадежные попытки вернуться в

effort to get back into the past. He was a

прошлое. Он был громаден и уродлив --

monstrous man, with a mane of greasy grey

грива сальных седых волос, лицо в

hair, his face pouched and seamed, with

морщинах и припухлостях, выпяченные

thick negroid lips. At one time he must

губы. Когда-то он, должно быть,

have been immensely strong; now his great

отличался неимоверной силой, теперь же

body was sagging, sloping, bulging, falling

его большое тело местами разбухло,

away in every direction. He seemed to be

обвисло, осело, местами усохло. Он будто

breaking up before one’s eyes, like a

распадался на глазах -- осыпающаяся

mountain crumbling.

гора.

It was the lonely hour of fifteen. Winston

Было 15 часов, время затишья. Уинстон

could not now remember how he had come

уже не помнил, как его туда занесло в

to be in the café at such a time. The place

такой час. Кафе почти опустело. Из

was almost empty. A tinny music was

телекранов точилась бодрая музыка. Трое

trickling from the telescreens. The three

сидели в своем углу молча и почти

men sat in their corner almost motionless,

неподвижно. Официант, не дожидаясь их

never speaking. Uncommanded, the waiter

просьбы, принес еще по стакану джина.

brought fresh glasses of gin. There was a

На их столе лежала шахматная доска с

chessboard on the table beside them, with

расставленными фигурами, но никто не

the pieces set out but no game started. And

играл. Вдруг с телекранами что-то

then, for perhaps half a minute in all,

произошло -- и продолжалось это с

something happened to the telescreens. The

полминуты. Сменилась мелодия, и

tune that they were playing changed, and

сменилось настроение музыки. Вторглось

the tone of the music changed too. There

что-то другое... трудно объяснить что.

came into it -- but it was something hard to

Странный, надтреснутый, визгливый,

describe. It was a peculiar, cracked,

глумливый тон -- Уинстон назвал его про

braying, jeering note: in his mind Winston

себя желтым тоном. Потом голос запел:

called it a yellow note. And then a voice

from the telescreen was singing:

Under the spreading chestnut tree

Под развесистым каштаном

I sold you and you sold me:

Продали средь бела дня –

There lie they, and here lie we

Я тебя, а ты меня.

Under the spreading chestnut tree.

Под развесистым каштаном

Мы лежим средь бела дня --

Справа ты, а слева я. [2]

The three men never stirred. But when

Трое не пошевелились. Но когда Уинстон

Winston glanced again at Rutherford’s

снова взглянул на разрушенное лицо

ruinous face, he saw that his eyes were full

Резерфорда, оказалось, что в глазах у

of tears. And for the first time he noticed,

него стоят слезы. И только теперь

with a kind of inward shudder, and yet not

Уинстон

заметил,

с

внутренним

knowing at what he shuddered, that both

содроганием -- не понимая еще, почему

Aaronson and Rutherford had broken

содрогнулся, -- что и у Аронсона и у

noses.

Резерфорда перебитые носы.

A little later all three were re-arrested. It

Чуть позже всех троих опять арестовали.

appeared that they had engaged in fresh

Выяснилось, что сразу же после

conspiracies from the very moment of their

освобождения они вступили в новые

release. At their second trial they confessed

заговоры. На втором процессе они вновь

to all their old crimes over again, with a

сознались

во

всех

прежних

whole string of new ones. They were

преступлениях и во множестве новых. Их

executed, and their fate was recorded in the

казнили, а дело их в назидание потомкам

Party histories, a warning to posterity.

увековечили в истории партии. Лет через

About five years after this, in 1973,

пять после этого, в 1973-м, разворачивая

Winston was unrolling a wad of documents

материалы, только что выпавшие на стол

which had just flopped out of the

из пневматической трубы, Уинстон

pneumatic tube on to his desk when he

обнаружил случайный обрывок бумаги.

came on a fragment of paper which had

Значение обрывка он понял сразу, как

evidently been slipped in among the others

только расправил его на столе. Это была

and then forgotten. The instant he had

половина

страницы,

вырванная

из

flattened it out he saw its significance. It

«Таймс»

примерно

десятилетней

was a half-page torn out of the Times of

давности, -- верхняя половина, так что

about ten years earlier -- the top half of the

число там стояло, -- и на ней фотография

page, so that it included the date -- and it

участников

какого-то

партийного

contained a photograph of the delegates at

торжества в Нью-Йорке. В центре группы

some Party function in New York.

выделялись Джонс, Аронсон и Резерфорд.

Prominent in the middle of the group were

Не узнать их было нельзя, да и фамилии

Jones, Aaronson, and Rutherford. There

их

значились

в

подписи

под

was no mistaking them, in any case their

фотографией.

names were in the caption at the bottom.

The point was that at both trials all three

А на обоих процессах все трое показали,

men had confessed that on that date they

что в тот день они находились на

had been on Eurasian soil. They had flown

территории

Евразии.

С

тайного

from a secret airfield in Canada to a

аэродрома в Канаде их доставили куда-то

rendezvous somewhere in Siberia, and had

в

Сибирь

на встречу

с

работниками

Of course, this was not in itself a discovery.

Конечно, не бог весть какое открытие.

Even at that time Winston had not

Уже тогда Уинстон не допускал мысли,

imagined that the people who were wiped

что люди, уничтоженные во время

out in the purges had actually committed

чисток, в самом деле преступники. Но тут

the crimes that they were accused of. But

было точное доказательство, обломок

this was concrete evidence; it was a

отмененного

прошлого:

так

одна

fragment of the abolished past, like a fossil

ископаемая кость, найденная не в том

bone which turns up in the wrong stratum

слое отложений, разрушает целую

and destroys a geological theory. It was

геологическую теорию. Если бы этот факт

enough to blow the Party to atoms, if in

можно было обнародовать, разъяснить

some way it could have been published to

его значение, он один разбил бы партию

the world and its significance made known.

вдребезги.

He took his scribbling pad on his knee and

Он положил блокнот на колено и

pushed back his chair so as to get as far

отодвинулся со стулом подальше от

away from the telescreen as possible. To

телекрана. Сделать непроницаемое лицо

keep your face expressionless was not

легко, даже дышать можно ровно, если

difficult, and even your breathing could be

постараться, но вот с сердцебиением не

controlled, with an effort: but you could not

сладишь,

а

телекран

--

штука

control the beating of your heart, and the

чувствительная, подметит. Он выждал,

telescreen was quite delicate enough to pick

по своим расчетам, десять минут, все

it up. He let what he judged to be ten

время мучаясь страхом, что его выдаст

minutes go by, tormented all the while by

какая-нибудь случайность -- например,

the fear that some accident -- a sudden

внезапный сквозняк смахнет бумагу.

draught blowing across his desk, for

Затем, уже не открывая фотографию, он

instance -- would betray him. Then,

сунул ее вместе с ненужными листками в

without uncovering it again, he dropped the

гнездо памяти. И через минуту она,

photograph into the memory hole, along

наверное, превратилась в пепел.

with some other waste papers. Within

another minute, perhaps, it would have

crumbled into ashes.

That was ten -- eleven years ago. Today,

Это было десять-одиннадцать лет назад.

probably, he would have kept that

Сегодня он эту фотографию скорее бы

photograph. It was curious that the fact of

всего сохранил. Любопытно: хотя и

having held it in his fingers seemed to him

фотография и отраженный на ней факт

to make a difference even now, when the

были всего лишь воспоминанием, само

photograph itself, as well as the event it

то, что он когда-то держал ее в руках,

recorded, was only memory. Was the

влияло на него до сих пор. Неужели,

Party’s hold upon the past less strong, he

спросил он себя, власть партии над

wondered, because a piece of evidence

прошлым ослабла оттого, что уже не

which existed no longer had once existed?

существующее

мелкое

свидетельство

когда-то существовало?