0470486_EC709_orwell_george_1984

over London. It had no caption, and

плакатом. Без подписи: огромный, в три-

represented simply the monstrous figure of

четыре метра, евразийский солдат с

a Eurasian soldier, three or four metres

непроницаемым монголоидным лицом и в

high, striding forward with expressionless

гигантских сапогах шел на зрителя с

Mongolian face and enormous boots, a

автоматом, целясь от бедра. Где бы ты ни

submachine gun pointed from his hip.

стал, увеличенное перспективой дуло

From whatever angle you looked at the

автомата смотрело на тебя. Эту штуку

poster, the muzzle of the gun, magnified by

клеили на каждом свободном месте, на

the foreshortening, seemed to be pointed

каждой стене, и численно она превзошла

straight at you. The thing had been

даже портреты Старшего Брата. У

plastered on every blank space on every

пролов,

войной

обычно

не

wall, even outnumbering the portraits of

интересовавшихся, сделался, как это

Big Brother. The proles, normally apathetic

периодически с ними бывало, припадок

about the war, were being lashed into one

патриотизма. И, словно для поддержания

of their periodical frenzies of patriotism. As

воинственного духа, ракеты стали

though to harmonize with the general

уничтожать больше людей, чем всегда.

mood, the rocket bombs had been killing

Одна

угодила

в

переполненный

larger numbers of people than usual. One

кинотеатр в районе Степни и погребла

fell on a crowded film theatre in Stepney,

под развалинами несколько сот человек.

burying several hundred victims among the

На похороны собрались все жители

ruins. The whole population of the

района; процессия тянулась несколько

neighbourhood turned out for a long,

часов и вылилась в митинг протеста.

trailing funeral which went on for hours

Другая ракета упала на пустырь, занятый

and was in effect an indignation meeting.

под детскую площадку, и разорвала в

Another bomb fell on a piece of waste

клочья несколько десятков детей. Снова

ground which was used as a playground

были гневные демонстрации, жгли чучело

and several dozen children were blown to

Голдстейна,

сотнями

срывали

и

pieces. There were further angry

предавали огню плакаты с евразийцем;

demonstrations, Goldstein was burned in

во

время

беспорядков

разграбили

effigy, hundreds of copies of the poster of

несколько магазинов; потом разнесет

the Eurasian soldier were torn down and

слух, что шпионы наводят ракеты при

added to the flames, and a number of

помощи радиоволн, -- у старой четы,

shops were looted in the turmoil; then a

заподозренной

в

иностранном

rumour flew round that spies were

происхождении, подожгли дом, и

directing the rocket bombs by means of

старики задохнулись в дыму.

wireless waves, and an old couple who were

suspected of being of foreign extraction had

their house set on fire and perished of

suffocation.

In the room over Mr. Charrington’s shop,

В комнате над лавкой мистера

when they could get there, Julia and

Чаррингтона Джулия и Уинстон ложились

Winston lay side by side on a stripped bed

на незастланную кровать и лежали под

under the open window, naked for the sake

окном голые из-за жары. Крыса больше

of coolness. The rat had never come back,

не появлялась, но клоп плодился в тепле

but the bugs had multiplied hideously in

ужасающе. Их это не трогало. Грязная ли,

the heat. It did not seem to matter. Dirty or

чистая ли, комната была раем. Едва

clean, the room was paradise. As soon as

переступив порог, они посыпали все

they arrived they would sprinkle everything

перцем, купленным на черном рынке,

with pepper bought on the black market,

скидывали

одежду

и,

потные,

tear off their clothes, and make love with

предавались любви; потом их смаривало,

sweating bodies, then fall asleep and wake

а проснувшись, они обнаруживали, что

to find that the bugs had rallied and were

клопы воспряли и стягиваются для

massing for the counter-attack.

контратаки.

Four, five, six -- seven times they met

Четыре, пять, шесть... семь раз

during the month of June. Winston had

встречались они так в июне. Уинстон

dropped his habit of drinking gin at all

избавился

от

привычки

пить джин

во

hours. He seemed to have lost the need for

всякое время дня. И как будто не

it. He had grown fatter, his varicose ulcer

испытывал в нем потребности. Он

had subsided, leaving only a brown stain

пополнел,

варикозная

язва

его

on the skin above his ankle, his fits of

затянулась, оставив после себя только

coughing in the early morning had stopped.

коричневое пятно над щиколоткой;

The process of life had ceased to be

прекратились

и утренние

приступы

intolerable, he had no longer any impulse

кашля. Процесс жизни перестал быть

to make faces at the telescreen or shout

невыносимым;

Уинстона

уже

не

curses at the top of his voice. Now that they

подмывало, как раньше, скорчить рожу

had a secure hiding-place, almost a home,

телекрану или выругаться во весь голос.

it did not even seem a hardship that they

Теперь, когда у них было надежное

could only meet infrequently and for a

пристанище, почти свой дом, не казалось

couple of hours at a time. What mattered

лишением даже то, что приходить сюда

was that the room over the junk-shop

они могут только изредка и на каких-

should exist. To know that it was there,

нибудь два часа. Важно было, что у них

inviolate, was almost the same as being in

есть

эта

комната

над

лавкой

it. The room was a world, a pocket of the

старьевщика. Знать, что она есть и

past where extinct animals could walk. Mr.

неприкосновенна, -- почти то же самое,

Charrington, thought Winston, was another

что находиться в ней. Комната была

extinct animal. He usually stopped to talk

миром, заказником прошлого, где могут

with Mr. Charrington for a few minutes on

бродить вымершие животные. Мистер

his way upstairs. The old man seemed

Чаррингтон тоже вымершее животное,

seldom or never to go out of doors, and on

думал Уинстон. По дороге наверх он

the other hand to have almost no

останавливался поговорить с хозяином.

customers. He led a ghostlike existence

Старик, по-видимому, редко выходил на

between the tiny, dark shop, and an even

улицу, если вообще выходил; с другой

tinier back kitchen where he prepared his

стороны, и покупателей у него почти не

meals and which contained, among other

бывало. Незаметная жизнь его протекала

things,

an

unbelievably

ancient

между крохотной темной лавкой и еще

gramophone with an enormous horn. He

более крохотной кухонькой в тылу, где он

seemed glad of the opportunity to talk.

стряпал себе еду и где стоял среди прочих

Wandering about among his worthless

предметов

невероятно

древний

stock, with his long nose and thick

граммофон с огромнейшим раструбом.

spectacles and his bowed shoulders in the

Старик был рад любому случаю

velvet jacket, he had always vaguely the air

поговорить. Длинноносый и сутулый, в

of being a collector rather than a

толстых очках и бархатном пиджаке, он

tradesman. With a sort of faded

бродил среди своих бесполезных товаров,

enthusiasm he would finger this scrap of

похожий скорее на коллекционера, чем

rubbish or that -- a china bottle-stopper,

на торговца. С несколько остывшим

the painted lid of a broken snuffbox, a

энтузиазмом он брал в руку тот или иной

pinchbeck locket containing a strand of

пустяк -- фарфоровую затычку для

some long-dead baby’s hair -- never asking

бутылки,

разрисованную

крышку

that Winston should buy it, merely that he

бывшей табакерки, латунный медальон с

should admire it. To talk to him was like

прядкой волос неведомого и давно

listening to the tinkling of a worn-out

умершего ребенка, -- не купить предлагая

musical-box. He had dragged out from the

Уинстону, а просто полюбоваться.

corners of his memory some more

Беседовать с ним было все равно что

fragments of forgotten rhymes. There was

слушать звон

изношенной

музыкальной

one about four and twenty blackbirds, and

шкатулки. Он извлек из закоулков своей

another about a cow with a crumpled horn,

памяти еще несколько забытых детских

and another about the death of poor Cock

стишков. Один был: «Птицы в пироге»,

Robin. “It just occurred to me you might be

другой про корову с гнутым рогом, а еще

interested,” he would say with a

один про смерть малиновки. «Я подумал,

deprecating little laugh whenever he

что вам зто может быть интересно», --

produced a new fragment. But he could

говорил он с неодобрительным смешком,

never recall more than a few lines of any

воспроизведя очередной отрывок. Но ни

в одном стихотворении

он

не

мог

one rhyme.

припомнить больше двух-трех строк.

Both of them knew -- in a way, it was never

Они с Джулией понимали -- и, можно

out of their minds that what was now

сказать, все время помнили, -- что долго

happening could not last long. There were

продолжаться это не может. В иные

times when the fact of impending death

минуты грядущая смерть казалась не

seemed as palpable as the bed they lay on,

менее ощутимой, чем кровать под ними,

and they would cling together with a sort of

и они прижимались друг к другу со

despairing sensuality, like a damned soul

страстью отчаяния -- как обреченный

grasping at his last morsel of pleasure

хватает последние крохи наслаждения за

when the clock is within five minutes of

пять минут до боя часов. Впрочем,

striking. But there were also times when

бывали такие дни, когда они тешили себя

they had the illusion not only of safety but

иллюзией не только безопасности, но и

of permanence. So long as they were

постоянства. Им казалось, что в этой

actually in this room, they both felt, no

комнате с ними не может случиться

harm could come to them. Getting there

ничего плохого. Добираться сюда трудно

was difficult and dangerous, but the room

и опасно, но сама комната -- убежище. С

itself was sanctuary. It was as when

похожим чувством Уинстон вглядывался

Winston had gazed into the heart of the

однажды в пресс-папье: казалось, что

paperweight, with the feeling that it would

можно попасть в сердцевину стеклянного

be possible to get inside that glassy world,

мира и, когда очутишься там, время

and that once inside it time could be

остановится. Они часто предавались

arrested. Often they gave themselves up to

грезам о спасении. Удача их не покинет,

daydreams of escape. Their luck would hold

и роман их не кончится, пока они не

indefinitely, and they would carry on their

умрут своей смертью. Или Кэтрин

intrigue, just like this, for the remainder of

отправится на тот свет, и путем разных

their natural lives. Or Katharine would die,

ухищрений Уинстон с Джулией добьются

and by subtle manoeuvrings Winston and

разрешения на брак. Или они вместе

Julia would succeed in getting married. Or

покончат с собой. Или скроются: изменят

they would commit suicide together. Or

внешность,

научатся

пролетарскому

they would disappear, alter themselves out

выговору, устроятся на фабрику и, никем

of recognition, learn to speak with

не узнанные, доживут свой век на

proletarian accents, get jobs in a factory

задворках. Оба знали, что все это ерунда.

and live out their lives undetected in a

В действительности спасения нет.

back-street. It was all nonsense, as they

Реальным был один план -- самоубийство,

both knew. In reality there was no escape.

но и его они не спешили осуществить. В

Even the one plan that was practicable,

подвешенном состоянии, день за днем, из

suicide, they had no intention of carrying

недели в неделю тянуть настоящее без

out. To hang on from day to day and from

будущего

велел

им

непобедимый

week to week, spinning out a present that

инстинкт -- так легкие всегда делают

had no future, seemed an unconquerable

следующий вдох, покуда есть воздух.

instinct, just as one’s lungs will always

draw the next breath so long as there is air

available.

Sometimes, too, they talked of engaging in

А еще они иногда говорили о деятельном

active rebellion against the Party, but with

бунте против партии -- но не

no notion of how to take the first step. Even

представляли себе, с чего начать. Даже

if the fabulous Brotherhood was a reality,

если мифическое Братство существует,

there still remained the difficulty of finding

как найти к нему путь? Уинстон

one’s way into it. He told her of the strange

рассказал ей о странной близости,

intimacy that existed, or seemed to exist,

возникшей -- или как будто возникшей --

between himself and O’Brien, and of the

между ним и О'Брайеном, и о том, что у

impulse he sometimes felt, simply to walk

него бывает

желание

прийти к

into O’Brien’s presence, announce that he

О'Брайену, объявить себя врагом партии

was the enemy of the Party, and demand

и попросить помощи. Как ни странно,

his help. Curiously enough, this did not

Джулия не сочла эту идею совсем

strike her as an impossibly rash thing to

безумной. Она привыкла судить о людях

do. She was used to judging people by their

по лицам, и ей казалось естественным,

faces, and it seemed natural to her that

что,

один

раз

переглянувшись

с

Winston should believe O’Brien to be

О'Брайеном, Уинстон ему поверил. Она

trustworthy on the strength of a single

считала само собой разумеющимся, что

flash of the eyes. Moreover she took it for

каждый человек, почти каждый, тайно

granted that everyone, or nearly everyone,

ненавидит партию и нарушит правила,

secretly hated the Party and would break

если ему это ничем не угрожает. Но она

the rules if he thought it safe to do so. But

отказывалась верить, что существует и

she refused to believe that widespread,

может

существовать

широкое

organized opposition existed or could exist.

организованное сопротивление. Рассказы

The tales about Goldstein and his

о Голдстейне и его подпольной армии --

underground army, she said, were simply a

ахинея, придуманная партией для

lot of rubbish which the Party had invented

собственной выгоды, а ты должен делать

for its own purposes and which you had to

вид, будто веришь. Невесть сколько раз

pretend to believe in. Times beyond

на партийных собраниях и стихийных

number, at Party rallies and spontaneous

демонстрациях она надсаживала горло,

demonstrations, she had shouted at the top

требуя казнить людей, чьих имен никогда

of her voice for the execution of people

не слышала и в чьи преступления не

whose names she had never heard and in

верила ни секунды. Когда происходили

whose supposed crimes she had not the

открытые процессы, она занимала свое

faintest belief. When public trials were

место в отрядах Союза юных, с утра до

happening she had taken her place in the

ночи стоявших в оцеплений вокруг суда,

detachments from the Youth League who

и выкрикивала с ними: «Смерть

surrounded the courts from morning to

предателям!» На двухминутках ненависти

night, chanting at intervals “Death to the

громче всех поносила Голдстейна. При

traitors!” During the Two Minutes Hate she

этом очень смутно представляла себе, кто

always excelled all others in shouting

такой Голдстейн и в чем состоят его

insults at Goldstein. Yet she had only the

теории. Она выросла после революции и

dimmest idea of who Goldstein was and

по

молодости

лет

не

помнила

what doctrines he was supposed to

идеологические

баталии пятидесятых и

represent. She had grown up since the

шестидесятых

годов.

Независимого

Revolution and was too young to remember

политического

движения

она

the ideological battles of the fifties and

представить себе не могла; да и в любом

sixties. Such a thing as an independent

случае партия неуязвима. Партия будет

political movement was outside her

всегда и всегда будет такой же.

imagination: and in any case the Party was

Противиться ей можно только тайным

invincible. It would always exist, and it

неповиновением, самое большее --

would always be the same. You could only

частными актами террора: кого-нибудь

rebel against it by secret disobedience or, at

убить, что-нибудь взорвать.

most, by isolated acts of violence such as

killing somebody or blowing something up.

In some ways she was far more acute than

В некоторых отношениях она была

Winston, and far less susceptible to Party

гораздо проницательнее

Уинстона

и

propaganda. Once when he happened in

меньше

подвержена

партийной

some connexion to mention the war against

пропаганде.

Однажды,

кода

он

Eurasia, she startled him by saying

обмолвился в связи с чем-то о войне с

casually that in her opinion the war was

Евразией, Джулия ошеломила его,

not happening. The rocket bombs which fell

небрежно сказав, что, по ее мнению,

daily on London were probably fired by the

никакой войны нет. Ракеты, падающие

Government of Oceania itself, “just to keep

на Лондон, может быть, пускает само

people frightened”. This was an idea that

правительство, «чтобы держат людей в

had literally never occurred to him. She

страхе». Ему такая мысль просто не

also stirred a sort of envy in him by telling

приходила в голову. А один раз он ей

him that during the Two Minutes Hate her

даже позавидовал: когда она сказала, что

great difficulty was to avoid bursting out

на

двухминутках

ненависти

самое

laughing. But she only questioned the

трудное для нее -- удержаться от смеха.

teachings of the Party when they in some

Но партийные идеи она подвергала

way touched upon her own life. Often she

сомнению только тогда, когда они прямо

was ready to accept the official mythology,

затрагивали ее жизнь. Зачастую она

simply because the difference between

готова была принять официальный миф

truth and falsehood did not seem important

просто потому, что ей казалось не

to her. She believed, for instance, having

важным, ложь это или правда. Например,

learnt it at school, that the Party had

она верила, что партия изобрела самолет,

invented aeroplanes. (In his own

-- так ее научили в школе. (Когда Уинстон

schooldays, Winston remembered, in the

был школьником -- в конце 50-х годов, --

late fifties, it was only the helicopter that

партия

претендовала

только

на

the Party claimed to have invented; a dozen

изобретение вертолета; десятью годами

years later, when Julia was at school, it

позже, когда в школу пошла Джулия,

was already claiming the aeroplane; one

изобретением партии стал уже и самолет;

generation more, and it would be claiming

еще одно поколение -- и она изобретет

the steam engine.) And when he told her

паровую машину.) Когда он сказал

that aeroplanes had been in existence

Джулии, что самолеты летали до его

before he was born and long before the

рождения и задолго до революции, ее это

Revolution, the fact struck her as totally

нисколько не взволновало. В конце

uninteresting. After all, what did it matter

концов какая разница, кто изобрел

who had invented aeroplanes? It was rather

самолет? Но больше поразило его другое:

more of a shock to him when he discovered

как выяснилось из одной мимоходом

from some chance remark that she did not

брошенной фразы, Джулия не помнила,

remember that Oceania, four years ago,

что четыре года назад у них с Евразией

had been at war with Eastasia and at peace

был мир, а война -- с Остазией. Правда,

with Eurasia. It was true that she regarded

войну

она

вообще

считала

the whole war as a sham: but apparently

мошенничеством; но что противник

she had not even noticed that the name of

теперь другой, она даже не заметила. «Я

the enemy had changed. “I thought we’d

думала, мы всегда воевали с Евразией», --

always been at war with Eurasia,” she said

сказала она равнодушно. Его это немного

vaguely. It frightened him a little. The

испугало. Самолет изобрели задолго до ее

invention of aeroplanes dated from long

рождения, но враг-то переменился всего

before her birth, but the switchover in the

четыре года назад, она была уже вполне

war had happened only four years ago, well

взрослой. Он растолковывал ей это,

after she was grown up. He argued with her

наверное, четверть часа. В конце концов

about it for perhaps a quarter of an hour.

ему удалось разбудить ее память, и она с

In the end he succeeded in forcing her

трудом

вспомнила,

что

когда-то

memory back until she did dimly recall that

действительно врагом была не Евразия, а

at one time Eastasia and not Eurasia had

Остазия. Но отнеслась к этому

been the enemy. But the issue still struck

безразлично. «Не все ли равно? -- сказала

her as unimportant. “Who cares?” she said

она с раздражением. -- Не одна

impatiently. “It’s always one bloody war

сволочная война, так другая, и всем

after another, and one knows the news is

понятно, что сводки врут».

all lies anyway.”

Sometimes he talked to her of the Records

Иногда он рассказывал ей об отделе

Department and the impudent forgeries

документации, о том, как занимаются

that he committed there. Such things did

наглыми подтасовками. Ее это не

not appear to horrify her. She did not feel

ужасало. Пропасть под ее ногами не

the abyss opening beneath her feet at the

разверзалась

оттого,

что

ложь

thought of lies becoming truths. He told her

превращают в правду. Он рассказал ей о

the story of Jones, Aaronson, and

Джонсе, Аронсоне и Резерфорде, о том,

Rutherford and the momentous slip of

как в руки ему попал клочок газеты --

paper which he had once held between his

потрясающая улика. На Джулию и это не

fingers. It did not make much impression

произвело впечатления. Она даже не

on her. At first, indeed, she failed to grasp

сразу поняла смысл рассказа.

the point of the story.

“Were they friends of yours?” she said.

-- Они были твои друзья? -- спросила она.

“No, I never knew them. They were Inner

-- Нет, я с ними не был знаком. Они были

Party members. Besides, they were far older

членами внутренней партии. Кроме того,

men than I was. They belonged to the old

они гораздо старше меня. Это люди

days, before the Revolution. I barely knew

старого времени, дореволюционного. Я

them by sight.”

их и в лицо-то едва знал.

“Then what was there to worry about?

-- Тогда почему столько переживаний?

People are being killed off all the time,

Кого-то все время убивают, правда?

aren’t they?”

He tried to make her understand.

Он попытался объяснить.

“This was an exceptional case. It wasn’t

-- Это случай исключительный. Дело не

just a question of somebody being killed.

только в том, что кого-то убили. Ты

Do you realize that the past, starting from

понимаешь, что прошлое начиная со

yesterday, has been actually abolished? If it

вчерашнего дня фактически отменено?

survives anywhere, it’s in a few solid

Если оно где и уцелело, то только в

objects with no words attached to them,

материальных предметах, никак не

like that lump of glass there. Already we

привязанных к словам, -- вроде этой

know almost literally nothing about the

стекляшки. Ведь мы буквально ничего

Revolution and the years before the

уже не знаем о революции и

Revolution. Every record has been

дореволюционной жизни. Документы все

destroyed or falsified, every book has been

до одного уничтожены или подделаны,

rewritten, every picture has been repainted,

все

книги

исправлены,

картины

every statue and street and building has

переписаны, статуи, улицы и здания

been renamed, every date has been altered.

переименованы, все даты изменены. И

And that process is continuing day by day

этот процесс не прерывается ни на один

and minute by minute. History has

день,

ни

на

минуту.

История

stopped. Nothing exists except an endless

остановилась.

Нет

ничего,

кроме

present in which the Party is always right. I

нескончаемого настоящего, где партия

know, of course, that the past is falsified,

всегда права. Я знаю, конечно, что

but it would never be possible for me to

прошлое подделывают, но ничем не смог

prove it, even when I did the falsification

бы это доказать -- даже когда сам

myself. After the thing is done, no evidence

совершил подделку. Как только она

ever remains. The only evidence is inside

совершена, свидетельства исчезают.

my own mind, and I don’t know with any

Единственное свидетельство -- у меня в

certainty that any other human being

голове, но кто поручится, что хоть у

shares my memories. Just in that one

одного еще человека сохранилось в

instance, in my whole life, I did possess

памяти то же самое? Только в тот раз,

actual concrete evidence after the event --

единственный раз в жизни, я располагал

years after it.”

подлинным

фактическим

доказательством -- после событий,

несколько лет спустя.

“And what good was that?”

-- И что толку?

“It was no good, because I threw it away a

-- Толку никакого, потому что через

few minutes later. But if the same thing

несколько минут я его выбросил. Но если

happened today, I should keep it.”

бы такое произошло сегодня, я бы

сохранил.

“Well, I wouldn’t!” said Julia. “I’m quite

-- А я -- нет! -- сказала Джулия. -- Я

ready to take risks, but only for something

согласна рисковать, но ради чего-то

worth while, not for bits of old newspaper.

стоящего, не из-за клочков старой

What could you have done with it even if

газеты. Ну сохранил ты его -- и что бы ты

you had kept it?”

сделал?

“Not much, perhaps. But it was evidence. It

-- Наверно, ничего особенного. Но это

might have planted a few doubts here and

было доказательство. И кое в ком

there, supposing that I’d dared to show it to

поселило бы сомнения -- если бы я

anybody. I don’t imagine that we can alter

набрался духу кому-нибудь его показать.

anything in our own lifetime. But one can

Я вовсе не

воображаю, будто мы

imagine little knots of resistance springing

способны что-то изменить при нашей

up here and there -- small groups of people

жизни. Но можно вообразить, что там и

banding themselves together, and gradually

сям возникнут очажки сопротивления --

growing, and even leaving a few records

соберутся маленькие группы людей, будут

behind, so that the next generations can

постепенно расти и, может быть, даже

carry on where we leave off.”

оставят после себя несколько документов,

чтобы прочло следующее поколение и

продолжило наше дело.

“I’m not interested in the next generation,

-- Следующее поколение, милый, меня не

dear. I’m interested in us.”

интересует. Меня интересуем мы.

“You’re only a rebel from the waist

-- Ты бунтовщица только ниже пояса, --

downwards,” he told her.

сказал он.

She thought this brilliantly witty and flung

Шутка показалась Джулии замечательно

her arms round him in delight.

остроумной, и она в восторге обняла его.

In the ramifications of party doctrine she

Хитросплетения партийной доктрины ее

had not the faintest interest. Whenever he

не занимали совсем. Когда он рассуждал

began to talk of the principles of Ingsoc,

о принципах ангсоца, о двоемыслии, об

doublethink, the mutability of the past, and

изменчивости

прошлого

и

отрицании

the denial of objective reality, and to use

объективной действительности, да еще

Newspeak words, she became bored and

употребляя новоязовские слова, она сразу

confused and said that she never paid any

начинала скучать, смущалась и говорила,

attention to that kind of thing. One knew

что никогда не обращала внимания на

that it was all rubbish, so why let oneself

такие вещи. Ясно ведь, что все это

be worried by it? She knew when to cheer

чепуха, так зачем волноваться? Она

and when to boo, and that was all one

знает, когда кричать «ура» и когда

needed. If he persisted in talking of such

улюлюкать, -- а больше ничего не

subjects, she had a disconcerting habit of

требуется. Если он все-таки продолжал

falling asleep. She was one of those people

говорить на эти темы, она обыкновенно

who can go to sleep at any hour and in any

засыпала, чем приводила его в

position. Talking to her, he realized how

замешательство. Она была из тех людей,

easy it was to present an appearance of

которые способны заснуть в любое время

orthodoxy while having no grasp whatever

и в любом положении. Беседуя с ней, он

of what orthodoxy meant. In a way, the

понял, до чего легко представляться

world-view of the Party imposed itself most

идейным, не имея даже понятия о самих

successfully on people incapable of

идеях.

В

некотором

смысле

understanding it. They could be made to

мировоззрение

партии

успешнее всего

accept the most flagrant violations of

прививалось людям, не способным его

reality, because they never fully grasped

понять. Они соглашаются с самыми

the enormity of what was demanded of

вопиющими

искажениями

them, and were not sufficiently interested

действительности, ибо не понимают всего

in public events to notice what was

безобразия подмены и, мало интересуясь

happening. By lack of understanding they

общественными событиями, не замечают,

remained sane. They simply swallowed

что происходит вокруг. Непонятливость

everything, and what they swallowed did

спасает их от безумия. Они глотают все

them no harm, because it left no residue

подряд, и то, что они глотают, не

behind, just as a grain of corn will pass

причиняет им вреда, не оставляет

undigested through the body of a bird.

осадка, подобно тому как кукурузное

зерно

проходит непереваренным через

кишечник птицы.

VI

VI

It had happened at last. The expected

Случилось

наконец.

Пришла

message had come. All his life, it seemed to

долгожданная весть. Всю жизнь, казалось

him, he had been waiting for this to

ему, он ждал этого события.

happen.

He was walking down the long corridor at

Он

шел по

длинному

коридору

the Ministry and he was almost at the spot

министерства и, приближаясь к тому

where Julia had slipped the note into his

месту, где Джулия сунула ему в руку

hand when he became aware that someone

записку, почувствовал, что по пятам за

larger than himself was walking just behind

ним идет кто-то, -- кто-то крупнее его.

him. The person, whoever it was, gave a

Неизвестный тихонько кашлянул, как бы

small cough, evidently as a prelude to

намереваясь заговорить. Уинстон замер

speaking. Winston stopped abruptly and

на

месте,

обернулся.

Перед ним

был

turned. It was O’Brien.

О'Брайен.

At last they were face to face, and it seemed

Наконец-то они очутились с глазу на глаз,

that his only impulse was to run away. His

но Уинстоном владело как будто одно

heart bounded violently. He would have

желание -- бежать. Сердце у него

been incapable of speaking. O’Brien,

выпрыгивало из груди. Заговорить

however, had continued forward in the

первым он бы не смог. О'Брайен,

same movement, laying a friendly hand for

продолжая идти прежним шагом, на миг

a moment on Winston’s arm, so that the

дотронулся до руки Уинстона, и они

two of them were walking side by side. He

пошли рядом. О'Брайен заговорил с

began speaking with the peculiar grave

важной учтивостью, которая отличала его

courtesy that differentiated him from the

от

большинства

членов

внутренней

majority of Inner Party members.

партии.

“I had been hoping for an opportunity of

-- Я ждал случая с вами поговорить, --

talking to you,” he said. “I was reading one

начал он. -- На днях я прочел вашу

of your Newspeak articles in the Times the

статью на новоязе в «Таймс». Насколько я

other day. You take a scholarly interest in

понимаю, ваш интерес к новоязу --

Newspeak, I believe?”

научного свойства?

Winston had recovered part of his self-

К

Уинстону

частично

вернулось

possession.

самообладание.

“Hardly scholarly,” he said. “I’m only an

-- Едва ли научного, -- ответил он. -- Я

amateur. It’s not my subject. I have never

всего лишь дилетант. Это не моя

had anything to do with the actual

специальность.

В

практической

construction of the language.”

разработке языка я никогда не принимал

участия.

“But you write it very elegantly,” said

-- Но написана она очень изящно, --

O’Brien. “That is not only my own opinion. I

сказал О'Брайен. -- Это не только мое

was talking recently to a friend of yours

мнение. Недавно я разговаривал с одним

who is certainly an expert. His name has

вашим

знакомым

--

определенно

slipped my memory for the moment.”

специалистом. Не могу сейчас вспомнить

его имя.

Again Winston’s heart stirred painfully. It

Сердце Уинстона опять заторопилось.

was inconceivable that this was anything

Сомнений нет -- речь о Сайме. Но Сайм

other than a reference to Syme. But Syme

не просто мертв, он отменен -- нелицо.

was not only dead, he was abolished, an

Даже завуалированное упоминание о нем

unperson. Any identifiable reference to him

смертельно опасно. Слова О'Брайена не

would have been mortally dangerous.

могли быть ничем иным, как сигналом,

O’Brien’s remark must obviously have been

паролем. Совершив при нем это

intended as a signal, a codeword. By

маленькое мыслепреступление, О'Брайен

sharing a small act of thoughtcrime he had

взял его в сообщники. Они продолжали

turned the two of them into accomplices.

медленно

идти

по

коридору,

но

тут

They had continued to stroll slowly down

О'Брайен остановился. Поправил на носу

the corridor, but now O’Brien halted. With

очки -- как всегда, в этом жесте было

the curious, disarming friendliness that he

что-то обезоруживающее, дружелюбной.

always managed to put in to the gesture he

Потом продолжал:

resettled his spectacles on his nose. Then

he went on:

“What I had really intended to say was that

-- Я, в сущности, вот что хотел сказать: в

in your article I noticed you had used two

вашей статье

я заметил

два

слова,

words which have become obsolete. But

которые уже считаются устаревшими. Но

they have only become so very recently.

устаревшими они стали совсем недавно.

Have you seen the tenth edition of the

Вы видели десятое издание словаря

Newspeak Dictionary?”

новояза?

“No,” said Winston. “I didn’t think it had

-- Нет, -- сказал Уинстон. -- По-моему,

been issued yet. We are still using the ninth

оно еще не вышло. У нас в отделе

in the Records Department.”

документации пока пользуются девятым.

“The tenth edition is not due to appear for

-- Десятое издание, насколько я знаю,

some months, I believe. But a few advance

выпустят лишь через несколько месяцев.

copies have been circulated. I have one

Но

сигнальные

экземпляры

уже

myself. It might interest you to look at it,

разосланы. У меня есть. Вам интересно

perhaps?”

было бы посмотреть?

“Very much so,” said Winston, immediately

-- Очень интересно, -- сказал Уинстон,

seeing where this tended.

сразу поняв, куда он клонит.

“Some of the new developments are most

-- Некоторые нововведения чрезвычайно

ingenious. The reduction in the number of

остроумны. Сокращение количества

verbs -- that is the point that will appeal to

глаголов... я думаю, это вам понравится.

you, I think. Let me see, shall I send a

Давайте подумаем. Прислать вам словарь

messenger to you with the dictionary? But I

с курьером? Боюсь, я крайне забывчив в

am afraid I invariably forget anything of

подобных делах. Может, вы сами зайдете

that kind. Perhaps you could pick it up at

за ним ко мне домой -- в любое удобное

my flat at some time that suited you? Wait. время? Минутку. Я дам вам адрес.

Let me give you my address.”

They were standing in front of a telescreen.

Они стояли перед телекраном. О'Брайен

Somewhat absentmindedly O’Brien felt two

рассеянно порылся в обоих карманах,

of his pockets and then produced a small

потом извлек кожаный блокнот и золотой

leather-covered notebook and a gold ink-

чернильный карандаш. Прямо под

pencil. Immediately beneath the telescreen,

телекраном, в таком месте, что

in such a position that anyone who was

наблюдающий на другом конце легко

watching at the other end of the instrument

прочел бы написанное, он набросал

could read what he was writing, he

адрес, вырвал листок и вручил Уинстону.

scribbled an address, tore out the page and

handed it to Winston.

“I am usually at home in the evenings,” he

-- Вечерами я, как правило, дома, --

said. “If not, my servant will give you the

сказал он. -- Если меня не будет, словарь

dictionary.”

вам отдаст слуга.

He was gone, leaving Winston holding the

Он ушел, оставив Уинстона с листком

scrap of paper, which this time there was

бумаги, который на этот раз можно было

no need to conceal. Nevertheless he

не прятать. Тем не менее Уинстон заучил

carefully memorized what was written on it,

адрес и несколькими часами позже

and some hours later dropped it into the

бросил листок в гнездо памяти вместе с

memory hole along with a mass of other

другими бумагами.

papers.

They had been talking to one another for a

Разговаривали они совсем недолго. И

couple of minutes at the most. There was

объяснить эту встречу можно только

only one meaning that the episode could

одним. Она подстроена для того, чтобы

possibly have. It had been contrived as a

сообщить Уинстону адрес О'Брайена.

way of letting Winston know O’Brien’s

Иного способа не было: выяснить, где

address. This was necessary, because

человек живет, можно, лишь спросив об

except by direct enquiry it was never

этом прямо. Адресных книг нет. «Если

possible to discover where anyone lived.

захотите со мной повидаться, найдете

There were no directories of any kind. “If

меня там-то» -- вот что на самом деле

you ever want to see me, this is where I can

сказал ему О'Брайен. Возможно, в

be found,” was what O’Brien had been

словаре будет спрятана записка. Во

saying to him. Perhaps there would even be

всяком случае, ясно одно: заговор, о

He knew that sooner or later he would obey

Рано или

поздно

он явится

на

зов

O’Brien’s summons. Perhaps tomorrow,

О'Брайена. Завтра явится или будет

perhaps after a long delay -- he was not

долго откладывать -- он сам не знал. То,

certain. What was happening was only the

что сейчас происходит, -- просто

working-out of a process that had started

развитие процесса, начавшегося сколько-

years ago. The first step had been a secret,

то лет назад. Первым шагом была тайная

involuntary thought, the second had been

нечаянная мысль, вторым -- дневник. От

the opening of the diary. He had moved

мыслей он перешел к словам, а теперь от

from thoughts to words, and now from

слов к делу. Последним шагом будет то,

words to actions. The last step was

что произойдет в министерстве любви. С

something that would happen in the

этим он примирился. Конец уже

Ministry of Love. He had accepted it. The

содержится в начале. Но это пугало;

end was contained in the beginning. But it

точнее, он как бы уже почуял смерть, как

was frightening: or, more exactly, it was

бы стал чуть менее живым. Когда он

like a foretaste of death, like being a little

говорил с О'Брайеном, когда до него

less alive. Even while he was speaking to

дошел смысл приглашения, его охватил

O’Brien, when the meaning of the words

озноб. Чувство было такое, будто он

had sunk in, a chilly shuddering feeling

ступил в сырую могилу; он и раньше

had taken possession of his body. He had

знал, что могила недалеко и ждет его, но

the sensation of stepping into the

легче ему от этого не стало.

dampness of a grave, and it was not much

better because he had always known that

the grave was there and waiting for him.

VII

VII

Winston had woken up with his eyes full of

Уинстон проснулся в слезах. Джулия

tears. Julia rolled sleepily against him,

сонно привалилась к нему и пролепетала

murmuring something that might have

что-то невнятное, может быть: «Что с

been “What’s the matter?”

тобой?»

“I dreamt--” he began, and stopped short. It

-- Мне снилось... -- начал он и осекся.

was too complex to be put into words.

Слишком сложно: не укладывалось в

There was the dream itself, and there was a

слова. Тут был и сам по себе сон, и

memory connected with it that had swum

воспоминание, с ним связанное, -- оно

into his mind in the few seconds after

всплыло через несколько секунд после

waking.

пробуждения.

He lay back with his eyes shut, still sodden

Он снова лег, закрыл глаза, все еще

in the atmosphere of the dream. It was a

налитый сном... Это был просторный,

vast, luminous dream in which his whole

светозарный сон, вся его жизнь

life seemed to stretch out before him like a

раскинулась перед ним в этом сне, как

landscape on a summer evening after rain.

пейзаж летним вечером после дождя.

It had all occurred inside the glass

Происходило все

внутри стеклянного

paperweight, but the surface of the glass

пресс-папье, но поверхность стекла была

was the dome of the sky, and inside the

небосводом, и мир под небосводом был

dome everything was flooded with clear soft

залит ясным мягким светом, открывшим

light in which one could see into

глазу бескрайние дали. Кроме того,

interminable distances. The dream had also

мотивом сна -- и даже его содержанием -

been comprehended by -- indeed, in some

- был жест материнской руки,

sense it had consisted in -- a gesture of the

повторившийся тридцать лет спустя в

arm made by his mother, and made again

кинохронике, где еврейка пыталась

thirty years later by the Jewish woman he

загородить маленького мальчика от пуль,

had seen on the news film, trying to shelter

а потом

вертолет

разорвал

обоих

в

the small boy from the bullets, before the