Psychosomatic Medicine. It's Principles and Applications

Купить книгу на Озоне http://www.Ozon.Ru/context/detail/id/1653704/

Серия: Концепции психотерапии

Издательство: Институт общегуманитарных исследований, 2006 г. Твердый переплет, 336 стр. ISBN   5-88230-013-4, 5-88230-135-1 Тираж: 5000 экз. Формат: 84x108/32

Переводчики: А. Боковиков, В. Старовойтов

От издателя

  Имя Франца Александера (1891-I964), американского психоаналитика венгерского происхождения, хорошо известно во всем мире. Он признан одним из основателей психосоматической медицины (психосоматики). Именно его работы сыграли решающую роль в признании эмоционального напряжения значимым фактором возникновения и развития соматических заболеваний. Данное произведение является центральным в творчестве Ф.Александера. В ней обобщается опыт бурного развития психосоматики в первой половине XX века и излагается методология нового, психоаналитического подхода к пониманию и лечению болезней.

Франц Александер (Franz Alexander)

Психосоматическая медицина

Содержание:

I. Общие принципы

Глава 1. Введение

Глава 2. Роль современной психиатрии в развитии медицины

Глава З. Влияние психоанализа на развитие медицины

Глава 4. Вклад гештальтпсихологии, неврологии и эндокриноло­гии

Глава 5. Конверсионная истерия, вегетативный невроз и психоген­ное органическое нарушение

Глава 6. Прогресс в этиологическом мышлении

Глава 7. Методологические соображения по поводу психосоматичес­кого подхода

Глава 8. Фундаментальные принципы психосоматического подхо­да

II. Роль эмоциональных факторов при различных заболе­ваниях

Введение ко второй части

Глава 9. Роль эмоциональных факторов в возникновении желудоч­но-кишечных расстройств

Глава 10. Роль эмоциональных факторов в возникновении респира­торных расстройств

Глава 11. Роль эмоциональных факторов в возникновении сер­дечно-сосудистых расстройств

Глава 12. Роль эмоциональных факторов в возникновении кож­ных заболеваний

Глава13. Роль эмоциональных факторов в возникновении метабо­лических и эндокринных расстройств

Глава 14. Роль эмоциональных факторов в возникновении болез­ней суставов и скелетных мышц

Глава 15. Функции полового аппарата и их нарушения (Тереза Бене­дек)

Глава 16. Терапия

Перевод с англ. А. М. Боковикова, В. В. Старовойтова под научн. ред. С. Л. Шишкина. М.: Институт Общегуманитарных Исследова­ний, 2006 г.

Глава 1. Введение

Пациент как человек со своими тревогами, страхами, надеждами и отчаянием, как единое целое, а не просто как носитель органов — больной печени или желудка — снова становится законным объ­ектом медицинского интереса. В последние два десятилетия роли эмоциональных факторов в возникновении заболеваний уделяется все большее внимание. В среде врачей утверждается психологи­ческая ориентация. Некоторые добропорядочные консервативные клиницисты рассматривают это как угрозу обретенным с таким трудом основам медицины, и раздаются влиятельные голоса, пре­дупреждающие медиков о том, что новоявленный «психологизм» несовместим с медициной как естественной наукой. Они предпоч­ли бы, чтобы медицинская психология оставалась ограничена об­ластью медицинского искусства, тактом и интуицией в обращении с пациентом, отличными от строго научного метода терапии, осно­ванной на физике, химии, анатомии и физиологии.

Однако в свете исторической перспективы данный психологичес­кий интерес является не чем иным, как возрождением прежних донаучных представлений в новой, научной форме. Забота о страдающем человеке не всегда разделялась между священником и врачом. Некогда целительские функции, душевные и физичес­кие, были объединены в одних руках. Каким бы ни было объясне­ние целительной силы знахаря, или евангелиста, или святой воды из Лурда, вряд ли есть какое-либо сомнение в том, что все они часто добивались поразительного лечебного эффекта, в опреде­ленном отношении даже более впечатляющего, чем многие из на­ших лекарств, которые мы можем анализировать химически, и фармакологические эффекты которых нам точно известны. Этот психологический аспект медицины уцелел лишь в рудиментарной форме как врачебное искусство и умение подойти к больному, тщательно отделенные от научного аспекта терапии и восприни­маемые главным образом как относящиеся к воздействию врача на пациента посредством утешения и внушения.

Современная научная медицинская психология представляет со­бой лишь попытку поставить врачебное искусство, психологичес­кое воздействие врача на пациента, на научную основу и сделать его составной частью терапии. Вряд ли можно сомневаться в том, что большая доля терапевтического успеха в профессии целителя — знахаря и священника, а также современного практикующего врача — обусловлена неопределенной эмоциональной связью меж­ду целителем и его пациентом. Однако эта психологическая функция врача в значительной степени игнорировалась в прош­лом столетии, когда медицина стала подлинно естественной нау­кой, основанной на применении принципов физики и химии к жи­вому организму. Основной философский постулат современной медицины гласит, что тело и его функции могут быть поняты с пози­ции физической химии, что живые организмы — физико-хи­мические механизмы, а идеал врача — стать инженером тела. Признание психологических сил, то есть психологический подход к проблемам жизни и болезни, представляется некоторым людям возвратом к невежеству средневековья, когда болезнь считалась деянием злого духа, а терапия заключалась в заклинании, изгна­нии нечистого духа из больного тела. Совершенно естественно, что новая медицина, основанная на лабораторных экспериментах, ревностно защищала свой недавно приобретенный научный ореол от таких устарелых мистических концепций, как концепции пси­хологии. Медицина, этот новопришелец среди естественных наук, во многих отношениях заняла позицию, типичную для выскочки, который хочет заставить забыть о своем низком происхождении и становится более нетерпимым, надменным и консервативным, чем подлинный аристократ. Медицина стала нетерпимой ко всему, что напоминало о ее духовном и мистическом прошлом, тогда как ее старший брат, физика, аристократ естественных наук, произвел основательную ревизию своих фундаментальных концепций, под­вергнув сомнению даже ключевой принцип науки, всеобщую при­годность детерминизма.

Эти замечания не имеют целью умалить достижения лабораторно­го периода в медицине, наиболее выдающейся фазы в ее истории. Физико-химическая ориентация, характеризующаяся точным ис­следованием тонких деталей, обусловила значительный прогресс медицины, примером чего служит современная бактериология, хирургия и фармакология. Один из парадоксов исторического развития состоит в том, что чем больше научная ценность метода или принципа, тем больше они будут тормозить последующее разви­тие. Инерция человеческого разума заставляет его цеплять­ся за идеи и методы, которые доказали свою ценность в прошлом, даже если они уже выполнили свое предназначение. Многие приме­ры этого могут быть найдены в истории развития точных наук, таких, как физика. Эйнштейн утверждал, что идеи Аристо­теля о движении затормозили развитие механики на две тысячи лет. Прогресс в каждой области требует переориентации при вве­дении новых принципов. Хотя эти новые принципы могут и не противоречить старым, они часто отвергаются или принимаются лишь после тяжелой борьбы за признание.

Ученый в этом отношении столь же ограничен, как и человек с улицы. Та же самая физико-химическая ориентация, которой ме­дицина обязана своими величайшими достижениями, стала по причине своей односторонности препятствием для дальнейшего развития. Лабораторная эра медицины характеризовалась анали­тическим подходом. Типичным для этого периода являлся специа­лизированный интерес к деталям механизмов, к пониманию част­ных процессов. Открытие более тонких методов наблюдения, в особенности наблюдения с использованием микроскопа, раскрыло новый микрокосм, предоставив беспрецедентную возможность изучать мельчайшие части тела. При рассмотрении случаев забо­леваний главной целью стала локализация патологических про­цессов. В древней медицине преобладала гуморальная теория, ут­верждавшая, что флюиды тела являются носителями болезни. По­степенное развитие методов аутопсии в эпоху Возрождения сде­лало возможным точное исследование частей человеческого орга­низма, и, таким образом, привело к развитию более реалистиче­ских, но в то же самое время более локализаторских этиологиче­ских концепций. Морганьи, в середине восемнадцатого столетия, утверждал, что многие болезни локализованы в определенных ор­ганах, таких, как сердце, почки, печень и т.д. С появлением мик­роскопа локализация заболевания еще больше ограничилась: ме­стонахождением болезни стала клетка. Именно Вирхов, которому столь многим обязана патология, провозгласил, что нет системных заболеваний, а есть лишь заболевания органов и клеток. Его ве­ликие достижения в патологии и его авторитет установили догму в клеточной патологии, которая оказывает влияние на медицинское мышление по настоящее время. Влияние Вирхова на этиологичес­кое мышление — классический пример исторического парадокса, что величайшие достижения прошлого становятся самыми боль­шими препятствиями для дальнейшего развития. Наблюдение гис­тологических изменений в больных органах, ставшее возможным благодаря микроскопу и утонченной технике окраски тканей, оп­ределило схему этиологического мышления. Поиск причин забо­левания долгое время оставался ограниченным поиском локаль­ных морфологических изменений в тканях. Концепции о том, что такие локальные анатомические изменения сами могут возникать в результате более общих расстройств, которые развиваются как результат патологии функции, чрезмерного стресса или даже эмо­циональных факторов, предстояло быть открытой много позже. Менее узкой гуморальной теории, которая была дискредитирова­на, когда Вирхов успешно победил ее последнего представителя, Рокитанского, пришлось ожидать своего возрождения в форме со­временной эндокринологии.

Не многие поняли смысл данной фазы медицинского развития лучше, чем немедик Стефан Цвейг. В своей книге «Исцеление ду­хом» он пишет:

Теперь болезнь больше не означает того, что происходит со всем человеком, она означает лишь то, что происходит с его органа­ми... Поэтому первоначальная и естественная миссия врача, под­ход к болезни как к целому, заменяется более мелкими задачами локализации болезни, ее идентификации и отнесения ее к уже ус­тановленной группе заболеваний... Эта неизбежная объектифика­ция и техникализация терапии в девятнадцатом столетии дошла до крайности, потому что между врачом и пациентом стала поме­щаться третья целиком механическая вещь, аппарат. Проница­тельное, творчески синтезирующее понимание прирожденного врача становилось все менее и менее необходимым для диагно­за...

Не менее впечатляет утверждение гуманитария Алана Грегга, рас­сматривающего прошлое и будущее медицины в широкой пер­спективе:

Единое целое, которым является человеческое бытие, было раз­делено для исследования на части и системы. Нельзя хулить этот метод, но никто не обязан удовлетворяться лишь его результата­ми. Что поддерживает различные наши органы и многочисленные функции в гармонии и союзе друг с другом? А что может сказать медицина о поспешном разделении «психики» и «тела»? Что де­лает индивидуума, как подразумевает само это слово, неделимым, целостным? Потребность более глубокого знания здесь мучитель­но очевидна. Но сильнее, чем просто потребность, предчувствие грядущих изменений. В движении психиатрия, развивается ней­рофизиология, процветает нейрохирургия, и все еще горит звезда над колыбелью эндокринологии... Участия в разрешении пробле­мы дихотомии души и тела, оставленной нам Декартом, нужно до­биваться от таких областей знания, как психология, культурная антропология, социология и философия, а также химия, физика и терапия.

Таким образом, современная клиническая медицина была разде­лена на две гетерогенные части — одну, считающуюся более пе­редовой и научной и включающую в себя все расстройства, кото­рые могут быть объяснены с позиции физиологии и общей патоло­гии (например, органические болезни сердца, диабет, инфекци­онное заболевание и т.д.), и другую, считающуюся менее науч­ной, которая включает в себя громадный конгломерат расстройств неясного, часто психического происхождения. Характерным для этого двойственного отношения — типичного проявления инерт­ности человеческого разума — является тенденция втискивать все большее и большее число заболеваний в этиологическую схему инфекции, где связь между патогенной причиной и патологичес­ким эффектом кажется сравнительно простой. Когда инфекцион­ное или иное органическое объяснение не срабатывает, совре­менный клиницист лишь тешит себя надеждой, что когда-нибудь в будущем, когда органические процессы будут изучены более де­тально, психический фактор, признаваемый с неохотой, будет в конечном счете устранен. Но вместе с тем все больше клиницис­тов постепенно приходит к пониманию того, что даже в расстройс­твах, имеющих удовлетворительное физиологическое объяснение, таких, как диабет или эссенциальная гипертензия, известны лишь последние связи в причинной цепи, а первичные этиологические факторы пока еще остаются невыясненными. В этих, как и в дру­гих хронических состояниях, накапливаемые наблюдения, по-ви­димому, указывают на «центральные» факторы, причем выраже­ние «центральные», очевидно, является простым эвфемизмом для «психогенных» факторов. Таким положением вещей легко объяс­няется своеобразное несоответствие между официально-теорети­ческой и реальной практической установками врача в его работе. В научных публикациях, в выступлениях перед медицинскими группами он будет подчеркивать потребность в знании все новых и новых деталей базисных физиологических и патологических процессов и будет отказываться принимать всерьез психогенную этиологию; однако в частной практике он без колебаний будет со­ветовать пациенту, страдающему от гипертонической болезни, по­стараться расслабиться, принимать жизнь менее серьезно, избе­гать переутомления, и будет стараться убедить пациента, что его чересчур активное и амбициозное отношение к жизни и есть ре­альный источник высокого кровяного давления. Это «раздвоение личности» современного клинициста наиболее отчетливо выявля­ет слабое место современной медицины. Внутри медицинского со­общества практикующий врач может позволить себе изображать «научную» установку, которая, по сути, является исключительно догматической и антипсихологической. Поскольку ему не известно в точности, как действует психический элемент, столь противоре­чащий всему, что он узнал во время медицинского обучения, и поскольку признание психического фактора, по-видимому, разру­шает согласованность физико-химической теории жизни, такой практикующий врач пытается, насколько это возможно, не прини­мать во внимание психический фактор. Однако как врач он не может полностью его игнорировать. Когда он сталкивается с па­циентами, терапевтическая совесть вынуждает его уделять особое внимание этому ненавистному фактору, важность которого он ин­стинктивно чувствует. Ему приходится иметь с ним дело, но, по­ступая таким образом, он оправдывает себя фразой о том, что ме­дицинское исцеление является не только наукой, но и искусством. Он не сознает, что - то, что он называет медицинским искусством, является не чем иным, как более глубоким, интуитивным, то есть невербализированным, знанием, которое он приобрел благодаря многолетнему клиническому опыту. Значение психиатрии, в осо­бенности психоаналитического метода, для развития медицины заключается в том, что она предоставляет эффективные способы исследования психологических факторов заболеваний.