Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

предметом устанавливается исторически и лингвистически, но никак не физически. Если для индейца существует табу на те или иные слова, то это потому, что он опасается страшных последствий, мести «злого духа». Если же современный более развитой человек справедливо считает для себя невозможным произнести вслух какое-нибудь слишком откровенное, слишком реалистическое «бытовое» слово и заменяет его другим, «смягченным» (эвфемизм первого типа, или подлинный эвфемизм), то он поступает так уже по совершенно другим мотивам. Конечно, слово не может вызвать никакого «духа», но оно может оказать на слушателя совсем не то воздействие, к какому стремится говорящий. Этим обусловлены эвфемизмы как стилистическое средство. Отсюда же второе существенное отличие эвфемизмов от табу: в последнем обычно нет стилистического плана, его генезис — в истории мышления.

Так различаются табу и эвфемизмы, и так намечается известная возможность классификации типов эвфемизмов1.

10. Идиомы и фразеологические сочетания

Изучая лексику, нельзя не обратить внимания, что одни слова оказываются более свободными, чем другие. Прилагательное красивый, например, может вступать во взаимодействие с самыми различными именами существительными (красивый человек, красивый дом, красивый проект, красивый замысел, красивый закат и пр.), тогда как щекотливый в переносном значении ограничено несколькими словосочетаниями (щекотливый вопрос, щекотливое положение, щекотливое дело). Уже такого рода простые наблюдения показывают, что одни слова более свободны в своем движении в языке, другие более связаны, более ограничены в своих возможностях.

В еще большей степени «связанным» оказывается слово в так называемых идиомах или идиоматических сочетаниях: давать себе труд, как пить дать, ума не приложу, то и дело, не

1 О табу и эвфемизмах см.: Зеленин Д.К. Табу слов у народов Восточной Европы и Средней Азии. Ч. I. Запреты на охоте и иных промыслах. Л., 1929; Фрэзер Дж. Золотая ветвь / Рус. пер. Вып. 2 («Табу — запреты»). М., 1928; Трубачев О.Н. Из истории табуистических названий // Вопросы славянского языкознания. Вып. 3. М., 1958. С. 120–126. Литература на иностранных языках о табу и эвфемизмах указана в справочнике: Havers W. Neuere Literatur zur Sprachtabu. Wien, 1946. Из последующих работ можно назвать кн.: Guérios R. Tabus lingüísticos. Rio de Janeiro, 1956.

видно ни зги, набить руку, средь бела дня и т.д. Это такие неразложимые фразеологические сочетания, смысл которых определяется всем целым. В такого рода сочетаниях отдельные слова обычно теряют свою самостоятельность, выступают не сами по себе, а лишь как звенья более сложного целого. В самом деле, в выражении как пить дать нет ни значения глагола пить, ни значения глагола дать, тогда как все вместе словосочетание понимается в смысле «непременно», «наверняка».

В каждом языке есть свои неразложимые словосочетания. Болгарин скажет излúзам на главá — букв. «выхожу на голову», т.е. «справляюсь с чем-либо»; мысль о крепком сне француз передаст выражением dormir sur les deux oreilles — букв. «спать на два уха», а немец при помощи словосочетания einen Affen haben — букв. «иметь обезьяну» — сообщит о том, что кто-то навеселе. Ср. украинское спáсти на ум — букв. «упасть на ум», т.е. «взбрести на ум»; французское être dans ses petits souliers — букв. «быть в своих маленьких башмаках», т.е. «быть в затруднительном положении»; английское pen name — букв. «перо имя», т.е. «литературный псевдоним», или to wear one’s heart on one’s sleeve —

букв. «носить сердце на рукаве», т.е. «быть откровенным», «искренним», «с душой нараспашку». Вот такого рода неразложимые устойчивые словосочетания, характерные для данного языка (в отличие от других языков), называются идиомами или

идиоматическими выражениями.

Даже и близкие по значению идиомы приобретают в разных языках своеобразные оттенки и своеобразное построение: одну и ту же общую мысль русский выразит идиомой с глазу на глаз, француз tête à tête (букв. «голова с головой»), англичанин — face to face (букв. «лицо к лицу»), немец — unter vier Augen (букв. «между четырех глаз»). Общим здесь будет самый принцип неразложимых сочетаний, а также то, что каждый из названных языков кладет в основу этого выражения по одной из однородных примет обоих собеседников, ведущих разговор наедине между собой. Но русский при этом упоминает о глазе, француз — о голове, англичанин — о лице, а немец — о четырех глазах. Можно утверждать, что сознательно никто не выделяет при этом никаких особых признаков, ибо идиома воспринимается прежде всего как целое, как нечто имеющее единое значение.

Одно свойство идиомы — ее неразложимость, невыводимость отдельных слов из значения целого — непосредственно обусловливает и другие ее свойства, в частности образный характер.

Когда предупреждают несерьезного человека, чтобы он не «говорил вздор», то еще не употребляют идиомы, когда же у Грибоедова в «Горе от ума» Чацкий останавливает враля и болтуна Репетилова замечанием «довольно вздор молоть» (действ. IV, явл. 4), то экспрессивная образность выражения наряду с другими признаками способствует созданию идиомы. В этом же плане воспринимаются как идиомы пороть вздор, пороть или нести дичь (например, у Крылова: «такую дичь несет, что уши вянут»). Такой же образный характер имеют и приведенные выше идиомы с глазу на глаз, tête à tête, face to face, unter vier Augen и т.д.

Все эти свойства идиомы (неразложимость и невыводимость отдельных слов из значения целого, образность) определяют еще одну ее особенность: идиома обычно непереводима буквально на другой язык. В этом мы уже имели возможность убедиться, сравнивая с русской идиомой с глазу на глаз соответствующие идиомы на французском, английском и немецком языках. В перечисленных языках есть свои идиомы, передающие ту же идею, но с глазу на глаз буквально нельзя перевести ни на один из названных (как и многих других) языков.

Когда Пушкин в «Евгении Онегине» (гл. 4, строфа 47) умышленно буквально перевел французскую идиому entre chien et loup, обозначающую «в сумерки» (т.е. в такое время, когда собаку нельзя отличить от волка: «между собакой и волком»), то он стремился извлечь из этого перевода совсем новый образ:

Люблю я дружеские враки И дружеский бокал вина Порою той, что названа

Пора меж волка и собаки, А почему, не вижу я...

Пушкин сознательно разложил французскую идиому, лишил ее целостного значения и тем самым создал совсем не идиоматическое выражение. Он как бы раскрыл внутреннюю форму идиомы другого языка. Стоило только обратить внимание на значение отдельных слов — и идиома, предполагающая невыводимость целого из значения отдельных слов, распалась.

Совсем иначе получается в тех случаях, когда при переводе с одного языка на другой идиому разлагают на части не сознательно (как в приведенном примере поступил Пушкин), а вследствие недостаточного знания иностранного языка или просто по недосмотру. Так, в русском переводе комедии классика румынской литературы XIX в. Караджале «Потерянное письмо»

идиома a îmbãta cu ãpa rece — «обманывать» переведена букв. — «поить холодной водой»1. В румынском языке это словосочетание неразложимо. Поэтому при буквальном переводе по составным частям на другой язык оно распалось и перестало существовать как идиома. Этим самым был искажен смысл текста.

Ф. Энгельс, подчеркивая, как важно переводчику владеть особенностями идиоматических сочетаний обоих языков — язы- ка-подлинника и языка, на который подлинник переводится, отметил ошибку одного лондонского корреспондента немецкой газеты «Kölnische Zeitung»: английское идиоматическое выражение to catch a crab, означающее «неудачно погрузить весло в воду», было переведено корреспондентом вследствие недостаточных познаний букв. — «поймать краба», что и привело к комическому эффекту. Одного из таких неопытных переводчиков Энгельс и назвал мастером «ловить крабов»2.

Итак, непереводимость идиом с одного языка на другой тесно связана с основными свойствами самих идиом: неразложимостью, невыводимостью элементов из значения целого, своеобразной образностью3.

В отличие от идиом, или фразеологических сращений, фразеологические сочетания значительно более подвижны, менее замкнуты. В идиоматическом выражении обычно нельзя переставлять отдельные слова, прибавлять или отнимать от них чтолибо. Идиома с глазу на глаз не поддается перестановкам (нельзя, например, сказать «на глаз с глазу»), не допускает никаких прибавлений (нельзя сказать «с черного или карего глазу на глаз»), тогда как фразеологические сочетания типа буря в стакане воды или разжигать страсти обычно допускают и то и другое (можно сказать, например, «настоящая буря в стакане воды» или «страсти разжигать до предела»). И фразеологические сочетания, так же как и идиомы, обнаруживают стремление к образованию целостных смыслов, но в отличие от идиом первые не доводят этого стремления до конца: они как бы останавливаются на полпути, создают такие соединения, которые легко

1 Караджале И. Избранные произведения / Пер. с рум. М., 1951. С. 43. 2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Об искусстве. М., 1957. С. 85–86.

3 Когда говорят о непереводимости идиом, имеют в виду лишь их буквальную непереводимость. Разумеется, однако, переводчик может подыскать соответствующие средства на другом языке, чтобы передать смысл идиомы. При этом чаще всего идиома одного языка либо передается другой идиомой того языка, на который переводят (с глазу на глаз — tête à tête), либо выражается с помощью неидиоматического словосочетания или простого слова (пора меж волка и собаки = сумерки).

распадаются на отдельные слова и внутри которых слова не теряют своей большей или меньшей самостоятельности.

В идиоме лезть на рожон второй компонент сам по себе непонятен, он раскрывается лишь в процессе известного анализа (см. ниже), тогда как во фразеологическом сочетании разжигать страсти каждое слово сохраняет свою самостоятельность. Фразеологические сочетания действуют силой своих отдельных элементов и общим смыслом сочетания, тогда как идиома приобретает прежде всего смысл целого. Вот почему идиомы одного языка очень часто не переводимы дословно на другой язык, тогда как фразеологические сочетания транспонируются сравнительно легко.

Как ни существенно различие между идиомами и фразеологическими сочетаниями, нельзя не учитывать постоянного воздействия их друг на друга и известную относительность граней, разделяющих их. Идиома так же объединяет слова, как объединяет их и фразеологическое сочетание. Вопрос, однако, сводится к тому, насколько слова, входящие в то или иное из этих объединений, теряют свою самостоятельность в системе целого. В идиомах эта утрата полная, во фразеологических сочетаниях — лишь частичная.

Осмысляя идиому как нечто целое, говорящие обычно не задумываются над значениями ее отдельных частей. Между тем в некоторых случаях значения частей могут быть раскрыты исторически, и тогда фразеологическое сращение (идиома) временно распадается.

Просторечная идиома на какой рожон означает «зачем?», «для чего?». Выражение кажется неразложимым. Но вот устанавливаем, что устаревшее слово рожон — это «острый кол, укрепленный в наклонном положении». Тогда становится понятным и фразеологическое сращение лезть на рожон, т.е. предпринимать действия, обреченные на неудачу и сулящие неприятности. Следовательно, стоило только разобраться в одном из элементов фразеологического сращения, как вся идиома в целом стала приобретать внутреннюю мотивировку, проясняться. Уяснив, что значит лезть на рожон, легко можно понять и мотивировку других сочетаний с этим словом: против рожна, на какой рожон и т.д. Но, приобретая мотивировку и распадаясь на части, идиома перестает существовать как идиома, она превращается во фразеологическое сочетание с прозрачными составными частями.

Когда Райский Гончарова жаловался бабушке на свою судьбу, она ему заметила: «— Не говори этого никогда!.. Несчастный!.. А чем, позволь узнать? Здоров, умен... Чего еще: рожна, что ли, надо? — Марфинька засмеялась, и Райский с нею. — Что это значит, рожон? — А то, что человек не чувствует счастья, коли нет рожна, — сказала она, глядя на него через очки. — Надо его ударить бревном по голове, тогда он и узнает, что счастье было и какое оно плохонькое ни есть, а все лучше бревна. — Вот что, практическая мудрость, — подумал он»1. Это толкование неожиданно раскрывает дополнительные оттенки различных сочетаний со словом рожон. Обычно стоит только человеку задуматься над смыслом фразеологического целого, как он часто начинает добираться (правильно или неправильно — это уже другой вопрос) до внутренней мотивировки всего выражения или его составных частей. Нечто подобное происходит и с раскрытием внутренней формы слова, которая в случае неправильной ее трактовки приводит к «народной этимологии», но которая и не перестает от этого быть своеобразно осмысленной (см. с. 86 и сл.).

Идиома подложить свинью — «устроить большую неприятность кому-нибудь» осмысляется исторически. Старинная военная техника знала различные построения войск: клином, кабаном, кабаньей головой, свиньей и т.д. В такого рода боевой порядок войска выстраивались для пролома рядов неприятеля2. Впоследствии подложить свинью постепенно приобрело переносное значение.

Здесь необходимо подчеркнуть различие между синхронией и диахронией. То, что неразложимо с синхронной (современной) точки зрения, может оказаться разложимым диахронно (исторически). Лингвист обязан различать эти планы, в противном случае он рискует приписать современному состоянию языка особенности его прошлого функционирования и тем самым исказить общую картину. Для людей, говорящих по-русски и не имеющих специального филологического образования, идиомы обычно воспринимаются как целое и не распадаются на составные части, хотя исторически целое могло слагаться из отдельных единиц. Синхрония вносит тем самым существенные поправки в диахронию.

1 Гончаров И.А. Обрыв. М., 1946. С. 144.

2 См.: Михельсон М. Опыт русской фразеологии. Т. II. С. 224.

Писатели иногда сознательно разлагают идиомы на составные части. В этом случае внимание читателя сосредоточивается на внутренней форме самой идиомы.

Когда говорят ставить точки над (на) i в смысле «не оставлять ничего недосказанным», то не думают ни о точках, ни о букве i, когда же Герцен пишет «ставить огромные точки на крошечные i» или «видя это, он поставил точку на i, притом на самое опасное i»1, то читатель замечает и «точки» и букву i. Тем самым идиома распадается, так как она оказывается разложимой. Как только части идиомы стали самостоятельно значимыми, так перестала существовать и идиома, сохраняющая свою силу и функцию только как целое. Но при разложении идиомы удается «обыграть» ее части. Так рождались, в частности, герценовские фразы с «огромными точками» и «опасными i»2.

Когда Мопассан в романе «Монт-Ориоль» рассказывает о конкуренции двух врачей (ч. 1, гл. 1), он, набрасывая портрет одного из них, сообщает, что волосы врача были с проседью (французская идиома poivre et sel — «с проседью», букв. «перец и соль»). Соперник же этого врача, разлагая идиому poivre et sel, считал, что волосы его противника были poivre et sale — «с перцем и грязью». Sale вместо sel полностью разрушает идиому.

Иногда разложение идиомы происходит бессознательно. Здесь, в свою очередь, могут наблюдаться самые разнообразные случаи. Один из них ранее уже был проанализирован в связи с переводом идиомы с одного языка на другой. Совсем иная картина наблюдается при бессознательном разложении идиомы родного языка. В этом случае процесс вызывается самим родным языком говорящего, недостаточное владение которым (при общей малограмотности) определяет разложение идиомы.

Когда гоголевский Подколесин говорит сбоку припеку (вместо сбоку припека), то деформация идиомы здесь улавливается лишь опытным слухом3. Иначе поступает более развязный, но

1 Герцен А.И. Былое и думы. С. 280 и 629. 2 Ср. у Маяковского :

Она

из мухи делает слона и после

продает слоновую кость.

(Соч. Т. II. М., 1939. С. 147)

3 П о д к о л е с и н . Ну, да как же ты хочешь, не говоря прежде ни о чем, вдруг сказать сбоку припеку: «Сударыня, давайте я на вас женюсь!» (Гоголь Н.В. Женитьба, действ. II, явл. XVI).

не более грамотный капитан Копейкин («Мертвые души», т. I, гл. 10), собираясь кутнуть во всю лопатку. В этом предложении уже мало что остается от идиомы (удирать) во все лопатки.

Аналогичная деформация может наблюдаться и во фразеологических сочетаниях.

Гоголь, сообщая о том, как любил Чичиков поесть, замечает: «Не один господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и русскую ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней руки...» («Мертвые души», т. I, гл. 4) (фразеологическое сочетание на широкую ногу). От разрушенного и своеобразно «сдвинутого», вставленного в совершенно новый контекст фразеологического сочетания на широкую ногу остается лишь начальная и конечная часть фразеологической рамки на... ногу, куда вставляются новые слова, образуя новое (уже не фразеологическое) сочетание — на иностранную и русскую ногу.

Иной характер имеют деформации, проникающие в общенародный язык. Их специфика — в самом факторе всеобщего распространения.

И в этом случае деформации могут подвергаться не только идиомы, но и различного рода устойчивые речения, фразеологические сочетания и даже пословицы. Как показал известный тонкий знаток русского языка В.И. Чернышев, выражение «голод не тетка» кажется непонятным, пока в известном сборнике И. Снегирева1 мы не прочтем: «Голод не тетка, пирожка не подсунет». Своеобразное выражение «Будь жена хоть коса, лишь бы золотые рога» представляется загадочным, пока мы не исправим «испорченное» коса на слово коза, после чего замечание о золотых рогах становится совершенно прозрачным2.

Так как здесь был затронут вопрос о «разного рода устойчивых сочетаниях», то следует подчеркнуть, что все они отличаются от идиоматических выражений тем, что в той или иной степени сохраняют самостоятельность своих отдельных компонентов. Чем более очевидна эта самостоятельность, тем дальше устойчивое словосочетание от идиомы, и обратно: чем больше утрачивают отдельные компоненты словосочетания свою

жениях // Доклады и сообщения Института русского языка. Вып. 1. М., 1948. С. 5 и сл.

самостоятельность, тем больше все устойчивое словосочетание приближается к идиоме. Однако, чтобы стать идиомой, устойчивое словосочетание должно полностью утратить самостоятельность своих слагаемых.

Пословицы и поговорки тоже оказывают воздействие своим целостным значением, но отдельные слова, в них входящие, при этом обычно не утрачивают своей самостоятельности (см., например, пословицы типа «Неспроста и неспуста слово молвится и до веку не сломится»). Что касается крылатых слов, то, приближаясь по своему характеру к пословицам и поговоркам, они обычно имеют определенный литературный или исторический источник: человек в футляре (рассказ Чехова), дым отечества нам сладок и приятен (слова Чацкого из комедии Грибоедова) и т.д. Встречаются и интернациональные крылатые слова:

яблоко раздора (из греческой мифологии), перейти Рубикон (из истории эпохи Юлия Цезаря), жребий брошен (слова, приписываемые Юлию Цезарю при переходе Рубикона) и т.д.1

Итак, в отличие от других, в большей или меньшей степени устойчивых речений, идиома характеризуется: 1) неразложимостью на отдельные слова; 2) невыводимостью целого из значения частей; 3) образным осмыслением всего целого; 4) непереводимостью — в буквальном смысле — на другие языки. Все эти

признаки идиомы взаимно обусловлены и непосредственно между собой связаны2.

Неразложимость идиомы — продукт исторического развития языка. Идиома, как было показано, не искони неразложима. Занимаясь происхождением разных идиоматических выражений в разных языках, можно обнаружить, как постепенно складывалось единство подобных словосочетаний.

Интересно, что между разными эпохами жизни одного языка, как и между разными языками, наблюдается в этом плане немало расхождений.

1 Объяснение этих и подобных им крылатых слов см. в кн.: Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова. М., 1955, а также в известной работе Büchmann G. Geflügelte Worte. Berlin, 1926 (много изданий, начиная с 1864 г.).

2 Идиома не отделима от понятия словосочетания, поэтому нельзя согласиться с теми лингвистами, которые говорят об идиоматичности отдельного слова. Такое словоупотребление вносит путаницу во всю проблему идиоматики (в частности, приводит к смешению идиомы с образным употреблением отдельного слова). При перечислении типичных признаков идиомы не следует начинать с ее непереводимости: понятие непереводимости основывается на сравнении одного языка с другими, характеристику же идиомы, как и других лингвистических категорий, следует начинать с ее внутренних признаков в системе изучаемого языка.

Комментаторы Шекспира, например, уже давно обратили внимание, что очень многие идиомы, обычно не разложимые в современном английском языке, то и дело расчленялись в устах персонажей Шекспира. Когда Яго говорит: «Если бы я носил сердце на рукаве, мое сердце расклевали бы галки» («Отелло», действ. I, явл. I), то будущее английское идиоматическое выражение здесь еще только формируется (to wear one’s heart on one’s sleeve — «носить сердце на рукаве», т.е. «душа нараспашку), а поэтому легко расчленяется и буквально осмысляется говорящим. Приходится сожалеть, что эта интересная проблема мало изучена. Целостность идиомы — это целостность, сложившаяся в процессе развития языка, его словарного состава. Будущие исследователи, по-видимому, обнаружат, что характер целостности идиомы в разных языках тоже не всегда одинаков1.

Нельзя, однако, не отметить и сходства идиоматических выражений в разных языках, хотя каждый язык по-своему реализует ту или иную идиому.

Русский скажет одет с иголочки, француз — être tiré à quatre

épingles — букв. «быть натянутым на четыре булавки», а румын — ca scos din cutie — букв. «как вытащенный из ящика». Во всех названных трех языках национальная форма выражения сходной идеи (представление о чрезмерно аккуратно одетом человеке) оказывается существенно различной. Но в то же время нельзя не понимать, что и в идиоматических выражениях, как и во внутренней форме слова, как и во многих других особенностях языка, между языками обнаруживаются не только расхождения, но и схождения (само стремление идиоматически передать одно и то же понятие).

Изучая расхождения в идиоматике разных языков, существенно не забывать при этом и известную структурную общность между языками, в первую очередь между родственными языками (см. например, приведенные русское взбрести на ум и украинское спасти на ум, спасти на думку — букв. «упасть на ум»).

1 Материалы для английской идиоматики и фразеологии см. в словаре А.В. Кунина (Англо-русский фразеологический словарь. М., 1955), для немецкой — в словаре Л.Э. Биновича (Немецко-русский фразеологический словарь. М., 1956), для французской — в словаре под ред. Я.И. Рецкера (Французскорусский фразеологический словарь. М., 1963). Для русского языка большую ценность сохраняет вышедший в начале XX столетия двухтомный словарь М. Михельсона «Русская мысль и речь» (б/г); см.: Бабкин А.М., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов, употребляющихся в русском языке без перевода: В 2 т. М.; Л., 1966 (2-е изд. Л., 1981–1987).