Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

Как ни важны сами по себе такие категории, как сужение и расширение, перенос по функции, они все же многого не объясняют в конкретной истории слов того или иного языка. Отмеченные категории, логические в своей основе, как бы преломляются сквозь историческую призму языка и только тогда оказывают свое воздействие на движение слов.

В свое время Дармстетер (1846–1888) в талантливо написанной книге «Жизнь слов» — работе, которая вызвала впоследствии большое количество других сочинений, утверждал, что слова развиваются по определенным логическим схемам и категориям, в значительной степени общим для всех времен и всех языков1. Новейшая зарубежная (и отчасти отечественная) семасиология, резко отталкиваясь от устаревших представлений, готова выплеснуть из ванны вместе с водой и ребенка: логическое в слове отрицается и изгоняется2. Между тем слишком прямолинейная, подчас не учитывающая чисто языковой специфики слóва схема Дармстетера вовсе не означает, что логические моменты в слове вообще не существенны. И в этом случае вопрос сводится к тому, чтобы по возможности правильно разобраться в соотношении логического, исторического и языкового в слове.

Логические категории не могут не пронизывать язык — прямо и скрыто — уже потому, что язык — средство выражения нашего мышления. Это, как мы видели, ясно выступает в слове. Это не менее ясно проявится, как увидим, и в грамматике. Вместе с тем логическое в языке не может быть правильно понято без учета исторической природы языка. Логическое и историческое переплетаются в слове, как и в языке вообще.

После всего сказанного следует еще раз вернуться к вопросу о соотношении значения слова и понятия.

Значение слова — это исторически образовавшаяся связь между звучанием слова и тем отображением предмета или явления, которое происходит в нашем сознании. Что же касается поня-

1 См.: Darmesteter A. La vie des mots. Paris, 1887. Раньше, чем Дармстетер, попытку применить к семасиологии формально-логические схемы в психологической интерпретации сделал в 1880 г. Г. Пауль в «Prinzipien der Sprachgeschichte» (Пауль Г. Принципы истории языка // Рус. пер. М., 1960. С. 93– 127). Интересные соображения по этому вопросу были высказаны в свое время Н. Крушевским в его книге «Очерк науки о языке» (Казань, 1883. С. 64–69).

2 См., например, материалы седьмого всемирного конгресса лингвистов: Proceedings of Seventh Congress of Linguists (1–6 September, 1952). L., 1956. P. 41, 237. Здесь изложены разные точки зрения по данному вопросу; см. также: Карнап Р. Значение и необходимость (исследование по семантике и модальной логике). М., 1959. С. 27–113.

тия, то это мысль о предмете, выделяющая в нем общие и наиболее существенные признаки1. Понятия — общечеловеческая категория, хотя и зависящая от степени развития мышления разных народов. Значение слова, напротив того, прежде всего категория данного языка, обычно существующая лишь в пределах его системы. Несовпадение значений слов в разных языках особенно наглядно обнаруживается при применении метода, который может быть назван методом «наложения слов» (выражающих одно и то же понятие) друг на друга.

Сравним, например, слово земля в разных языках: русское земля, английское land, немецкое land, французское terre, испанское tierra. Наряду с тем, что все эти слова передают в перечисленных языках одно и то же понятие «земля», характер значений и их группировка внутри этого многозначного слова в разных языках будут различными. В русском данное слово наряду с другими смыслами имеет значение «твердая поверхность», в английском — «государство», в немецком — «страна», во французском — «владение», в испанском — «население страны». В одном из языков то или иное значение употребляется чаще, в другом — реже. Своеобразие подобных расхождений особенно ярко выявляется в различных словосочетаниях и выражениях.

«Многогранность слова, — писал акад. Л.В. Щерба, — особенно ярко выступает при сравнении разных языков друг с другом, так как благодаря различиям исторических условий их развития она никогда в них не совпадает... По-русски мы скажем с небольшими оттенками хороший человек, прекрасный человек, пофранцузски — только un excellent homme (un homme bon будет добрый человек); хороший мальчик будет или un excellent garçon, или un garçon bien sage (в смысле «паинька»), но хороший ученик — un bon étève; по-русски хорошая погода, тогда как по-фран- цузски un bon temps pour la chasse значит благоприятная погода для охоты. Примеры можно умножать до бесконечности»2.

В другой своей работе Л.В. Щерба приводил такой пример3: ни в немецком, ни во французском языках нет слова кипяток.

1 См.: Асмус В.Ф. Логика. М., 1947. С. 32. В отличие от понятия, которое основывается на наиболее существенных признаках предмета или явления, внутренняя форма слова может покоиться на признаках более случайных, «боковых», периферийных по отношению к значению самого слова (см. с. 74 и сл.).

2 Щерба Л.В. Предисловие // Щерба Л.В., Матусевич М.И. Русско-француз- ский словарь. 4-е изд. М., 1955. С. 4.

3 См.: Щерба Л.В. Об общеобразовательном значении иностранных языков // Вопросы педагогики. 1926. № 1. С. 101; Федоров А.В. Введение в теорию перевода. М. 1958. С. 125–134.

Значит ли это, что немцы и французы не знают данного понятия? Такой вывод был бы преждевременен. Дело в том, что различными словосочетаниями (например, heisses Wasser, kochendes, siedendes Wasser у немцев, eau chaude, eau bouillante у французов) можно передать то же понятие, которое в русском языке выражается с помощью отдельного слова кипяток. Следовательно, дело не в отсутствии понятия, а в том, какими языковыми средствами оно передается в том или ином языке.

Русское существительное человек обычно переводится на английский как man, но выражение она хороший человек следует передать she is a good person (или woman — «женщина»), так как в английском слове man центральным значением является «человек мужского пола». Между тем русское существительное человек может относиться к представителям обоего пола.

В английском и французском языках (такова же картина в немецком) бытуют особые слова для обозначения кисти руки — hand и main, тем самым в этих языках для понятия рука имеется по два слова: английские arm — «рука» (от кисти до плеча) и hand — «рука» (кисть руки) и соответственно французские bras и main в таком же разграничении. Русский язык эти два понятия различает не с помощью двух слов, как английский и французский, а с помощью слова (рука) и словосочетания (кисть руки) или с помощью более широкого употребления самого слова рука (ср.: «Он взял ребенка на руки», «у этого пианиста необычайная пластика рук»: первое слово руки в смысле «от кистей до плеч», второе — руки предполагает как раз «кисти и пальцы рук»). Таких примеров, подтверждающих, что одни и те же понятия в разных языках получают совсем не одинаковое выражение, можно привести очень много1.

Биограф Гёте Эккерман так передает свой разговор с автором «Фауста» относительно значения немецкого слова Geist сравнительно с французским существительным esprit.

«Французское esprit, — сказал Гёте, — близко к тому, что мы, немцы, называем Witz — “остроумие”. Слово Geist по-француз- ски лучше всего, пожалуй, было бы передать двумя словами: esprit — “ум” и âme — “душа”. Этому последнему понятию присущ характер продуктивности, которого лишено французское esprit.

1См. также: Дульзон А.П. К вопросу о связи языка и мышления // ВЯ. 1956.

№3. С. 82.

—Вольтер, — сказал я (Эккерман. — Р.Б.), — обладал тем, что по-немецки надо было бы назвать Geist. И так как французское esprit для этого недостаточно, то как выразили бы это французы?

—На этот крайний случай они употребили бы выражение génie — “гений”, — сказал Гёте»1.

В 1867 г. И.С. Тургенев писал А. Голицыну: «Согласен, что заглавие Fumée (“Дым”) невозможно по-французски... А что бы Вы сказали относительно Incertitude? (“нерешительность”. — Р.Б.)

или Entre le Passé et l’Avenir? (“между прошлым и будущим”. — Р.Б.) или Sans Rivage? (“без берега”. — Р.Б.)2». В русском существительном дым сильнее представлены его переносные осмысления, чем во французском fumée, поэтому уже при переводе, казалось бы, очень простого названия тургеневского романа на французский язык возникают разнообразные трудности. Чтобы устранить их сразу, сам Тургенев предлагал образцы, казалось бы, «вольных», но семантически глубоких истолкований.

И все же лексика одного языка не только отличается от лексики других языков, но и взаимодействует с нею. Как видно было на примере со словом кипяток, нельзя делать широких заключений на основе наличия или отсутствия отдельных слов

втом или ином языке. Если нет в языке данного слова, то соответствующее понятие может быть выражено другими средствами: словосочетанием, новым значением старого слова и т.д. Нельзя, однако, считать, что за словами «ничего не стоит», что слова ни с чем не соотносятся вне языка, не выражают понятий, которые вырабатываются у человека в тесной связи с историей самих слов. Думать так — значит отказаться от точки зрения на язык как на средство общения и средство выражения понятий, формируемых в процессе познания человеком окружающего его объективного мира.

Значение слова теснейшим образом связано с понятием, но ему не тождественно. Оно постоянно взаимодействует с понятием и вместе с тем отличается от него. Именно это отличие приводит к тому, что значение слова изучается наукой о языке, тогда как понятие является объектом иной научной дисциплины — логики.

1 Эккерман И. Разговоры с Гёте / Рус. пер. М., 1934. С. 582.

2 Русские писатели о переводе. Л., 1960. С. 285; а также см.: Хохряков П. Язык и психология. Казань, 1889. С. 57–102.

* * *

Проблемы лексикологии и семасиологии изучены в целом значительно меньше, чем, например, проблемы фонетики и морфологии. Несмотря на наличие большого количества общих и специальных исследований по лексикологии и семасиологии, вопросы метода в этих областях языкознания до сих пор остаются гораздо более спорными и менее ясными, чем в сфере фонетики и морфологии. Отчасти это объясняется тем, что лексикология и семасиология в значительно большей степени соприкасаются с другими областями знаний (например, историей, логикой, психологией, социологией, философией, терминологией различных научных дисциплин и т.д.), чем фонетика или морфология. Не случайно поэтому стремление многих современных исследователей лексикологии и семасиологии обосновать собственно лингвистический аспект при изучении этих важных разделов языкознания1.

Вместе с тем другие научные направления, напротив того, стремятся поставить лексикологию и семасиологию на службу то психологии2, то социологии3, то истории понятий4, то, наконец, математике5. Однако, только разграничив эти области, можно уяснить истинное взаимодействие между ними.

Несомненно, в науке о языке лексикология и семасиология должны изучаться с лингвистической точки зрения (иначе эти области не принадлежали бы языкознанию), но это не означает, что лингвиста не должен интересовать вопрос о том, как слово выражает понятие и в какой степени в словарном составе языка отражаются наши знания об окружающем нас мире. Только правильно разграничив разные сферы знаний и разные науки, можно затем попытаться ответить и на эти трудные вопросы. А подобные вопросы были и остаются важнейшими для всех тех лингвистов, которые отказываются видеть в языке «замкнутую в себе структуру» и для которых язык есть прежде всего средство выражения мыслей и чувств говорящих, орудие общения.

Ксожалению, многие языковеды, отграничив лексикологию и

1 См., например: Смирницкий А.И. Значение слова // ВЯ. 1955. № 2. С. 79; Ullmann S. The Principles of Semantics. 2 ed. Oxford, 1959. P. 1–42; Guiraud P. La

sémantique. Paris, 1955. P. 5.

2 Kronasser H. Handbuch der semasiologie. Heidelberg, 1952. S. 10.

3 Matoré G. La méthode en lexicologie. Paris, 1953. P. 65.

4Trier J. Der deutsche Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes. Heidelberg, 1931.

S. 3.

5 См.: Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959. С. 27–119.

семасиологию от других смежных дисциплин, под флагом защиты «специфики языка» отказываются от постановки проблемы слова и понятия, исторического и логического в слове, не изучают процесса отражения в словарном составе языка наших знаний об окружающем нас мире и т.д. Между тем вопросы эти получают первостепенное значение и для учения о слове.

О том, какой смысл имеет тщательное изучение словарного состава любого национального языка, прекрасно сказано у А. Франса (1844–1924), писателя огромной культуры и блестящего стилистического мастерства: «Словарь — это вселенная, расположенная в алфавитном порядке... Вот словарь французского языка... Подумайте, что на этой тысяче или тысяче двухстах страницах запечатлен гений народа, его мысли, радости, труды и страдания наших предков и наши собственные, памятники общественной и частной жизни... Подумайте, что каждому слову лексикона соответствует мысль или чувство, которые были мыслью и чувством бесчисленного множества существ. Подумайте, что все эти слова, собранные вместе, есть творение души, плоти и крови нашей родины и всего человечества»1.

Слово — это кратчайшее самостоятельное сложное историческое единство материального (звуки, «формы») и идеального (значение)2.

13. Синхрония и диахрония. Язык и речь

На протяжении всего предшествующего изложения неоднократно отмечалось различие между состоянием языка в определенную эпоху (синхрония) и его постоянным историческим

1Франс А. Книги и люди. Литературные очерки / Пер. В. Азова. М., 1923.

С.67–68 (первоисточник: France A. Nouveau dictionnaire par A. Gasier // La vie

littéraire. Paris, 1888. 7 oct.).

2 О слове и понятии см.: Резников Л.О. Понятие и слово. Л., 1958. С. 5–25;

Его же. Неопозитивистская гносеология и знаковая теория языка // Вопросы философии. 1962. № 2. С. 99–109; Штофф В.А. Гносеологические функции модели // Вопросы философии. 1961. № 2. С. 53–65; Шафф А. Введение в семантику. М., 1963. С. 167–217; Гак В.Г. Некоторые общие семантические особенности французского слова в сравнении с русским // Лексикографический сборник. Вып. IV. М., 1960. С. 15–28; Zeichen und System der Sprache. Bd 1. Berlin. 1961; Bd II, 1962 (суждения самых различных лингвистов о слове, понятии и знаке); Engler R. Théorie et critique d’un principe saussurien: l’arbitraire du signe, Cahiers Ferdinand de Saussure. N 19. Genève, 1962. P. 5–65 (в статье подробно освещается история вопроса о так называемых «знаковых функциях» слова).

движением и развитием (диахрония). Различие это весьма существенно, и его следует правильно понимать.

Употребляя, например, предлог около («сядь около меня»; «остановись около дома»), говорящие на русском языке теперь уже не связывают этот предлог с существительным коло — «круг», которое до сих пор бытует в диалектах. Между тем именно коло лежит в основе современного предлога около (коло плюс приставка о; из коло возникло и колесо с помощью суффикса -ес-). При неразличении синхронии и диахронии можно было бы утверждать, что современный предлог около означает «вокруг» (ср. коло — «круг»). Но как тогда понять выражение «сядь около меня»? Ведь говорящий не предлагает в этом случае расположиться вокруг него. Он просит лишь оказаться рядом с ним.

Ясно, что современное синхронное значение предлога около теперь уже не совпадает с его прошлым диахронным осмыслением. Следовательно, различать синхронию и диахронию совершенно необходимо. В противном случае одному состоянию языка можно приписать то, что некогда было свойственно его другому состоянию. А это не может не привести к тем или иным искажениям. Представим себе педагога, который иностранцу, изучающему русский язык, сообщил бы, что предлог около означает прежде всего «вокруг». В этом случае ученик никогда бы не понял смысла предложений типа «сядь около меня».

Ивсе же синхрония и диахрония не только различаются, но

ивзаимодействуют друг с другом. Как предлог около теперь утратил всякую связь с кругом (синхрония «оторвалась» от диахронии), но как наречие около еще может ассоциироваться с вокруг (синхрония опирается на диахронию): «мы жили на берегу моря одни, и около никого не было».

Проблема дифференциации синхронии и диахронии так же, как и проблема взаимодействия между ними, принадлежит к труднейшим областям науки о языке. Имеются самые разнообразные их толкования. Некоторые лингвисты, проводя разделение синхронии и диахронии, склонны вообще не видеть между ними никакого взаимодействия. Такую точку зрения невозможно признать правильной: язык, будучи историческим явлением, находится в состоянии постоянного и непрерывного развития. Поэтому и «дыхание» диахронии не может не ощущаться в самой синхронии. Хотя в каждую историческую эпоху синхронию можно временно отделить от диахронии, лингвист не имеет права забывать о другом — об их постоянном и непрерывном контак-

те. Это разграничение и взаимодействие синхронии и диахронии уже освещалось на конкретном материале при анализе полисемии, омонимии, неологизмов, антонимов, этимологии и т.д. О синхронии и диахронии еще будет идти речь в главах о звуках речи и о грамматическом строе.

Уже Соссюр в своем «Курсе общей лингвистики» (1-е изд. 1916 г.) так графически передал различие между синхронией и диахронией:

диахрония

синхрония синхрония

диахрония

Швейцарскому лингвисту казалось, что линии здесь только противопоставлены. Еще в большей степени эту же «разнонаправленность» линий подчеркивают крайние представители современного структурализма. Между тем даже на рисунке Соссюра «разнонаправленность» линий не исключает точки их взаимного пересечения. В реальной же жизни различных языков подобные пересечения многочисленны и не менее важны, чем пункты расхождений. Именно поэтому филологи обязаны уметь и различать синхронию и диахронию и понимать их постоянное историческое взаимодействие.

** *

Кпроблеме синхронии и диахронии непосредственно примыкает и другая проблема, также связанная с именем Соссюра

ишироко обсуждаемая в науке нашего времени. Имеем в виду разграничение языка и речи. В упомянутом «Курсе общей лингвистики» Соссюр противопоставил три понятия — язык, речь и речевую деятельность. Он предложил схему:

речевая деятельность

Речь в трактовке Соссюра — это нечто индивидуальное (речь отдельных людей), язык, напротив того, представлялся ученому «коллективным сознанием», сферой таких коммуникативных отношений, которые являются обязательными для всех представителей данного народа. Речевая деятельность объединяет язык и речь. Соссюр считал, что главная задача лингвистики должна сводиться к изучению языка, где устраняется все случайное и остается лишь наиболее общее и категориальное. Поэтому, разграничив язык, речь и речевую деятельность, ученый стремился ярче оттенить особенности языка как абстрактной системы отношений1.

За пятьдесят лет2, прошедших после того, когда Соссюр изложил эту доктрину, возникли десятки ее истолкований. Одни лингвисты продолжали подчеркивать значения языка, другие, напротив того, признавали реальность лишь речи (то, что дано непосредственно, — речь отдельных людей). Возникли острые споры о том, какие лингвистические единицы относятся к языку и какие — к речи. Стали утверждать, что единицы, легко воспроизводимые по принципу постоянства своих типичных моделей (фонемы, морфемы, слова), относятся к языку, единицы же, не опирающиеся на подобные типичные модели и индивидуально более разнообразные (например, предложения), относятся к речи и в языке не встречаются.

Споры эти помогли преодолеть односторонность тех или иных утверждений. Лингвистические единицы нельзя разделить между языком и речью. В языке, как объекте науки, должны изучаться в равной степени все лингвистические единицы: предложения и их типы в такой же мере, как слова, морфемы, фонемы

ит.д. Различие между языком и речью надо искать в другом. Язык, как общее, имеет разные формы своего выражения и проявления. Вот эти различные формы выражения и проявления языка и могут относиться к сфере речи.

Поясним на примере. В нашу эпоху бурного развития различных видов общения (радио, телевидение, кино, публичная речь, массовое распространение газет, журналов, брошюр, книг

ипр.) язык выступает то в одном, то в другом обличье. Он не перестает от этого быть языком. Он лишь всякий раз приобре-

1 См.: Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 39–43.

2 О сходствах и различиях толкований Соссюра в XX в. см.: Слюсарева Н.А. Теория Ф. де Соссюра в свете современной лингвистики. М., 1975.

тает некоторые дополнительные свойства. Они-то и изучаются в речи.

Известно, что пишут не так, как говорят. Но и говорят не всегда одинаково. Всякий, выступавший, например, по телевидению, знает, как трудно мысленно создать себе собеседника, да еще в виде многомиллионной аудитории, если перед тобой только «пустое» пространство. Между тем диалог обычно протекает иначе, чем монолог. Вот все это и создает предпосылки для разграничения языка и речи.

Впредшествующих разделах намечались сходные градации.

Вопределенных условиях общения Герцен мог убедительно говорить о расчеловечении людей, хотя это слово общим достоянием русского языка и тогда не являлось. В совершенно другом контексте общения атомная бомба могла называться изделием, хотя в самом языке такая связь так и не установилась. Здесь мы оказываемся в сфере речи, а не языка. Речь — это не только нечто индивидуальное. К ней относится все то, что вызывается данной коммуникативной ситуацией и может сойти на нет в другой коммуникативной ситуации. Хотя сама дифференциация разговорной и письменной речи, как и других языковых стилей, относится к области языка и является вполне объективной (см. об этом гл. VI), в процессе коммуникации могут возникнуть и такие частные явления, которые оказываются менее типовыми и «прочными» и относятся уже не к сфере языка, а к сфере речи.

Но язык и речь не только различаются. Они немыслимы друг без друга. Нельзя изучать «чистую» речь, постоянно не «оглядываясь» на язык, на почве которого вырастает сама эта речь. Вместе с тем нельзя отсекать и речь во всем неисчислимом богатстве ее манифестаций, не обеднив само понятие языка. А.И. Смирницкий в «Синтаксисе английского языка» был близок к истине, когда отграничивал речь как возможный мате-

риал исследования от языка как непосредственного предмета лингвистики1. Язык и речь органически связаны между собой. Поэтому в дальнейшем изложении речь употребляется не только как термин, но и как синоним к слову язык.

Дифференциация языка и речи не находится в стороне от дифференциации синхронии и диахронии. Это взаимно обусловленные разграничения. Категории, возникшие в речи, могут

1 См.: Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М., 1957. С. 13.