Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

Всвое время В.Г. Белинский совершенно правильно отметил, что одного так называемого инстинктивного и бессознательного знания грамматики явно недостаточно, ибо «грамматика есть логика, философия языка», поэтому «нет никакого сомнения, что когда к инстинктивной способности хорошо го-

ворить или писать присоединяется теоретическое знание языка, — сила способности удвояется, утрояется»1. Вместе с тем Белинский подчеркивал, что «грамматика не дает правил языку, а извлекает правила из языка. Общее незнание этих правил, т.е. правил грамматики, вредит языку народа, делая его неопре-

деленным и подчиняя произволу личностей: тут всякий молодец говорит и пишет на свой образец»2.

Теория языка невозможна без сознательного отношения к языку как орудию общения и средству выражения мысли. Это же следует сказать и о теории грамматики.

Всвоей «Науке логики» Гегель писал: «Касательно общеобразовательного значения логики... я сделаю замечание, что эта наука, подобно грамматике, выступает в двух видах и сообразно

сэтим имеет двоякого рода ценность. Она представляет собой одно для того, кто впервые приступает к ней и вообще к наукам, и нечто другое для того, кто возвращается к ней от них. Тот, кто только начинает знакомиться с грамматикой, находит в ее формах и законах сухие абстракции, случайные правила...

Напротив, кто владеет вполне каким-нибудь языком и вместе с тем знает также и другие языки, которые он сопоставляет с первыми, только тот и может почувствовать дух и образование на-

рода в грамматике его языка; те же правила и формы имеют для него теперь наполненную содержанием живую ценность»3.

Действительно, нельзя не согласиться, что грамматика во всем своем громадном значении раскрывается не сразу и что ее «сухие абстракции» оказываются живыми категориями языка только для тех, кто умеет правильно их анализировать, привлекая для сравнения данные других языков и проникая в существо самих грамматических абстракций.

Теоретическое значение грамматики прекрасно понимали выдающиеся писатели, ученые и философы разных стран и народов.

(Пешковский А. Школьная и научная грамматика. 3-е изд. М., 1922. С. 45). Между тем «в идеале» всякая хорошая школьная грамматика точно так же должна строиться на научных основаниях, как и грамматика теоретическая. Различие — лишь в степени трудности и в объеме излагаемого материала.

1 Белинский В.Г. Соч. Т. IV. М., 1900. С. 759. 2 Там же. С. 760.

3 Гегель. Наука логики // Соч. Т. V. М., 1937. С. 37.

Ломоносов решил посвятить себя науке и искусству, после того как изучил «Грамматику» Смотрицкого. В своем философском сочинении «О человеке, о его смертности и бессмертии» Радищев касается вопроса о существе грамматики. Пушкин всю жизнь собирает материалы для русской грамматики и стремится осмыслить ее общие закономерности. Молодой Чернышевский пишет специальную статью о словообразовании в русском языке.

На рубеже между средними веками и новым временем Данте создает специальный трактат по философии языка и грамматике — «О народном красноречии». Ломоносов, Радищев, Пушкин, Белинский, Чернышевский и Горький в России, Панини и Вараручи в древней Индии, Платон и Аристотель в древней Греции, Данте и Вико в Италии, Алишер Навои в Узбекистане, Бэкон и Локк в Англии, Лейбниц и Гердер в Германии, Декарт и Дидро во Франции, Хачатур Абовян в Армении — вот лишь некоторые имена самых различных по своему мировоззрению крупных писателей, ученых и философов, которые много занимались вопросами грамматики наряду с общими проблемами языка.

Иногда думают, что грамматика — это лишь плод мысли человека, размышляющего о языке, а не сам язык. Между тем в действительности грамматика (наряду со словами и звуками речи) и составляет язык. Почему, однако, наивному сознанию кажется, что словá — это все, тогда как грамматика заключает в себе лишь какие-то «частности», «подробности формы»? Чтобы разобраться, как складывается такое ошибочное представление, обратимся к эксперименту.

Рассмотрим такой пример. Что может означать мысль, выраженная таким рядом слов: идти, в, из, за, с, университет, книги? Она может означать идти в университет с книгами, идти из университета с книгами, идти в университет за книгами и т.д. Следовательно, мысль, выраженная простым рядом слов, между которыми грамматические отношения не выявлены, оказывается неясной. Хотя отдельные слова и ясны1, но грамматическая взаимосвязь между ними непередана, а поэтому неясным становится и то, что собственно хочет сказать говорящий или пишущий.

Важная роль разнообразных грамматических связей в предложении становится еще более очевидной, если мы усложним эксперимент.

1 Словá же ясны потому, что сами по себе они грамматически оформлены. Грамматика изучает грамматический состав отдельных слов, грамматические отношения между словами, грамматические отношения внутри словосочетаний и между словосочетаниями, грамматические отношения внутри предложения и между предложениями.

Рассмотрим такой, более разнобразный ряд слов: мы, чувствовать, что, солдат, задевать, за, живой, Таня, и, что, грозить, опасность. Если в первом случае еще можно было приблизительно догадаться, что означают слова, вместе взятые, то в последнем случае трудно даже приблизительно установить возможные типы связи слов между собой. Но вот открываем рассказ М. Горького «Двадцать шесть и одна» и читаем: «Мы чувствовали, что солдат задет за живое и что Тане грозит опасность».

Следовательно, для того чтобы выразить мысль, следует не только разобраться в семантике отдельных слов, но и понять, в какие связи между собой они вступают в самом процессе выражения мысли. Мысль наша как бы облекается в определенную форму. Различные грамматические типы связи слов в словосочетании и предложении, как и типы грамматического оформления самих слов, либо употребляющихся самостоятельно, либо входящих в словосочетания и предложения, и изучаются в грамматике1.

2. Грамматика и лексика

Как же грамматика «организует» лексику? Взаимодействие грамматики и лексики наблюдается постоянно, но вопрос о том, как следует правильно понимать характер подобного взаимодействия, относится к трудным областям общей теории языка. Сравнение грамматики с геометрией, к которому одно время обращались, должно быть признано малоудачным.

Грамматика оперирует абстрактными категориями. Когда говорят, что имя существительное выражает предметность в широком смысле, то само по себе понятие предметности объеди-

1 Из литературы по общим вопросам грамматики (подобные исследования многочисленны; они выражают разные концепции авторов и порой резко отличаются друг от друга) см.: Щерба Л.В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. Т. I. Л., 1958. С. 5–24 (статья «Очередные проблемы языковедения»); Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М., 1947. С. 3– 47; Его же. Введение ко второму тому «Грамматики русского языка». М., 1960. С. 5–120; Сланский В. Грамматика — как она есть и как должна бы быть (пять научных бесед). СПб., 1887; Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи / Рус. пер. М., 1934 (гл. 4 «Грамматические процессы» и гл. 5 «Грамматические понятия»); Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958. С. 15–61; Хомский Н. Синтаксические структуры // Новое в лингвистике. Вып. 2. М., 1962. С. 412–527; Bloomfield L. Language. N.Y., 1933 (гл. 10 «Грамматические формы» и гл. 14 «Морфологические типы»); Brunot F. La pensée et la langue. Paris, 1936. P. 3–38 (общие принципы изучения грамматики); Холодович А.А. Опыт теории подклассов слов // ВЯ. 1960. № 1. С. 32–43.

няет и такие слова, как стол и стул, и такие, как созерцание, мироздание, наука, и такие, как процесс, бег, победа и т.д. Все это бесспорно. Однако, когда со ссылкой на устное замечание акад. Л.В. Щербы говорят, что «глокая куздра штеко будланула бокра» является «прекрасной русской фразой», то здесь происходит недоразумение. Подобное сочетание искусственных звуковых комплексов к языку не относится прежде всего потому, что язык, для того чтобы быть языком, всегда должен являться средством общения и средством выражения мысли. Подобная же «фраза» этой функции не выполняет и выполнять не может, а поэтому к языку и не относится1.

Что передает эта «фраза»? Что можно в ней обнаружить?

В ней можно обнаружить, что куздра — «подлежащее», глокая — «определение к подлежащему», будланула — «сказуемое», бокра — «объект сказуемого». При более пристальном анализе раскрываются и другие грамматические признаки отдельных элементов этого условного целого (например, род «подлежащего» куздра, вид «сказуемого» будланула и др.). Пример этот свидетельствует о том, что грамматические понятия, в частности понятия членов предложения, частей речи, грамматических категорий, в какой-то степени можно искусственно изолировать от реальных слов данного языка и, изолировав, более отчетливо представить себе то, что в языке является грамматикой в отличие от лексики или фонетики. Такое отделение в известной мере помогает понять специфику грамматики и ее своеобразных категорий в отличие от специфики лексики, от специфики отдельных слов. Как и в других науках, временная изоляция одного явления от неразрывно связанных с ним других явлений до известной степени облегчает осмысление природы первого явления.

Вэтом, и только в этом, смысл подобного эксперимента. Можно ли, однако, на этом основании сделать вывод, что

«глокая куздра...» является «фразой русского языка»? Ни в коем случае.

Подобные сочетания звуков лишь имитируют члены предложения и некоторые грамматические категории. Но грамматика оперирует не всякими абстракциями, а абстракциями реальных слов и реальных языков. Не учитывая этого, можно прийти к тому заключению, что грамматика равняется геометрии или астрономии,

1 В талантливо написанной, интересной книге для детей старшего возраста Л.В. Успенского «Слово о словах» (1-е изд. 1954; 5-е изд. 1962) пример с глокой куздрой был популяризирован. Но то, что трудно и, быть может, нельзя объяснить детям, должно быть правильно осмыслено студентами-филологами.

так как эти науки тоже оперируют абстракциями. Между тем абстракции грамматики отвлечены от реальных слов того или иного языка или тех или иных языков. Язык — это не только грамматика, но грамматика в неразрывном единстве с лексикой

ифонетикой. Поэтому отвлечение грамматического от лексического и фонетического, как и лексического — от грамматического

ифонетического, фонетического — от лексического и грамматического, возможное для целей изучения разных сторон языка, не должно, однако, дезориентировать исследователя: часть не только не следует, но и невозможно принять за целое.

«Глокая куздра...» представляется «фразой русского языка» лишь тем лингвистам, которые считают, что грамматика оперирует только отношениями. Между тем грамматика оперирует не только отношениями, но и значениями. В этом плане отличие грамматики от лексики обнаруживается не в том, что лексика — сфера значений, а грамматика — сфера отношений, как часто считают, а в том, что в лексике категория значения оказывается на первом месте, а категория отношения — на ее более далеком фоне, тогда как в грамматике обычно сначала обнаруживается («ощущается») категория отношения и лишь затем категория значения. В свою очередь, категория значения в грамматике не совпадает с категорией значения в лексике. То же следует сказать и о категории отношения.

Слексической точки зрения слово стол осмысляется прежде всего как слово, имеющее определенное значение. С позиции же грамматики слово стол — имя существительное именительного падежа, мужского рода, единственного числа. В дальнейшем будет показано, что подобные грамматические отношения, под которые могут быть «подведены» многочисленные другие

слова русского языка, сами заключают в себе категории значений (связь грамматики с мышлением)1.

Одно из важных отличий грамматического значения от значения лексического заключается в том, что первое соотносится с логическими понятиями, но не соотносится непосредственно с предметами реальной действительности, тогда как второе всегда имеет и ту и другую соотнесенность. Слово дерево, например, в его лексическом значении не только связано с логическим представлением о предмете, относящемся к флоре, но и с определенным деревом или деревьями, которые имеет в виду говорящий. Даже в тех случаях, когда говорящий и не подразумевает

1 Следует заметить, что категория значения совершенно неправомерно исключается из сферы грамматики очень многими представителями современного языкознания.

никакого конкретного дерева, представление о дереве как определенном растении всегда «стоит» за словом дерево как лексической единицей. Иначе в грамматическом значении. То же слово дерево как имя существительное осмысляется нами прежде всего в своем категориальном значении предметности в отличие, например, от значения качественности (имена прилагательные), действия или состояния (глаголы) и т.д. Стоит только перейти от категориального грамматического значения к значению непосредственной предметности, чтобы «спуститься» от грамматического значения к значению лексическому.

Сказанное нисколько не противоречит тому, что любое слово обобщает. В лексике обобщение всегда связано с обобщением предметов или явлений. В грамматике же обобщение основывается прежде всего на определенных категориях, которые взаимодействуют — прямо или косвенно — с категориями логики. Грамматическая категория числа, например, не имеет непосредственной предметной соотнесенности и проявляется в самых различных частях речи (в именах существительных и прилагательных, в глаголах, в местоимениях и т.д.). Но грамматическая категория числа тесно связана с логическим представлением о числе, хотя и не совпадает с этим последним.

Грамматика не только отличается от лексики, но и постоянно взаимодействует с нею.

Взаимодействие грамматики и лексики обусловливается целым рядом причин, в частности тем, что «грамматика не дает правил языку, а извлекает правила из языка» (В.Г. Белинский). Извлекать же правила из языка грамматика может лишь в том случае, если она действительно организует реальные языковые единицы (слова), которые действительно существуют в языке, а не условные «слова» (вроде «глокая куздра»), которые образованы лишь по подобию реальных слов, но таковыми не являются.

Больше того, выдуманные «слова» могут «существовать» лишь на фоне реально имеющихся в языке слов. Они вторичны по отношению к действительным словам.

Следовательно, отвлечение с условными словами возможно только на основе реальных слов.

То, что грамматика не безразлична к словам, следует и из того, что отнюдь не всякое слово она может соединить с любым другим словом данного языка. Анализ синонимов, в частности, показал (гл. I), что прилагательное крепкий в выражении крепкий мороз синонимично прилагательным большой, сильный, жестокий, тогда как то же прилагательное крепкий в выражении крепкий краситель уже несинонимично прилагательным большой

или жестокий (невозможно сказать «жестокий краситель»), но приобретает новые синонимы — стойкий, прочный (прочный краситель). Крепкое слово — это «верное, нерушимое слово», между тем как крепкое словцо — это «только бранное, нехорошее слово». Следовательно, грамматика, устанавливая грамматические отношения между словами, не механически объединяет их. Она не безразлична к тем реальным смысловым связям, которые существуют между словами в данном языке.

Разумеется, единый грамматический тип (образец) сочетания прилагательного и существительного обычно «вмещает» в свою конструкцию различные по своей индивидуальной лексической семантике словá (грамматика всегда в той или иной степени обобщает), но, обобщая, грамматика «оглядывается» на слова, отвергая одни из них и принимая другие. Пример же с «глокой куздрой», основанный на полном и абсолютном отречении от действительных слов языка, не показывает тем самым подлинного существа грамматики; последняя и возвышается над отдельными словами и постоянно с ними считается.

Выдуманное словосочетание «глокая куздра» или даже целое предложение типа «Глокая куздра будланула...» лишено двойного отношения (к грамматике и к лексике), без которого не может быть языка.

Такие понятия, как имя существительное или имя прилагательное, глагол или наречие, являются понятиями прежде всего грамматическими, а затем лексическими, но наряду с ними грамматика оперирует и такими понятиями, которые характерны прежде всего для лексики, а затем для грамматики. В пределах имен существительных выделяются, например, собирательные имена (студенчество, крестьянство), а в пределах прилагательных качественные имена (большой, красивый). Между тем собирательность, качественность — это уже элементы словарного состава языка. Через посредство подобного рода категорий — еще одно связующее звено! — грамматика входит в лексику, а лексика проникает в систему грамматики.

Такого рода вторичные грамматические значения (собирательность, качественность, единичность, частичность и пр.) еще крепче связывают грамматику и лексику1.

Имеется весьма существенное различие между абстракциями математики и абстракциями грамматики. Хотя исторически математика возникла из практических нужд человека, которым она служит и сейчас, однако современной математике безразлично,

1 Ср.: Иванова И.П. К вопросу о типах грамматического значения // Вестн. ЛГУ. Сер. истории, языка и литературы. 1956. Вып. 1. № 2. С. 105 и сл.

какими единицами она оперирует; ей безразлично, будут ли складываться или умножаться несколько картофелин, или книг, или автомобилей, или просто условных единиц, для того чтобы получить искомое. Иначе в языке. Грамматике отнюдь не безразлично, какие слова она оформляет. Разумеется, под одну грамматическую категорию могут подводиться разные слова. Но в языке всегда оказываются и другие, внешне, казалось бы, аналогичные слова, которые противостоят и даже противоречат данной категории. Лексический материал не только осложняет грамматику, но и взаимодействует с нею.

Но если грамматика взаимодействует с лексикой в плане синхронном, то в еще большей степени и еще глубже эта связь с лексикой раскрывается тогда, когда категории грамматики рассматриваются исторически. Как будет показано в последующем изложении, сами грамматические форманты разных языков (в частности, суффиксы, префиксы) часто восходят к самостоятельным словам в прошлом. То, что на одном этапе развития языка выступает как грамматическое, некогда могло быть лексическим. Следовательно, при всем различии грамматического и лексического у них может быть общий источник происхождения.

Следует внести поправку и в другое широко распространенное мнение, согласно которому грамматика оперирует только абстракциями, а лексика — только конкретными единицами языка. Разумеется, характер грамматических обобщений отличается от обобщений в лексике. Но уже известно (с. 40–50), что

всамой лексике встречаются не только конкретные, но и самые абстрактные слова. В свою очередь, в грамматике имеются обобщения не только очень широкие (например, категория падежа), но и гораздо более частные и дробные (например, понятие «творительного падежа сравнения» по отношению к творительному падежу или падежу вообще) (с. 289 и сл.). Дело не столько в конкретности лексики и в абстрактности грамматики, сколько

вспецифичности тех категорий, которыми оперирует грамматика в отличие от лексики. Очерченное выше различие в соот-

ношении категорий значения и отношения составляет одну из важных особенностей каждой области1.

1 Отмечая историческое движение в грамматике от конкретного к абстрактному, нельзя забывать и другого — движения от абстрактного к конкретному. Это последнее движение в логике называется восхождением. Основываясь на абстракциях, познание вновь возвращается к конкретному, но уже как к сложному синтезу многочисленных определений. В грамматике процесс движения от абстрактного к конкретному — вопрос, почти совсем не изученный, — не менее важен, чем процесс первичного развития.

Положение о том, что грамматика не может не считаться с категорией значения, разумеется, отнюдь не означает, что грамматика должна раствориться в самом содержании высказываемой мысли. Такое заключение было бы совершенно неправильным. Оно повернуло бы нас назад, к тем временам, когда не умели изучать своеобразие языковых категорий, когда язык отождествляли с самим высказыванием, а грамматику — с формальной логикой. Но, устанавливая специфику грамматики, нельзя забывать и другого: грамматика передает не «чистые отношения», а отношения, существующие в языке как средстве общения и выражения нашей мысли. Так возникает проблема значения и отношения, одинаково существенная как для лексики, так и для грамматики.

Молодой Жюльен Сорель, герой романа Стендаля «Красное и черное», приговоренный к смертной казни, перед самой своей смертью размышляет (гл. 72):

«— Как странно! Глагол гильотинировать нельзя спрягать во всех временах: можно сказать я буду гильотинирован, но невозможно констатировать я был гильотинирован».

То, что казалось странным Сорелю, легко объясняется лингвистически. Грамматические абстракции (в приведенном примере — типы времен) не могут не считаться с тем лексическим материалом, который они обобщают по определенным категориям. Семантика глагола гильотинировать не позволяет ему оказаться в 1-м лице прошедшего времени пассивной формы. Грамматика и в этом случае взаимодействует с лексикой.

* * *

Грамматика связана не только с лексикой, но и шире — с мышлением человека. Как конкретнее представить себе это важнейшее положение? Ведь в зависимости от того, как решается данная проблема, в лингвистике различаются разные направления — от формального, для которого грамматика представляется сферой «чистых отношений», до антиформального направления, рассматривающего форму в неразрывном единстве с тем, что она выражает.

Вопрос этот будет подробно рассмотрен в дальнейшем, в разных разделах главы о грамматике, сейчас же ограничимся анализом лишь одного явления.

По-древнерусски можно было сказать: рубить топором, ехать волами, защищаться щитом, защищаться ночью. В Лаврентьев-

ской летописи (XIV в.) одна женщина рассказывает другой, как ее муж в единоборстве оказался побежденным мужем этой последней: «да аще твой мужь ударить моим...» Творительный падеж в орудийном значении («ударить моим мужем») в современном языке в этом случае невозможен. Вполне употребительны сочетания слов типа «ударить топором или бревном», но неупотребительны сочетания типа «ударить мужем».

Присматриваясь к такого рода выражениям, нельзя не заметить, что современный язык уже не допускает не только словосочетаний типа «ударить мужем», но и словосочетаний типа «поехать конем», «защищаться ночью» (в смысле «под покровом ночи»). Вместо одной возможности древнего языка — «пахать сохой», «пахать волами» — постепенно возникают две возможности в новом языке: «пахать сохой» (соответственно «пахать трактором»), с одной стороны, и «пахать на волах» — с другой. На смену беспредложному сочетанию приходит сочетание с предлогом, которое сосуществует со старым падежным образованием. Вместо одной возможности старого языка возникают бóльшие грамматические возможности в новом языке. Ср. старое «вышел дверью» и новое «вышел в дверь», «вышел через дверь» и т.д.1

Нельзя не заметить, что подобные грамматические изменения в истории русского языка не были случайными, они оказались обусловленными соответствующими потребностями мысли. Новый язык дифференцирует то, что в старом языке, по-видимому, еще не нуждалось в дифференциации2.

Но если в русском языке предложные сочетания слов, несколько потеснив сочетания падежные, не только не вытеснили эти последние, но даже укрепили их в определенной сфере употребления (дифференциация падежей и предлогов уточнила функцию каждого из этих грамматических средств), то в истории других языков картина оказалась иной.

1 Ср.: Ломтев Т.П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956. С. 212–230.

2 Сказанное отнюдь не значит, что в древних языках многие категории смешивались, как часто ошибочно утверждают. В каждую эпоху жизни языка есть свои особенности в разграничении грамматических категорий. Вопрос сводится к тому, что с позиции современных языковых норм многие нормы старого языка представляются недифференцированными, хотя для своего времени и своей эпохи они не казались таковыми. Иначе и быть не может: язык всегда является средством общения и средством выражения мысли, поэтому он не может допустить смешения важнейших категорий. Осложнение возникает оттого, что сам язык развивается вместе с совершенствованием мышления.