7.Обзор мнений о происхождении древнерусского литературно - письменного языка

Под древнерусским литературно-письменным языком принято понимать тот язык, который дошел до нас в письменных памятниках, как сохранившихся непосредственно в древнейших рукописях XI—XII вв, так и в позднейших списках. Письменный язык древнейшего времени обслуживал многосторонние общественные потребности Киевского государства: он служил нуждам государственного управления и суда; на нем оформлялись официальные документы, им пользовались в частной переписке; на древнерусском литературном языке создавались летописные повести и другие произведения русских авторов.

Первым из русских филологов, писавших в советское время, четко и полно изложил концепцию природы и происхождения древнерусского литературного языка А. А. Шахматов, высказанная им стройная теория происхождения русского литературного языка может рассматриваться как синтез всего того, что было сделано исследователями на протяжении XIX в. Закономерно эту концепцию называть традиционной теорией происхождения русского литературного языка. А. А Шахматов возводил древнерусский, а тем самым и современный русский литературный язык к языку древнецерковнославянскому как к непосредственному источнику. А.А. Шахматов пришел к заключению, что церковнославянский “с первых же лет своего существования на русской почве стал ассимилироваться народному языку, ибо говорившие на нем русские люди не могли разграничивать в своей речи ни свое произношение, ни свое словоупотребление от усвоенного ими церковного языка”¹. Очевидно, А. А. Шахматов допускал, что древнецерковнославянский язык в Киевской Руси использовался не только как язык культа и письменности, но служил и разговорным языком для какой-то образованной части населения. Таким образом, А. А. Шахматов признавал смешанным состав современного русского литературного языка, считая присущие ему народные, восточнославянские по происхождению, речевые элементы позднейшими, внесенными в него в ходе постепенного его “ассимилирования живой русской речи”, элементы же древнецерковнославянские, болгарские по этнолингвистическому истоку, причисляя к первоначальной основе литературно-письменного языка, перенесенного от южных славян в Киевскую Русь в Х в. Эта точка зрения, точно и определенно сформулированная в трудах А. А Шахматова, разделялась примерно до середины 1930-х годов громадным большинством советских филологов— лингвистов и литературоведов. На этой позиции стояли, например, В. М.Истрин, А С Орлов, Л. А Булаховскии, Г. О. Винокур.

Другая научная теория, подчеркивавшая значение восточнославянской народноречевой основы в процессе сложения древнерусского литературного языка, была выдвинута проф. С П. Обнорским в 1934 г. Ученый подробно проанализировал язык древнейшего юридического памятника Киевской Руси, сложившегося в XI в. и дошедшего до нас в старшем Синодальном списке “Новгородской кормчей”, датируемой 1282г. Как показывает тщательно проведенный С. П. Обнорским анализ языка этого памятника, преимущественно фонетики и морфологии, он почти совершенно лишен каких бы то ни было речевых элементов старославянского происхождения и, наоборот, в нем чрезвычайно широко представлены черты восточнославянского характера. Это наблюдение позволило С. П. Обнорскому закончить свое исследование выводами, имеющими отношение к проблеме образования древнерусского литературного языка. Ученый писал тогда: “Итак, Русская Правда, как памятник русского литературного языка, как старейший его свидетель, дает нити для суждения о самом образовании нашего литературного языка. Русский литературный язык старейшей эпохи был в собственном смысле русским во всем своем остове. Этот русский литературный язык старшей формации был чужд каких бы то ни было воздействий со стороны болгарско-византийской культуры, но, с другой стороны, ему не были чужды иные воздействия — воздействия, шедшие со стороны германского и западнославянского миров. На этот русский литературный язык, видимо, первоначально взращенный на севере, позднее оказала сильное воздействие южная, болгарско-византийская культура. Оболгарение русского литературного языка следует представлять как длительный процесс, шедший с веками crescendo. Недаром русско-болгарские памятники старшего периода содержат в известных линиях русских элементов даже более, чем сколько их оказывается в современном нашем языке. Очевидно, по этим линиям оболгарение нашего литературного языка последовало позднее в самом процессе его роста”¹.В 1936 г. была напечатана статья С. П Обнорского, посвященная языку договоров русских сгреками, в1939 г. появилась статья о «Слове о полку Игореве». В обеих названных работах мысли, высказанные в статье о языке “Русской правды”, нашли дальнейшее развитие и уточнение В частности, не выдержало испытания временем предположение о первоначальном северном происхождении русского литературного языка Обращение С. П Обнорского к источникам, прежде всего к “Слову о полку Игореве” как к памятнику древнейшего поэтического творчества, дало возможность говорить о Киевской Руси, как о подлинной колыбели русского литературного языка. Отпало также предположение о древнем воздействии на русский литературный язык германской или западнославянской речевой стихии. Что же касается основного во взглядах С. П. Обнорского на происхождение русского литературного языка, то положение об исконности русской речевой основы в литературном языке старшей формации продолжало с еще большей уверенностью звучать в последующих его работах. Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, была встречена рядом критических выступлений. Обстоятельный разбор взглядов С. П. Обнорского на происхождение русского литературного языка был дан проф. С. И. Бернштейном во вступительной статье к четвертому изданию книги А. А. Шахматова “Очерк современного русского литературного языка” (1941 г.). С И. Бернштейн признает бесспорную ценность работ С П. Обнорского в том, что гипотезу о русской основе древнерусского литературного языка, выдвигавшуюся прежними исследователями лишь абстрактно, эти работы переносят на почву конкретного изучения языка памятников. Однако С. И.Бернштейн отметил в качестве методологического недочета работ С. П. Обнорского то, что в них слишком много внимания уделено критериям фонетическим и морфологическим и слишком мало — словарным и фразеологическим, которые имеют наибольшее значение при решении вопроса о первоначальной основе литературного языка. В годы Великой Отечественной войны С. П. Обнорским им написана новая большая работа, в этом исследовании С. П. Обнорский значительно расширяет круг анализируемых им памятников древнейшего периода русского литературного языка. В книге четыре очерка: 1. «Русская правда» (краткая редакция); 2. Сочинения Владимира Мономаха; 3 “Моление Даниила Заточника” и 4. “Слово о полку Игореве”. Расширение исследовательской базы естественно способствует большей убедительности тех выводов, которые могут быть сделаны исследователем из своих наблюдений. В отличие от ранних статей С. П. Обнорского, в “Очерках...” уделяется достаточное внимание не только звуковому и морфологическому строю языка исследуемых памятников, но и синтаксису и лексике. В ходе более углубленного изучения проблемы гипотеза об исконно русской речевой основе русского литературного языка старшей формации получила немало уточнений и коррективов по сравнению со своей первоначальной трактовкой. Иногда С. П. Обнорского обвиняют в недооценке старославянского языка в истории русского литературного языка. Это далеко не так. Касаясь методики языкового анализа древнерусских памятников письменности, этот ученый писал: «Необходимо в равной мере освещать и другой вопрос — о доле церковнославянских элементов, принадлежащих каждому данному памятнику или серии памятников. Тогда на объективную почву исследования будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в русском языке, о судьбах церковнославянского языка. Это исследование должно показать объективную мерку церковнославянизмов в нашем языке, либо представление о них у нас преувеличено. Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в систему его не входили, а в дальнейшем вовсе выпадали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка¹»

Теория С. П. Обнорского о русской основе древнерусского литературно-письменного языка была признана в конце 40-х — начале 50-х годов большинством ученых, занимавшихся тогда вопросами истории русского языка, и получила широкое распространение в учебных пособиях. Так, теорию С. П. Обнорского поддержали проф. П. Я. Черных, проф. П. С. Кузнецов и др.

Начиная со второй половины 1950-х годов отношение к теории С. П. Обнорского изменяется, и его взгляды на образование древнерусского литературного языка подвергаются критике и пересмотру. Первым с критикой теории С. П. Обнорского выступил акад. В. В. Виноградов. В 1958 г. В. В. Виноградов выступает на IV Международном съезде славистов в Москве с докладом на тему: “Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка”. Изложив в докладе все научные концепции по данной проблеме, В. В. Виноградов выдвигает свою теорию о двух типах древнерусского литературного языка: книжно-славянском и народно-литературном, широко и разносторонне взаимодействовавших между собою в процессе исторического развития. Одновременно В. В. Виноградов не считает возможным признать принадлежащими к древнерусскому литературному языку памятники делового содержания, язык которых, по его мнению, лишен каких бы то ни было признаков литературной обработанности и нормализованности. (по «Истории русского литературного языка» Н.А. Мещерского, с.27-40)

В.В. Виноградов писал: «Создание славянского литературного языка и принятие славянами христианства с богослужением на славянском языке было самым значительным культурным фактором, объединившим на время в IX-XI вв. все славянство. Восприняв идеологическое богатство греческого и латинского языков, освоив сложные формы синтаксического построения, отчасти созданные по нормам византийской риторики, старославянский язык, опиравшийся на болгарскую фонетико-морфологическую базу, вступил в ранг культурных международных языков Восточной Европы. Этот общеславянский письменный язык становится не только церковным, но и литературным языком всего славянского мира… Старославянский книжный язык был пестр по своему составу. В нем скрещивались и сливались разные народно-языковые стихии славянского мира. Церковнославянский язык, кроме болгаризмов и вообще южнославянизмов, включал в себя моравизмы, чехизмы и даже (очень редко) полонизмы. Этот сложный, гибридный характер древнецерковнославянского языка выражался отчасти в фонетических и морфологических колебаниях и вариациях его строя, но и еще ярче - в разнообразии его словаря, его семантики, в богатстве синонимов, в развитой системе значений и смысловых оттенков слов.<…> Понятно, что этот литературный язык, вступая на новую этнографическую почву, переходя в Киевскую Русь, проникается здесь элементами живой восточнославянской речи и в свою очередь оказывает сильное влияние на устную речь культурных слоев общества, на общий разговорный язык Киевской империи.<….> Письменность на славянском языке укрепилась на Руси в X в. Но древнейшие письменные памятники русского языка датируются XI в. Русский письменный язык древнейшего периода развивается в двух направлениях. С одной стороны, вырабатывается и эволюционирует, вбирая в себя элементы живой речи восточных славян, русская разновидность старославянского языка, славяно-русский литературный язык (так называемый церковнославянский язык). С другой стороны, старославянской системой письменного изображения, старославянской азбукой пользуется русский государственно-деловой язык, тесно связанный с живыми наречиями восточного славянства и почти свободный от церковнославянских элементов в кругу бытовой и государственной практики. Есть вполне определенные указания на то, что уже в XI в. возникло это двуязычие.<…> В XI-XII вв. было очень живо сознание различий между общеславянским литературным ("церковнославянским") и живым русским языком.<…>Славяно-русский язык в феодальной Руси выполняет все важнейшие общественно-политические и культурные функции будущего национального русского литературного языка; но вместе с тем это язык не национальный, а международный и притом в основном только письменный, т. е. язык специального назначения.<… >

В древней Руси не возникло отчуждения книжного языка от народного. Древнерусские переводчики и писатели свободно сочетали литературно-славянские слова с русскими.<…> С другой стороны, общерусский язык, сложившийся в Киеве, не мог резко изменить свою семантику, свой строй и образы под влиянием языка славяно-русского, так как уходил своими корнями в живую устную речь восточных славян. Взаимодействие этих двух языков не могло стереть фонетических, грамматических, лексических и семантических различий между ними. Поэтому Киевская Русь пользуется обоими этими языками в своей письменности, но в разном объеме и в разных идеологических сферах. (В.В. Виноградов. Основные этапы истории русского языка. В кн. Избранные труды. История русского литературного языка. - М., 1978. - С. 10-64). Таким образом, древнерусская народность обладала тремя типами письменного языка, один из которых – восточнославянский в своей основе - обслуживал деловую переписку, другой, собственно литературный церковнославянский, т.е. русифицированный старославянский, - потребности культа и церковно-религиозной литературы. Третий тип, по-видимому, широко совмещавший элементы главным образом живой восточнославянский народно – поэтической речи и славянизмы, особенно при соответствующей стилистической мотивировке, применялся в таких видах литературного творчества, где доминировали элементы художественные. (В.В. Виноградов. Вопросы образования русского национального языка. В кн. Избранные труды. История русского литературного языка. - М., 1978. - С. 135)

Концепция диглоссии Б. А. Успенского. В курсе лекций проф. Б.А. Успенского была реализована концепция диглоссии, сформулированная американским языковедом Ч. Фергюсоном. Ключевой проблемой языковой ситуации Древней Руси исследователь считал соотношение между церковнославянским и русским языками. Эта оппозиция, как бы ни менялось содержание составляющих его элементов, оставалась главной на разных исторических этапах. Языковую ситуацию Древней Руси Б. А. Успенский определяет как ситуацию церковно - славянско-русской диглоссии. Ученый предлагает следующее определение диглоссии: “Диглоссия представляет собой такой способ сосуществования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации.”¹ Отличительной чертой диглоссии служит обязательная сознательная оценка говорящими своего высказывания по шкале “высокий - низкий”, “торжественный - обыденный”. Диглоссийная языковая ситуация характеризуется, таким образом, тем, что два разных языка воспринимаются языковым коллективом и функционируют в нем как один язык. Диглоссия, по мнению Б.А.Успенского (на это же указывал и Ч.Фергюсон), представляет собой устойчивую, стабильную языковую ситуацию, для которой характерна взаимная дополнительность функций и которая может сохраняться в течение многих веков²

Понятие языковой нормы и, соответственно, языковой правильности в условиях диглоссии связывается исключительно с книжным языком. Если вне диглоссии одна языковая система выступает в разных контекстах, то в ситуации диглоссии разные контексты обслуживаются разными языковыми системами, в связи с чем члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (в том числе для филолога-лингвиста) естественно видеть два языка. <…> ….в отличие от двуязычия, т. е. сосуществования двух равноправных и эквивалентных по своей функции языков, которое представляет собой явление избыточное (поскольку функции одного языка дублируются функциями другого) и по существу своему переходное (поскольку в нормальном случае следует ожидать вытеснения одного языка другим или слияния их в тех или иных формах), диглоссия представляет собой оченьстабильную языковую ситуацию, характеризующуюся устойчивымфункциональным балансом (взаимной дополнительностью функций). Книжный язык четко очерчен в своих границах (кодифицирован) и противостоит некнижному как организо­ванное целое — неорганизованной стихии, т. е. как информация — энтропии, культура — природе, цивилизация — хаосу. В этих условиях любое значимое (неслучайное) отступление от языковой нормы авто­матически превращает текст из книжного в некнижный. Рав­ным образом именно к "русскому" языковому полюсу могут относиться в этих условиях и разнообразные заимствования из чужих языков (европеизмы, тюркизмы и т. п.), свободное усвоение которых прямо связано именно с ненормированностью (некодифицированностью) живого, некнижного языка; между тем церковнославянский язык был изолирован от заимствований, если не считать грецизмов.¹