из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

результаты неоднозначными, что сводит на нет все выводы и теоретические построения.

С нашей точки зрения, «иные» миры, «новые модели» мироздания и человеческой души, какими бы фантастическими они ни были – это одна из граней нашего реального мира, проявление реальности, хотя и с другими, не познанными еще законами. И если исходить из того, что задачи науки всегда лежат на границе между известным и неожиданным, то отсюда вытекает и одна из главных ее черт - открытость новому, способность пересмотреть привычные представления и, если надо, отказаться от них. Ученый должен быть всегда и во всем открыт нестандартным поворотам мысли, идеям, образам, новым объектам, новым сферам познания – таково требование науки. В идеальном варианте научное творчество с его установкой на прогнозирование и обеспечение практики будущего отличается относительной социальной безопасностью, поскольку в идеале не запрограммировано на разрушительную деятельность. - Ещё ни одна война не начиналась для решения научных вопросов.

Существующие современные концепции науки (неопозитивистская, Т.Куна, И.Лакатоса, К.Поппера, П.Фейерабенда, С.Тулмина, В. Степина и др.) по-разному объясняют природу науки, ее функционирование и развитие. И хотя они не столько отрицают друг друга, сколько дополняют друг друга, тем не менее, во всех концепциях под наукой понимается, прежде всего, естественная наука, в связи с чем отечественное науковедение традиционно сохраняет ориентацию на обобщение опыта естественной науки. Так, говоря об увеличении познавательной силы и возможностей науки в плане изучения определенного явлении, и имея в виду, прежде всего, естественную науку и связанную с ней техногенную реальность, Е.А. Мамчур в качестве одного из основных критериев объективности научного знания называет эксперимент и техническую практику. «Большую роль в изменении стандартов и норм научности играет экспериментальное начало (под которым в данном случае имеется в виду не только эксперимент, но и использование теоретических результатов в практике, их техническое применение)1. Действительно, физическую реальность подтверждает не только современная техника, ее удостоверяет в целом техногенная цивилизация, демонстрируя процессы нарастания прагматических установок в методологическом сознании науки.

Известно же, что еще в античной традиции понятие истины выражало особую форму подлинности приобщения к бытию. А то обстоятельство, что знание может быть истинным или ложным указывало в этой традиции на специфичность способа представления бытия именно в знании и выражало смысл именно познавательной активности человека. Новое время всего лишь еще более обратило внимание на важность такой составляющей научнопознавательной деятельности, как практическая эффективность истинного знания, в результате чего прагматическая установка приобретала глубинные

1 Мамчур Е.А. Объективность науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии).

М., 2004. – С.215.

241

онтологические основания, освящая тем самым деятельность, основанную на знании. Однако же по мере нарастания прагматического элемента в использовании научного знания, элемент, дающий онтологическую мотивацию научно-познавательной деятельности, стал отодвигаться на задний план. К началу же ХХ столетия он практически исчезает, вымывается из методологического сознания науки. Хотя, конечно, территория свободная от монополии естествознания продолжает сохраняться в виде гуманитарной и социальной наук, эзотерической практики, не взирая на экспансию естествознания. Характерная особенность новоевропейской науки, ставшая методологическим, идейным и культурным основанием современной науки, состоит в том, что она в качестве важной составляющей научнопознавательной деятельности включает в себя инструментально-техническую компоненту, на которой реализуется конструктивно-экспериментальная природа научного познания.

Таким образом, в качестве обобщения следует отметить следующее: зрелая стадия развития науки, прежде всего, характеризуется тем, что научное сообщество, конституирующееся совокупностью логических субъектов научной деятельности, опосредует сложившиеся на данный момент все смысловые уровни идеалов и норм научности, которые, в свою очередь, опосредованы методологическим анализом, сопоставляющим историческую динамику движения научного знания и принципы регуляции. В свою очередь, специфические характеристики субъекта научной деятельности обязательно включают в себя систему ценностных установок, в числе которых («на правах» основных) выступает самоценность истины и ценность новизны, новаторства в науке. Как раз-таки они образуют понятие фундамента научного этоса с непреложным требованием их усвоения всем сообществом ученых.

В целях усиления философской аргументации, добавим: человеку, профессионально принадлежащему к научному сообществу, интуитивно должно быть ясно, что именно наука, корректно сосуществуя с иными формами ментально-когнитивного освоения мира, функционирующих на ее границах, открывает ученому перспективы и горизонты освоения предметного мира. Однако, с важнейшим и необходимым условием - усвоение целевых и ценностных установок, специфических для научного познания, и ставя во главу познавательного процесса и своей жизнедеятельности в целом, этическую рациональность, обогащенную аксиологической составляющей. Основанием науки и превращенных форм знания, которые существуют на границах науки, должна быть нравственность (причем, не зависимо от культурно-исторической стадии развития этих форм ментально-когнитивного освоения мира).

Обоснование аксиологических границ науки и превращенных форм знания позволило нам прийти к выводу о необходимости актуализации нравственного обеспечения познавательного процесса, употребления разума во благо человечества. Указанные детерминации позволяют придать факторам, образующим этос науки, статус своего рода «ограничительного

242

механизма» по предотвращению деструктивных, негативных результатов интеллектуальной (инженерно-ориентированной, прежде всего) деятельности человека, а также усилить философскую аргументацию данных процессов с позиции обоснования актуальности мировоззрения, способного дать стратегию решения глобальных проблем современности

Пересмотр познавательно-ценностных границ науки актуализирует проблематику гуманитарной экспертизы по использованию научного и всех видов практически ориентированного знания. Проблематизация аксиологических границ науки и превращенных форм знания резюмируется в тезисе о необходимости перехода к новой парадигме философии науки, в основу которой положена этическая рациональность, сопряженная с синергетическим (системным) мировидением и биосферной этикой человечества.

Выводы по третьей главе

Основные тенденции, идущие в русле постклассической (постмодернистской) критики научной рациональности состоят в поиске новых оснований для реконструирования понятия «рациональность» с целью задать его новые границы и горизонты в соответствии с требованиями, выдвигаемыми современной научной практикой; утверждении множественности подходов в сфере интерпретации научного знания, переосмыслении самой логики мышления – логика смыкается с феноменологией, аргументацией, со стихийно разворачивающимся дискурсом. В постмодернистском дискурсе рациональность науки выступает как объектом апологетики, так и радикальной критики. Причем, обе стороны, представляющие классическое и неклассическое направление в современной философии науки и эпистемологии, нередко демонстрируют отсутствие понимания горизонтов развития научной рациональности. Это является как почвой для генерирования альтернативных форм знания на границах науки, так и для самополагания границ и горизонтов научного познания и знания.

Онтологические, эпистемологические и экзистенциальные границы науки и «другого» знания должны соизмеряться с понятием самоценности любой жизни, обеспечивая онтологическую целостность и статус «кво» человека и человечества. Такой подход позволит нам осуществить философскую проблематизацию социальной ответственности ученых в сфере, касающейся оперативного решении глобальных, социально значимых проблем особого «таймированного» класса с тем, чтобы не допустить их перехода в деструктивную угрожающую фазу. В подобном ключе мы понимаем также место и роль научного сообщества как адекватного субъекта научной деятельности, формообразующим ингредиентом убеждений которого должна выступать максима о возможном и допустимом в науке и в «другом» знании.

Аксиологические границы и горизонты науки и превращенных форм знания актуализируют проблему нравственного обеспечения познавательного процесса, употребления разума во благо человечества. Под давлением гуманистических запросов со стороны современного общества

243

возрастает роль этических, нравственных факторов, необходимость широкого их включения в обеспечении процесса познания с целью его реальной гуманизации. Этос науки должен обладать статусом «ограничительного механизма» по предотвращению деструктивных, негативных результатов интеллектуальной (прежде всего, инженерноориентированной) деятельности человека. Пересмотр познавательноценностных границ науки актуализирует проблематику гуманитарной экспертизы, где в числе приоритетных будут подниматься моральноэтические аспекты с усилением роли философского компонента в использовании научного и всех видов практически ориентированного знания. Основанием науки должна быть нравственность и базовые ценности культуры, идущей к ноосфере.

Итак, в ходе анализа проблемного поля данной главы нами, во-первых, выявлены основные постклассические теоретико-методологические тенденции и подходы, лежащие в сфере апологии и радикальной критики научной рациональности в когнитивной стратегии постмодернистского дискурса, которым в значительной мере задается новый тип рациональности (рациональности «особого рода»), рождающийся в противоречии между самополаганием наукой собственных границ и генерированием альтернативных (в том числе и маргинальных) форм знания на границах с наукой.

Во-вторых, установлено, что в пределах возможного и допустимого в науке заданы онтологические, экзистенциальные границы науки, «другого» знания и человека, в результате чего понятие «самоценности жизни» и «statusa guo» человека возведено в степень всеобщего познавательноценностного принципа как универсальной допустимой нормы, ограничивающей сферу компетенции научного разума.

Наконц, обоснованы аксиологические границы науки и превращенных форм знания, «других» ментально-когнитивных форм освоения мира, что позволило апеллировать к парадигме познания, в основу которой положена этическая рациональность, сопряженная с системным мировидением, идеей биосферной этики и антропокосмическим типом мировоззрения. Это, с точки зрения автора, задает оптимистическую антропокосмическую перспективу человека и человечества, гуманистические стратегии научного поиска в третьем тысячелетии.

244

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование проблемы границ, соотношения науки и превращенных (донаучных и вненаучных) форм знания, позволил нам подвести определенные итоги и сформулировать выводы следующего характера.

Первая группа связана с историко-эпистемологической экспликацией границ науки. На этом этапе был прослежен сложный метаморфоз донаучных форм знания и генезис науки, что позволило, во-первых, выявить специфику формообразований мифологического сознания как синтетической рационально-внерациональной, недифференцированной формы сознания и знания, при невозможности выделения рационально-логических форм в их «чистом» виде; уточнить место и роль мифологического субстрата как основы для формирования типа мышления, связанного с лингвистическологической структурой и аргументацией, и тем самым показать, что мифологическая рациональность явилась границей античного рационализма, воспринявшего традиции сакрального знания как особого типа отношения к реальности.

Во-вторых, проанализировав соотношение и метаморфоз религиозномистических форм рационализма и веры мы осуществили их интерпретацию как превращенных, восполняющих, замещающих формам и отношений на границах средневекового разума, воплощенного в теологии и религиозной философии, что позволило и тем отрефлексировать и уточнить религиознотеологические истоки новоевропейской рациональности.

В-третьих, было выявлено универсальное значение декартовское «cogito ergo sum» как онтологической и эпистемологической границы человеческого познания, показано, что декартовское «cogito», будучи сформулированным в рамках субъект-объектной парадигмы метафизического мышления, выступал главной рациональной конструкцией философии Нового времени и определил ее ориентиры на обоснование возможности научного знания. Впервые в европейской мысли была дана трактовка человека как автономного, разумного субъекта, мышление которого является единственным его самодостаточным сущностным определением. Самоанализ познающего субъекта, декартово «Я» стали основой всей картезианской методологии, а универсальное значение «cogito ergo sum» - своего рода историко-философским и методологическим законом.

Также нам удалось раскрыв специфику философского сенсуализма, выявить эпистемологические границы между рационализмом и сенсуализмом; показать, что статус и границы сенсуалистской познавательной лежали в плоскости комбинирования материала, доставляемого чувственным опытом.

Наконец, осуществление философско-методологической экспликации радикальных философских новаций немецких классиков (исследование границ, раскрытие «механизма» работы «чистого разума» у Канта и феномен

245

научного поступательного движения, представленный как рост «тела знания» у Гегеля), позволил обозначить границы и горизонты классической науки, и интерпретировать их философию как превращенную форму научного рационализма данной эпохи.

Вторая группа выводов базируется на результатах, полученных в ходе анализа границ классической науки и генезиса паранауки. На данном этапе, в рамках рассмотрения «классического» противоречия между сциентистскотехнократической и антисциентистско-альтернативной мировоззренческими ориентациями, была выявлена специфика сциентизма, что позволило определить его социально-культурные и эпистемологические границы как превращенной формы науки.

Мы постарались также показать, что реакция на крайние формы сциентизма оказалась чреватой различными формами философского иррационализма с характерным тезисом о невозможности и нецелесообразности полной алгоритмизации и формализации познания, устранения человеческой перспективы из картины мира

Нами было продемонстрировано, что осознание факта ограниченности рационального познания в конечном счете обретало характер утверждения недостижимости идеала полностью рационализировать действительность с помощью человеческого разума, Для нас это положение оказалось крайне важным, поскольку с его помощью удалось углубить положение о существовании (наряду с общими структурами и институтами науки) несовпадающих сообществ и форм жизни, в которых задается свой специфически-познавательный взгляд, культивируются совершенно различные мировоззрения и мироощущения. Это, в свою очередь, позволило проблематизировать понимание концепта «опыта жизни» человека как необходимого фактора в обеспечении познавательно процесса (в русле отрицания естественнонаучного, технократического дискурса идеалом науки) и усилить философский компонент такого понимания.

Совокупность названных факторов оказалось той плодотворной базой, которая позволила нам внести существенные коррективы касающиеся нормативно-традиционной трактовки паранаучного знания и практик, осуществить собственную философско-методологическую интерпретацию данного феномена с позиции его анализа как превращенной и маргинальной формы знания, выделить его эпистемологические характеристики и отразить их в рабочем определении «паранаучной формы знания; а также с позиции критической рефлексии осуществить авторский подход по пересмотру сложившейся на данный момент системы коммуникативного взаимодействия в сфере «наука - паранаука», признав традиционную модель не вполне корректной и удовлетворительной.

В результате нами была обоснована необходимость выработки нового концептуально-методологического подхода к проблеме демаркации «наукапаранаука» и дихотомии «научное-ненаучное» соответственно. В завершение такого анализа мы наметили наиболее адекватные пути решения данной проблемы в рамках инвариантной синтетической модели познания, указав

246

одновременно перспективы ее реализации. Здесь же мы обозначили некоторые исследовательские лакуны, представляющие собой несомненный интерес с позиции как философской рефлексии, так и методологического анализа (на эти, требующие своей проблематизации аспекты, указывается в контексте работы).

Итоговая группа обобщающих выводов и результатов касается исследования онтологических, эпистемологических и аксиологических границ неклассической науки и превращенных форм знания. В ее русле мы попытались сформулировать следующую исследовательскую установку о значимости границ, не превышающих предел возможного и допустимого в

любом виде познавательной деятельности (а не только в науке) приобретает значимость не просто теоретической, но жизненно-практической проблемы современности.

В диапазоне апологии и критики научной рациональности нами были выявлены новые неклассические смыслы, тенденции и подходы, «заявившие о себе» и активно реализуемые в неклассической эпистемологии. Обращение к ним позволило показать, что в значительной мере новый тип научной рациональности («рациональности особого рода») задается и стимулируется когнитивной стратегией постмодернистской парадигмы.

Мы также (с учетом специфики науки классического типа и особенностей нововременного стиля мышления) проанализировали проблему поиска «новых» оснований «новой» неклассической науки, подойдя к ее рассмотрению с позиции сопоставления «классических» и «неклассических» подходов. Это помогло существенно уточнить и дополнить эпистемологические характеристики научного (по) знания и «других» форм мыслительного производства. Исследуя вопросы, касающиеся самополагания границ науки и генерирования альтернативных форм знания на границах с наукой, мы обратили особое внимание на негативный фактор, связанный с серьезными трансформациями в установках прежней конструктивной методологии и перехода к ее (методологии) дискриптивному типу в условиях которой «видиоклиповая» реальность возводится в норму. В русле сказанного подчеркивается отрицательный результат такого рода изменений для научной рациональности как одной из основных конкурирующих культурно-исторических программ современности, для судеб науки как таковой.

Полагаем, что мы трезво оцениваем ситуацию, не нагнетая ее, поскольку, действительно, ситуация такова, что в современной эпистемологии вопрос о «законности», правомерности и целесообразности единой универсальной нормы поставлен под большое сомнение. А это означает, что дают трещину инвариантные характеристики науки, необходимые для ее самоидентификации и жизнеобеспечения, исчезновение которых, по сути, будет идентично исчезновению «науки самой по себе», ее растворению в ненаучном мире. Это - во-первых. Во-вторых, становится неэффективной и малозначимой, традиционная научная критика паранаучной формы знания, осуществляемая с точки зрения какой бы то ни было единой

247

познавательной нормы. Одновременно обессмысливается и пафос такой критики в среде самих ученых. Стоит ли удивляться тому, что на фоне сегодняшней слабости научной методологической критики, потери наукой единых методологических ориентиров, других девальваций, научный разум невольно попадает в особую «зону риска», смещаясь (отчасти даже вытесняясь) на периферию культуры? В то время как маргинальные формы знания (с учетом быстрой регенерации и выраженной практическиприкладной ориентацией, социально-гуманитарной направленностью) формируют своего рода методологическую оппозицию в структурах самой науки, создавая ее неадекватные образы. Сегодня эти процессы обозначились вполне отчетливо и лежат, так сказать, «на поверхности» современной эпистемологии.

Но это только одна сторона проблемы, касающейся негативных процессов по фактическому разрушению методологических оснований традиционной научной критики. Здесь отчетливо выделяется другой, не менее важный аспект, связанный с анализом причин подъема и повышенной динамичности всего паранаучный консорциума. По большому счету они «упираются» в сферу мотивационного целеполагания, где произошли существенные сдвиги и обозначился существенный эпистемологический фактор. Мы обнаружили, что перед нами один из малоизученных аспектов, который не получил на данный момент должного освещения). Отчасти, видимо, по причине новизны и высокоскоростных темпов изменений, разворачивающихся буквально на наших глазах, а отчасти по причине сложности, неоднозначности самого процесса, в который вовлечены многие его проблематизирующие факторы. Поэтому данный аспект может стать предметом отдельного специального исследования. По-видимому, нужно определенное время, чтобы не только понять: что же на самом деле происходит с наукой и вокруг нее, но и, уйдя от новомодных соблазнов «переписать историю заново», постараться найти адекватные ситуации решения. Однако и затягивать с поисками таковых столь же недальновидно – по причинам обозначенным чуть выше.

Далее в рамках радикальной постановки вопроса, касающегося беспредельных возможностей или возможностей беспредела всего наличного знания, нами задаются онтологические и эпистемологические границы науки, «другого» знания и человека. Решение этого вопроса лежит в плоскости рефлексии возможного и допустимого в науке, совместимости знания с идеалами и ценностями гуманизма. В ходе обоснования онтологических, эпистемологических границ научного и «другого» знания, нами задается та самая «монограмма», согласно которой область компетенции знания, обеспечивающего сегодняшнюю практику и практику будущего, должна определяться «statusom guo» человека и конституироваться таким целеполаганием соответственно. На данном основании понятие «самоценности жизни» (любой и всегда) возводится автором в степень всеобщего познавательно-ценностного принципа научного исследования.

248

Задавая аксиологические границы науки и «другого» знания, мы обращается к синтетической парадигме познания, в основу которой положена этическая рациональность, сопряженная с синергетическим (системным) мировидением и идеями биосферной этики. С позиции автора, такой подход, базирующийся на утверждении нравственных ограничений в познании (по принципу «не навреди»), способствовал бы критическому пересмотру познавательно-ценностной роли науки в обществе – в той мере, в какой оно само нуждается в науке. Это же правомерно и в отношении «других» форм ментально-когнитивного освоения мира человеком.

Отмечая необходимость формирования нового идеала (образца) научности, ориентированного на рациональность «открытого типа», мы говорим о значимости этого процесса, прежде всего по отношению к проблеме демаркации науки и ненауки, одновременно указывая на незавершенность поисков в настоящее время.

Далее мы считаем важным подчеркнуть следующее.

Автор, признавая науку интегральной детерминатой современной эпохи и прадигмальной формой познания, с известной критичностью относящейся к «не чисто рациональным» феноменам (или неприятием таковых) одновременно утверждает презентативность иных, специфических типов ориентации человека в мире, а также правомерность нетрадиционных, познавательных стратегий и мыслительных дискурсов и «форм жизни». В данной связи эпистемологические границы нового образца знания, претендующего на статус постнеклассического идеала научности, должны задаваться рациональностью не «закрытого» (как это было в классической науке), а рациональностью «открытого типа», базирующейся на преодолении ортодоксальных сциентических парадигм познания и выходящей за жесткие рамки детерминизма.

По мнению автора, апелляция к выработке очередных универсальных стандартов, критериев и «образцов» научности только умножает незавершенный их ряд, иллюстрирующий тщетность такого рода попыток, восходящих к генезису научной формы накопления и трансляции знаний. Автор склоняется к мысли о большей продуктивности исследований, которые свой творческий пафос охотнее направляют в русло преодоления дихотомии «научное-ненаучное», на поиски новых подходов к проблеме, касающейся сопряжения «чисто рационалистических» и «других» дискурсов и практик. К тому же, по нашему мнению, сам термин «демаркация» спешит

решения по обеспечению диалектической целостности познавательного процесса. Его же богатство - в единстве многообразия всего комплекса знания, так или иначе участвующего в процессе производства новых познавательных результатов.

В данной связи предлагается некоторое авторское концептуальное решение, предпочтительно связанное с выработкой синтетической познавательной модели. Обосновывая необходимость и приоритетность

249

такого шага мы руководствовались пониманием того, что любое знание (особенно инженерно-техническое, обеспечивающее прогресс) должно генерироваться и употребляться не иначе, как во благо человеческого рода и нести в себе мощный «заряд» антропологической перспективы. Соответственно, разум должен аттестоваться как «способность целей» (И.Кант) то есть, являться продуктом не только познавательного, но и ценностного аспектов отношения к действительности. При определяющей роли ценностной установки.

По сути, в кантовском постулате – «Само человечество в нашем лице должно быть для нас святым» – уже заданы границы и горизонты познания. Вопрос в том, чтобы соответствовать таковым, исходя из возможного и допустимого в научном, и «другом» знании. Автор убежден: поскольку в конечном счете базисные познавательные ориентации коренятся именно в структуре человеческой деятельности, постольку сам человек должен вернуться к Самому Себе как к человеку духовному (как на то ориентирует заповедь «Будьте как боги!». В противном случае никакое знание, никогда не уподобится известному сказочному персонажу, у которого, к чему бы он ни прикасался, все обращалось в золото. Основанием науки должна быть нравственность и базовые ценности культуры, идущей к ноосфере. Собственно, в этом и заключается ведущая интенция данного исследования

Ипоследнее. Возможно, у кого-то возникнут резоны для упрека автора

впопытке сконструировать идеальную, заведомо «нерабочую» конструкцию,

ввиде синтетической познавательной модели в сфере «наука – паранаука» , а также утверждать возможность ее функционирования /работоспособности/ в современном познавательном пространстве. Или же, скажем, поставить автору в вину чрезмерное «увлечение» критическим пафосом в адрес традиционной науки и, напротив, его толерантеность к оппонирующей стороне. Однако стоит только задать несколько вопросов, и окажется, что автор изначально не стоял перед выбором «тех» или «не тех» предпочтений. Труднее оказалось не впасть в зависимость от собственных мыслей и устоять перед искушением не придерживаться принципа «свободы от ценностей» (хотя с учетом специфики философского типа исследования невозможно полностью обрести свободу от таковых).

Автор, во избежание недоразумений, сразу же уточняет, что обвиняет не науку как таковую (ее он аттестует достаточно высоко), а притязания науки на универсальность и непогрешимость, откуда вытекает ее не вполне, по мнению автора, адекватная коммуникативная и «поведенческая» культура

вотношении «не чисто» рационалистических дискурсов (не говоря уж о нементальных структурах). Это, как известно, является не столь уж редким (на протяжении истории науки) явлением. Сюда же вплотную примыкает и вопрос о мировоззренческой презумпции разума в культурной матрице современной цивилизации и в менталитетах техногенной культуры. Все эти аспекты акцентируются с целью их дополнительной философской

250