из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

«накладываются» друг на друга при доминировании одного из них на том или ином этапе исторической динамики науки.

Причем такие «престроечные» процессы в основаниях науки не являются актом внезапной смены парадигм, а начинающийся задолго до непосредственного преобразования норм исследования и научной картины мира (как это представлено в модели Т. Куна). В ходе данного процесса намечаются контуры будущего идеала научного познания и выработки категориальной структуры, они закладывают фундамент для построения новой научной картины исследуемой реальности. Иначе говоря, научная картина мира является формой знания, которая регулирует постановку фундаментальных научных проблем и целенаправляет трансляцию представлений и принципов из одной науки в другую. То есть, функционирует как глобальная исследовательская программа науки. Подчеркнем: система представлений, формирующихся на базе принципов глобального эволюционизма, становится фундаментальной исследовательской программой науки на современном этапе интенсивного междисциплинарного синтеза знаний в рамках целостного образа развития Вселенной. Она, собственно, и задает тот, обладающий преимуществами живого и творческого отклика на жизнь исследовательский пафос, который направлен на поиск новых мировоззренческих ориентиров цивилизационого развития и ответов на исторический вызов соответственно. А тот факт, что современная цивилизация столкнулась и стоит перед лицом судьбоносного выбора, более чем очевиден. Именно в этом пункте, резюмирует В.С.Степин, происходит состыковка двух типов факторов, которые определяют развитие современной научной картины мира: социальные цели и ценности, меняющие облик науки как социального института, с одной стороны, и внутринаучные, когнитивные факторы, с другой1.

В ходе пеpеоценки социокультуpных идеалов, когда подвеpгается пеpеосмыслению методологический инстpументаpий философской деятельности, пpиобpетают особое значение, резонируя в день сегодняшний, страховские направления мысли, идеи метафизического масштаба, сдержащиеся в его оригинальном мыслительном дискурсе, понимание и трактовка многих концептов науки, констpуктивно-кpитичeский анализ позитивизма2. Любым мeтодологичeским постpоeниям должно пpeдшeствовать ясноe пониманиe мeста науки в цeлостной систeмe

чeловeчeской дeятeльности; нeльзя смотpeть на жизнь только с позиции науки, поскольку сущeствуют и дpугиe фоpмы освоeния миpа.

При всей значительности своих результатов наука не объемлет того, что для нас всего важнее, всего существеннее, не объемлет жизни, и не дает ответа на кардинальный вопрос: «как существует в мире духовное». В данном контексте в русской философии Страхов был, по-видимому, одним из

1Степин В.С. Философия науки: общие проблемы / В.С.Степин. М., 2006.- С.249.

2См., например: Страхов Н.Н. Мир как целое. Изд. Второе, СПб., 1892; Страхов Н.Н. О вечных истинах. СПБ., 1887; Страхов Н.Н. Об основных понятиях психологии и физиологии. СПб., 1886; Страхов Н.Н. Философские очерки. Изд. второе, Киев, 1906.

211

первых, кто на теоретико-философском уровне осознал ключевой для понятия истины момент её уникальности, момент, который нельзя подчинять моменту универсальности, или общезначимости. Истина не только конкретна, - она всегда уникальна, и открывает свою бытийственную достоверность в единичности человеческого существования - как самодостоверность, как истина самобытия, или саморазумения. Не менее ясно Н. Страхов, философ меры и гармонии, сказал и о другом: о бесплодности «замыкания» на этой уникальной истине, о естественности стремления перейти от субъективной достоверности истины к её объективной значимости. Не сучайно три понятия - субъективности, истины и свободы - изначально вступают у Страхова в неразрывную связь, характерную именно для философии христианской эпохи. – Понятие «человеческой субъективности - суть то, что отличает человека от всех вещей, от всякого объективного, «природного» или «предметного» бытия. Тот факт, что мышление не просто «совершается», но «само себя мыслит», выступает в качестве онтологической основы познания, основы той свободы, которой обладает человеческое мышление по отношению к своим собственным законам.

Как методолог науки, Страхов пpимeняeт тот жe научный мeтод, котоpый pазpаботан им для eстeствeнных наук, в связи с чем, его «мeтода» имeeт нe только общeнаучный, но и унивepсальный хаpактeр: «если дело идет о науке, то забывать о методе, значит упускать из виду самую сущность, самый коpень дела». Мeтод науки должeн выpабатываться нe частными науками, а философиeй, - это нe что иноe, как философский взгляд, опpeдeлeнный и установлeнный и к нему должны пpeдъявляться тpeбования чeткости pассуждeния, опpeдeлeнности и доказанности выводов, ясности и однозначности изложeния. Именно поэтому Н.Н. Стpахов надeляeт мeтод науки рядом существенных хаpактepистик, в числе которых: логичeская опpeдeлeнность, точность, нeпpотивоpeчивость, систeмность, послeдоватeльность и др. критерии. Вполне определенно философ говорит также о важности выявления поля деятельности, пpинципов и задач науки, установления ее пpеделов, а с ними – и сфеpы, выходящей из компетенции отдельной частной науки. - «Пpинцип всякой науки не только связывает и центpализует все ее частности, но он же опpеделяет и самую область науки, указывает гpаницу, за котоpой пpекpащается ее господство». Коль скоpо будет положена гpаница pационализму, может пpоизойти сознательное и пpавильное отношение ума к жизни, взятой во всей ее полноте. По сути, речь идет об отказе от классической традиции рационального сознания.

Не удивительно, с учетом сказанного, что в современной эпистемологии процессы, касающиеся рефлексии феномена познания отличаются не только остротой, но и насыщены новизной, нетривиальными подходами и решениями. При этом философский анализ познания начинает не просто усваивать представления, заимствованные из иных научных дисциплин, но включаться в методологические дискуссии по поводу понятий

212

и проблем, значимых для эпистемологии.1 В числе конкретных методик социальной эпистемологии ведущее место занимают вовлечение в общий эпистемологический оборот результатов и методов социально-гуманитарных наук: перенимается практика «case studies» (ситуационных исследований) 2, «field studies» лабораторий, теория риторики как подход к анализу научного дискурса, теория вероятности как аналитический метод, некоторые методы экономического анализа, теория игр и др. Тот факт, что знание существует во множестве различных культурных форм и типов, есть еще одно проявление открытой его социальности.

В насоящее время при многовариативности подходов в области неклассической эпистемологии нетрудно увидеть доминирующий вектор движения, который не только «имеет место быть» в основном массиве исследований, но выступает явной оппозицией к новым нетривиальным подходам, нестандартным решениям, затрагивающим проблематику демаркации науки и ненауки. С нашей точки зрения, вектор такого типа исследований склоняется (с большей или меньшей степенью очевидности) в сторону необходимости сохранения регулятивного идеала истины как условия теоретического познания и его анализа. Равно как и признания того, что в условиях плюрализма когнитивных практик основные нормы рационального дискурса призваны ограничить свободу вседозволенности в теоретическом познании. Параллельно с научным анализом, вненаучных форм знания, отмечает И.Т.Касавин, необходимо осуществлять мировоззренческую критику мифомагических предрассудков и оккультных практик, показывать их идейную ограниченность, теоретическую несостоятельность увлечения ими в современных условиях. Вопрос о данных критериях является частью «оборонительной стратегии» науки против лженауки, отличающейся негативной социокультурной ролью, претендующей на научный статус, социальное влияние и поддержку. Во всех других случаях этот вопрос утрачивает смысл3.

Есть множество причин, чтобы согласиться с мнением И.Т.Касавина по поводу того, что «сегодня вновь настало время для защиты науки и рациональности, которые более не ассоциируются с примитивным и

1 В ряду методологических контроверз - споры по поводу натурализма в эпистемологии и возможности философской эпистемологии вообще, чисто дескриптивной эпистемологии и неустранимости нормативизма. С этим связана проблема объективности и релятивизма (является ли социокультурная относительность знания основанием для отказа от понятия истины?); вопрос об отношении когнитивных наук в «узком» смысле (когнитивная психология, психолингвистика и проблематика искусственного интеллекта, прежде всего) к социальному анализу знания, равно как и о границах междисциплинарного взаимодействия и пр.

2 К особенностям метода «case-studies относятся: идея «полного описания» Г. Райла, тезис онтологической относительности У. Куайна, гештальтпсихологическое дополнение, метод «grid and group analysis» антрополога М. Дуглас, методика «плотного описания» культуролога К. Гирца, подходы в рамках «прикладной социологии» А. Шюца.

– См. подробнее: Касавин И.Т. Социальная эпистемология: понятие и проблемы // Эпистемология и философия науки. Т.VII. № 1, 2006. Москва.: «Канон +». - С.4-14.

3 Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога // Эпистемология и философия науки Т.4, - № 2. – 2005.

213

неискренним сциентизмом марксистско-ленинской идеологии. Как, впрочем,

ис тем, что «более не существует идеологических запретов на анализ самых разных типов знания и сознания, и это порой приводит к чрезмерному и некритическому увлечению оккультизмом и эзотеризмом, и в теоретическом,

ив практическом плане…поэтому вновь актуальным оказывается вопрос о критериях различения научного и вненаучного знания. Оспаривать правоту этих слов, равно как и тревогу известного философа полагаем излишним.

Всамом деле, вопрос, касающийся критериев различения науки и «другого» знания - это один из тех, которые нельзя оставлять без ответа. И не но только потому, что сегодня в известном смысле настало время для защиты науки и рациональности перед лицом религиозного возрождения и оккультного ренессанса? Мы склонны положить в основание такой необходимости и другие факторы – они касаются изменений, связанных с происшедшим радикальным сдвигом в сторону дескриптивного типа научного сознания. Оно же характеризуется в настоящее время отсутствием единой методологической нормы, утратой наукой единых методологических ориентиров, дефектами методологического сознания практикующих ученых, разрушением основ традиционной научной критики псевдознания. В данной

проблематичной – она ставится под большое сомнение.

С учетом сказанного возникают стимулы к тому, чтобы заострить внимание на следующем. Обращение к научному дискурсу, апелляция к научной репутации со стороны претендующих на научный статус форм познавательной деятельности имеет под собой ряд весомых на то оснований. Мы не уверены, что знания, заимствованные из науки (равно как и она сама) используются в таких случаях исключительно для разработки и уточнения собственных технологических экспликаций – здесь присутствует лишь «отблеск науки», ее «отраженный свет».

Мы склонны предположить цель несколько иного порядка. Авторитетное имя науки как нельзя лучше подходит (с учетом ее статуса в обществе) и используется в известной мере для поддержания культурного и социального престижа собственных «сомнительных» (в терминологии ряда авторов) идей и технологий, для выражения таковых в современном научном дискурсе соответственно. Иначе говоря, как фактор гуманитарного воздействия, как элемент технологических приложений в процессе реализации социокультурных технологий. По-видимому, прав Б.И.Пружинин, говоря, что псевдонаука (она же альтернативная) сегодня предстает прежде всего как особого рода социально-гуманитарный феномен, как особая форма решения социально-гуманитарных проблем, использующая культурный, нравственный, социальный, психологический, но не эпистемологический авторитет науки, особенно комфортно чувствуя себя на

214

территории прикладной науки1. Стоит ли удивляться тому, что в условиях сегодняшней слабости научной методологической критики, потери наукой единых методологических ориентиров и других девальваций, научный разум невольно попадает в особую «зону риска», смещаясь (отчасти даже вытесняясь) на периферию культуры?

Но это только одна сторона проблемы, лежащей в области негативных процессов по фактическому разрушению методологических оснований традиционной научной критики. Здесь выделяется другой, не менее важный аспект, проливающий свет на причины подъема и повышенную динамичность современных вненаучных знаний и практик. Они по большому счету «упираются» и связаны с изменениями в сфере мотивационного целеполагания, где обозначился существенный эпистемологический фактор. Как известно, имманентные границы науки, начиная с нововременного периода, определялись на основе методологического сознания конструктивного типа. И соответственно, все известные методологические программы последующего исторического периода носили реконструктивно-очистительный характер, включая в себя задачи по выявлению и критике дефектов методологического сознания практикующих ученых (идеи Ф. Бэкона, скептицизм Р.Декарта). Такая научно-познавательная реальность вполне успешно руководствовалась едиными методологическими ориентирами.

На общем фоне бурных процессов теоретизации науки начала ХХ в. на долгое время «пальма первенства» в деле методологической критики науки принадлежала неопозитивистской программе очищения науки от «метафизики» (методологическая критика «метафизики»). В качестве первоначальной провозглашалась задача разработки технических средств такой демаркации собственно науки от метафизики. По сути, это была попытка поставить под методологический контроль рост теоретической составляющей научно-познавательной деятельности, что потребовало определения науки и, в свою очередь, породило критико-реконструктивную программу как демонстрацию эффективности предложенного определения2.

Такая задача, однако, оказалась обремененной вопросом об эпистемологической оправданности самого разграничения. Фактически именно в неопозитивистской логико-методологической программе впервые задача различения науки и ненауки трансформировалась в вопрос об основаниях, о возможности и оправданности такого разграничения вообще. Техническая же задача демаркации науки-ненауки, предполагающая набор «руководств» и предписаний-правил для ученых, отодвинулась таким образом на периферию.

1Примечательно, что, например, в астрологии, достаточно эффективно решающей свои социокультурные задачи, природно-технологическое сориентировано и подчинено гуманитарнотехнологическому, что значительно повышает гуманитарную суть ее технологий предсказания.

2Пружинин Б.И RATIO SERVIENS? // Вопросы философии. 2004. №12.; Пружинин.Б. И. Псевдонаука сегодня // Вестник РАН. Т. 75, № 2. С. 117-125 (2005).

215

Признание краха неопозитивистских логико-методологических программ резонировало с процессами, произошедшими в философскометодологическом сознании науки и ощущениями ученых-методологов, философов науки соответственно. По сути, произошла смена типов методологического сознания, утверждение его дискиптивного типа, внутри которого данные процедуры потеряли свое демаркационное значение, что означало очень серьезное изменение в самой природе и функциях методологического сознания науки. Не удивительно, что произошедший радикальный отказ от «конструктивной» методологии Нового времени, сочетавшей в себе идею объективности познания с идеей сознательной активности познающего субъекта, повлек за собою обращение к дескриптивной методологии с присущими ей характеристиками. В их числе назовем: отсутствие какого бы то ни было универсального нормирования познавательной практики ученых; акцентирование внимание преимущественно на описании научной практики, констатация устойчивых констелляций методологических норм в соответствии с теми или иными познавательными ситуациями). Постпозитивистская методология науки ориентируется на реальность научно-познавательной деятельности, в основе которой - отказ от универсального методологического нормирования и подмена его набором соответствующих ключевых идей (идея историкокультурной релятивности познания, эпистемологических разрывов, теоретической нагруженности опыта, локальности, несоизмеримости знания, и др.). К сожалению, такая «видиоклиповая» реальность все чаще возводится в норму.

Думаю, пишет Б.И.Пружинин, «такого рода методологическое сознание соответствует реальности прикладного исследования - реальности исследовательских ситуаций, жестко заданных решением конкретных практических задач, т.е. предполагающих обязательное приращение лишь знания, имеющего прямое отношение к решению данной конкретной практической задачи и оцениваемого лишь с этой точки зрения».1 Стоит ли удивляться тому, что новый тип методологического осознания науки оказался совершенно непригодным для критики антинаучного блока? Скорее он принципиально дезавуировал такую критику. В рамках такого произошедшего радикального сдвига в сторону дескриптивного типа научного сознания, характеризующегося отсутствием той или иной единой методологической нормы, становится проблематичной ее последовательная критика с позиций псевдонауки, защищающей свои претензии на статус науки перед лицом научной критики. В изменившихся условиях, связанных с серьезными трансформациями в установках «конструктивной методологии, псевдонаука обрела методологическое право апеллировать к факту условности и плюрализма научных норм.

Таким образом, с одной стороны, нельзя не признавать, что успехи логики, логического анализа языка науки, выработка представлений о

1 Пружинин Б.И.RATIO SERVIENS? // Вопросы философии. 2004. № 12. с.19-20.

216

процедурах обоснования научного знания, добытые в рамках неопозитивистских (и близких к ним) программ были решающим фактором на пути осознания обстоятельства принципиальной недопустимости, деструктивности, любых попыток радикального очищения науки от «метафизики». А, с другой стороны, неудовлетворительность традиционной методологической критики, в совокупности с кризисом нововременного типа методологического сознания науки, свела «на нет» и саму критику, лишив ее философско-методологических ориентиров в новых историко-культурных условиях. Излишне надеяться, что в условиях, когда сама научная норма, как опора критики, не выдерживает испытания на прочность, критический пафос ученых также не лишается общезначимого и обязательного методологического основания. Все, как раз-таки с точностью наоборот – одно влечет за собой другое. Это не тот случай, когда следствие остается за гранью порождающей его причины. Осознание этого обстоятельства поставило на повестку дня вопрос о целесообразности существования единой универсальной методологической нормы научно-познавательной деятельности (единый стандарт научно-познавательной деятельности и единая норма научности

На сегодняшний день основаниями для квалификации исследования, претендующего на статус научного, как анти (псевдо) научного, служит наличие выявленного несовпадения действительной цели данного исследования с целями науки; или же установление того факта, что они (цели) лежат вообще вне задач объективного познания, выступая только их имитацией (симулякр научного знания и имитация научно-познавательной деятельности). Обычно традиционная научная критика такой формы знания со стороны самой науки строится на выявлении данного предумышленного несовпадения - За нарушением норм научности усилиями сообщества работающих ученых-экспертов обнаруживается та или иная непознавательная цель, нарушение правил культурной игры под названием «наука» (по выражению Б.И.Пружинина). Если же принять во внимание очевидные особенности функционирования феноменов, имитирующих научные исследования, то можно увидеть, что претензии на научность здесь располагаются в иной плоскости, нежели та, в которой традиционно оценивает свои и чужие познавательные действия наука. Последняя, будучи по самой своей сути познавательным феноменом, изначально ставящим в качестве своей центральной задачи познание областей реальности, дает оценку другим однопорядковым феноменам именно по стандартам познания (оппонирующая же сторона, напротив, использует знание, но сама его не создает). По мнению некоторых специалистов, современная псевдонаука (как альтернативная наука) даже и не пытается имитировать научнопознавательный процесс как таковой - имитирует она прикладное исследование, позиционируя себя (по отношению к традиционной науке) в качестве альтернативы, варианта новейшей науки1. Здесь налицо совершенно

1 Пружини Б. И Псевдонаука сегодня // Вестник РАН. том 75, № 2, стр. 117-125 (2005).

217

разные основания для «претензий» на научность: у первой – стандарты научности, у второй – критерий эффективности, прикладная составляющая исследований. Вне всякого сомнения, что при такой разнице в самом подходе к знанию и его целеполаганию обе стороны разговаривают на разных языках и функционируют каждая по своим «правилам». Такая ситуация «непонимания» еще больше увеличивает напряженность и противостояние, обостряя проблему демаркации и создавая тем самым, как это принято считать, ситуацию повышенной опасности для «чистоты» рядов собственно научного познания и звания ученого.

Каков же выход? В данной ситуации мы не видим повода, для несогласия с той частью исследователей, которые настаивают на необходимости придать представлениям о природе и норме научного познания качественно иной эпистемологический и социокультурный статус – быть основой для конструктивной разработки, совершенствования и обогащения методов научного познания. И тем самым попытаться осуществить методологическую критику (самокритику) дефектов методологического сознания практикующих ученых. Мы полагаем, что главное, от чего следует уйти при анализе зпистемологических границ науки

познавательный феномен под углом зрения таких стандартов, удовлетворяющих «всем временам и народам» (хотя, безусловно, таковые стандарты есть и они «работают») Можно предположить, что различие широкого спектра форм мыслительного производства прежде всего (или только) по когнитивным признакам, нецелесообразно, поскольку в таком случае явно или неявно утверждаются преимущества естественно-научного дискурса перед всеми иными образцами знания. Вопрос о других, вненаучных феноменах ментальности и культуры здесь снимается сам собой как очередной «анахронизм». Практическая неэффективность подобных «технологий», основанных на когнитивистских посылках лежит на поверхности, давая повод для сомнений в их истинности и побуждает к поиску альтернативной методологии1 - «в остатке» оказываются наиболее актуальные гносеологические проблемы,

Для нас также очевидно: поскольку наука дает образцы критического и рефлексивного мышления, без которых вообще не может существовать современная культура, постольку идея научной рациональности имеет, конечно же, важнейший мировоззренческий смысл. В то же время столь же очевидно и другое: одна только наука не в состоянии охватить многообразие мира, дать своевременные вопросы мироустройства, осмыслить фундаментальные основы бытия, а современный человек все также беспомощен перед мыслью о неизбежной смерти, как и древние люди.

1 Когнитивный редукционизм в науках о духе // «Современный когнитивизм: философия, когнитивная наука, когнитивные дисциплины»/ Под ред. В.А.Лекторского. М., 2006. – С.99.

218

При этом наука не располагает никакими «заменителями» для уходящих иллюзий и не может предложить рецепта, с помощью которого человек мог бы справиться внутренне с этим основным фактом своего существования. Мир, действительно, перестал быть «прозрачным» для разума, для человека, конструирующего свой собственный рациональный или иной «жизненный мир», не подпадающий под универсально-всеобъемлющее определение «рациональной картины мира». В данном контексте осмысление особенностей постнеклассичекого миропонимания - фундаментальная философская проблема, результаты решения которой в постнеклассическом измерении актуальны для формирования современной науки как в естественнонаучном, так и в гуманитарном ее измерениях.

Можно выделить ряд парадигм, которые, будучи укоренененными в представлениях больших групп людей и культур, имеют свои системно выстроенные космогонические и космологические представления, определенные ценностные иерархии и цели развития1.

1 Одна из них - эволюционно-материалистическая, научно-атеистическая парадигма, по которой мир познаваем, так как подчиняется объективным законам функционирования и развития, а имеющее начало имеет конец, которым может быть обратное схлопывание мира в точку. Напротив, другая, религиозно-монотеистическая, трансцендентно-креационистская парадигма, с Богом как высшим субстанциальным деятелем и творческой силой, от которого исходит вся полнота власти как творческой силы, сообщает цель и смысл процессу развития человека, движению истории, и, во-вторых, она же утверждает метафизическую ценность человеческого бытия, а иррациональная фигура Бога рационализирует понимание мира, объясняет необъяснимое, сообщает миру единство, утверждает абсолютный смысл высших ценностей. К ней примыкают имманентно-креационистская, безлично-космическая парадигма, отличающаяся наличием особой логики и целью по перестройке сознания в соответствии с объективным порядком мира. Своего рода комбинированной является мистико-эзотерическая парадигма, поскольку наряду с собственно эзотерическими понятиями и представлениями она использует понятия и модели многих восточных религиозно-философских учений (дзэн, тантризма, даосизма), представления магов и алхимиков, а также современные научные представления. Сюда можно причислить взгляды философов и ученых от Пифагора до Р.Генона, от Вл. Соловьева и П. Флоренского до Е. Блаватской и Рерихов. Используются также учения космистов, например, К.Циолковского и В.Вернадского, мистиков К.Кастанеды и Р. Баха и др. Несмотря на пестроту, эта парадигма отличается достаточной внутренней цельностью – следованием учению Иерархии Света. Парадигма Космического Разума в свою очередь, исходит из существования Высшей силы, управляющей бытием всего Сущего, координирующей развитие жизни во Вселенной, а Земной человек в такой системе взглядов - часть общего космического мегапроекта, а Земля, включенная в общую Космическую Систему, как бы лишается самостоятельного значения и права на самостоятельное развитие, но подчинена общему замыслу и цели, утверждается, что наше будущее - в нашем прошлом, организованном «высшим Разумом» (эта концепция развивается в исследованиях А.Элфорда, З.Ситчина, фон Деникена, Э.Мулдашева и др.). Значительный интерес представляет информационно-кибернетическая парадигма, по которой Вселенная (вариант Х.Моравека), представляет собой единый гигантский компьютер, где сознание есть результат соответствующих субвычислений, с запрограммированной жизнью человека, а его судьба оказывается предопределенной очень своеобразным Богом, который, по определению Р.Пенроуза, есть «лучший в мире системотехник», соответственно, бессмертие достижимо путем отцифровки (версия (Т.Лири). Наконец, парадигма, которую можно назвать фантазийной по преимуществу, хотя им всем присущи элементы фантазийности), в то же время и она в известной степени опирается на элементы достоверности и прогнозируемости. Следует подчеркнуть, что подобные фэнтези-проекты интересны прежде всего именно самой «выдумкой», поскольку соотносят нас с каким-то из пластов сознания, генетической памяти, или какого-то иного источника, а также тем,

219

Ученые вычленяют несколько групп причин одновременного и достаточно комфортного существования человека в нескольких парадигмах и моделях мироустройства. Первая группа объединена объективными причинами непознанности мира и определяются трезвым пониманием того, что «единственная» истина на настоящий момент недостижима, и потому возможно принятие любой наличной или возможной космогонии, которая для человека предстаёт как конкретный случай достижения равновесия феноменального и ноуменального в понимании мира. Человеческое познание-моделирование может полностью осуществляться только через особую внутреннюю реальность сознания, которая складывается в том числе

ииз индивидуальных особенностей осуществления познавательной активности. В основе второй называется толерантность как особая специфическая позиция, которая возможна не только в сфере практического проявления, но и в сфере ментальной. Третья группа причин множества космогоний связана с тем, что человек проецирует на мир себя, свои характеристики и возможности, оставаясь при этом непознанным самим собой.

Вопределенном смысле можно сказать: полимодальность - это своего рода толерантность внутри одного человека, когда на основе интуитивного ощущения многоплановости и синархии собственного сознания человеком достигается полнота одновременного бытия разными гранями. Человек, изучая мир, изучает пространство своего сознания в соответствии с древним эзотерическим знанием об изоморфности человека и мира. Этим объясняется, скажем, и сохранение в контексте общего мировоззрения современности так называемой «проблемы чуда» (богословское, феноменологическое, сущностное определение), несмотря на осознание кажущейся противоразумности, алогичности этого специфического феномена. Отчасти существование такого сомнительного знания, как вера в чудо, связано с воспитательной интенцией «просветительства», которая (установка превращения знаний в убеждения») послужила основой представления о том, что «рассуждения о ценностях» могут каким-то образом непосредственно превращаться в «ценностные рассуждения», в ценностные ориентиры (ценность же сама по себе внерациональна).

Научное мировоззрение во времена своего становления противопоставло себя представлению о мире как о хаосе. Изначально научный взгляд на мир основывался на том положении, что мир существует

иразвивается лишь благодаря Божественному управлению. Отсюда - из того, что Бог не подвержен изменениям и постоянно действует одинаковым образом, мы можем также вывести некоторые правила, которые я называю законами природы» (Р.Декарт). Современные ученые, отказавшиеся от идеи о божественной причине законов, нередко оказываются в странном положении: они сами не уверены, насколько обосновано их убеждение в

что не просто описывают иные миры и иные формы жизни, но представляют иные характеристики самих пространства и времени.

220