из электронной библиотеки / 646822013426572.pdf

содержанием последнего. - Такова позиция классической эпистемологии, а также отчасти современной аналитической и трансценденталистской философии. В этом случае даже в сфере самой науки оказывается весьма незначительный массив знания, а большая часть сознания вненаучна и потому к знанию и познанию имеет мало отношения. Согласно второму подходу, необходимо расширение понятия знания до такой степени, чтобы оно совпало с понятием жизни (так считают, в частности, сторонники биоэпистемологии). Как отмечает И.Т.Касавин, нежелание представителей последнего направления входить в конкретное обсуждение структуры познавательной деятельности приводит к тому, что противопоставление научного и вненаучного знания вообще утрачивает смысл1. Можно с удовлетворением отметить, замечает он, что значительная часть современных эпистемологов находятся за пределами этих крайних позиций. Они, с одной стороны, пытаются вовлечь в сферу своего анализа формы и типы знания, не укладывающиеся в узкие критерии научности, а, с другой стороны, критически относятся к эффектным, но поверхностным уподоблениям познания естественному отбору, адаптации к среде, афферентному синтезу или компьютерной обработке данных2.

В самом общем виде различение науки и ненауки дает post factum - история науки, представленная в контексте определенной интерпретации, которая необходима ученому для приобщения его к нормам научного сообщества, выработки «правил научной честности» для принятия ценности науки как таковой. Ценность же науки есть ее особое положение в культуре, занимаемое благодаря усвоению научных знаний в рамках иных культурных форм, а также благодаря ее рефлексивному оправданию, которое обусловливается философией. Видимо то, что происходит с наукой сегодня (кризис идеи научности, современные потрясения научного здания в целом,

важнейшей роли философской рефлексии (а то и пренебрежением таковой). Иначе говоря, если в вопросе отличия науки от других форм познания контекст интерпретации, в котором предстает история науки, не предполагает ее ценности то, соответственно, он и не продемонстрирует данного отличия.

Второй аспект отличия науки от ненауки связан с так называемым синхронном фактором исторически сложившегося процесса выделения науки из некоторой вненаучной целостности, в ходе чего вырабатываются специфические методы исследования, правила научного этоса, происходит

институциональные формы и формирует научные сообщества. Разным наукам присущи данные признаки в разной степени. Однако именно

1Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога //Эпистемология и философия науки. Т. IV, № 2 , 2005. - С.5.

2Там же.

171

системное наличие таких признаков позволяет при необходимости проводить четкое разграничение между наукой и ненаукой. Как полагает И.Т.Касавин, несмотря на все свои попытки, лженаука не в состоянии до неразличимости замаскироваться под науку, от которой ее можно отличить по совокупности указанных критериев1. В-третьих, подобное сравнение предполагает, среди прочего, разбиение всей совокупности лженаук и наук на пары или группы: астрология – и астрономия (или медицина? или психология? или гелиобилогия?); алхимия – и химия (или фармакология? или плавильная технология?); френология – и анатомия мозга (или нейрофизиология? или антропология?); физиогномика – и антропология (или медицина? или психоанализ?) и т. д. При этом необходимо учитывать этап развития конкретной науки (наука переднего края, парадигмальная наука, постпарадигмальная наука и т. п.), поскольку в определенные периоды зарождающаяся наука весьма уступает тому, что скоро перестанет считаться наукой. Наконец, наряду с теоретической и экспериментальной наукой существует система преподавания науки, популяризация науки и ее использование (как практическое, так и теоретическое) для вненаучных целей. Феномены, в которых те или иные научные теории объединяются со специфической практикой, определенными социальными интересами, не могут быть однозначно квалифицированы как наука или как ненаука.

Что же можно противопоставить маргинальным формам знания как альтернативным, по отношению к науке оппозиционным структурам? Интересно с позиций осмысления феномена паранауки рассмотреть роль в этих процессах самого научного сообщества. На каких позициях стоит и что думает по данному поводу российское сообщество ученых? Прежде чем придти к некоторым выводам и обобщениям, целесообразно составить общее представление о совокупности подходов, позиций, точек зрения по этому вопросу, проиллюстрировав данную множественность. Отметив сразу, что острота самого вопроса «диктует» современным исследователям и соответствующую ситуации полемическую заостренность терминологии, - в духе «критических условий» (о сложившейся в сфере наука-паранаука ситуации), «дело жизненной важности» (о самой проблематике демаркации науки и ненауки) и др., отражающие важность момента, «горячие» синонимы. Попытаемся отразить наиболее очевидные стороны различных подходов, представив их в виде некоторой систематизации.

Итак, одна группа авторов апеллирует к «массовой, по-настоящему эффективной пропаганде результатов современной логики и методологии науки, к методологической самодисциплине и культуре. Подчеркивается, что, в мало уже кого удивляющих условиях высокого накала нападок на науку как способ познания, начинать надо с полной «реабилитации» (особенно для философов) учебного курса логики, который в классическом образовании ставился во главу угла. Это позволит дать разностороннее и

1 Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога //Эпистемология и философия науки. Т. IV, № 2. 2005. - С.8.

172

адекватное представление о том, что такое человеческая рациональная мыследеятельность, в чём её сила и в чём её слабости, на что она объективно способна и снизить относительную методологическую безграмотность (А.Л. Никифоров, В.С.Степин).

Мы, в свою очередь, в уточнение собственной позиции, сказали бы

скептицизм по отношению к ней со стороны широких слоев общества (не говоря уж об альтернативных, науке оппозиционных структурах) дает поводы к тому, чтобы на фоне падения престижа образования, его формализации разглядеть определенные симптомы обскурантизма (затемняющий), как крайне враждебного отношения к просвещению и науке. А если падает интерес к науке, если размывается система образования, основанного на научных знаниях, то это неизбежно будет подпитывать лженаучные идеи. Как верно заметил Дж. Холтон, «открытое разоблачение лженаук в СМИ - это важно, но не решает проблемы. решает ее отлаженная система образования, основанная на преподавании фундаментальных наук».1

Другая, достаточно широкая группа авторов акценты смешают в направлении критического отношения к псевдонаучной продукции, к спекулятивным «безудержным теоретизированиям», а также «не поддаваться магии ученых степеней и званий, поскольку высокая репутация науки не должна быть предметом профанации, в вопросах теоретической науки. Отчасти надежды в данном вопросе возлагаются на эксперимент, а вот принцип свободы совести, как считает член Комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований академик Е.Александров, здесь совершенно не применим. В то время как, скажем, с точки зрения ведущих эпистемологов, благоприятным культурным фоном для философского анализа вненаучного знания является ограниченная, разумная свобода, обеспечивающая жизненную важность темы, требующая

ееубедительного обоснования, тщательности в представлении и аргументации результатов (И.Т. Касавин).

Некоторые исследователи убеждены в необходимости создания для альтернативных познавательных практик своеобразную резервацию с целью промаркировать границу между ними и наукой. Однако, полагают они, внедрять запретительные меры, делая тем самым из квазиучёных мучениковстрадальцев, а переходить к активной борьбе с квазинаукой только в случае

ееагрессивности. Один из вариантов противостояния «антинаучному» консорциуму, с позиции определенной части авторов, состоит в сосредоточении на анализе самой науки и ее ценностного аспекта. Наконец, та часть ученых, которые основную причину ренессанса «псевдонаук»

связывают с процессами трансформации в области прикладных исследований (когда они заменяются технического свойства рецептами и, соответственно, могут достаточно легко и незаметно трансформироваться в

1 См.: Холтон Дж. Что такое антинаука? // Вопросы философии. – 1992. - № 2.

173

псевдонауку) настаивают на глубоком анализе тех социокультурных и эпистемологических условий, которые вызывают данные трансформации и тем самым - стимулируют перерождение прикладной науки в технологическую рецептуру (Б.И.Пружинин).

В целом же можно выделить общую сквозную мысль, присутствующую в широком спектре различных позиций и авторских предпочтений. Она состоит в признании необходимости ориентации на разработку и совершенствование знания как такового, знания как формы общения, как формы общезначимого представления действительности. То есть, по сути, мы возвращаемся к тому «абстрактному» идеалу знания, который сохраняет жизнеспособность науки как таковой и всегда служил (и служит) ориентиром для научного методологического сознания в вопросах следования познавательным традициям и способного противостоять псевдознанию. Одновременно фундаментальным методологическим принципом, позволяющим сохранить логическое единство научного знания и избежать крайностей релятивизма в его трактовке может выступить идея преемственности. Она не позволит забыть о той исторически и логически случайной точке, откуда началось движение познания, откуда наука начала постигать мир своими особыми средствами, не теряя ничего из своих меняющихся онтологических оснований.

Мы, в свою очередь, с одной стороны, склонны согласиться, что в сегодняшних условиях популярности (и отчасти пропаганды) идеологически ценностного нигилизма по отношению к отечественной логике и методологии науки в самой академической науки крайне важно конструктивно-критически мобилизовать и сконцентрировать всё лучшее. И правильно поставленное образование, популяризация достижений современной науки крайне необходимы и своевременны. Что касается другой стороны вопроса, то возникают сомнения: а вполне ли столь действенный механизм окажется, действительно, рабочим? И система не будет «давать сбои»? Как быть, если даже авторы, порою облечённые академическими титулами любят обрамлять свои взгляды выражениями типа: «согласно данным современной науки…», «руководствуясь научными исследованиями» и пр. «за себя» говорящими штампами, на самом деле выдают «на гора» отнюдь не качественную продукцию, а ее «около»- научный, псевдо-, квазирезультат? Возникает опасность, что теоретически неподготовленная аудитория вполне может принимать подобные «эссе» всерьёз, со всеми вытекающими для результативности процесса образования изъянами. Возникает, соответственно, вопрос - насколько эффективно в отношении этой проблемы выполняет свой прямой долг Российская академия наук

(РАН)?

Принимая во внимание рассмотренные подходы, имеет смысл прислушаться к тому, на что в свое время обратил внимание Дж.Холтон, который отмечая чрезвычайную разнородность и разобщенность наукоборческого движения нашего времени, подчеркивал, что фактически его объединяет только характер культурной реакции на науку, принцип

174

отталкивания «от противного». На наш взгляд, схожая ситуация, к сожалению, имеет место также в современном научном сообществе, которое переживает трудный период, связанный с трансформациями в установках конструктивной методологии. Нет надобности заглядывать далеко вперед, чтобы предугадать очевидное – в условиях сегодняшнего дискриптивного типа научного сознания отсутствие внутренней консолидации в сообществе ученых, «помноженное» на такое же отсутствие единой методологической нормы, и другие негативные для научно-познавательной деятельности процессы, играют не в пользу науки, а против нее. – В вопросах научной критики оппонентов прежде всего. С учетом специфики менталитета постиндустриального мира и свойственными ему мягкими формами регуляции, уменьшением доли рациональной составляющей буквально во всех видах деятельности (на что и указывал Дж.Холтон) было бы наивно надеяться, что процессы эти могут быть повернуты вспять, хотя бы к эпохе классического модерна с его ориентацией на рациональный идеал в способах познания и деятельности. Поэтому можно сориентировать проблематику «наука-ненаука» в сторону анализа природы и внутренних проблем науки, состояния ее методологии и методологического сознания ученых (самосознания). Всякое переосмысление нужно начинать, прежде всего, с себя.

Надо признать: определенные надежды в переломе ситуации в сторону корректного сосуществования науки и паранауки мы возлагаем на институт экспертизы, на его компетенцию и беспристрастнотсь. Однако и здесь все достаточно проблематично. Экспертная оценка некоторого типа или формы знания на «процент научности» представляет собой отнюдь не простое дело, так как она должна иметь в виду специфику конкретной ситуации, в которой интерпретируются правила общенаучного этоса. В данной связи считаем, что тенденция к диалогичности в орбите отношений «наука-паранаука» должна быть ориентирована на разработку и создание института экспертного механизма оценки паранаучной продукции, трудов параученых1. С нашей позиции, экспертная оценка в качестве необходимого условия должна предусматривать в себе, прежде всего, разграничение продукции паранаучного характера на «чисто» теоретическую и прикладную продукцию (последняя - с уточнением финансовых затрат в случае перспективы реального внедрения проекта); продукцию популистского характера с элементами сенсационности и эпатажности. Сложности состоят как в определении строгих и единообразных критериев систематизации

1 Имеет смысл уточнить: сложившаяся в коммуникациях научных сообществ в ХIХ столетии экспертная система была достаточно сбалансированной, чтобы не позволять «засорять» «настоящую», «хорошую» науку сомнительного рода информацией. И все же факт разрушения экспертной системы в сфере науки не стоит драматизировать, как это делают некоторые авторы. Не стоит забывать: экспертная система «советского образца» закономерно несла в ХХ веке на себе печать «духа» этого времени, когда цензурные барьеры были трудно преодолимым препятствием даже для качественного научного труда ученого, в случае нахождения в нем алогизмов или «несоответствий». Подобные преграды создавали практику «работы в стол», лишая тем самым ученого возможности активного включения в социальную организацию общества

175

продукции, так и в конкретно-персональном составе экспертной комиссии. А также в том, в какой мере способна академическая российская наука адекватно решать экспертные задачи, лежащие, скажем, в плоскости паранормального знания и столь многочисленных сегодня парапрактик? Можно сказать, что российское сообщество ученых по вопросу о составе экспертной комиссии в целом стоит на единой платформе мнений, не имея принципиальных разногласий. Суть ее такова: если в процессе экспертной оценки (экспертизы) открывается возможность перебросить «мостик», связывающий науку и паранауку, то конструкция его должна быть создана, цементирована и выверена самой наукой.

Несмотря на то, что любая объясняющая те или иные процессы модель представляет собой не алгоритм объяснения, но лишь регулятивную идею с потенциальной возможностью быть реализованной в конкретной реконструкции той или иной познавательной ситуации, считаем уместным предложить один из возможных вариантов по снятию той напряженности (противостояния), которое вполне очевидно в сфере «наука-паранаука». Для выхода творческой энергии маргинальных форм познавательной деятельности (равно как и для всего блока, пограничных с наукой сферой околонаучных отклонений) решение может быть найдено в рамках легитимно санкционированном российским сообществом ученых специального печатного органа-трибуны (скажем сеть «Альтернативных журналов»), где авторы (параученые или считающие себя таковыми), новации которых остаются «за порогом», отвергаются академическими печатными органами официальной науки, могли свободно излагать свои идеи, не бросая тени ни на репутацию самой науки, ни на научную репутацию редакций. (Поскольку вторые «согласно уставу журнала) открыто снимают с себя ответственность за научную добротность публикаций.

Основная задача таких журналов - дать людям с креативными задатками, нестандарными подходами и оригинальным мышлением возможность самовыражения, быть услышанными, а, не разговаривать самим с собой (а в лучшем случае – в узком и ограниченном круге таких же коллег «по цеху»). А нечто действительно научно ценное здесь заранее предполагалось бы в качестве редкого случайного гостя. Здесь мы могли бы получить ряд существенных положительных результатов, значимых для трех сторон, которые так или иначе вовлечены в решение проблемы дихотомии, вольно или невольно являющихся ее участниками. Мы имеем в виду научное российское научное сообщество, паранаучное сообщество ученыхгуманитариев и естественников, а также социальные структуры самого общества, на глазах которых разворачивается и сохраняется устойчивое проблемное противостояние (и даже борьба) науки, с одной стороны, и ее многочисленных оппонентов, с другой (причем все стороны в той или иной степени являются невольными его участниками.

В целях усиления арументации высказанных соображений отметим, что, по нашему мнению, во-первых, такая «независимая» альтернативно ориентированная трибуна оказалась бы позитивным шагом на пути очищения

176

науки от «засорения» «всякого рода околонаучной, «бредовой», «сомнительного свойства» продукцией (по терминологии академических ученых). Разве не этого стремится достигнуть наука, разрабатывая всякого рода «охранительные меры» по укреплению своих рядов, воздвигая барьеры на пути «нежелательного гостя» компрометирующего статус и образ науки - то есть «ученых от науки»? Во вторых, у параученых (назовем их так) открывается с появлением их собственного органа возможность, наконец, быть услышанными восполнить дефицит собственной непризнанности, а, следовательно, ущербности и второсортности и тем самым, «поправить» свой личностно-психологический дискомфорт. Ведь не секрет, что любая «незаслуженная» непризнаннось, гонимость, ореол изгоев и пр. негативы ничего хорошего не вызывает: носители отверженных идей уже снискали, как известно отнюдь не лучшую «славу» неадекватно мыслящих и амбициозных индивидуалов. По этому поводу написан не один «психологический портрет параученого». Излишне говорить, что все в совокупности только накаляет обстановку между двумя сообществами и отбивает всякое желание идти на обоюдно-конструктивный толерантный контакт (о диалогичности мы пока вопрос не поднимаем – стороны не слышат друг друга за стеной обоюдного несогласия). В-третьих, улучшился бы и климат в самом обществе, структуры которого вовлечены в орбиту такого противостояния. Даже дискуссии на уровне студенческих круглых столов говорят об определенном расколе по известному принципу «за» и «против». И мы не стали бы безоговорочно утверждать, что «голоса» массовой аудитории отдаются всегда «за науку» - паранаучная оппозиция имеет достаточно широким «спрос». Причина этого – разговор отдельный).

Укажем только по ходу на одну из них на уровне интенции: во времена английской реформации в качестве реабилитации авторитета церкви были предприняты шаги популяризации ее образа как гонимой и преследуемой. В результате такой мученический ореол не только оказался спасением былой репутации, но и в разы укрепил ее. Сама же церковь стала особо любимой и почитаемой широкими слоями масс. Думается, аналогии напрашиваются сами собой. Легитимно защищенная государственная наука в глазах основной массы рядового обывателя выступает сейчас в роли некоего инквизитора, который искореняет и борется со всяким инакомыслием (в нашем случае – с паранаукой). Наконец, предлагаемая нами альтернативная трибуна если и не окончательно «сняла» бы (на это вряд ли стоит рассчитывать), но хотя бы частично «отбила охоту» у оппонентовпараученых маскироваться под «настоящую науку». А это, в свою очередь, улучшило бы рабочую обстановку и душевно-психологический комфорт в среде собственно научных коллективов, а заодно отчасти бы разгрузило институт экспертизы в лице государственной экспертной комиссии от новых поступлений паранаучной продукции как от ненужного балласта, избавив от излишних треволнений на сей счет.

Сферы науки и иных типов знания, вовлекаемые в эпистемологический анализ, пульсируют и изменяют свой объем под влиянием, прежде всего,

177

внешней динамики культуры и философской традиции. Жесткие запреты на вненаучное сужают его сферу, ослабление запретительных норм расширяет область вненаучного знания. В свою очередь, снятие всяких ограничений вообще приводит к утрате эпистемологического интереса к данной проблематике - область вненаучного лишается в данном случае своей предметной новизны. Если же вненаучное знание из вызова превращается в привилегированный предмет исследования, если исчезает поле напряжения между наукой и ее окружением, наукой и ее альтернативами, то в глазах философа эта ситуация становится просто предметом социальной критики. И тогда сфера применения эпистемологических методов, говоря словами И.Т.Касавина, «сужается до исчезающей из вида точки»1.

Трудно (да, видимо, и не нужно) упрекать науку за стремление оградить идеалы и нормы познавательной деятельности, выработанные в процессе многотрудного развития, от влияния паранаучных, методологически сомнительных концепций. Особенно, если учесть, что последние активно отстаивают свои претензии на статус науки перед лицом научной критики, то надо признать, что в связи с потерей наукой единых методологических ориентиров они дополнительно обрели важное методологическое право апеллировать к факту условности и плюрализма научных норм. При всем своем корпоративном радикализме (и даже нетерпимости) модель традиционной научной критики, на которую ориентировалось (и действовало в данном русле) научное сообщество, сегодня дает очевидные сбои. Эту негативную ситуацию констатирует современная эпистемология, это же обстоятельство активно использует в своих целях и антинаучный консорциум.

Тем не менее, с учетом того, что многие вопросы объясняются

решения в сфере «наука – паранаука». Вопрос в том – в какой мере успешно. В данной связи следует подчеркнуть актуальность так называемого «экологического подхода» к феномену знания вообще (а не только в аспекте дихотомии «наука-паранаука» (примерно так же, как он важен при подходе к культуре). Суть его состоит в теоретической легализации установленного наукой и практикой очевидного факта, который касается констатации объективного и неизбежного в современном мире взаимосуществования,

сопряжения многообразных форм знания – вне зависимости от того какими критериями и стандартами они конституируются. Мы убеждены, что в единстве многообразия знания при одновременном сохранении специфики, уникальности каждого из познавательных феноменов, наиболее отчетливо проявляется свободное, одухотворенное творческим поиском, начало человека, его неистребимое стремление возвыситься над обыденностью и «прозой жизни». И тем самым - стать соавтором в том,

1 Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога //Эпистемология и философия науки. Т. IV, № 2. , 2005.- С. 14.

178

чтобы «задать проект бытия», наиболее гармоничного и удовлетворяющего его собственному мироощущению и восприятию реальности как самой по себе.

Сказанное дает основания надеяться, что с учетом уже имеющих место определенных сдвигов в области осознания взаимообусловленности, взаимосвязи, различных форм современной жизни, новый гносеологический, социальный и культурный образ науки, о назревшей необходимости которого мы сегодня говорим, выработает и новое, более удовлетворяющее современным реалиям, понимание истины, допускающее когерентность и комплиментарность разных ее трактовок. А значит снизится и накал контроверз по ключевым аспектам научной критики /как неудовлетворяющим общепринятым стандартам научности и научному познавательному идеалу (о его формировании речь пойдет в следующей главе). Общая фундаментальная проблематика демаркации науки и ненауки может оказаться при таком подходе повернутой в несколько иное, более продуктивное для ее адекватного решения, русло. А именно – в сторону целостной концепции знания, его комплиментарного типа модели. Тем более, что в определенном смысле такое движение признается и аттестуется современным науковедением как «набирающее силу».

Насколько нам известно, эта мысль находит подтверждение в «деятельностной концепции знания» В.С. Степина, где подчеркивается, что сегодня на передний план вышли проблемы социокультурной обусловленности научного познания, анализ взаимодейстивия науки с другими феноменами человеческой культуры, исследование познавательных процедур в связи с исторически изменяющимися ценностями и мировоззренческими ориентациями».1 Развивается такой подход в русле расширения опыта жизни человека и границ реального жизненного мира в исследованиях В.М. Розина, ряда представителей неклассической эпистемологии и философии науки. Об этом же говорит «антропологический

противостоянию разных сторон с позиций диалогичности мыслительных установок, позитивно «работающих» во имя культурного самоопределения человека. В качестве же исходной и основополагающей при таком подходе должна, по нашему мнению, рассматриваться антропоцентрическая

(антропокосмическая) перспектива современного человечества как кризисного субъекта техногенного мира.

Таким образом, общая концептуальная логика изложения подводит нас к выводу о необходимости изменения сложившейся к настоящему времени модели отношений между разными формами знания в таком направлении,

1 Степин В.С. Деятельностная концепция знания (дискуссия с Игорем Алексеевым) // Вопросы философии. – 1989. - № 10. – С. 136.

179

чтобы в рамках новой модели они не сводились к противопоставлению и вытеснению одних форм знания другими, а, напротив, на основе проблематичного взаимодействия находили стимулы к поиску обоюдоприемлемых совместных способов сосуществования. То есть, если мы не хотим, чтобы XXI век предпочел науке альтернативные оппозиционные структуры мыследеятельности, то необходимо переориентироваться в направлении констркутивно-критического корректного диалога разных познавательных стратегий и форм мыслительной деятельности, каким бы не это казалось проблематичным и не вполне «стратегическим» решением на первый взгляд.

Можно предположить, что необходимость нового концептуальнометодологического подхода к целостному феномену знания вообще, к «другим» ментально-когнитивным формам познания и освоения мира, который бы затрагивал множество модальностей бытия человека и его плюралистичного мировидения, не просто обнаруживает себя в качестве адекватной познавательной модели. - Она симптоматично воспринимается обществом как веление времени, которое расставит приоритеты в пользу вышеизложенных нами стратегий и перспектив их реального воплощения. В рамках такой обновленной гносеологической модели требует своих существенных корректив и система коммуникативного взаимодействия научного и паранаучного сообществ соответственно.

Конструктивно-критическая рефлексия паранаучной формы знания в корреляции с анализом оппозиционных (и альтернативных) науке структур мыследеятельности, идейных образований, демонстрирующих свою «эпистемологическую» нестандартность и гуманитарную нагруженность, было вявлено следующее.

Специфической характеристикой паранаучной превращенной формы (по) знания является действительно имеющее место извращение, переработка (метаморфоз) содержания знания, в результате чего паранаучный феномен выступает симулякром науки и научной деятельности (последним придается флер собственно научного знания). При этом сама эта косвенная фигурация (превращенная форма - паразнание) выступает как вполне самостоятельная «сущность», объективная роль которой как раз и основана на преображении и извращении действительного. Субъект же видит такую «превращенность» как внеположеную данность бытия.

В значительной мере паранаучный консорциум конституируется выраженными маргинальными антинаучными концепциями под видом «нового развития науки» с радикального пересмотра (изменения) научной картины мира. Это – так называемая «методологическая оппозиция» внутри науки, которая (при несвоевременной элиминации) создает неадекватные образы самой науки. В определенном смысле – перед нами новый, специфический тип культуры, эпистемологическим основанием генезиса которой выступает философский иррационализм и отчасти различные формы радикального антисциентизма.

180